руки, ноги, глаз? Знай жми себе  на  спусковую  собачку.
Нет, положительно, грядут плохие времена… Он с  лязгом  убрал  клинок  в
ножны и с силой, словно большую  куклу,  тряхнул  Копченого  Окорока  за
плечо. - Подъем! Вставай, засранец!
   Копченый Окорок очнулся, истошно заорал благим матом.
   - А, готов, родимый? - обрадовался Буров,  наклонился  и  без  всяких
церемоний ткнул его ножом в раненое плечо. - Салют.
   В ответ дикий рев, зубовный скрежет. Ясное дело, больно. Очень.
   - Один вопрос к тебе, - Буров подождал, пока умолкнут крики,  вытащил
тот самый болт, осторожно снял с отравленной иглы пробку. -  Почему  эта
хреновина не так давно чуть не воткнулась мне вот сюда? Или ты  скажешь,
каналья, или заглотишь этот болт по самое некуда. Ну?
   - Нет, нет, не надо! - раненый инстинктивно дернулся, засучил ногами,
пытаясь  отползти,  его  глаза  в  ужасе  уставились  на  наконечник.  -
Осторожнее, сударь,  ради  бога,  осторожнее.  Одно  неверное  движение,
сударь, и вы  погубите  невиновного.  Я  здесь  ни  при  чем.  Я  просто
посредник.  Маленькое,  ничего  не  значащее  связующее  звено.   Мелкий
торговец, имеющий свой скромный интерес…
   Ишь ты, как заговорил-то, пес, когда приперло! Совсем по-человечьи.
   - Э, парень, никак ты все врешь, -  Буров,  помрачнев,  описал  иглой
восьмерку перед лицом Копченого Окорока и нацелил ее прямо в тонкогубый,
судорожно оскаленный рот. - Скажешь тоже, торговец. Не верю, не верю.
   А  чтобы  яснее  показать  всю  глубину  своих  сомнений,  он  резко,
кончиками пальцев, ударил раненого в пах. Словно стряхнул с них воду.  И
опять - рев, хруст эмали, прокушенная губа. А еще - лужица мочи.
   - Богом клянусь, сударь, это не я, не я!  Клянусь  всеми  святыми!  -
скорчившись, Копченый Окорок перевернулся на бок, подобрал под себя ноги
и, окончательно сломавшись, глухо зарыдал:
   - Я просто иногда выполняю поручения госпожи де  Дюффон.  Маркизы  де
Дюффон. У нее салон неподалеку от церкви Святой  Евстахии.  Не  убивайте
меня, сударь, пощадите! У меня на  иждивении  больная  матушка,  четверо
слепых  сирот  из  приюта   Сен-Мартен   и   парализованный   праведник,
посвятивший  жизнь  служению  Приснодеве.  Пощадите,  сударь,  пощадите,
заклинаю вас именем господа, спасителя нашего! Те Deum …
   Как все садисты и палачи, своей собственной боли Копченый  Окорок  не
переносил…
   - Ну и мразь, - Буров, не удержавшись, ткнул иглой и  с  отвращением,
словно увидев нечто пакостное, отвернулся. - Блевать тянет.
   Копченый  Окорок  вздохнул,  выгнулся  дугой  и  замер.   Глаза   его
выкатились из орбит, челюсть отвалилась, изо рта пошла  клубами  розовая
пена. В хозяйстве у Гийома что яд, что арбалеты были самой высшей пробы.
Наступила тишина,  лишь  потрескивало  в  камине  да  капало  со  стола,
смешиваясь с кровью, разлитое  в  суматохе  вино.  Красное  на  красное.
