лагодарю вас. - Потом с  привычной  ловкостью
сняла нагрудник и вместе с  эспадроном,  перчатками  и  шлемом  небрежно
протянула все  это  Анри.  -  Кузен,  будьте  так  любезны,  отнесите  в
павильон. Я не задержу их сиятельство.
   С бюстом у нее было все в порядке. Даже более того.
   - А я-то полагал, что вы все время  проводите  с  графом  Орловым,  -
Буров подождал, пока Анри отойдет, деликатно кашлянул и закончил мысль:
   - И днем, и ночью.
   - Да что вы, князь, зачем ему какая-то там бедная племянница маркиза?
Я просто иногда сопровождаю его в поездках. Как говорится,  гусь  свинье
не товарищ, - Лаура улыбнулась еще обворожительнее и  подошла  к  Бурову
вплотную. - А с вами, князь, мы подружимся.  Ваша  лопата  произвела  на
меня неизгладимое впечатление. Люблю, когда черенок  длинный,  а  копают
глубоко и долго.
   Подмигнула, развернулась и нырнула в кусты, оставив Бурова  в  облаке
духов и в  некотором  недоумении.  Похоже,  первый  зам-то  у  резидента
женщина. Очень привлекательная и далеко не дура. Та  еще  секретутка…  С
фланконадой  в  кварте…  Вот  так,  сплошные  шпионские   страсти   плюс
эмансипация и матриархат. Ну и ну… А с другой стороны, почему бы и  нет.
На росийском-то троне тоже баба. И тоже далеко  не  дура.  Так,  занятый
своими мыслями, Буров вынырнул из облака духов, пересек площадку и вошел
в павильон. В сущности, это был зал для занятия фехтованием: затоптанный
пол,  скамейки  по  периметру,  побеленные  стены,  увешанные   масками,
оружием, нагрудниками и мишенями.  Правда,  в  одном  углу  фехтовальную
гармонию грубо нарушал боксерский мешок, как  сразу  же  заметил  Буров,
повешенный  неграмотно  и  годный  лишь  для  отработки  малоэффективных
низкоскоростных ударов, каковые  хотя  и  сбивают  с  ног,  выворачивают
скулы, но костей, увы, не дробят.
   - Прошу  вас,  князь,  раздевайтесь,  -  шевалье  живо  снял  камзол,
бархатный жилет, галстук, туфли, парик и вытащил корзину  с  обувью  для
фехтования. - Надеюсь, вы не брезгливы, князь?
   Натянул легкие, на драпе, тапки,  пару  раз  присел,  разминая  ноги,
наклонился с посредственной гибкостью  и  принялся  разогревать  руки  -
быстро и бестолково вращать ими  наподобие  мельницы.  Не  понимая,  что
суставы надо сначала прочувствовать, а уж потом нагружать.
   "Давненько я не брал в руки шашек", - сам  себе  соврал  Буров,  тоже
снял парик, одежонку и выбрал тапки поцивильней - хвала Аллаху,  что  не
белые, хотелось бы надеяться, что без грибка. Резко выдохнул, настраивая
психику, сразу же расслабился,  потряс  конечностями,  мысленно  замкнул
"круг внимания". Махать руками до посинения не стал.
   - Будем работать, как говорят англичане, в презервативах ,  князь?  -  Анри  наконец  утихомирился,  зверски  выпятил
челюсть и захрустел суставами, разминая пальцы. - Я  привез  из  Лондона
две пары отличных кожаных муфт .
   "В презервативах лучше бы не сейчас", - Буров ухмыльнулся, вспомнил -
нет, не Мадлену - Лауру Ватто, мотнул отрицательно головой.
   - Давайте-ка, шевалье, оставим муфты женщинам. На улице, увы,  в  ход
идут голые  кулаки.  И  большая  просьба  -  не  выдавливать  глаза,  не
кусаться, не щипаться и не пинать в пах, мы все-таки в зале. Во всем  же
остальном - к вашим услугам. Нападайте же, шевалье, вперед!
