ельно, - вздохнул бард. - Свои баллады  я  пою  в
таких  местах,  куда  приглашают  исключительно  талантливых  и
известных бардов, а ты ведь там не бываешь.
    Эсси слегка зарумянилась и, дунув, откинула прядку.
    - Это  верно.  В  борделях  я  не  бываю,  они,  понимаешь,
действуют на меня угнетающе. Жаль, конечно, что тебе приходится
петь в таких местах. Ну что делать! Коли нет  таланта,  публику
не выбирают.
    Теперь вполне заметно покраснел Лютик. Глазок  же  радостно
засмеялась, неожиданно  закинула  ему  руки  на  шею  и  громко
чмокнула в щеку. Ведьмак изумился,  но  не  шибко.  Подруга  по
профессии, в конце концов, не могла очень-то уж  отличаться  от
Лютика в смысле предсказуемости.
    - Лютик, старый ты звонарь, -  сказала  Эсси,  не  разжимая
объятий. - Рада снова видеть тебя в  добром  здравии  и  полном
уме.
    - Эх, Куколка! - Лютик схватил девушку за талию,  приподнял
и  закружил  так,  что  затрепыхалось  платьице.  -   Ты   была
прелестна, клянусь Богом, я давно не  слышал  такого  чудесного
ехидства! Ссоришься ты еще прекраснее, чем поешь!  А  выглядишь
прямо изумительно!
    - Сколько раз я тебя просила, - Эсси  дунула  на  прядку  и
стрельнула глазом в  Геральта,  -  чтобы  ты  не  называл  меня
Куколкой. К тому же,  думается,  самое  время  представить  мне
твоего спутника. Сразу видно, он не из нашей братии.
    - Упасите, боги, - рассмеялся трубадур. - У него,  Куколка,
нет ни голоса, ни слуха, а срифмовать он может только "попа"  и
"жопа". Это представитель цеха  ведьмаков,  Геральт  из  Ривии.
Подойди, Геральт, поцелуй Глазку ручку.
    Ведьмак подошел, не очень-то  зная,  что  делать.  В  руку,
вернее в перстень, было  принято  целовать  исключительно  дам,
начиная от дюшессы и выше, и при этом надлежало  опуститься  на
одно колено. В отношении нижестоящих на  общественной  лестнице
женщин такой жест считался здесь, на Юге, эротически двузначным
и как таковой использовался в принципе только близкими парами.
    Однако  Глазок  развеяла  его  сомнения,  охотно  и  высоко
протянула руку, опустив пальцы. Он неловко взял ее и запечатлел
поцелуй. Эсси, все еще  таращась  на  него  своим  изумительным
глазком, зарумянилась.
    - Геральт из Ривии, - сказала она. - Ишь, в каком  обществе
ты вращаешься. Лютик.
    - Вы оказываете мне честь, - пробормотал ведьмак, сознавая,
что сравнивается красноречием с Дроухардом. - Милсдарыня...
    - К черту, - фыркнул Лютик. - Не смущай Глазка  выканьем  и
титулованием.  Ее  зовут  Эсси,  его  -  Геральт.  Конец   э...
презентации. Переходим к делу, Куколка.
    - Если ты еще хоть раз назовешь меня Куколкой, получишь  по
уху. Ну и к какому же делу мы должны перейти?
    - Надо договориться, как будем петь.  Предлагаю  поочередно
по нескольку  баллад.  Для  эффекта.  Разумеется,  каждый  поет
собственные.
    - Согласна.
    - Сколько тебе платит Дроухард?
    - Не твоя забота. Кто начинает?
    - Ты.
    - Согласна. Ах, смотрите, кто идет!  Его  высочество  князь
Агловаль...
    - Тэк-тэк, -  обрадовался  Лютик.  -  Качественный  уровень
публики  повышается.  Хотя,   с   другой   стороны,   на   него
рассчитывать   не   приходится.   Скупердяй.   Геральт    может
подтвердить.  Здешний  князь  чертовски   не   любит   платить.