Подобное  притягивает  подобное.  Да,  похоже,  "Клоп  кардинала"  нынче
насосался досыта…
   Буров с шевалье вышли в странным образом опустевший зал, не  встретив
ни души, выбрались на улицу. А вот верный Бернар оказался на  месте,  да
не  один,  в  компании  пирующих  псов,  которые  с  радостным  рычанием
лакомились   внутренностями   брата-волкодава,    уже    выпотрошенного,
освежеванного и присобаченного на запятках. Бернар тоже был в настроении
преотличном и,  что-то  весело  мурлыча,  скоблил  ножом  окровавленную,
снятую со знанием  дела  шкуру.  Вились  жирные  осенние  мухи,  чавкали
блаженствующие псы, в воздухе стоял смрад разделочного цеха. Только  вот
не из кабака ли несло?
   - Трогай! - Буров и шевалье  запрыгнули  в  карету,  Бернар,  отложив
скобление, взялся за вожжи,  орловцы  ударили  копытами,  лихо  приняли,
понеслись  стрелой.  Заскрипели  мощные   английские   рессоры,   дробно
застучали обода, потянулась струйка из туши волкодава,  оставляя  мокрый
отчетливый след. Поехали…
   - А знаете, князь, я заметил одну  странную  закономерность,  -  Анри
извлек из ножен шпагу, глянул, помрачнел, со вздохом вытащил платок. - С
вами не соскучишься, но  и  толком  не  пожрешь.  -  Плюнул  на  батист,
повернулся к свету и принялся оттирать от крови клинок. - Общение с вами
вредно для желудка. Нет, право же, так нельзя. Поехали обедать…
   Он был в это мгновение похож на взрослого обиженного ребенка. Зрелище
триумфа огнестрельного оружия, похоже, здорово испортило ему настроение.
   - Вы совершенно правы, мон ами,  питаться  надо  регулярно.  А  также
вкусно, - улыбнулся Буров, понимающе кивнул и плотоядно почмокал губами.
- Ах если бы вы только знали, как готовят рыбу на рынке,  что  на  улице
Ферронри! А какие там яйца, вареные в уксусе! А какое пиво!  Про  вафли,
хрустящие на зубах, я уж и не говорю…
   Не забыл,  значит,  как  колбасил  по  Парижу  в  статусе  Барабасова
преемника в толстых кожаных штанах и вонючих ботфортах. Не забыл, на всю
жизнь запомнил.
   - Да ладно вам, князь, не старайтесь, -  шевалье  рассмеялся,  вложил
шпагу в ножны и великодушно сменил гнев на милость. - Что с вами делать?
Так и быть, поехали к этой чертовой колдунье. Бог  с  ними,  с  вафлями,
хрустящими на зубах.
   Дорогу к  старой  шарлатанке  отыскали  без  труда  -  лиард  , брошенный уличному нищему, сделал свое  дело.  Жила
одноглазая Анита в тесном переулке, вход в  который  еще  не  так  давно
закрывался  ночью  массивной  цепью.  Это  было  царство  нищеты,  узкая
зловонная расщелина, никогда не  видевшая  солнца,  экипажей  и  хороших
манер. Буров и Анри нырнули в коридор, более похожий на  подземный  ход,
спустились по ступеням,  скрипящим  под  ногами,  и  остановились  перед
дверью, окованной железом. Где-то рядом  пищала  мышь,  пахло  погребом,
помойкой, смрадный  полумрак  был  ощутимо  плотен,  напоминал  туман  и
действовал на психику. Веселенькое местечко, нечего сказать.
   - Ну что там расстучались, не заперто! - сипло  отозвался  скрипучий,
сразу и не разберешь, то ли мужской, то ли женский голос. - Валяйте!  Но
не запустите крыс.
