от полнолуния до полнолуния и потом  еще  до
новолуния: получить письма от ее отца и Ли Лина, а может, и от  самого  Сына
Неба. Сама она написала им после смерти Куджанги, сообщая, что она по обычаю
шунг-ню вышла замуж за его наследника и просит прощения за то,  что  сделала
это без их согласия. На это просто не  было  времени.  Вугтурой  должен  был
занять место отца, и, когда предъявил  на  нее  права,  она  и  не  подумала
отказать ему.
   Надо написать им снова, - подумала она. В какой  ужас  придет  двор!  Она
думала, однако, что Ли Лин поймет ее. А отец? Он ведь знал, что,  когда  она
уезжала из Шаньаня, они расставались навсегда. Серебряная Снежинка  смотрела
на пылинки, которые плясали в солнечном луче и превращали  ковры  в  рубины,
оправленные золотом и медью, и думала о благоприятном имени для своего  сына
и принца.
   По сравнению с этой важной задачей враждебность  Острого  Языка  казалась
всего лишь вспышкой от жары на горизонте. Без  сына  -  о,  как  она  теперь
понимает стремление женщины защитить свою плоть и кровь - Острый Язык словно
съежилась,  покорилась.  В  то  самое  время,  когда  уехал  муж  Серебряной
Снежинки,  Тадикан  тоже  решил  уехать,  чтобы  заняться  вечным  делом   -
присмотром  за  стадами  и  подсчетом  голов.  Он,  конечно,   попросил   ее
разрешения; но оба они знали, что  его  "просьба"  -  простая  формальность.
Серебряная Снежинка не смогла бы его  остановить,  даже  если  бы  захотела.
Однако она  могла  послать  с  ним  верных  Вугтурою  людей,  который  будут
бдительно следить за ним; так она и поступила. И надеялась, что все  сделала
правильно.
   Когда  Вугтурой  вернется  в  свои  юрты..,  о,  сказать  ему  сразу  или
подождать, пока они  останутся  наедине?  Мягкий  смех  Серебряной  Снежинки
вызывал тоскливую улыбку Соболя и задумчивые, полные надежд  взгляды  многих
шунг-ню. Она смело встречала их взгляды.
   Серебряная Снежинка решила, что прикажет спрятать кубок из  черепа  вождя
юе чи: будущая мать не должна смотреть на такие вещи.  Может,  велит  шаману
убрать и барабан духов, если не сумеет уговорить на  это  Вугтуроя.  И  если
Тадикан и его мать снова будут расстраивать ее..,  пусть  только  попробуют,
думала она с улыбкой. Теперь в ее руках власть.
   Ее внимание привлек звук, похожий на гром на горизонте. Она встала, одной
рукой держась за спину, другую прижимая к  губам.  Посмотрите,  что  это,  -
одними губами приказала женщинам, и Соболь, у которой  по  положению  должны
быть свои служанки и которая не должна  сама  бегать,  встала  и  подошла  к
выходу из юрты.
   -  Это  наш  повелитель!  -  воскликнула  она,  и  тут   же   послышались
приветственные возгласы и топот  копыт.  Серебряная  Снежинка  покраснела  и
поискала Иву, которая тут же поддержала ее.
   Дорогая Ива! Если она и горевала о гибели Басича и о том, что у них могло
быть, никто не заметил этого; она  нежно  защищала  Серебряную  Снежинку  от
малейших опасностей.
   - Обопрись на меня, старшая  сестра,  -  сказала  она,  когда  Серебряная
Снежинка рассмеялась и сделала вид, что отталкивает ее. Она не больна и, как
королева, должна ходить  с  достоинством,  сообщила  она  служанке,  которая
коротко засмеялась. Смех ее походил на лисий лай.