Нанимать-то нанимает. С расплатой хуже.
    - Слышала я кое-что.  -  Эсси,  глядя  на  Геральта,  сдула
прядку со щеки. - Болтали в  порту  и  на  пристани.  Известная
Шъееназ, верно?
    Агловаль, короткими кивками  ответив  на  глубокие  поклоны
столпившихся у входа гостей, почти сразу же подошел к Дроухарду
и отвел его в угол, дав понять, что не ожидает от  него  знаков
почтения в центре  зала.  Геральт  наблюдал  за  ними  краешком
глаза. Разговор шел тихий, но было видно, что  оба  возбуждены.
Дроухард,  то  и  дело  вытирая  лоб  рукавом,  крутя  головой,
почесывая шею, задавал вопросы,  а  князь,  хмурый  и  угрюмый,
отвечал пожатием плеч.
    - Князь, - тихо сказала Эсси,  придвигаясь  к  Геральту,  -
выглядит озабоченным. Неужто опять сердечные дела? Начавшееся с
утра недоразумение с сиреной? А, ведьмак?
    -  Возможно.  -  Геральт  искоса  посмотрел  на   поэтессу,
удивленный и почему-то раздосадованный ее вопросом. - У каждого
свои проблемы. Однако не все любят, чтобы о  них  распевали  на
ярмарках.
    Глазок  слегка  побледнела,  дунула  в  прядь  и  вызывающе
взглянула на него.
    - Говоря так, ты  намеревался  меня  оскорбить  или  только
обидеть?
    - Ни то ни другое. Я лишь хотел упредить следующие  вопросы
касательно проблем Агловаля  и  сирены.  Вопросы,  отвечать  на
которые я не уполномочен.
    - Понимаю, - красивый глаз Эсси Давен слегка прищурился.  -
Я не поставлю тебя перед такой дилеммой.  Больше  не  залам  ни
одного вопроса из тех, какие собиралась и  которые,  откровенно
говоря, считала просто вступлением и  приглашением  к  приятной
беседе. Ну что ж, стало  быть,  не  будет  беседы  -  и  нечего
бояться, что ее  содержание  станут  распевать  на  какойнибудь
ярмарке. Было очень приятно.
    Она быстро повернулась и отошла к столам,  где  се  тут  же
встретили  с  почетом.  Лютик  переступил  с  ноги  на  ногу  и
многозначительно кашлянул.
    - Не скажу чтобы ты был с ней изысканно любезен, Геральт.
    - Глупо получилось, - согласился ведьмак. -  Действительно,
я  ее  обидел  и,  главное,  без   надобности.   Может,   пойти
извиниться?
    - Прекрати, - сказал  бард  и  глубокомысленно  добавил:  -
Никогда не выпадает вторая оказия создать  первое  впечатление.
Пошли лучше выпьем пива.
    Напиться пива  они  не  успели.  Сквозь  толпу  протиснулся
Дроухард.
    - Господин Герард, - сказал он. - Простите. Его  высочество
желают с вами поговорить. Значить.
    - Иду, - сказал Геральт, пропустив "Герарда" мимо ушей.
    - Геральт, - схватил его за рукав Лютик. - Не забывай.
    - О чем?
    - Ты обещал взяться за любое дело, не выпендриваясь.  Ловлю
на слове. Как ты сказал-то? Немного жертвенности?
    - Лады, Лютик. Но почему ты решил, что Агловаль...
    - Нюхом чую. Так не забудь, Геральт.
    - Ну-ну.
    Они с Дроухардом отошли в угол залы,  подальше  от  гостей.
Агловаль сидел за низким столом. Его сопровождал пестро  одетый
загорелый мужчина с короткой черной бородой,  которого  Геральт
раньше здесь не видел.
    - Снова встретились, ведьмак, - начал  князь,  -  хотя  еще
сегодня утром я поклялся, что больше тебя не увижу. Но  другого
ведьмака  под  рукой  нет,  придется  довольствоваться   тобой.
Познакомься: Зелест, мой  коморник  и  ответственный  за  ловлю
жемчуга. Говори, Зелест.