   Дважды упрашивать Анри не пришлось. Он сделал страшное  лицо,  принял
боевую стойку и, размахивая руками,  попер  на  Бурова,  как  на  буфет,
открыв при этом пах и "подарив" опорную, выдвинутую вперед ногу. Во всем
же остальном -  орел.  Антей,  Геракл,  воплощение  мужских  достоинств.
Однако Буров обошелся  с  ним  сурово,  правда,  вследствие  врожденного
человеколюбия без кастрации, но и без пощады, с мощной концентрацией.
   - Ох!
   От сильного пинка в бедро шевалье застыл, потом опустился  на  колено
и, словно гладиатор в цирке, изумленно глянул снизу вверх.
   - Это что ж такое-то, а?
   - Ничего, ничего, бывает,  -  успокоил  его  Буров  и  резко,  словно
выстрелил, ударил кулаком о ладонь. - Ну-ка, попробуем еще  раз.  Только
колени вы уж держите поплотнее…
   И опять попер Анри - сумбурно, бестолково, размашисто, не работая  ни
тазом, ни головой. О том, что существуют подхлест,  концентрация,  ритм,
темп, защита телом, он  даже  не  подозревал.  Знай  молотил  кулачищами
воздух, не правильно дышал и все не переставал изумляться: как снова  не
достал? Опять? Опять? А как тут попадешь, если работаешь со "звонками" -
перед ударом ногой опускаешь локти и замахиваешься  по-деревенски  -  не
телом, а рукой. Да еще глазами показываешь директрису  атаки.  В  общем,
посмотрел Буров на  этот  театр  одного  актера,  жутко  заскучал  да  и
приласкал  Анри  по  бицепсу  и  по   голеностопу.   Причем   опять-таки
дозированно, в четверть силы, с тем чтобы не травмировать, а  отключить.
И с левой стороны, дабы было чем ложку  держать.  Не  звери  все-таки  -
люди.
   Наступила тишина. Некоторое время Анри просто сидел на  полу,  баюкая
подраненную руку. Потом он помассировал  подраненную  ногу,  встал  и  в
какой-то странной задумчивости воззрился на Бурова:
   - Да, такого я не видел ни в Англии, ни у Рошеро. Скажите,  князь,  а
клинком вы владеете так же, как лопатой?
   На его лице читались восхищение, зависть и вселенская скорбь.  Чем-то
он был похож на плачущего ребенка,  который  вдруг  понял,  что  любимый
заводной паровоз может ездить лишь по рельсам.
   - Думаю, что нет, шевалье. У меня было слишком мало практики, - Буров
скромно улыбнулся. - А  вот  вы,  как  я  понял,  недурственно  владеете
шпагой. Так что было  бы  совсем  неплохо,  если  бы  наши  отношения  в
дальнейшем приняли форму взаимной полезности. Как говорили  древние:  ты
мне, я тебе.
   - Ну конечно же,  князь,  конечно,  -  Анри  просиял,  и,  забыв  все
тонкости чопорного этикета, принялся жать Бурову руку. - Это будет такая
честь для меня, князь! Этот самодовольный Рошеро вам  и  в  подметки  не
годится. Да и англичане тоже.
   Похоже, его заводной паровоз снова покатился по проложенным  рельсам.
А сам он без промедления оседлал своего любимого конька - снабдил Бурова
нагрудником и маской, сдернул  со  стены  пару  фламбержей   с затупленными концами и произнес  негромко,  со  сладострастной
ухмылкой:
   - Ну что ж, начнем с рапиры, князь. После нее можно спокойно  браться
и за шпагу,  и  за  палаш.  Главное  -  развязать  кисть,  почувствовать
"мулине" . Итак, внимание. Ангард!