   Буров и Анри вошли, прищурились, привыкая к свету, - масла  и  свечей
здесь не жалели. Да и вообще все в этой просторной, с  высоким  потолком
комнате носило отпечаток  достатка.  Мебель  была  массивной  и  резной,
песочница на  письменном  столе  -  литого  серебра,  запах  благовоний,
летающий над жаровней, - плотным, густым, ударяющим в  голову.  Это  был
словно островок благополучия в море нищеты,  грязи  и  забвения.  А  вот
хозяйка его выглядела, прямо скажем… далеко не блестяще, и это  несмотря
на ухищрения в одежде, парфюмерии и  стоматологии.  Сморщенное  лицо  ее
было нарумянено и набелено, зубы - вызывающе фальшивы, пышное платье,  с
оборочками, но без панье, напоминало о временах Мазарини . Один ее глаз был закрыт экраном  из  лакированной  кожи,  другой
немилосердно слезился и взирал на  пришельцев  насмешливо.  Смотреть  на
старую колдунью было интересно и страшно…
   - Ну, с чем пожаловали, красавчики? - Она закрыла толстую,  окованную
по углам железом книгу и тяжело  поднялась  из-за  стола.  -  А  ведь  и
впрямь, что один, что другой. Эх, скинуть бы мне лет  двадцать  пять.  А
лучше тридцать…
   Передвигалась она, хромая, в густом облаке амбры, напоминая  ожившего
мертвеца.
   -  Пожаловали  вот  с  этим,  -  любезно  отозвался  Буров,   вытащил
многострадальный болт и снял с наконечника пробку. - Отрава ваша?
   В его галантности и ровном тоне что-то неуловимо предвещало беду.
   -  Ну-ка,  ну-ка,  -  колдунья,  оживившись,  помусолила   палец,   с
достоинством провела им по игле и медленно, с чмоканьем, сунула в рот. -
М-м-м, - сплюнула прямо на пол, скривилась,  как  от  горького,  вытерла
ладонью губы. - Моя, моя.  Это  очень  хороший  яд,  он  приготовлен  из
внутренностей змей, легкого замученной до смерти жабы,  аконита,  бычьей
крови  и  настойки  мандрагоры  , сдобренной мочой убийцы, повешенного
в полночь. Действует мгновенно.
   Она  взглянула  на  гостей  и  неожиданно  залилась  смехом,  обнажая
фальшивые зубы и сотрясаясь всем своим тщедушным телом.
   - Ну что раскрыли рты, красавчики,  разве  я  похожа  на  самоубийцу?
Вы-то ведь не режете себе пальцы своими шпагами? Каждому свое. Ах, какие
вы, оказывается, чувствительные, красавчики!
   Смеяться-то она смеялась, да только вот  ее  единственный  глаукомный
глаз  смотрел  серьезно,  выжидающе  и  настороженно.  Взгляд  этот  был
сумрачен, преисполнен ненависти  и  презрения  -  нет,  не  конкретно  к
шевалье и Бурову, - ко всему человечеству. Да, та еще  бабушка-старушка,
любительница оборочек и притираний.
   - Браво, мадам! Вы, я вижу,  действительно  разбираетесь  в  ядах!  -
изобразил восторг Буров, к слову сказать,  совершенно  искренне.  -  Так
что, думаю, вы именно тот человек, который нам  нужен.  Видите  ли,  мне
дали яд. Долгоиграющий, начинающий действовать через неделю. И…
   -  Можешь  не  продолжать,  красавчик,  -  Анита  криво  усмехнулась,
прищелкнула подагрическими пальцами, и взгляд ее стал подобен бураву.  -
Ну конечно же, без  амура  здесь  не  обошлось,  тебя,  как  пить  дать,
траванула женщина. Раньше, знаете ли, это  было  в  порядке  вещей,  для
укрепления семьи и нежных чувств. Моя матушка, к примеру,  да  будет  ей
земля пухом, проделывала это частенько с моим  батюшкой.  Пока,  не  без
вмешательства любовников, не  намудрила  с  дозой.  Ха-ха-ха.  Пойдем-ка
поговорим тет-а-тет, чтоб никто не мешал. Прошу.
   И она указала на ширму в дальнем углу комнаты, за  которой  оказалась
дверь, ведущая в соседнее помещение, являвшее собой то ли адскую  кухню,
то ли аптекарскую лавку, то ли лабораторию алхимика. Здесь  было  жарко,
сумрачно и тесно, пахло серой,  углем  и  чем-то  невыразимо  гадостным.
Огромный, по пояс голый мавр мешал в котле клокочущее варево  -  на  его
руках под эбеновой кожей бугрились, перекатывались чудовищные мышцы.