    -  Сегодня  утром,  -  начал  чернобородый,  -  я   задумал
расширить ловлю за пределы  привычной  территории.  Одна  лодка
пошла дальше к западу, за мыс, в сторону Драконьих Клыков.
    - Драконьи Клыки, - вставил Агловаль,  -  это  два  больших
вулканических рифа на окончании мыса. Их видно с нашего берега.
    -  Ну  да,  -  подтвердил  Зелест.  -  Обычно  мы  туда  не
заплывали, там водовороты, камни, нырять опасно. Но у побережья
жемчуга все меньше. Вот. Ну, стало быть, пошла туда одна лодка.
Семь душ экипажа, два матроса и пятеро ныряльщиков, в том числе
одна женщина. Когда  они  не  вернулись  к  вечеру,  мы  начали
беспокоиться, хотя море было спокойное, словно  маслом  полили.
Послал я несколько быстрых  скифов,  и  они  вскоре  обнаружили
лодку, дрейфующую в море. В лодке не было  никого.  Канули  как
камень в воду. Неведомо, что случилось. Но бой там был, не бой,
а побоище... Были следы...
    - Какие? - прищурился ведьмак.
    - Вся лодка заляпана кровью.
    Дроухард свистнул и беспокойно  оглянулся.  Зелест  понизил
голос.
    - Было, как я говорю, -  повторил  он,  стискивая  зубы.  -
Лодка вся забрызгана кровью. Не иначе как там  прям-таки  резню
устроили. Что-то убило этих людей. Говорят,  морское  чудовище.
Не иначе морское чудовище.
    -   Не   пираты?   -   тихо   спросил   Геральт.    -    Не
конкуренты-жемчужники? Обычную поножовщину исключаете?
    - Исключаем, - сказал князь. - Нет тут  никаких  пиратов  и
никаких  конкурентов.   А   ножевые   расправы   не   кончаются
исчезновением всех до единого. Нет, Геральт. Зелест  прав.  Это
морское чудовище, ничего другого. Слушай, никто не отваживается
выйти в море, даже в близкие и знакомые  места.  Людей  охватил
жуткий страх, и  порт  парализован.  Даже  когги  и  галеры  не
отрываются от пристаней. Понимаешь, ведьмак?
    - Понимаю, - кивнул Геральт. - Кто покажет мне место?
    - Ха.  -  Агловаль  положил  руку  на  стол  и  забарабанил
пальцами. - Это мне нравится. Вот  это  по-ведьмачьи.  Сразу  к
делу, без лишней болтовни. Да, так я люблю.  Видишь,  Дроухард,
говорил я тебе, хороший ведьмак  -  это  голодный  ведьмак.  А,
Геральт? Если б не твой музыкальный дружок,  ты  сегодня  снова
отправился бы спать на пустой желудок. Хорошие у меня сведения,
верно?
    Дроухард опустил голову. Зелест тупо смотрел перед собой.
    - Кто покажет мне место? - повторил Геральт, холодно  глядя
на Агловаля.
    - Зелест, - сказал князь, переставая усмехаться.  -  Зелест
покажет тебе Драконьи Клыки и дорогу к ним.  Когда  ты  намерен
взяться за дело?
    - С утра. Будьте на пристани, господин Зелест.
    - Договорились, господин ведьмак.
    - Ну и прекрасно, - потер руки  князь  и  снова  насмешливо
ухмыльнулся. - Геральт, я рассчитываю на то, что с чудовищем  у
тебя пойдет лучше,  чем  с  Шъееназ.  Я  действительно  на  это
рассчитываю. Да, вот еще что.  Запрещаю  болтать  об  этом:  не
желаю, чтобы распространилась паника. Ты понял, Дроухард?  Язык
велю выдрать, если проговоришься.
    - Я понял, князь.
    - Ну и прекрасно. - Агловаль поднялся.  -  Теперь  иди,  не
стану мешать пиршеству, не стану  провоцировать  слухи.  Бывай,
Дроухард, пожелай нареченным счастья от моего имени.