   Ладно, заняли позицию, встретились клинками, и Буров  тут  же  ощутил
метаморфозу, случившуюся с Анри: неумелый, скверно двигающийся  дилетант
уступил место опытному, действующему наверняка профессионалу. Фехтующему
напористо, но в то же время легко, с филигранной  точностью  и  чувством
дистанции,  перемещающемуся   стремительно,   с   грациозностью   барса.
Способного вцепиться и в глотку смилодону. Так что не будь нагрудника  и
маски, был бы Буров превращен в дуршлаг  -  хорошо  еще,  что  рапира  с
изъяном. А то навертел бы шевалье дырок, ох, навертел бы…
   - Ангард! - Анри остановился,  отсалютовал  рапирой  и  с  ухмылочкой
подождал, пока Буров снимет маску. - Ну что ж, князь, мои  поздравления,
природа создала вас для шпаги. Хорошая  длина  руки,  отличная  реакция,
отменная гибкость. Ну а технику мы вам  поставим.  Главное,  князь,  это
практика, практика, практика, живое общение с клинком. Надевайте  маску,
начнем с основных парадов  и штоссов . Ангард!
   Сам он фехтовал  без  защиты,  в  батистовой,  распахнутой  на  груди
кружевной рубашке. Играючи. Будто бы не с тигром - с котенком.
   Наконец, когда экзертиции прискучили, они угомонились, вышли в парк и
неспешно, испытывая  взаимную  симпатию,  предались  приятному  моциону.
Разговор в силу инерции продолжил фехтовальную тему.
   - Да, князь, как это ни прискорбно, но наступают  плохие  времена,  -
посетовал Анри  и  ласково  погладил  гард  своей  шпаги.  -  Фехтование
деградирует. Времена прекрасных, рассекающих противника  надвое  клинков
уходят в небытие, оставляя нам  горестные  реалии  -  игрушечные,  более
напоминающие шило рапиренки, которые едва ли даже подходят для дуэли.  А
эти нелепые придворные "des excuses"   с
эфесами из оникса, слоновой кости или  саксонского  фарфора!  Я  уже  не
говорю о траурных шпажонках с гардом из эбенового  дерева  и  рукоятями,
обтянутыми черным шелком. С такими можно сразу  отправляться  следом  за
покойным. К тому же, князь, не стоит забывать еще  вот  о  чем,  -  Анри
склонился к розовому кусту и втянул носом  густой,  тяжелый  от  аромата
воздух. - Это чертово огнестрельное оружие разом смешало все карты.  Без
сомнения, дьявольское изобретение. Меч в  руках  героя  -  ничто  против
негодяя, вооруженного кремниевым тромблоном  .  Воистину  грядет  время   подлости   и
бесчестия.
   Сам он носил испанскую шпагу валансьенского типа -  тяжелую,  мощную,
одинаково способную как колоть, так и рубить.
   "Э, милый, ты еще  не  знаешь  об  автомате  Калашникова",  -  Буров,
усмехнувшись, тоже снизошел  до  роз,  с  чувством  понюхав,  полузакрыл
глаза, ловким щелчком турнул мохнатого шмеля-зануду.
   - Да полно вам, шевалье, вы слишком мрачно смотрите на  вещи.  А  что
касаемо подлости и бесчестия, так этого добра во  все  времена  хватало.
Взять хотя бы эпоху Меровингов.  Одни  венценосные  дамочки  чего  стоят
. Не с  этих  ли  самых  пор
пошло выражение, что все зло от женщин?
   Так-то вот беседуя и демонстрируя друг  другу  незаурядную  ученость,
они подошли к водопаду, не ахти какому,  сразу  видно  фальшивому,  вяло
низвергающемуся  в  искусственное  озерцо.  На  берегу  из-под  каштанов
блестел карнизами кофейный домик,  солнце  отражалось  в  его  витражных
окнах, бросало радужные блики на  лодку,  застывшую  на  самой  середине
водного зеркала. Не было ни дуновения ветерка, воздух благоухал цветами,
все дышало миром, спокойствием и гармонией. Однако только  не  в  лодке.
