вратит
беззубую, одноглазую, трясущуюся старуху  в  стройную  молодую  женщину,
прекрасную, как роза. Пусть трахается себе, пусть  рожает.  А  иначе  на
черта собачьего вообще нужны все эти тайны, драконовы ребра  и  какие-то
там Христианы, пребывающие во Христе.
   Так думал Буров, шагая по ночному городу  и  не  отнимая  пальцев  от
рукояти волыны. Шел трудно, нелегко. Падальщики и трупоеды почуяли,  что
бабр устал, и попытались дважды из-за угла вцепиться  ему  в  глотку.  И
опять Буров резал, стрелял, бил ногами в пах, бешено кричал,  с  хрустом
травмировал  суставы,  пальцами  выдавливал  глаза,  вырывал  трахеи   и
размалывал позвонки. Дошел. И еще издалека увидел щель,  где  обреталась
колдунья. Щель превратилась в  жерло  вулкана,  в  огнедышащую  впадину,
светящуюся в ночи остывающими углями. Вокруг сновали  обезумевшие  люди,
едко пахло дымом, пожарищем и бедой,  где-то  рядом,  совсем  по-волчьи,
выла собака. Скорбь, смрад, плач плотным облаком висели над  толпой.  Не
унывал только уличный нищий - босой, донельзя грязный, в  драном  рубище
он пророчествовал с интонациями кликуши:
   - Всем, всем вот так же гореть в геенне огненной!.. За грехи наши, за
грехи. Завтра все решится, завтра, на кладбище. И пойдет ходуном  земля,
и все живое попрячется в норы, и  не  будет  ни  воды  и  ни  пищи,  ибо
превратятся злаки в полынь, а реки напитаются кровью, зловонным калом  и
смертоносной отравой. И люди превратятся в  животных,  и  солнце  станет
мрачным, и луна, как власяница. Я сказал!..
   - Заткнись, - попросил  его  Буров,  сунул,  не  считая,  серебра  и,
напрягая связки, позвал:
   - Анита! Анита!
   Машинально, не  подумав,  от  отчаяния  -  кто  услышит  в  этаком-то
бедламе?
   - Нет ее, нет ее, нет!  -  с  хохотом  отозвался  нищий,  вскочил  и,
неизвестно чему обрадовавшись, зайцем поскакал в темноту.  -  Ушла  она,
ушла, ушла, нету!
   Миг - и  он  исчез,  только  звякнул  дурацкий,  привязанный  к  ноге
бубенец.
   Куда ушла? На небо? В ад? В рай? В другие земли?  Поорал  Буров  еще,
потолкался,  поглазел,  да  и  отправился  назад,  опустошенный,   злой,
уставший как собака. Может, первый раз в жизни решился на  доброе  дело,
так и то - не судьба, хрен большой и толстый в  обе  руки.  Стоило  ноги
топтать и патроны изводить. Ну, блин, пусть сейчас хоть кто-нибудь  свой
хвост поднимет…
   Однако никто ничего на него не поднял. Он без препятствий добрался до
дому, тихо рыча, забрался к себе и, как был, при оружии, не  раздеваясь,
завалился на кровать. Может быть, поэтому ему и приснилось  стародавнее,
походно-боевое. Ангола, Сомали, Камбоджа,  Гондурас.  Черный  континент,
принуждаемый белым братом жить по-ново.  Веселенькие  людоеды,  строящие
светлое коммунистическое завтра. Разруха,  смерть,  партизанская  война,
красные от крови джунгли. В общем, жуть, лучше не смотреть.  Буров  даже
обрадовался, когда его разбудили, - кто-то с  силой,  так,  что  трещали
филенки, прикладывался ногой к двери.
   - Щас, щас, - Буров помотал  головой,  окунаясь  в  реалии,  и  понял
наконец, что это Лаурка старается, на совесть, с огоньком, от всей души.
   -  Князь!  Князь!  Откройте!  Василий,  открывай!  Открывай,  Васька,
говорю!