    - Премного благодарен, милсдарь князь.
    Эсси Давен, сидевшая  на  табуретке  в  окружении  плотного
венчика слушателей, напевала мелодичную и  грустную  балладу  о
достойной сожаления судьбе покинутой любовницы. Лютик, опершись
о столб и бормоча себе под нос, высчитывал на пальцах  такты  и
слоги.
    - Ну как? - спросил он. - Получил работу?
    - Получил. - Ведьмак нс стал вдаваться  в  подробности,  до
которых, впрочем, барду не было никакого дела.
    - Говорил я, нюхом  чую  письма  и  деньги.  Хорошо,  очень
хорошо. Я заработаю, ты заработаешь,  будет  на  что  погулять.
Поедем в Цидарис, успеем на праздник сбора винограда. А сейчас,
прости  на  минутку.  Я  там,  на  лавке,   высмотрел   кое-что
интересное.
    Геральт проследил за взглядом поэта, но,  кроме  нескольких
девушек   с   полураскрытыми   ртами,   не   обнаружил   ничего
любопытного. Лютик одернул курточку, сдвинул шапочку  набекрень
к правому уху и пляшущей походкой направился  к  лавке.  Ловким
фланговым маневром обойдя стерегущих  девиц  матрон,  он  начал
свой обычный "ритуал щеренья зубов".
    Эсси  Давен  окончила   балладу,   получила   аплодисменты,
небольшой мешочек и большой букет красивых,  хоть  и  несколько
привядших хризантем.
    Геральт кружил меж гостей, выискивая случай занять место за
столом,  уставленным  яствами.  Он   тоскливо   поглядывал   на
исчезающие в ускоренном темпе  маринованные  селедки,  голубцы,
вареные тресковые головы и бараньи котлеты, на  разрываемые  на
куски кружки колбасы и  каплунов,  разрубаемых  ножами  вяленых
лососей и свиную ветчину.  Проблема  состояла  в  том,  что  на
лавках за столом не было свободного места.
    Девушки  и  матроны,  несколько  расшевелившиеся,  обложили
Лютика,  пискливо  требуя  песен.  Лютик  искренне  улыбался  и
отказывался, неловко  изображая  из  себя  скромника.  Геральт,
преодолев робость, чуть не силой пробился к столу.
    Престарелый  тип,  остро  пахнущий  уксусом,   поразительно
вежливо и охотно  подвинулся,  чуть  было  не  свалив  с  лавки
соседей. Геральт незамедлительно принялся за  еду  и  мгновенно
опустошил единственную тарелку,  до  которой  смог  дотянуться.
Пахнущий уксусом  старик  подсунул  ему  следующую.  Ведьмак  с
благодарностью  и  сосредоточенно  выслушал  длиннющую   тираду
касательно теперешних времен и теперешней молодежи.  "Уксусник"
упорно именовал послабление нравов "поносом", поэтому  Геральту
непросто было хранить серьезность.
    Эсси стояла у  стены,  под  пучком  омелы,  в  одиночестве,
настраивая лютню. Ведьмак видел, как к ней приближается юноша в
узком парчовом кафтане,  как  что-то  говорит  поэтессе,  слабо
улыбаясь. Эсси взглянула на  юношу,  немного  скривив  красивые
губы, быстро произнесла  несколько  слов.  Юноша  ссутулился  и
скоренько отошел, а его уши, красные,  как  рубины,  еще  долго
светились в полумраке.
    - ...мерзость, позор и срамота, - продолжал  "уксусник".  -
Сплошной великий понос, милсдарь.
    - Верно, - неуверенно подтвердил Геральт,  вытирая  тарелку
хлебом.
    - Прошу тишины,  благородные  дамы,  благородные,  значить,
господа!  -  крикнул  Дроухард,  выходя  на  середину  залы.  -
Знаменитый мэтр Лютик, хоть и немного, значить, хворый телом  и
притомившийся, споет для нас знаменитую  балладу  о  знаменитой
королеве Марьенне и Черном Вороне! Он проделает это в ответ  на
горячую, значить, просьбу  мельниковой  дочери  мазели  Биелки,
которой, как он выразился, отказать не может.
