дсказал более опытному шан-ю его
слух, только один всадник приближался к лагерю; ритм шагов  свидетельствовал
об усталости лошади и о том, что она нервничает; она спотыкалась, что совсем
необычно для лошадей шунг-ню, за которыми хозяева тщательно ухаживают.
   - Брат! - Соболь, обладавшая острым зрением степнячки,  побежала  вперед,
пряди волос и кожаные полы одежды летели за ней. Ива сделала неуверенный шаг
вперед и  остановилась.  Никогда  не  видела  Серебряная  Снежинка  на  лице
служанки такого горя и ненависти к своей хромоте.
   Соболь добежала до спотыкающейся  лошади  вместе  с  несколькими  старыми
воинами. Схватив узду, она повела лошадь к юрте и к  шан-ю,  который  стоял,
сжимая копье. Серебряная Снежинка отложила  лютню.  Она  ахнула,  рассмотрев
Басича.
   Некогда сильный и здоровый мужчина, он сильно изменился.  Лицо  его  было
изуродовано шрамами от когтей,  одна  рука  привязана  к  груди.  Серебряная
Снежинка подавила дурноту, заметив, что  рука  кажется  слишком  короткой  и
кончается грязными окровавленными тряпками.
   Увидев ее, Басич высвободил руку и приветственно поднял  ее.  Это  усилие
совсем доконало его, он пошатнулся в седле и упал в протянутые руки  сестры.
Серебряная Снежинка и Ива подбежали. Соболь всхлипнула и подавила слезы.
   - Кто это сделал? - спросила она  у  своего  почти  потерявшего  сознание
брата, тряся его за плечи. Ива перехватила ее руки и отвела. - Кто?
   Ива сунула Басичу  под  нос  растертые  травы,  он  вдохнул  их  запах  и
закашлялся.
   - Белый тигр... - прошептал он. - Я бежал.., бродил.., пока не нашел... -
Он замолчал и захрипел.
   Как ты думаешь, он выживет? -  Серебряная  Снежинка  посмотрела  на  Иву,
надеясь, что та поймет вопрос и успокоит ее. Ива едва заметно пожала плечами
и наклонилась, разматывая повязки на руке Басича. Если он прожил  так  долго
после нападения белого тигра, рана не должна воспалиться, хотя известно, что
укус большой кошки вызывает такое воспаление. Но Басич очень слаб,  особенно
для  шунг-ню,  которые  обладают  легендарной  выносливостью.   Если   Басич
отдохнет, если у него не начнется лихорадка, если он сохранил волю к  жизни,
можно надеяться.
   - Спроси у него, кто это сделал, - настойчиво  зашептала  она.  Служанка,
хромая, вернулась к Басичу. При ходьбе она  отбрасывала  длинную  угрожающую
тень. Увидев ее, несколько шунг-ню расступились,  зазвучал  барабан  Острого
Языка - коротким раскатом грома перед началом бури.
   - Меня.., изгнали, - с трудом сказал Басич.
   -  Его  пытали,  -  прошептала  Ива  Серебряной  Снежинке,  потом   снова
склонилась к воину, который лежал, прислонившись к плечу сестры. - Кто  тебя
изгнал?
   - Фу ю, - со стоном ответил  он  и  замолчал.  Голова  его  откатилась  в
сторону. Соболь испустила вопль, который сдерживала все эти недели, не зная,
жив ее брат или умер.
   - Он не умер, - сказала ей Ива. - Пока не умер  и,  может,  проживет  еще
много лет.
   И, может, он всем нам спас жизнь, -  подумала  Серебряная  Снежинка.  Она
смотрела, как Соболь и Ива пытаются устроить Басича поудобнее. Но когда  они
попытались его поднять и перенести к юрте Соболя,  он  стал  сопротивляться.
Ему достаточно  было  смотреть  на  лагерь  и  знакомые  лица,  которые  он,
очевидно, уже не надеялся увидеть. Итак, вначале фу ю его приютили, а  потом
изгнали. И фу ю - это то самое  племя,  которое  вызывает  такую  тревогу  у
Тадикана. Девушка стояла, поворачивая футляр от  письма,  когда  голос  мужа
заставил ее вздрогнуть от неожиданности.
   - Это не призыв к войне, - пожаловался шан-ю. - Ну, тогда созовем на пир.
К нам вернулся Басич, которого мы оплакивали как мертвого, и мой старший сын
отомстит ничтожным фу ю за раны Басича. Может, мне следует потребовать череп
предателя-вождя фу ю и сделать из него кубок, как из черепа вождя юе чи.  Не
каждый день кто-нибудь из моих детей  возвращается  с  того  света.  Давайте
выпьем за него! - И он выпил - из этого ужасного кубка,  как  с  отвращением
заметила Серебряная Снежинка. И кончил речь приступом  кашля,  а  Серебряная
Снежинка заторопилась к нему на помощь.