   - Бальтазар, оставь нас, - колдунья повелительно взглянула на него, и
мавр тотчас же, словно на шарнирах, сложился в почтительнейшем поклоне:
   - О да, госпожа.
   Играючи, снял котел с огня, поставил на мармит  и  легко  взбежал  по
узкой, круто завивающейся лестнице.  Мгновение  -  и  он  исчез,  только
хлопнула крышка люка, искусно устроенного в потолке.
   - Тебе, красавчик, сюда, - Анита кивнула на скамью,  сама  устроилась
напротив, не терпящим возражения тоном сказала негромко:
   - Руку дай, левую. - Уставилась Бурову в ладонь, чуть ли не уткнулась
носом в хитросплетение линий,  в  мозаику  бугров.  -  Э,  да  ты  орел,
красавчик…  Вернее,  кот…  Большой  красный  кот  с  длинными   клыками…
Нездешний… И не кладенный… - Она вдруг снова разразилась  мерзким  своим
смехом, однако ненадолго, - резко оборвав веселье,  заглянула  Бурову  в
глаза, будто обожгла огнем. - Я помогу тебе, большой красный кот. Только
мне не нужны деньги. Услуга за услугу.  Но  тебе  придется  потрудиться,
рискнуть своей шкурой… Как следует рискнуть… Мне продолжать?
   - Продолжай, - Буров, не  отнимая  руки,  кивнул,  проглотил  тягучую
слюну, - я слушаю.
   Почему-то он всецело доверился этой накрашенной старухе, происходящее
нисколько не напоминало ему  гадательно-охмурительный  фарс.  Узкоглазый
колдун отправил его из тайги в Париж, так почему бы одноглазой  колдунье
не избавить его от яда?
   - Ладно, - Анита положила руку, сухонькую, напоминающую птичью лапку,
Бурову на колено и с неожиданной силой сжала его. - В библиотеке  одного
парижского аббатства стоит старый двухъярусный шкаф. Как он попал  туда,
это целая история. Однако к  делу  совершенно  не  относится.  Так  вот,
верхняя его часть повторяет в точности формы Нотр-Дама. И если повернуть
посолонь  правую  башню,  на  фронтоне  откроется  щель
достаточная, чтобы вошла ладонь. Однако сразу делать этого  не  стоит  -
сработает секретная пружина, и острие иглы отдаст свой яд,  по  качеству
не хуже моего. Вначале надо разрядить  капкан…  Тот,  кто  это  сделает,
найдет в тайнике лист пергамента. Один-единственный  лист  с  латинскими
буквами, выведенными железным острием. Принеси мне его, красный кот, и я
избавлю тебя от яда. Кстати,  ты  не  передумал?  Мне  сказать  название
аббатства? -  Она  прищурила  зрячий  глаз,  едко  усмехнулась,  кивнула
головой. - Ладно, ладно, не сердись. Это аббатство  Сен-Жермен  де  Пре.
Библиотека на первом этаже, в правом крыле. Лист  пергамента  там,  ждет
своего  часа.  Добудь  его,  красный  кот,  любой  ценой…   Мне   совсем
неинтересно знать, как ты думаешь сделать это, но вот тебе одна  история
на дорожку, веселенькая… Чтобы в случае чего тебя не мучили сомнения…
   Она снова расхохоталась, мерзко, совершенно  дьявольски,  и  глаз  ее
налился злобой, жуткой ненавистью и жаждой мести.
   - Давным-давно один духовный рыцарь из числа тех, что  носят  рясу  и
погоняют   словом   Божьим   людское   стадо,    возжелал    хорошенькую
четырнадцатилетнюю девчонку. Увы, несмотря на все старания,  безответно.