    Мельникова дочка Биелка, одна из наименее пригожих  девушек
среди всех сидевших на  лавке,  покрасивела  в  мгновение  ока.
Поднялись  крики  и  хлопки,  заглушившие   очередной   "понос"
старичка, отдающего уксусом. Лютик выждал, пока наступит полная
тишина, проиграл на лютне эффектное вступление и начал петь, не
отрывая глаз от дочери мельника  Биелки,  которая  хорошела  от
куплета к куплету. "Воистину, - подумал Геральт, -  этот  сукин
сын  действует  эффективнее,  чем  чародейские  кремы  и  мази,
которые продает Йеннифэр в своем Венгерберге".
    Он увидел, как Эсси проскользнула за  спинами  столпившихся
полукругом слушателей Лютика, как осторожно скрылась в  дверях,
ведущих на  террасу.  Руководимый  странным  предчувствием,  он
ловко выбрался из-за стола и вышел следом.
    Она стояла,  опершись  локтями  о  перила  террасы-помоста,
втянув голову в  маленькие  приподнятые  плечи.  И  глядела  на
покрытое рябью море, блестевшее в свете луны и портовых  огней.
Под ногой Геральта скрипнула половица. Эсси выпрямилась.
    - Прости, я не хотел помешать, - сказал он скучным голосом,
думая увидеть на ее губах ту неожиданную гримасу,  которой  она
только что угостила "парчового юношу".
    - Ты мне не мешаешь, - ответила она и  улыбнулась,  откинув
прядь. - Мне нужно было не уединение,  а  свежий  воздух.  Тебе
тоже мешают дым и духота?
    - Немножко. Но еще больше тяготит сознание,  что  я  обидел
тебя. Я пришел извиниться, Эсси, попробовать  найти  повод  для
приятной беседы.
    - Извиниться должна я, - сказала девушка. - Я слишком резко
отреагировала. Я всегда реагирую резко, не  умею  сдерживаться.
Прости и предоставь мне вторую возможность. Поговорить.
    Он подошел, облокотился о перила рядом с ней.  Почувствовал
пышущее от нее тепло, легкий аромат  вербены.  Он  любил  запах
вербены,  хотя  запах  вербены  и  не  был  запахом  сирени   и
крыжовника.
    - С  чем  у  тебя  ассоциируется  море,  Геральт?  -  вдруг
спросила она.
    - С беспокойством, - ответил он, почти не задумываясь.
    - Интересно. А ты кажешься таким спокойным и сдержанным.
    - Я не сказал, что чувствую беспокойство.  Ты  спросила  об
ассоциации.
    - Ассоциация - зеркало души. Мне кое-что известно об  этом,
я - поэт.
    - А у тебя,  Эсси,  с  чем  ассоциируется  море?  -  быстро
спросил он, чтобы покончить  с  рассуждениями  о  беспокойстве,
которое чувствовал.
    - С  вечным  движением,  -  не  сразу  ответила  она.  -  С
переменой. И  с  загадкой,  с  тайной,  с  чем-то,  чего  я  не
схватываю, что могла бы  описать  тысячью  способами,  тысячами
стихов, так и не дойдя  до  сути,  до  сущности.  Да,  пожалуй,
именно так.
    - Стало быть,  -  сказал  он,  чувствуя,  что  вербена  все
сильнее действует на него,  -  то,  что  ты  ощущаешь,  -  тоже
беспокойство. А кажешься такой спокойной и сдержанной.
    - Я и не спокойна, и не сдержанна, Геральт.
    Это  произошло  неожиданно,  совершенно  неожиданно.  Жест,
который он сделал  и  который  мог  быть  лишь  прикосновением,
легким прикосновением к ее руке, переродился в крепкое объятие.