   - Это еще не мой  погребальный  пир,  -  проворчал  Куджанга,  когда  она
усаживала  его  на  ковры  и  подушки.  Но  под  его  ворчанием   скрывалось
удовольствие от заботы девушки, и он опирался  на  молодую  жену  с  большей
готовностью, чем на длинное копье. Кубок из черепа остался лежать на  траве,
пока Острый Язык не послала ребенка принести его.

***

   К вечеру Ива наконец заявила, что довольна состоянием Басича.  Серебряная
Снежинка уговорила Куджангу принять немного  укрепляющих  снадобий,  которые
привезла с собой из Шаньаня. Тени удлинились и лежали на  траве,  как  удары
кисти искусного каллиграфа. Девушка вдвойне ценила свои припасы: кто  знает,
дошло ли письмо, в котором она просит прислать еще  трав,  чтобы  Ива  могла
делать из них настойки, и получит ли она ответ? Не попадет ли этот ответ  не
ей в руки, а в когти белого тигра?
   Будет еще возможность,  надеялась  Серебряная  Снежинка,  позаботиться  о
своей судьбе. В данный момент те, кто бережет ее  и  кого  охраняет  она,  в
безопасности; самой ей тоже ничего не грозит; Острый Язык в отсутствие  сына
и подчиняясь  приказам  шан-ю,  вынуждена  сдерживаться.  Женщина  сидела  у
костра, всем своим злобным видом показывая, что очаг будет  осквернен,  если
Серебряная Снежинка или Ива осмелятся к нему приблизиться.  Или  просто  это
зависть стареющей женщины, замененной молодой женой,  которую  она  намерена
превзойти в приготовлении еды и в других отношениях?
   Серебряная Снежинка покачала головой и поджала губы: когда Куджанга велел
ей сказать, что ее печалит, она улыбнулась и  сменила  тему.  Если  бы  были
силы, надо было бы поиграть и спеть. Меланхолия по-своему так же ужасна, как
ночные  кошмары.  Сегодня  она  в  безопасности;  сегодня  она  может   петь
повелителю, который так благожелателен к ней, как она не могла надеяться. Но
что будет завтра? Она не смеет поделиться  своими  опасениями  ни  с  мужем,
которого волнение может прикончить, ни с его младшим сыном,  который  сочтет
их  проявлением  неверности  или  слабости.  Даже  простое  признание   этих
подозрений делает ее уязвимой к оскорблениям и обвинениям.
   Хотя снаружи, за пределами юрты  шан-ю,  темнело,  дневная  жара  еще  не
спала. Только накануне Куджанга заговорил о необходимости свернуть лагерь  и
ехать на самые  высокие  летние  пастбища,  к  подножию  Небесных  гор,  где
никогда, даже в самое жаркое лето, не пересыхают ручьи, питаемые ледниками.
   Постоянно подъезжали  все  новые  всадники  шунг-ню.  Они  соскакивали  с
лошадей, поднимая пыль, которая танцевала в огне костра  и  заката  на  фоне
далекого  горизонта.  Что  за  этим  горизонтом?  -  думала  девушка.   Даже
постоянные бродяги шунг-ню не могли сказать ей уверенно.
   Она закашлялась, сдерживая желание сорвать высокий  шелковый  воротник  и
заставляя себя держать руки неподвижно на  коленях.  Пыль  может  вызвать  у
Куджанги приступ кашля. Но нет, проведя всю жизнь в степях, шан-ю привык. Он
лишь слегка чихнул, закрыл глаза  и  опустил  голову  на  грудь.  Похоже  на
дремоту, в какую впадают старики.
   Старики дремлют в тепле, думала девушка,  а  остальным  надо  работать  и
заботиться о них. Кто заботится сейчас о ее  отце?  -  думала  она.  У  него
теперь снова есть земли, богатство, честь; но рядом  нет  послушной  дочери,
которая дает ему не только свою заботу, но и поддержку  зятя  и  радость  от
крепких внуков, чтобы почитать предков, и пухлых внучек,  которые  установят
связи с другими древними родами.
   На мгновение старик шан-ю, от которого она всегда  видела  только  добро,
показался ей таким же, как остальные шунг-ню. Все они чужаки, варвары, и она
застряла среди них в бесконечном океане пыли и травы.