   Словно в боевом танце, шунг-ню, слившись со своими  лошадьми,  неслись  к
лагерю. Как быстро они скачут и как красиво! Пусть люди  в  Шаньане  увидят,
как прекрасно они скачут, хоть и свирепо сражаются; пусть только  увидят;  и
больше не станут  звать  западных  соседей  варварами,  подумала  Серебряная
Снежинка.
   Вугтурой соскочил с коня;  взглядом  он  отыскивал  Серебряную  Снежинку;
нашел, и глаза его смягчились: жена стояла у входа в юрту, она помогала  ему
править народом.
   Она низко поклонилась. Потом, когда не почувствовала  на  плечах  сильные
руки, помогающие встать, посмотрела вверх. Вугтурой внимательно  смотрел  на
нее, в руках у него были  письма:  связка  деревянных  табличек  как  всегда
экономного отца и два шелковых свитка от двора.
   Жесткие правила приличия, в которых она была воспитана, не  разрешали  ей
говорить первой; сначала к ней должен обратиться шан-ю; но  никогда  она  не
была так близка к нарушению этого правила. Но тут  ей  на  плечи  опустились
сильные руки Вугтуроя; послышался его низкий голос: "Жена!"
   - Добро пожаловать, трижды добро  пожаловать!  -  прошептала  она,  почти
беззвучно шевеля губами, прежде чем снова поклониться и  приветствовать  его
по обычаю. Он задумчиво наблюдал за ней,  словно  оценивая  ее  силы,  потом
протянул свитки и дощечки, как протягивают меч.
   - Будь храброй, госпожа,  -  сказал  он  резко,  как  никогда  с  ней  не
разговаривал, и жестом велел распечатать письма.  Прямо  здесь?  Прежде  чем
позаботиться о муже или услышать новости? Склонившись к футляру,  в  котором
находилось письмо Сына Неба, она открыла его и начала читать.
   В следующее мгновение мир покачнулся. Только сильные  руки  Ивы  удержали
ее. Но когда отпустили, она снова покачнулась. Солнце светило слишком  ярко;
цвета, которые несколько  мгновений  радовали  глаз,  показались  кричащими,
чужими - и кто все эти  незнакомцы?  Ни  один  из  них,  кроме  Ивы,  не  из
Срединного царства. Никто из них не поймет.
   Юан Ти, Сын Неба, умер.
   Снова  заставила  она  себя  посмотреть  на  свиток   с   его   зловещими
ненавистными иероглифами. Вот они, она не ошиблась:  иероглиф,  обозначающий
имя Юан Ти, и символ смерти. Онемев, она прочла несколько  столбцов.  Как  и
ожидала, ей  приказывали  последовать  обычаям  шунг-ню  и  выйти  замуж  за
наследника Куджанги.
   Письмо дернулось и заплясало перед ней. Серебряная Снежинка  поняла,  что
движется: Вугтурой вел ее к юрте. Ива шла рядом, ворча, как лиса или женщина
шунг-ню, о глупости мужчин, подвергающих беременную такому шоку.
   Не так я хотела, чтобы он узнал о сыне, -  послала  она  мысль  служанке.
Несмотря на жару, Серебряная Снежинка сильно дрожала. Она  с  благодарностью
приняла плащ, который набросил ей на плечи Вугтурой,  и  смотрела,  как  Ива
приносит чашки. Как может ее юрта выглядеть такой мирной  и  обычной,  когда
умер Сын Неба? Как могло случиться, что она до сих пор не знала?  Она  будто
слышала  плач  ритуального  траура,  артистические  приступы  горя,  которые
исполняют придворные дамы. Странно: она не может вспомнить их имена; а  ведь
когда-то внимание этих  сверкающих,  напыщенных  женщин  казалось  ей  таким
важным для нормального самочувствия. Она,  однако,  считала,  что  некоторые
придворные могут горевать искренне. Письмо  Ли  Лина  вне  всякого  сомнения
выражало искреннюю печаль, и отец ее  тоже  печалится,  как  военачальник  и
человек, которому возвратили милость. Она должна брать с них пример.