   И все по-русски, по-матерному, в лучших традициях  дешевого  притона,
очень доходчиво. Видимо, соскучилась.
   "Чертовски пикантно", - зевнув, Буров встал,  прошествовал  к  двери,
открыл.
   - Дорогая, ты очаровательна.
   И сразу же перестал улыбаться - вид Лауры не  располагал  к  веселью.
Она была в мужском  платье,  без  шляпы,  с  внушительным  окровавленным
клинком.
   - Василий, уходим. Дом окружен. Они уже в саду.
   Глаза ее метали молнии,  грудь  волновала  кружева,  породистые  губы
презрительно кривились - такой прекрасной Буров ее еще не видел.
   - Уже в саду? - не  раздумывая,  на  автомате,  он  схватил  сумку  с
припасами, повесил на плечо, вытащил волыну. - А "они" - это кто?
   В глубине души ему было приятно - ишь ты  поди  ж  ты  -  не  забыла,
пришла. Сапожищами в дверь стучит. Может, не такая уж и стерва?
   - Черт его разберет. То ли  негодяи  королевского  прокурора,  то  ли
мерзавцы маркизы де  Дюффон.  Если,  конечно,  вам  это  имя  что-нибудь
говорит,  -  Лаура  засопела  от  ненависти,  дернула  плечом,   глянула
нетерпеливо на Бурова. - Ну долго ты еще? Пошли. Пора сматываться.
   В доме было шумно и неуютно, пахло порохом. Не удивительно -  маркиз,
Анри, дворецкий и лакеи палили в окна, отстреливаясь от нападающих, а те
шмаляли в ответ, ломились в  забаррикадированные  двери  и  численностью
напоминали  саранчу.  Стонали  раненые,  в  вестибюле  горели  портьеры,
Бернар, Мадлена и кое-кто из челяди  лихорадочно  работали  шомполами  -
перезаряжали пистолеты. В целом, как сразу отметил Буров, ситуация  была
не радостная - без просвета.
   "Интересно, сколько же я дрых? Вроде бы уже вечер.  Хотя  нормальному
бабру полагается четырнадцать часов сна. А ведь я не какой-нибудь там  -
саблезубый", - с ухмылкой он облюбовал позицию  покозырней,  взвел  было
курок,  наметил  цель,  но   маркиз   закричал,   протестующе   взмахнул
пистолетом:
   -  Нет,  князь,  нет!  Вы,  шевалье,  Бернар,  Мадлена  поступаете  в
распоряжение Лауры. Приказываю. Коды, шифры,  книги,  казну…  А  мы  вас
прикроем, не выдадим,  сдюжим.  Верно,  гвардейцы,  дети  мои?  Багинеты
примкнуть! Вперед, вперед, марш, марш, в атаку!
   Окровавленный, в разодранной рубашке, с дымящимся пистолем в руке  он
был великолепен. Глаза его метали молнии, губы улыбались, лицо  выражало
единственное желание  -  умереть.  Героем.  Понять  его  было  несложно:
резидентура раскрыта, агенты сгорели, задачи не выполнены. Лучше уж уйти
с честью, прихватив с собой как можно больше врагов.
   - Ты слышал? Хорош играть в войну, пошли, - Лаура потянула Бурова  за
рукав, резко описала круг шпагой. - Шевалье, Мадлена, Бернар - за  мной!
Живо! Эй, кто-нибудь, дайте фонарь!
   Стремительно, еле сдерживаясь, чтоб не перейти на бег, она спустилась
в подземелье, открыла маленькую потайную комнату,  а  в  ней  массивный,
поражающий своими размерами сейф. Что там коды,  шифры,  казна  -  слона
спрятать можно. И ни один враг не узнает.