   Она молода, красива, однако ее отдали скорее как дочь, чем  как  невесту,
старику варвару, продали по существу, хотя обычай и вежливость называют  это
браком; у нее никогда не будет  детей,  и  когда  ее  кровь  остынет,  когда
замедлится пульс, она умрет -  в  одиночестве  и  бесчестии.  Она  и  сейчас
чувствует этот пульс. Он уже замедляется и скоро совсем остановится,  и  она
умрет - от одиночества и пыли, если не от других причин. Старые песни правы:
жизнь ханьской женщины  или  ханьского  мужчины  в  степях  суха,  горька  и
коротка.
   Но этот замедляющийся пульс прервал молчание ее отчаяния. Она только  раз
в прошлом испытала абсолютную печаль. А потом, - подумала  она,  -  потом  я
излила свою печаль на листе, и Ива перебросила этот лист через стену. И  это
незначительное происшествие, этот ничтожный лист дал  мне  дружбу,  какой  я
никогда раньше не знала.
   Возможно, и из  нынешней  печали  тоже  может  родиться  радость.  Биение
стихало, совсем стихло; но на этот раз тишина была долгожданной.  Из  печали
может родиться удовлетворение. Серебряная Снежинка вспоминала слова  мастера
Конфуция, вспомнила месяцы, проведенные в  Холодном  дворце,  и  ту  гораздо
более печальную участь, которую годами без жалоб выдерживали ее  отец  и  Ли
Лин. Своим собственным изгнанием она вернула им богатство и  честь;  а  Чине
она дала еще больше. Разве не называют ее королевой,  которая  принесла  мир
шунг-ню? Даже если шунг-ню не хотели этого мира, он был необходим Срединному
царству. По сравнению с этим что такое ее маленькая жизнь? Послушание всегда
было ее долгом; она счастлива, что  ее  послушание  принесло  ее  земле,  ее
народу, людям, которых она любит, такой богатый дар.
   Эта мысль заставила ее снова улыбнуться; она взглянула на  мужа,  который
спал всегда, когда  появлялась  возможность:  каждый  воин  знает,  как  это
предусмотрительно. Кубок, простой, из бронзы с резьбой, выпал у него из рук.
Серебряная Снежинка осторожно перегнулась через старика  и  поставила  кубок
прямо, потом посмотрела на  Иву,  которая  сидела  вместе  с  Соболем  возле
Басича, опустив, как и подобает скромной служанке из Чины,  голову;  женщины
кормили и поили больного. Интересное зрелище, подумала Серебряная  Снежинка,
глядя, как Басич засмеялся и  попытался  заставить  Иву  поднять  голову.  У
Басича есть маленькие дети,  у  него  много  лошадей,  он  обладает  большим
влиянием в клане; и, очевидно, он  не  считает,  что  хромота  Ивы  приносит
неудачу. Здесь, далеко от Шаньаня и его незыблемых представлений о  красоте,
рыжие блестящие волосы и ровные брови Ивы тоже кажутся красивыми.
   Ага, он завоевал улыбку служанки, заметила  Серебряная  Снежинка.  Только
подумать: она смеялась над Ивой из-за лисьих щенят.  Что  ж,  у  всех  живых
существ бывает время любви; может, она  не  правильно  поступала,  неотвязно
держа служанку при себе. Было бы хорошим предзнаменование, если организовать
такой брак. Спрошу Вугтуроя. Мысль промелькнула в сознании так быстро, что у
Серебряной Снежинки не было даже времени покраснеть.
   У нее на глазах Басич затих на ковре, который вытащила для него  Ива;  он
отдыхал, как повелитель перед пиром.
   Как жарко у костров для приготовления пищи! Серебряная Снежинка заставила
себя сдержать стон и потянулась за  своей  чашкой.  Кислость  перебродившего
кобыльего молока охладит ей горло.  Девушка  чувствовала  себя  так,  словно
наглоталась пыли. Она уже предвкушала, как жидкость потечет  по  пересохшему
горлу.
   - Нет, малышка! Не пей это!
   Приказ прозвучал так быстро, что рука девушки дрогнула. И сразу вслед  за
этим шан-ю бросился к ней. Удар его тела, еще  сохранившего  крепость  после
жизни, проведенной в седле, выбил из ее руки кубок и  отбросил  на  ковры  и
подушки. А старик упал на нее, как будто они и на самом деле муж и жена.
   Кубок покатился по ковру, свет отразился от серебра и пожелтевшей  кости.
Кость? Это совсем не  ее  кубок.  Это  тот  кубок  из  черепа,  который  она
ненавидит. Она не то что пить, и смотреть на него  не  хочет!  Кто  подменил
кубки.., и почему?