Там отчаянно жестикулировали, судя по всему, ругались и вообще вели себя
агрессивно. Собственно, повышал голос  лишь  один  член  экипажа,  Лаура
Ватто а все прочие - Мадлена, Бернар и какой-то средних  лет  мужчина  в
щегольском камзоле почтительно ему внимали.
   "Ага, похоже на совещание, -  Буров  глянул  из-под  руки,  понимающе
усмехнулся, посочувствовал Мадлене, - с далеко идущими  организационными
выводами. И место выбрано грамотно, никто, кроме рыб, не услышит. А они,
как и покойники, большие  молчуны.  М-да,  ишь  как  дает  Лаура  жизни,
старается. Жучка, видимо, еще та. Палец ей в рот не клади. В общем,  все
по Джерому - трое в лодке,  не  считая  собаки.  Только  вот  не  смешно
совсем".
   А в лодке между тем страсти поутихли,  амбалистый  Бернар  взялся  за
весло и ловко, как заправский гондольер,  погнал  посудину  к  замшелому
причалу. Первым выбрался на шаткие мостки, подал руку Лауре Ватто, а  та
вдруг  преобразилась,  из  разъяренной   фурии   превратилась   в   само
очарование.
   - Князь! Шевалье! - Танцующей походочкой подошла  к  Анри  и  Бурову,
премило улыбнулась, сделала полукниксен. - Добрый вечер, господа. Ну как
пофехтовали? Без дырок? Ну и славно. Ладно, не буду вам мешать, увидимся
за ужином.
   Показала зубки, кокетливо  закатила  глаза  и  под  руку  с  Бернаром
исчезла  за  поворотом  дорожки.  Стройная,  элегантная,   на   редкость
привлекательная в своем мужском костюме. Может, и не жучка совсем?
   - Да, у нашей кузины непростой характер, - Анри сочувственно взглянул
на бледную Мадлену, дружески кивнул  щеголеватому  мужчине,  вздохнул  и
обернулся к Бурову:
   - Знакомьтесь, князь. Это наш средний брат…
   - Луи, - мужчина по-простому подал тонкую ухоженную руку, и в  глазах
его, умных и насмешливых, промелькнула искра уважения. - Наслышан о вас,
князь, наслышан. Своей лопатой вы зарыли  все  сомнения  в  человеческой
порядочности.
   Он замолк, поклонился и негромко, без всякого перехода, сказал, ни  к
кому конкретно не обращаясь:
   - Господа, хорошо бы выпить. Вы не находите?
   Судорожно сглотнул и кинул быстрый взгляд в сторону кофейного домика.
Чувствовалось, что выпить он был не дурак.
   - Я, господа, пас, - Анри разом, как бы вспомнив  что-то,  помрачнел,
вытащил лукообразные, в стразах, часы. - У меня есть еще дела, требующие
ясной головы и твердой кисти. - Он  инстинктивно  тронул  эфес  шпаги  и
гибко поклонился. - Так что увольте. А с вами, князь, мы продолжим  наши
игры завтра.
   На мгновение он принял боевую стойку, залихватски подмигнул и,  резко
развернувшись, зашагал по дорожке. Только  хрустел  песок  под  красными
каблуками да подрагивала шпага, подвешенная горизонтально, на  испанский
манер.
   - Опять братец пошел кого-то укладывать в ящик, - Луи  посмотрел  ему
вслед, усмехнулся, снова сглотнул. - Ну так что, господа, мы идем?
   Пошли.  Внутри  кофейный  домик  напоминал  венецианское   казино   -
зеркальные стены и потолок роскошные  гирлянды,  серебряные  канделябры,
множество  книг,  двусмысленное,  одним   движением   потайного   рычага
превращающееся  в  постель   канапе.   Некоторым   диссонансом   игривой
обстановке являлось  полотно  кисти  Бургиньона  , однако же вид крови,  разящей  стали  и  умирающих
бойцов щедро  компенсировался  фривольными  эстампами,  разложенными  на
секретере. В целом, однако, здесь царила атмосфера  неги,  праздности  и
радушия.  Лакей-дворецкий  был  предупредителен,  приборы  -   севрского
фарфора и серебра, кофе мокко - ароматен и  уж  явно  не  экстрагирован.