И тогда он объявил ее колдуньей,  одержимой  всеми  бесами,  демонами  и
дьяволами, и отдал в руки святейшей инквизиции. А там девчонку прокатили
на "коне Святого Михаила" , и она превратилась
в женщину - с рваными ложеснами, кровоточащим чревом и обугленной душой,
не способной ни любить, ни рожать, ни радоваться жизни. Я уже не  говорю
про выдавленный глаз, раздробленную ногу и сломанные плечи. Ну все, иди,
красавчик. Торопись. У меня остается мало времени, У тебя, впрочем, если
не достанешь пергамент, тоже.
   - Ну что, князь, как поговорили? -  осведомился  шевалье,  когда  они
выбрались на воздух,  и  показал  на  свой  камзол,  словно  испачканный
известкой. - Оно того стоит?  Вот  чертов  попугай.  Бернара  бы  с  его
пращой….
   Пернатого колдунья, видимо, держала не в клетке и кормила  словно  на
убой.
   - Поговорили  по  душам,  -  Буров,  занятый  своими  мыслями,  пожал
плечами, - вернее, о спасении души. Вы когда-нибудь бывали, мой друг,  в
аббатстве Сен-Жермен де Пре?
   - Сейчас вот отмоюсь от дерьма и обязательно  сподоблюсь,  -  ответил
шевалье, воздел руки к небу, и в голосе его послышалась мольба. - Князь,
давайте только не сегодня. Поехали домой, жрать. И  так  там,  наверное,
Содом и Гоморра. Папенька небось мечет икру, а рыжая сиротка -  громы  и
молнии. Боюсь, нас оставят без сладкого.
   Однако  он  ошибся.  Атмосфера  дома   была   самая   непринужденная,
приподнятая. Обед радовал  изысканностью  блюд,  Лаура  мило  улыбалась,
маркиз с важностью кивал, смотрел с видом триумфатора  и  гордо  надувал
щеки. Гармония была полной.
   - Замазали всех, денег дали, - шепнула  Мадлена  за  десертом,  и  ее
прищуренные русалочьи глаза загорелись презрением. - А насчет  летающего
братца отписались, что погиб героем, положил живот на алтарь  отечества.
Теперь у нас все здорово, никакой крамолы. Одна большая дружная семья.
   Чувствовалось, что она уже изрядно приложилась и к бургундскому, и  к
токайскому, и к венгерскому. Не погнушалась ни малагой, ни  кагором,  ни
кларетом.
   - Внимание, господа! Сегодня пришла  шифрованная  депеша,  мы  меняем
тактику, - маркиз к концу обеда все же слез с пьедестала  триумфатора  и
превратился в опытного, мыслящего масштабно стратега. -  Не  хочет  этот
чертов Скапен высовываться по ночам  -  и  ладно,  пусть  ему  приснится
преисподняя. Нам приказано взять его днем при свете солнца. Не может  же
он все время сидеть в своем  логове!  Вы  поняли  меня,  господа?  Ночью
теперь спим, а днем ловим Скапена. Повторите приказ.
   Он  смотрел  на  присутствующих  с  извиняющейся   улыбкой,   которая
означала: "Господи, ну если тобой командуют дебилы,  то  и  самому  надо
быть по меньшей мере идиотом. Субординация-с".
   -  Замечательно  придумано,  -  одобрила  Лаура  и  поверх  бокала  с
золотистым шампанским призывно взглянула на Бурова. -  Вы  не  находите,
князь?
   Страстное  лицо  ее  выражало  нетерпение,  ноздри  породистого  носа
раздувались. Плевать ей было на  все  приказы  -  влюблена,  искушена  и
соскучилась. Буров кивнул из вежливости и не ответил. В  мыслях  он  был
далеко - в библиотеке старого аббатства, где стоит древний  двухъярусный
шкаф, верхней своей частью напоминающий собор Парижской Богоматери.

Мохнатый монах в обители веры и красный кот в чертоге колдуньи

   - Нет, князь, похоже, легче  взять  Бастилию,  -  шевалье  зевнул,  с
хрустом  потянулся  и  указал  на  объемистую,  уже  наполовину   пустую
корзинку. - Не ломайте голову, съешьте пирожок. Рекомендую  треугольные,
с рыбой. И вот эти круглые, с печенью, тоже очень хороши.