   Шан-ю выпрямился, из его рук свисал полупустой мех  с  кобыльим  молоком,
которое он пил. Серебряная Снежинка попыталась подняться, а он покачнулся  и
одной шишковатой  рукой  ухватился  за  опору  юрты.  Он  пытался  сохранить
равновесие, и свет от  жаровни  упал  на  его  лицо.  Половина  лица  словно
вспыхнула; другая оставалась в тени и как будто обвисла, словно была сделана
из воска и на нее неосторожный ремесленник пролил  кипяток.  Уголья  жаровни
словно зажгли его глаза; крошечные демоны грозно заплясали в их глубине.
   Свободной   рукой   Куджанга   погладил   волосы   Серебряной   Снежинки,
растрепавшиеся от падения.
   - Я буду охранять тебя,  малышка,  -  сказал  он,  и  слова  его  звучали
нечетко.
   По-прежнему держа в руках мех с кобыльим молоком, он прошел  к  кухонному
костру и полил его; пламя вспыхнуло сверхъестественным  зеленоватым  цветом.
Затем с шипением огонь погас. Женщины вокруг закричали в гневе из-за пропажи
доброй еды  и  осквернения  священного  пламени.  Что-то  едкое,  с  запахом
горького миндаля, смешалось с запахами горелой пищи, угля и мяса. Серебряная
Снежинка наклонила голову и принюхалась к пятну на подушке,  куда  пролилось
кобылье молоко. Тот же запах горького  миндаля.  Ива,  с  ее  острым  лисьим
чутьем и знанием трав, узнала бы это немедленно;  шан-ю,  с  его  охотничьим
обонянием, тоже понял, хотя и не заметил подмены кубков.
   Кобылье молоко отравлено. Серебряная Снежинка тщательно вытерла пальцы  о
тряпку и отбросила ее в сторону, чтобы больше к ней не притрагиваться.
   Острый Язык, как и в день первого появления Серебряной  Снежинки  в  юрте
шан-ю, заторопилась к оскверненному огню. Ее мозолистые пальцы  сжимались  и
разжимались на коже барабана духов, который стучал так, словно в нем  бьется
человеческое сердце. Шаман сделала повелительный знак  столпившимся  у  огня
женщинам, и они в страхе прикрылись от нее, знающей  язык  травы,  камней  и
самих мертвецов.
   - Выбросьте мусор! - приказала она шепотом.  У  людей,  которые  известны
тем, что никогда ничего не выбрасывают,  этот  приказ  вызвал  шок,  но  ему
немедленно подчинились.  Мясо,  должно  быть,  отравлено;  иначе  зачем  его
выбрасывать,  если  оно  только  подгорело  и  запачкалось.  А  Острый  Язык
повернулась к шан-ю, который справился со своим телом и встал ей навстречу.
   - Ты болен, супруг, - начала Острый Язык голосом заботливой жены, но  тут
же перешла к обвинениям. - Эта маленькая гадюка в  шелках  околдовала  тебя,
отравила твой разум, и поэтому ты сам осквернил священное пламя...
   - Не мой разум отравлен.  -  Голос  Куджанги  по-прежнему  звучал  слегка
неуверенно, и хотя он пытался крикнуть так, что  вены  вздулись  на  висках,
получился у него только хрип. - Вот что отравлено!
   Серебряная Снежинка вскочила, сжимая нефритовую рукоять  своего  кинжала;
она намерена была бежать на помощь мужу; а он в это время  бросил  в  Острый
Язык мех с кобыльим молоком. Шаман легко увернулась, не дав ни капли  упасть
на себя: какое нужно еще доказательство, что она знала об отраве?
   - Ты пыталась убить мою жену, - прошептал Куджанга. - Убей ее и убьешь...
   - Да, и убью тебя, слабоумный,  как  убивают  животное,  которое  съедает
больше, чем стоит само. Твое солнце закатилось: пора передать  власть  людям
помоложе и похрабрее. Таким, как Тадикан, чья кровь не превратится в  молоко
из-за того, что какая-то избалованная девчонка улыбается ему и поет себе под
нос!
   Только послушайте ее! - хотела крикнуть Серебряная  Снежинка,  но  некому
было говорить. Женщины по приказу Острого Языка разбежались, старики дремали
и только начинали приходить в себя, а воины еще подъезжали.
   - Я прикажу бросить тебя под  копыта  табуна!  -  сказал  Куджанга  своей
старшей по возрасту жене.
   - Ты? - Она презрительно рассмеялась. - Ты будешь  лежать  под  могильной
насыпью!