   - Вот этот, - Лаура, не колеблясь, указала на сундук. Бернар, кряхтя,
взвалил его на плечи.  Анри,  Мадлена,  Буров  взяли  фонари,  зажгли  и
двинулись следом за начальницей  по  узкой  винтовой  лестнице,  которая
брала  свое  начало  прямо  из  секретной  комнаты.  Из  глубины  тянуло
затхлостью, тленом, плесенью, тени на выщербленных стенах плясали, будто
живые. Бернар, цепляя сундуком о камни, сдержанно мычал, Мадлена,  чтобы
не мести подолом, придерживала юбки, Анри не отнимал руки  от  шпаги,  а
Буров слушал, слушал, слушал… Стрельба наверху  продолжалась  -  молодец
маркиз, не унывал, умирал с музыкой. Во славу  начальственной  глупости,
наплевательского отношения и полного пренебрежения человеческой  жизнью.
У нас на Руси всегда так. Страна большая, бабы еще нарожают…
   Спускались недолго. Где-то на глубине двух десятков  метров  лестница
сделала заключительный  виток  и  вывела  в  широкую,  с  низким  сводом
галерею, чем-то очень похожую на  метростроевский  туннель.  Под  ногами
заскрипел сырой гравий, в темноте послышались  шуршание,  мерзкий  писк,
царапанье  когтей.  Вот  они  какие,  знаменитые  катакомбы,  пристанище
разбойников, правдолюбцев и крыс. Верно говорят, что земля под  Парижем,
словно изысканный французский сыр, - вся в дырках.
   Лаура шла целенаправленно, без плутаний, видимо, знала дорогу.  Время
от времени она останавливалась,  смотрела  на  потолок,  где  изгибалась
жирная черная линия, довольно хмыкала и шагала дальше.  Только  единожды
она все же задумалась, закусила губу, и сразу Бернар зафыркал,  закивал,
замычал, указывая путь. Как видно, здесь он ориентировался  лучше  всех.
Хотя дело это было непростое. Весьма. Все  эти  галереи,  боковые  ходы,
изогнутые  штреки  и  вертикальные  колодцы  образовывали   грандиозный,
Ариадне   и
не снилось, трехмерный лабиринт. Кое-где галереи выходили в естественные
полости, очень древние,  и  в  свете  фонарей  на  стенах  возникали  то
изображения животных, то ископаемые  петроглифы,  то  отпечатки  чьих-то
рук. В  одном  месте  перед  взглядами  предстал  огромный  сталагмит  с
насаженным на него козлиным  черепом.  Первобытные  охотники?  Сектанты?
Сатанисты? В общем, тот еще лабиринт - черт ногу  сломит,  Минотавр   удавится. Однако  ничего,
шли себе потихоньку, ведомые Лаурой, без  приключений.  Пока  дорога  не
привела  в  глубокую,  шириной  метров   в   пять   расщелину,   изрядно
напоминавшую  Стикс,  -  отвесные  края,  жуткое  зловоние,   похоронное
журчание вод  где-то  далеко  внизу.  Страшную-то  страшную,  но  вполне
проходимую - по шаткому, переброшенному с берега  на  берег  деревянному
настилу.
   - Ы-ы-ы! - сразу чему-то  обрадовавшись,  замычал  Бернар  и  первым,
подавая пример отваги, пошел по древним колеблющимся доскам. - А-а-а!
   Благополучно форсировал преграду, сбросил сундучок с хребта, а  потом
произошло непредвиденное.
   - Момент, друзья мои, - вдруг на изысканном французском произнес  он,
нагнулся и одним движением отправил в пропасть  ни  в  чем  не  повинный
мосток. - Миль пардон.
   Доски упали вниз, в мутное зловоние вод.
   - Ты что ж это делаешь, гад? - первой вышла из ступора Лаура, и  рука
ее непроизвольно потянулась  к  инкрустированной  рукояти  пистолета.  -
Забыл, мерзавец, как лежал на колесе кверху яйцами?
   В ее голосе звучала ярость загнанной пантеры.
   - Друзья, я никоим образом не желаю вам зла, - Бернар вздохнул, вытер
пот со лба и жестом миротворца воздел вверх обе руки. -  Мы  только  что
миновали слева боковой ход. Если  двигаться  по  нему  до  упора,  потом
свернуть направо и затем еще раз направо, он выведет почти на  то  самое
место, где сейчас стою я. Вы потеряете всего  лишь  полчаса  времени.  И
кстати, Лаура, вам нужно быть сдержанней. По крайней мере в  выражениях.