   Сейчас усыпальница Сына Неба должна быть близка к завершению, заполненная
статуями  лошадей,  верблюдов  и  придворных,  выполненными  из  драгоценных
материалов лучшими ремесленниками Срединного царства. Может, он уже лежит  в
своем многослойном гробу, раскрашенном и усеянном драгоценностями.
   На нем ли  нефритовые  погребальные  доспехи,  дар  ее  отца?  Серебряная
Снежинка подумала о другом наборе, о женском  погребальном  наряде,  который
привезла с собой в степи в качестве приданого и запоздалого  любовного  дара
Сына Неба. Мысль эта заставила ее отогнать слезы.
   Голова ее закружилась, в ней сталкивались обычаи двух народов. Серебряная
Снежинка достала свой маленький кинжал с  нефритовой  рукоятью  и  разрезала
платье. Она должна надеть белую одежду, должна поститься; должна уединиться,
чтобы воздать Юан Ти, своему приемному отцу, должное уважение. Она и так уже
опоздала с соблюдением обрядов. Нож дрогнул у  нее  в  руке.  Она  думала  о
соблюдении обрядов... Увидев мертвого отца, Вугтурой разрезал  себе  лицо  и
плакал кровью, а не слезами. А ведь теперь  Серебряная  Снежинка  -  женщина
народа шунг-ню.
   Дрожа, она подняла кинжал, но Вугтурой вырвал его у нее.
   - Ты беременна, - закричал он, - и я приказываю тебе не  поститься  и  не
причинять себе вреда! Ива! Будешь оберегать госпожу, если понадобится, и  от
нее самой. Если не сделаешь, ответишь передо мной.
   Он раньше никогда не кричал на нее, не демонстрировал свирепость, которую
в Шаньане приписывают шунг-ню.  Хотя  она  была  слишком  ошеломлена,  чтобы
заплакать после прочтения письма,  гневные  слова  Вугтурой  вызвали  у  нее
слезы, и она опустилась на груду подушек, плача, как неженка из  внутреннего
двора.
   Муж мгновенно оказался у ее ног, взял ее на  руки,  уговаривал  негромким
спокойным голосом, как будто она кобыла с  жеребенком,  подумала  Серебряная
Снежинка с чувством неприличной радости. Шунг-ню ласковы со своими лошадьми;
несмотря на все, что она узнала за это лето, Серебряная Снежинка не  думала,
что и к ней можно относиться так же ласково.
   - Я не хочу, чтобы ты порезалась и как-нибудь  повредила  себе  и  нашему
ребенку, - сказал ей Вугтурой. Значит, это страх она видела в его глазах?
   Если бы разбранили женщин, которых она знала в Шаньане, всех этих садовых
Сиреней, Пионов и Сливовых Цветков, они бы еще долго дулись, капризничали  и
требовали от своих повелителей драгоценностей и мехов, прежде  чем  обратили
бы к ним просветлевшие лица; но  не  таковы  привычки  Серебряной  Снежинки.
Такое поведение вызвало бы  у  Вугтуроя  удивление  и  раздражение;  оно  не
помогло бы удержать его (а именно такова ее цель) и утешить.
   - Я надеялась сказать тебе о нашем сыне в более благоприятную  минуту,  -
сказала она.
   Она попросит Иву снова бросить палочки тысячелистника; больше  того,  она
напишет новое письмо  Ли  Лину  и  попросит  его  обратиться  к  даоистскому
колдуну, чтобы тот погадал о будущем мальчика. Ее ребенок, ее сын не  должен
страдать от горя, вызванного смертью Сына Неба.
   - Я ему рад в любую минуту, - ответил Вугтурой. Как и все жители  степей,
он был равнодушен к выбору благоприятных моментов. - Наследник шунг-ню! - От
его взволнованного голоса дрогнули стены ее юрты. Но  он  тут  же  заговорил
спокойней и внимательно посмотрел на нее.