Правда, наслаждался им один  Буров  -  Мадлена  с  братцем  налегали  на
бургундское и токайское, видимо, для снятия душевного дискомфорта. Потом
им был подан пунш с шампанским, и Луи после него загрустил:
   -  Гадость,  отрава,  виноградный  сок.   Водки   хочу.   Нашей,   на
смородиновых почках. Можно перцовой или, на худой конец, калганной. И не
под трюфели эти поганые - под рыжики. Не свинья ведь чай.
   Выругался матерно, кулачком  ударил  по  столу,  хотел  было  пустить
слезу, но Мадлена не  дала  -  тряхнула  за  плечо,  стала  что-то  тихо
лопотать на французском. И без перевода ясно,  о  чем  -  не  мякни,  не
мякни, не мякни. Потом дружески щипнула  за  щеку,  вздохнула  тяжело  и
повернулась к Бурову.
   - Не обращайте, князь, внимания, обыкновенная  семейная  сцена.  Брат
устал. К тому же выпил. Чего не наболтаешь с пьяных-то глаз.
   Молодец девка, пьет на равных и головы не  теряет.  Такая  небось  не
посрамит семейной чести. Без особой надобности.
   - Да, да, князь, извините, что-то я  нынче  в  миноре,  -  Луи  сразу
протрезвел, улыбнулся одними губами,  криво  и  жалко.  -  Это,  видимо,
черная ипохондрия, проистекающая от беспокойств с пищеварением. Надо  бы
основательно полечить печень.
   "Не ипохондрия у тебя, а кишка  тонка.  И  не  лечить  тебя  надо,  а
экстренно эвакуировать", - Буров понимающе кивнул и с невозмутимым видом
допил свой кофе.
   - Меньше всего на свете, господа, меня интересуют семейные  сцены.  -
Промокнул губы батистовой салфеткой, улыбнулся и  демонстративно  глянул
на часы. - А что, господа, не пора ли нам ужинать?
   Все  правильно,  бланманже,  засахаренные  мирабели  и   штрудель   с
марципанами и цукатами не еда. Так, баловство.
   Ужинали в том же составе в  Розовой  гостиной,  при  свечах.  Средний
брат, беспокоя свое пищеварение, ел много, Буров - с аппетитом,  Мадлена
вяло, с разбором,  выбирая  все  самое  острое,  перченое,  возбуждающее
жажду. Лаура Ватто набрехала, на ужин не  пришла.  А  зря.  Фрикассе  из
кролика было восхитительным, салат из крутых яиц с  оливковым  маслом  и
винным соусом - выше всяких похвал, разговор, касающийся  добродетельной
актрисы Сильвии, сожительствующей, по слухам, с венецианским проходимцем
Казановой, - легким, ничего не значащим. Время пролетело незаметно.
   - Надеюсь, вы не забыли, князь, что вас  еще  ждет  французский?  Это
самое подходящее занятие на ночь.
   После  кофе  с  мороженым  и  взбитыми  сливками  Мадлена  поднялась,
приказала лакею  принести  князю  в  комнату  все  необходимое  и  снова
заставила Бурова гундосить, выводить каракули и изводиться  от  ощущения
рядом женского, сказочно благоухающего тела. Длилась эта пытка часа два.
В гестапо бы ей, к папе Мюллеру, далеко бы пошла. Или в инквизицию.  Еще
не поздно, отцы доминиканцы пока при делах.
   Наконец танталовы муки Бурова закончились.