Я, да будет вам известно, не мерзавец и не  гад.  Происхожу  из  хорошей
семьи, отлично воспитан и рукоположен в  сан.  Мое  имя  аббат  Фариа  -
может, слыхали? Так вот, с детства меня учили любить ближних. И куда  же
это меня привело? Спросите у мадемуазель  Лауры.  Друзья  предали  меня,
любимые женщины наплевали в  душу,  а  бог,  тот,  что  очень  добрый  и
несказанно справедливый, забыл. Нет, право же,  дорогие  мои,  на  земле
сейчас царство дьявола. Извольте пример. Шевалье, голубчик,  прошу  вас,
подымите фонарь, дайте свет.
   Бернар учтиво поклонился, вытащил ствол и, примерившись, выстрелил  в
сундук. Откинул крышку,  пнул  -  на  пол  с  характерным  позвякиванием
вывалились какие-то мешочки.  Так  завораживающе  звякать  могли  только
двойные золотые луидоры.
   - Ну и где же здесь шифры, коды, секретные, кои не  должны  достаться
врагу, книги? - Бернар с горечью усмехнулся, покачал головой,  сунул  за
пояс пистолет. - Эх, люди, люди - не  братья  во  Христе,  а  порождение
ехидны. Кстати, раз  бог  велел  делиться,  извольте,  -  он  присел  на
корточки, подхватил мешочек и с легкостью швырнул его к ногам  Лауры.  -
Прошу вас мадемуазель. За доброту и  ласку.  Вот,  пожалуйста,  возьмите
еще. Еще. Еще… А это  вам,  Мадлена,  на  булавки,  у  вас  на  редкость
покладистый характер. Шевалье, мой друг, вы  полный  бессребреник,  нет,
право же, так нельзя. Вот, в подкрепление моих слов. Вот.  Вот,  вот…  А
это, князь, вам.  Поверьте,  от  всей  души.  Давненько  я  не  встречал
человека более достойного. Сердцем вы тигр. Делами - тоже. Прошу, прошу,
прошу.
   Шлепались мешочки, звякало золото. Наконец Бернар  замолчал,  спрятал
за пазуху свою долю,  немалую,  и  принялся  стучать  кресалом,  добывая
огонь.
   - Знаете, друзья мои, я так устал от  человечества,  от  всего  этого
бренного мира, полного мерзости, низости, лжи и скверны. Право же,  уйду
в пустыню, в скит, на необитаемый остров. Я уже  присмотрел  подходящий.
Как бишь его?.. - Он высек наконец искру, зажег трут и запалил  огарочек
свечи. - А, Монте-Кристо. Ну да, точно, Монте-Кристо. Маленький,  никому
не известный островок… Ну все, друзья мои, прощайте. Храни вас бог.
   Бернар закашлялся, вроде  даже  смахнул  слезу  и  быстро  растаял  в
темноте. Лишь секретный сундук, ощерившийся разверстой  пастью,  остался
на том берегу Стикса.
   - Вот она, благодарность за все, - с горечью вздохнула Лаура,  однако
ничего, золото взяла, упрятала подальше. Ее можно было  понять  -  часть
всегда меньше целого. А  скорбь  по  собственным  деньгам  всегда  самая
искренняя.
   - Так, значит, говоришь, Монте-Кристо? - хмыкнул Буров, собственно ни
к кому не обращаясь, спрятал золото в сумку, крякнул, строго  глянул  на
задумавшегося шевалье. - Берите, мон шер, берите. Это как бы бог послал.
Не правда ли, Лаура?
   Поборов сомнения, вернулись шагов на пятьдесят назад и нашли  боковой
ход, о котором говорил Бернар.  Двигаясь  по  этому  коридору,  свернули
направо, форсировали жалкий, превратившийся в банальную траншею Стикс и,
снова повернув направо, вышли аккурат к выпотрошенному сундуку.