   - Не плачь, госпожа, - произнес он.  -  Ты  плачешь  из-за  того,  что  я
запретил тебе отмечать траур? Отмечай, если так нужно. Но не причиняй  вреда
себе и нашему сыну. Ты должна есть и гулять  на  свежем  воздухе;  и  прежде
всего, ты не должна резать себе  лицо.  Ты  слишком  прекрасна.  Оставь  это
мужчинам, таким, как я. Обещай мне это, госпожа.
   Она кивнула, не в состоянии сопротивляться. Послушно, как ребенок, выпила
то, что дала Ива, позволила служанке раздеть себя и, хоть была середина дня,
уложить в постель. Какое-то время Вугтурой  посидел  с  ней,  говоря  самому
себе, что устал разгадывать загадки иероглифов ее писем.
   Юан Ти  мертв.  Что  это  значит  для  мира  между  империей  и  шунг-ню?
Серебряная Снежинка попыталась вспомнить внешность и  характер  нового  Сына
Неба, но не смогла: он был для нее  одной  из  фигур  парада  богато  одетых
чиновников, которые окружали его предшественника. Запоминаются только  такие
люди, как ее отец и Ли Лин, которые смеют говорить не то, что хочет услышать
император. Ее  друг  и  ее  отец;  они  тоже  прислали  письма,  в  которых,
несомненно, содержатся советы и мудрые рассуждения о  дворцовых  интригах  и
политике, письма, которые ей давно следовало прочесть. Нужно  встать,  нужно
прочесть их мужу. Она попыталась сесть и дотянуться до писем.
   - Не сейчас, - сказал Вугтурой и снова уложил ее.
   Ива дала ей снотворное, возмущенно подумала Серебряная  Снежинка.  У  нее
было время взглянуть укоризненно на служанку, потом  глаза  ее  закрылись  и
свет исчез.

***

   От  глубокого  сна  она  очнулась,  услышав  барабанный  бой.  Серебряная
Снежинка, все еще во власти снадобья Ивы, дважды попыталась перевернуться  в
темноте. Рука ее коснулась мехов. Какая сейчас  часть  ночи?  Она  не  могла
надеяться, что Вугтурой просидит с нею всю ночь: он ведь так долго не был  в
лагере; может, сейчас он куда-то едет  верхом,  или  пирует,  советуется  со
своими воинами, оставленными  охранять  дом,  или  пытается  примириться  со
стариками, которые видят в его старшем брате надежду на возвращение  прежних
лихих дней, до мира с Чиной.
   Барабанный бой звучал все громче, кровь начала пульсировать в такт ему.
   - Ива? - позвала Серебряная Снежинка. Ее  могло  бы  удивить,  как  слабо
звучит ее голос. - Ива? - На этот раз прозвучало громче,  но  как  печально.
Так и должно быть: если муж провел с нею часть ночи, Ива  куда-нибудь  ушла.
Серебряная Снежинка одна, если не считать предательского... Нет,  барабанный
бой не предательский; почему она так подумала?
   Он успокаивающий, пульсирующий  в  ритме  сердца,  снимающий  тревогу,  в
которой она пробудилась. Если она опять ляжет,  возможно,  его  мягкий  ритм
снова ее усыпит. И сон будет естественный, целебный, не от трав Ивы.
   Но  нет,  барабанный  бой   участился,   наполняя   Серебряную   Снежинку
лихорадочной энергией, которая - она это чувствовала  -  приходит  откуда-то
извне.
   Сейчас новолуние. Слабо и далеко, словно за большой  пустыней,  виднелась
большая юрта шан-ю. Она светилась  от  огня  внутри.  Снова  участился  бой,
заставляя молодую женщину встать и идти. Может, она  пойдет  туда.  Да,  так
будет лучше. Вугтурой поймет, что она больна, позовет Соболя или Иву,  чтобы
они оставались с ней и заботились - или останется с ней сам.