   - Ну все, хватит на сегодня. - Мадлена поднялась, коротко зевнула.  -
А вы примерный ученик, князь. И хорошо воспитаны.
   Она лукаво воззрилась на Бурова, с юмором изогнула бровь и тут же, не
задерживая взгляда, указала на стол, где хрустальная чернильница,  книги
и стаканчик с перьями соседствовали с песочницей из бронзы.
   - Пусть это все побудет здесь до завтра,  чтобы  не  таскать  попусту
туда-сюда. И вы уж будьте так любезны,  князь,  не  запирайте  дверь  на
ночь. Мало ли кому взбредет в голову написать что-нибудь чувствительное,
- сразу перестав улыбаться, многозначительно кивнула и с видом манящим и
таинственным  выскользнула  в  коридор.  Только   прошуршала   атласная,
благодаря панье   напоминающая  колокол
юбка да всколыхнулось благовонное, кружащее, как  вино,  мужские  головы
облако. Какой там французский, какие там глаголы…
   - Трам-пам-пам, если женщина просит… - возликовал в  душе  Буров,  но
особо не обольщался, прекрасно понимая, что движут  Мадленой  не  личные
симпатии, а служебный долг.  Не  роковая  страсть  -  шпионская.  А  как
иначе-то? В резидентуре посторонний, и за ним  нужен  глаз  да  глаз,  и
днем, и ночью. Необходимо ни на миг не выпускать  его  из  поля  зрения,
присматриваться  к   нему,   прислушиваться,   анализировать   поступки,
поведение, проверять на  вшивость,  давить  на  психику,  заставлять  не
думать об осторожности. Как говорится, ни минуты покоя.  Но  все  тонко,
ненавязчиво, с обходительными улыбочками. Что в Восточной гостиной,  что
в зале для фехтования, что на тенистой аллейке или в кофейном домике.  А
уж на постельке-то, охваченный любовным жаром, каждый человек виден  как
на ладони, бери его, словно токующего глухаря, голыми руками.
   Так что головы особо не теряя, Буров усмехнулся про себя да и  двинул
не спеша предаваться водным процедурам - мокнуть с  головой  в  огромном
чане, драить тело скользкой  от  орехового  мыла  губкой,  чистить  зубы
мерзким, ароматизированным мятой мелом. А сам все думал,  думал,  думал,
анализировал события дней минувших.
   Итак, что мы  имеем.  Есть  его  сиятельство  граф  Орлов-Чесменский,
прибывший в Париж инкогнито по делу. Который очень не по нраву  красавцу
Скапену, упорно не желающему открывать свою смазливую рожу.  Срисованную
волею случая Буровым. Да еще им же и отрихтованную. И что  же  из  всего
этого следует? А ничего хорошего. Буров будет крайним, пока один владеет
информацией, - Скапен попытается избавиться от него. Причем то,  что  он
человек реальный и опасный, не вызывает никаких  сомнений.  А  с  другой
стороны, совершенно непонятно, почему надо ждать приезда Аргунова, чтобы
сделать фоторобот Скапена. Пока туда, пока обратно.  А  самолеты,  между
прочим, еще не  летают.  Нет  бы  привлечь  какого-нибудь  художника  из
местных, сделать пару-тройку набросков да  и  устроить  облаву  -  Париж
такой маленький город, наверняка Скапен где-нибудь да засветится.
   Впрочем, постой-постой… Почему это неясно?.. Очень даже понятно, если
Бурова держать за живца. И предположить, что в  резидентуре  информатор,
регулярно освещающий Скапену положение дел. Очень даже обычное  явление,
этакий Штирлиц в бункере у Бормана. А потом, не следует  игнорировать  и
наличие третьей силы, которая наверняка попытается Аргунова подменить  и
заслать в резидентуру своего человека, с тем  чтобы  выйти  на  Скапена,
упорно хранящего инкогнито. И вот с этим-то  фальшивым  Аргуновым  потом
совсем не грех повозиться, и тогда легче будет добраться  до  т