   - У, рухлядь! - с грохотом Лаура спихнула его в пропасть,  плюнула  в
сердцах и уверенно пошла вперед. Где-то через час она  нырнула  в  узкий
неприметный штрек, поводила фонарем  и  скоро  остановилась  у  подножия
лестницы. - Шевалье,  идите  первым.  Там  тяжелая  крышка.  И  смотрите
поаккуратней.
   - Я вам больше не шевалье, - Анри брезгливо покосился на нее,  ступил
на лестницу и начал подниматься по истертым ступеням. Было  слышно,  как
где-то наверху он загромыхал железом, и воздух  в  подземелье  пришел  в
движение  -  потянуло  сыростью,  помойкой,  гниющими  отбросами.  Таким
знакомым запахом Парижа.
   - За мной, - скомандовала  Лаура,  за  ней  стал  подниматься  Буров.
Мадлена, из соображений деликатности, пристроилась в конце. В  душе  она
ругала себя - вот ведь дура, нет бы надеть штаны.
   Восхождение было хоть и недолгим, но нельзя сказать, что  приятным  -
выход из люка находился возле  сточной  канавы.  А  сильный,  словно  из
ведра, дождь поднял уровень помоев на невиданную высоту.
   - Бр-р-р, ну и погодка, - Анри, поежившись, пихнул на  место  крышку,
Мадлена приподняла подол, горестно вздохнула. Буров вспомнил, что  нынче
ничего не ел. А ведь залог хорошего  настроения  -  регулярное  питание.
Голодный бабр страшнее пистолета.
   - Вперед, здесь недалеко, - Лаура сориентировалась  на  местности  и,
отворачивая  лицо  от  плотных,  разящих  наповал  струи,  вышла   через
готическую арку с  грязного  кишкообразного  двора.  Фонарь  ее  мигнул,
задымился и погас. Фонари на улице тоже  не  горели.  Однако  Лаура  шла
уверенно,  бодро,  ботфорты  ее  с  завидным   оптимизмом   шлепали   по
пузырящимся   лужам.   Неожиданно   она   остановилась,   вгляделась   в
оскалившийся окнами фасад, и в голосе ее послышалась беспомощность:
   - Нам сюда нельзя. Ни в коем случае. Лампадка не горит.
   Ага, крокодил не ловится. Видимо, за них взялись  вполне  серьезно  -
конспиративная квартира была провалена, о чем свидетельствовал условный,
понятный только Лауре знак. Еще слава тебе, господи, что предупредили.
   - Тут поблизости заведение есть одно, гостиница "Серебряная башня", -
Анри глянул на Мадлену, жалкую, замерзшую, здорово напоминающую  уличную
кошку, шмыгнул носом и взял  инициативу  в  свои  руки.  -  Так,  ничего
особенного. Но накормят и напоят. Двинули?
   Действительно, ничего особенного - дешевые номера для  препровождения
времени с не менее дешевыми девками. Однако едва зазвенело  золото,  как
нашлись  и  здесь  приличные  паштеты,  доброе  вино,  горячая  вода   и
персиковое мыло. Одежда важных постояльцев была  высушена  и  выглажена,
обувь смазана гусиным жиром и заполнена каленой галькой. Их  усадили  на
лучшие места и потчевали со  всем  отменнейшим  радушием,  какое  только
возможно купить за деньги.  Однако  несмотря  на  тепло,  уют  и  изыски
гастрономии, настроение у всех было не очень. Чувствовалась усталость.
   - Пойду-ка я  в  постель.  Спокойной  ночи,  -  сказала  Лаура  после
десерта,  зевнула  и  с  вызывающей  многозначительностью  взглянула  на
Бурова. - Надеюсь, князь, вы тоже недолго.
   Сделала всем ручкой и отправилась к себе. На диво эффектная, в золоте
волос, укутывающих ее плечи, словно пелерина.