   Она была так уверена, что, босая, спотыкаясь, идет к своему  мужу  и  его
воинам, что не заметила: тропа уводит ее  совсем  в  другом  направлении,  к
темной юрте шамана, из которой слышен барабанный  бой.  Серебряная  Снежинка
ахнула, увидев, как открылся клапан юрты, хотя  никто  его  не  открывал,  и
попыталась остановиться.
   Внутри у костра  сидела  Острый  Язык,  поглаживая  свой  барабан  духов,
работая на нем с той же сосредоточенностью, с какой сама Серебряная Снежинка
играла на лютне. Женщина наклонила голову, в свете  жаровни  видна  была  ее
довольная улыбка. Она не замечала приближения своей добычи.
   Нет! - беззвучно воскликнула Серебряная Снежинка. Но то  же  принуждение,
которое заставило ее прийти к юрте Острого  Языка,  прямо  к  светящемуся  в
темноте входу, не давало ей произнести ни звука.
   Ей стало  холодно.  Если  Острый  Язык  действительно  вызвала  ее  своим
колдовством, Серебряная Снежинка может умереть этой ночью;  и  кто  об  этом
узнает? Она ушла одна, покинутая своими верными  женщинами,  ушла  из  своей
юрты в поисках убежища, и - хоть в это трудно будет поверить -  Острый  Язык
ее достала. Кто об этом узнает? Женщина  шаман  может  даже  обвинить  в  ее
смерти Иву, которая хотела только оставить  Серебряную  Снежинку  наедине  с
мужем. И когда та вернется к хозяйке из юрты Соболя (или из  вольных  ночных
блужданий  по  травянистой  степи),  ее  будет  ждать  обвинение  в   черном
колдовстве.
   Ива этого не заслуживает. Бедная  Ива,  которая  служила  ей  всю  жизнь,
которая научила ее силе духа и умению  не  поддаваться  несчастьям,  в  чьем
незаметном горе после смерти Басича было больше достоинства, чем  в  громком
плаче евнухов при дворе Сына Неба. Если она и научилась любить, то только  у
Ивы.
   Мне нужно защищать  сына,  -  подумала  Серебряная  Снежинка.  Мысль  эта
подействовала на нее, как поток холодной  воды,  и  она  обнаружила,  что  в
состоянии сделать шаг в сторону, но потом другой - снова  к  юрте  под  гром
доносящегося из нее барабана. Еще десять шагов, и она будет  в  самой  юрте.
Девять.., восемь..,  и  тут  острая  боль  пронзила  босую  ногу  Серебряной
Снежинки. И эта боль разорвала заклятие, которое заставляло ее  повиноваться
призыву Острого Языка. С напряжением рассудка, которое испытывала только раз
или два в жизни, она прикусила губу, чтобы не закричать от боли, повернулась
и посмотрела, что ее ранило.
   В руках у нее была стрела, с причудливо изогнутым наконечником, со знаком
Тадикана на оперении. Она смотрела на  стрелу,  и  в  это  мгновение  легкий
ночной ветерок засвистел в  наконечнике.  Это  одна  из  страшных  свистящих
стрел, которая, когда Тадикан ее выпускал, служила  для  верных  ему  воинов
приказом стрелять по той же цели. И этой целью вполне может быть ее муж  или
другой враг, которого Тадикан считает слабее себя.
   Он так долго таился и молчал, и он, и Острый  Язык.  Серебряная  Снежинка
поняла: она была права, когда жалела, что они остались в живых.  Она  скажет
Вугтурою...
   - Иди сюда, девушка.
   У входа в юрту стояла Острый Язык, держа в одной руке  барабан  духов,  в
другой - кубок из черепа и серебра. От жидкости в кубке шел  легкий  пар,  и
Серебряная Снежинка хотела ее пить не больше, чем входить в юрту.