   Снова пальцы ее  шевельнулись,  выбивая  такой  быстрый  ритм,  что  даже
молодое, полное жизни сердце не смогло  бы  его  долго  выдержать.  Куджанга
схватился рукой за горло, лицо его  побагровело,  он  подавился,  как  будто
проглотил язык, и через мокрый пепел костра бросился  на  Острый  Язык,  как
только что на Серебряную Снежинку.
   Барабан вылетел из рук шамана. Но женщина возвышалась над шан-ю,  который
неподвижно лежал, уткнувшись лицом в пепел. Его редкая бородка была в  слюне
и угольях.
   Несмотря на жаркий вечер. Серебряная Снежинка содрогнулась и нагнулась  к
старику. Руки у нее похолодели, словно  она  полдня  держала  их  в  ледяном
ручье.
   Куджанга умер, не успев коснуться земли.
   Умер, подумала Серебряная Снежинка. А с ним и ее безопасность,  какой  бы
непрочной она ни была. Теперь править будет  проворный  сын  Острого  Языка,
если мать сумеет призвать его в лагерь шан-ю.
   - Вугтурой, - прошептала Серебряная Снежинка. - Я должна его призвать.  -
Кто бы мог его отыскать? - Она повернулась, отыскивая взглядом Иву, которая,
хромая, торопливо, едва не падая, побежала к ней.
   -  Можешь  звать  своего  защитника,  но  он  придет  слишком  поздно,  -
насмешливо сказала девушке Острый Язык. Не поворачиваясь спиной к Серебряной
Снежинке, женщина с  монументальной  уверенностью  наклонилась  и  подобрала
барабан с груды ковров, на которую он упал.
   Серебряная Снежинка представила себе, как гремит этот  барабан,  призывая
Тадикана приехать и принять титул, стада, власть шан-ю.., и ее  саму.  Желчь
заполнила рот, девушка побоялась, что упадет на колени у очага и еще  больше
осквернит его своей рвотой. Но ведь она моложе и проворнее Острого Языка.
   Выхватив кинжал, она ударила по барабану. Кожа разошлась с таким  звуком,
словно кто-то вздохнул в последний  раз.  Прости  меня,  мысленно  попросила
девушка, сама не зная кого. Может, она только  выпустила  на  свободу  душу,
которая мучилась все эти годы, когда Острый Язык извлекала голос из барабана
с человеческой кожей.
   Тяжело дыша. Серебряная Снежинка встала. Конечно, она боялась. Этот страх
был сильней того,  что  она  испытала  на  дороге  в  Шаньань,  когда  ждала
нападения разбойников, или когда выскользнула  из  палатки,  чтобы  отыскать
белого  тигра.  Но  одновременно  она  испытала  облегчение.  Теперь,  когда
Куджанга умер, она может открыто выступить против врага. Серебряная Снежинка
держала свой кинжал наготове.
   Острый Язык только сложила руки  на  массивной  груди  и  рассмеялась.  С
насмешливой неторопливостью она порылась в  платье  и  извлекла  оборванный,
окровавленный свиток шелка с печатями,  которые  Серебряная  Снежинка  сразу
узнала.
   - Добыча белого тигра, - усмехнулась женщина шаман.
   - Отдай - потребовала Серебряная Снежинка. Она  бросилась  вперед,  чтобы
вырвать из рук Острого Языка бесценное письмо, в котором содержатся  новости
и советы Чине. Ее кинжал провел узкую  кровавую  царапину  на  руке  старшей
женщины, но тут же толчок отбросил ее, и она упала на гору подушек.
   Острый Язык подошла и остановилась над ней.
   - Лежи так и жди возвращения Тадикана. А пока ждешь, думай об этом!
   Она сорвала  печати,  которые  нужно  снимать  с  уважением,  и  показала
Серебряной Снежинке изысканно выписанные иероглифы.
   - Что здесь написано, девочка? Ворковать с дикарями,  -  последнее  слово
она выплюнула, - пока мы не станем такими же слабыми, как  вы,  в  Срединном
царстве, и нас можно  будет  уничтожить?  Опасаться  фу  ю,  которые  станут
сильной рукой моего сына, отгонят вас за вашу глупую стену, а потом  сломают
вам голову? И не одни фу ю Тот, кто должен править племенем юе чи, восстанет
по приказу моего сына и поведет армию! Он поклялся, что  сделает  из  черепа
Вугтуроя чашу в отместку за то, что сделал его  отец.  А  потом  он  так  же
поступит и с вашим императором!
   - Отдай! - Серебряная  Снежинка  снова  бросилась  к  Острому  Языку,  но
женщина снова отбросила ее.
   - Не пытайся меряться со мной силами! - воскликнула  же