   - Мы, князь, наверное, тоже пойдем. Завтра рано вставать,  -  шевалье
замялся, глянул на Мадлену, виновато улыбнулся Бурову. -  Помните  графа
де Аруэ? Шерстяного короля? Так вот, он предложил мне ехать в Америку, к
нему  на  ферму.  Управляющим.  Документы  достал.  Теперь  мы  законные
супруги. - Он снова глянул на Мадлену, подмигнул ей:
   - Со странной, правда, фамилией - Кольт. Чисто американской.  Корабль
уходит из Гавра через пять дней. А надо еще собраться,  вникнуть  в  азы
дела, проследить за погрузкой племенных производителей. В общем,  князь,
давайте прощаться. - Шевалье поднялся, прерывисто вздохнул, на его глаза
навернулись слезы. - Наверное, больше  не  увидимся.  И  у  меня  к  вам
просьба, князь. Могу ли я оставить  у  себя  барабанный  пистолет  вашей
конструкции? Пусть он  хранится,  как  реликвия,  в  семействе  Кольтов,
напоминает внукам и сыновьям о русском князе Бурове. О вас…
   - Конечно же,  мой  друг,  конечно,  -  разрешил  Буров  и  улыбнулся
проницательно, аки библейский змей. - Он о себе еще напомнит.  -  Встал,
крепко обнялся с шевалье, с Мадленой, поцеловал ей руку:
   - Спасибо, учительница первая моя…
   Потом в задумчивости прикончил сладкое, минуту посидел,  собираясь  с
мыслями, и направился к Лауре.
   Лаура возлежала -  томная,  златовласая,  в  облаке  духов.  Князь  в
который уж раз поразился совершенству ее форм, снежной белизне  атласной
кожи. Буров снял халат, пристроился рядом  и  много  говорить  не  стал,
принялся действовать. Вот уж задал-то жару, потешил плоть, поимел и так,
и эдак, и вдоль, и поперек. Доставил массу ощущений.  И  был  совершенно
прав - с женщиной в постели общение  лучше  начинать  не  на  вербальном
уровне, а  на  гормональном.  Понимание  гарантировано.  Наконец  вулкан
временно иссяк,  смолкли  сладострастные  стоны,  движения  замедлились.
Проказник Эрот взял тайм-аут.
   - Сегодня это было бесподобно, - констатировала Лаура,  отдышалась  и
похлопала Бурова по бедру. - Ты меня, право, изумляешь. Чем дальше,  тем
лучше.
   - Я рад, что тебе понравилось, - усмехнулся Буров и  повернулся  так,
чтоб его больше не хлопали, как племенного бугая. -  Может  быть,  ты  в
награду мне дашь противоядие?
   Усмехался он не зря - решил-таки устроить Лауре проверку на вшивость.
Интересно, стопроцентная сука или еще на что-то можно надеяться?
   - Э, милый, неделя-то еще не прошла, -  Лаура  сразу  же  забыла  про
любовь и одним рывком уселась на постели. - Надеюсь, ты еще побудешь  со
мной завтра? Может быть, придется пострелять.  А  может,  побегать.  Без
крепкой мужской руки мне никак.
   Нет, пожалуй что безнадежно - сука еще та.
   - Ладно, патронов у нас хватит, - Буров кивнул  и  изобразил  собачью
преданность. - Только нельзя ли поподробнее.  А  то  все  тайны,  туман,
недомолвки, неясности. Темно, как при солнечном затмении…
   - А, ты уже что-то знаешь, - Лаура фыркнула, закусила губу,  лицо  ее
выразило внутреннюю напряженность. - Ладно… Завтра,  в  день  солнечного
затмения, в полдень на Кладбище Невинных соберутся Бессмертные - Альберт
Великий, Раймунд Луллий, кое-кто из розенкрейцеров, Никола Фламель.  Все
те, кто обладает эликсиром бессмертия. Встречаются они у подножия статуи
Смерти , в древности на этом месте было святилище друидов…
   - Что?  -  Буров,  прервав  ее,  расхохотался,  ласково  погладил  по
роскошной ягодице.  -  Бессмертные?  Альберт  Великий?  Никола  Фламель?
Дорогая, может, тебе поспать?
   Получилось сов