Он быстро, хоть  и  не  грубо,  привлек  ее  к  себе,  их  тела
порывисто,  бурно  соприкоснулись.  Эсси  застыла,  напряглась,
сильно выгнула тело, крепко уперлась руками в  его  руки,  так,
словно хотела сорвать, сбросить их с  талии,  но  вместо  этого
только крепче схватила их, наклонила голову, раскрыла губы.
    - Зачем... зачем это? - шепнула она.  Ее  глаз  был  широко
раскрыт, золотой локон опустился на щеку.
    Он спокойно и медленно наклонил голову, приблизил  лицо,  и
они вдруг сомкнулись губами в поцелуе. Однако Эсси и теперь  не
отпустила его рук, стискивающих ее талию, и  попрежнему  сильно
изгибала спину, стараясь не соприкасаться телами.  Оставаясь  в
такой позе,  они  медленно,  словно  в  танце,  кружились.  Она
целовала его охотно, смело. И долго. Потом ловко  и  без  труда
высвободилась из его рук, отвернулась, снова оперлась о перила,
втянув голову в плечи.  Геральт  неожиданно  почувствовал  себя
отвратительно, неописуемо глупо. Это ощущение удержало  его  от
того, чтобы приблизиться к ней, обнять ссутулившиеся плечи.
    - Зачем? - спросила она холодно, не поворачиваясь. -  Зачем
ты это сделал?
    Она глянула на него краешком глаза, и ведьмак вдруг  понял,
что ошибся. Неожиданно понял, что фальшь, ложь,  притворство  и
бравада завели его прямо в трясину, где  между  ним  и  бездной
будут уже только пружинящие, сбившиеся в тонкий покров травы  и
мхи, готовые в любую минуту уступить, разорваться, лопнуть.
    - Зачем? - повторила она.
    Он нс ответил.
    - Ищешь женщину на ночь?
    Он не ответил.
    Эсси медленно отвернулась, коснулась его плеча.
    - Вернемся в залу,  -  свободно  сказала  она,  но  его  не
обманула эта легкость, он почувствовал, как она напряжена. - Не
делай такой мины. Ничего не случилось.  А  то,  что  я  не  ищу
мужчины на ночь, не твоя вина. Правда?
    - Эсси...
    - Возвращаемся, Геральт. Лютик уже бисировал дважды. Теперь
моя очередь. Пойдем, я спою...
    Она как-то странно взглянула на  него  и,  дунув,  откинула
прядь с глаза.
    - Спою для тебя.

     4

    - Ого, - разыграл удивление ведьмак. -  Явился,  однако?  Я
думал, не вернешься на ночь.
    Лютик закрыл дверь на крючок, повесил  на  гвоздь  лютню  и
шапочку с эгреткой, снял куртку, отряхнул и положил  на  мешки,
валявшиеся в углу комнаты. Кроме мешков,  лохани  и  огромного,
набитого гороховой соломой матраца, в  комнате  на  чердаке  не
было никакой мебели - даже свеча стояла на  полу,  в  застывшей
лужице воска.  Дроухард  восхищался  Лютиком,  но,  видать,  не
настолько, чтобы отдать в его распоряжение комнату или хотя  бы
эркер.
    - А почему это ты думал, - спросил Лютик, стягивая башмаки,
- что я не вернусь на ночь?
    - Думал, - ведьмак приподнялся на локте, хрустнув  соломой,
- пойдешь петь серенады под окном прекрасной Биелки, в  сторону
которой весь вечер вывешивал язык, словно кобель при виде суки.
    - Ха-ха, - засмеялся бард. - До чего  ж  ты  глуп.  Биелка?
Чихал я на Биелку. Просто я хотел вызвать ревность у  Акаретты,
за которой приударю завтра. Подвинься.
    Лютик повалился на  матрац  и  стянул  с  Геральта  попону.
Геральт,  чувствуя  странную  злобу,  отвернулся  к  маленькому
оконцу, сквозь которое, не поработай там пауки, было  бы  видно
звездное небо.
    - Чего набычился? - спросил поэт. - Тебе лихо, что я  бегаю
за девчонками? С каких пор? Може