   У нас не было сил на слова, на вызов, вообще на  что-то,  кроме  бегства.
Она повернулась, но поняла, что движется очень  медленно.  Из  раненой  ноги
текла теплая кровь. Может, стрела не только заколдована, но и отравлена?
   - Иди, девушка. - Снова приказ. Острый  Язык  приблизилась,  надменная  в
сознании своего могущества,  которое  сейчас,  в  новолуние,  наибольшее.  -
Тадикан приедет до рассвета. Не понимаю, почему он так тебя хочет, но  пусть
позабавится перед концом. Иди сюда и жди его.
   Мне нужно защищать  сына!  Эта  мысль  воспламенила  Серебряной  Снежинке
кровь, дала возможность еще несколько мгновений стоять неподвижно. Кровь  из
раны на ноге текла в  пыль.  Безнадежно,  подумала  молодая  женщина.  Кровь
обладает силой; Острый Язык знает, как этим воспользоваться, чтобы  призвать
ее.
   Большая  лиса..,  самка..,  рявкнула  и  прыгнула  на   шамана,   которая
отшатнулась, потом пришла в себя и сильно пнула  зверя.  Лиса  закричала  от
боли, и крик ее отразился в лагере. Она снова набросилась на Острый Язык,  и
на этот раз не одна. Еще две лисы, крупнее, присоединились к  первой.  Самка
отпустила ногу шамана и резко залаяла.
   Серебряной Снежинке не нужно было знать Иву в человеческом облике,  чтобы
понять, что это значит. "Беги, старшая сестра!" Подхватив юбки, она побежала
от юрты Острого Языка - к своей или к большой, это уже неважно.
   Неожиданно она столкнулась со стремительно идущим человеком и закричала.
   - Это ты, госпожа! Я оставил тебя спящей, - обвиняюще заговорил Вугтурой.
- А ты зачем-то бродишь...
   Яркий свет ослепил  ее,  она  вцепилась  в  Вугтуроя.  Свет  приблизился.
Вугтурой  сощурился,  стараясь  рассмотреть,  кто  его   несет.   Но   огонь
покачивался при каждом шаге, и Серебряная Снежинка облегченно вздохнула. Это
Ива! Хромая, она шла по кровавому следу, оставленному хозяйкой, и  свободной
рукой затирала что-то за собой. Хромала она так сильно, шла с таким  трудом,
что было ясно: пинок Острого Языка вполне мог сломать ей ребра.
   - Кровь обладает силой, - негромко говорила Ива.  -  Мне  нужно  помешать
Острому Языку использовать эту силу против моей сестры.
   - Убирайся, ведьма! - рявкнул Вугтурой. Лицо его исказилось в неожиданной
ярости, которая делает шунг-ню такими страшными. Он встал  перед  Серебряной
Снежинкой и замахнулся кинжалом на служанку.

Глава 21

   В ужасе перед гневом Вугтурой и его нападением Ива отскочила. Хромая нога
подвела ее, и она пошатнулась. Не обращая внимания на боль в  раненой  ноге.
Серебряная Снежинка выскочила из-за мужа и подхватила Иву, не дав ей упасть;
служанка и хозяйка вцепились друг в друга, крошечный островок  Чины  в  море
травы; у обеих глаза широко распахнулись от ошеломления, боли и страха.
   Вугтурой наклонился и выхватил из руки Ивы факел,  прежде  чем  он  упал:
дождя не было уже много дней, и все шунг-ню опасались  степного  пожара.  От
игры света и тени лицо шан-ю превратилось  в  демонскую  маску,  сделав  его
вдвойне страшнее.
   Каково наказание за  колдовство?  У  шунг-ню  есть  одна  общая  черта  с
ханьцами: и те и другие ненавидят злое колдовство. И еще одна: и у того, и у
другого