   Несмотря на ветер, низкую облачность и долгий, пожалуй что  напрасный
моцион, настроение у него  было  ровное.  Это  потому  что  желудок  был
полный. Чем больше корзина с пирожками и фаянсовая фляжка с сидром,  тем
сильнее боевой дух. Очень даже мудро сделали, что заехали на рынок.
   - Мерси, мой друг, - Буров  взял,  не  глядя,  пирожок,  надкусил,  в
задумчивости стал жевать. -  М-да,  вкусно.  Весьма.  Вот  такие,  блин,
пирожки с котятами…
   Дело было вовсе не в пирожках и не в котятах. Вот уже  часа  два  они
прогуливались  вблизи  аббатства,  любовались  на  высокие   стены,   на
массивные, тараном не возьмешь, ворота, на все эти  врезающиеся  в  небо
шпили, розетки, купола. Построено было добротно, на века,  из  бутового,
не знающего износу камня.  Братия  была  многочисленна,  сторожевые  псы
натасканы. В общем, не обитель веры - головная боль, фортеция, которую в
лоб не возьмешь. Наконец,  когда  корзинка  опустела  и  весь  сидр  был
благополучно выпит, а из-за туч выглянуло солнце, Буров тоже  просиял  и
повернулся к шевалье.
   - Эврика. Поехали, мой друг, вы, должно быть, уже изрядно  надышались
воздухом.
   Лезть в аббатство Сен-Жермен де Пре он надумал через печную трубу.
   - Поехали, поехали, - обрадовался шевалье. - А то зрелище всего этого
великолепия действует на психику не лучшим образом. Сразу остро ощущаешь
свое несовершенство, вспоминаешь с трепетом  о  вечности,  очень  хочешь
совершить какую-нибудь глупость. Ну, скажем, поделиться от щедрот  своих
с голодным и холодным церковным нищим. Естественно, в меру скромных  сил
и ограниченных возможностей. Милостыня от всего  сердца…  Это  ведь  так
по-христиански, а, князь?
   Однако облагодетельствовать по-христиански своих  братьев  во  Христе
шевалье не пришлось. Бернар не дал. Он уже успел обчистить до нитки всех
окрестных нищих, отбил все внутренности их патрону, плечистому  бандиту,
и сейчас, устроившись на козлах, с увлечением считал  добытое.  Судя  по
количеству су ,  лиардов  и  даже
ливров, дела у здешних попрошаек шли совсем неплохо.
   - Помяните мое слово, князь, когда-нибудь он привезет нас прямо в ад,
- шевалье вздохнул, открыл дверь экипажа. - Ну а пока нам куда?
   - Вооружаться. Кто  хочет  мира,  тот  готовится  к  войне,  -  Буров
выбросил руку вперед и  согнул  указательный  палец,  будто  надавил  на
спуск, и вдруг завел фальшиво, по-русски, непонятное:
   - Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути… - Тут  же
он виновато хмыкнул, потупился и перешел на французский:
   - Но вначале,  мой  друг,  нам  нужно  купить  веревку.  Подлиннее  и
потолще.
   Не одну только веревку. В сонмище лавчонок, что на рынке близ ратуши,
Буров приобрел еще кое-какой инструментарий, купил  крепкий,  о  четырех
лапах, якорь, разжился фонарем с зеркальным отражателем, достал сутану с
капюшоном, какие в моде у монахов. Выбирал  вдумчиво,  не  торопясь,  со
знанием дела. Как постелешь - так и поспишь.
   А вокруг, поражая звуками, энергией и фантасмагорией запахов,  кипела
парижская жизнь.
   - Вафли! Пирожки! Пышки! - кричал пирожник, расхваливая свой товар. -
Булочки - как женская задница! Такие же горячие, мягкие, пышные!
   - Прочь печаль и прочь тоска, вот отличная треска! - белугой завывала
торговка рыбой, приплясывала  и  хватала  покупателей  за  рукава.  -  К
постны