задержался  там,
зачарованный зрелищем алых  человекопауков,  щелкающих  у  своих  огромных
ткацких станков, бегающих вдоль них,  ткущих  узоры,  которые  создавались
столь же инстинктивно, как узоры на паутине, сотканной настоящими пауками.
Человекопауков осталось не более сотни,  и  в  огромном  зале  большинство
станков, качаясь, ткали пустоту.
     Суарра сказала Грейдону, что под Дворцом имелись и другие помещения и
склепы. Она и сама не знала, что в  них  находится.  Там  располагалась  и
таинственная  комната,  в  которой  были  две  двери  -  Жизни  и  Смерти,
открывавшиеся для тех, кто пожелал иметь детей и согласен был заплатить за
это отказом от своего бессмертия.
     Ни Нимир, ни Лантлу пока что в открытую не выступали. Город с  высоты
Дворца казался Грейдону спокойным, безмятежным. Но Регор сказал,  что  его
разведчики  донесли  о   волнениях   и   беспокойстве.   Повсюду   шепотом
передавалась история унижения Лантлу. Это поколебало верность  многих  его
сторонников.
     Лазутчики  Регора  действовали   и   среди   индейцев.   Можно   было
рассчитывать, как он  полагал,  примерно  на  половину  эмиров  из  лагеря
Лантлу. Грейдон спросил: сколько это, и Регор  сказал,  что  если  считать
тех, кто имеет военную подготовку, то приблизительно - четыре  тысячи.  Он
полагал, что из оставшихся многие хотели бы уйти в леса  и  подождать  там
исхода конфликта. В сущности, удравшие уже были. Регор не верил,  что  те,
кто остался с  Лантлу,  представляют  собой  грозную  силу,  поскольку  их
удерживает с ним  главным  образом  лишь  одно  -  страх.  Во-вторых,  они
ненавидят человекоящеров, и вряд ли им придется по вкусу сражаться  вместе
с  ними.  Гораздо  более,  чем  полчища  урдов,  Грейдона  страшила  свора
динозавров и возможность атаки всадниками, оседлавших этих чудовищ.
     Он предчувствовал, что против них все четыре тысячи эмеров  -  слабая
защита, что встретившись с динозаврами эмеры погибнут, как встретившееся с
огнем жнивье. Регор, казалось, так не думал, намекая  на  какие-то  особые
возможности.
     Были и другие новости. Примерно двадцать членов Братства спаслись  во
время погрома, и еще - примерно сотня эмеров Братства; все - первоклассные
воины.
     Этой ночью должен был состояться Ландофакси, праздник Делателей снов,
потому в городе осталось мало дворян.
     Эмеры из праздника были безоговорочно исключены. Им даже  запрещалось
смотреть на сооружение, похожее на раковину, которое, как  узнал  Грейдон,
было  посвящено  этому  ежегодному  празднику.  Свой  собственный   лунный
праздник они отмечали далеко отсюда, на краю леса. Поэтому из  всех  ночей
это была лучшая, чтобы тайком провести во Дворец оставшихся в живых  людей
из убежища: город был покинут, а его охрана - незначительна. Хуон и  Регор
пошли во главе небольшого отряда, чтобы встретить их в определенном месте,
недалеко от озера, и отвести в святилище.
     Грейдону безумно хотелось узнать, что это за Праздник Делателей снов.
Его как огнем жгло желание быть свидетелем празднества.
     Он решил, что так или иначе,  а  своего  добьется.  О  своем  решении
сказать Суарре он не посмел: боялся, что либо она своей  маленькой  ножкой
непреклонно растопчет его мечту, либо будет настаивать,  чтобы  они  пошли
вместе, несомненно, мало думая об угрозах Лантлу и об объявленной  Матерью
Змей войны. Он задумался, не может ли он лестью  склонить  Адану  к  тому,
чтобы она придумала какой-то способ провести его на  праздник,  но  быстро
пришел к заключению, что Адана даже еще быстрее придумает способ  посадить
его под замок, а ключ запрячет подальше.
     Властитель Глупости? Обратиться с подобной просьбой  к  Властителю  -
идея  безрассудно  храбрая.  Со  времени  их  совместного  дела  в  пещере
Утерянной Мудрости Грейдон понял, что на какого бы рода  глупость  ни  был
способен Властитель, только не на глупость такого  рода.  Несмотря  ни  на
что, Грейдон все же не собирался пропустить Ландофакси.
     Он снова и снова обдумывал проблему, и в это время  Мать  послала  за
ним. Он нашел ее в одиночестве в завешанной  гобеленами  комнате.  Большие
диски куда-то исчезли, как и большая  часть  других  принесенных  для  нее
вещей. Ее глаза ярко блестели, шея  изящно  изгибалась,  слабо  светящиеся
кольца безостановочно двигались.
     - Вы так непохожи на всех, с кем я общалась столь долгое время...  Вы
выбили мои мысли из старой колеи и освежили их, - сказала она. -  Я  знаю,
насколько  невыразимо  странной  должна  казаться  вам  Ю-Атланчи,  а   я,
вероятно, особенно. Но кажущееся вам таким странным,  мне  слишком  хорошо
знакомо, а то, что для вас повседневность, для этих  людей  -  совершенная
фантастика. Да, а многое даже для меня. Я отказываюсь от своего уединения,
которое одновременно и сила моя, и  слабость.  Взгляните  на  дело  своими
глазами, Грейдон. Помыслите так,  как  мыслите  вы,  чужестранцы.  Как  вы
расцениваете ситуацию, в которую вы попали? Говорите свободно, но помня  о
том, что можете обидеть меня, дитя мое.
     Как она и приказала, он говорил свободно о застое и  косности  Старой
Расы, о ее сползании к жестокости и к бесчеловечному безразличию; и в чем,
как он думает, причина этого; и  что,  как  ему  кажется,  создание  таких
тварей, как человекоящеры -  порождение  чудовищной  злобы;  что  циничное
извращение научных достижений привело к созданию людей-пауков;  и  что  по
крайней мере урды должны крыть истреблены, однако  сами  по  себе  они  не
виновны. Не виновны даже Лантлу и его народ. Вина лежит на тех, кто  стоял
у истоков  безжалостных  эволюционных  процессов,  приведших  к  появлению
монстров.
     И наконец он рассказал о том, как боится схватки с  динозаврами,  как
видит смертоносный шквал верховых ксинли, а  следом  -  рвущие  клыками  и
когтями волны урдов.
     - Но вы ничего не сказали о Нимире. Почему?  -  спросила  Мать  Змей,
когда Грейдон закончил.
     - Мать, я ничего не сказал и о вас, - ответил он. - Я говорил  только
о том, что знаю. Я ничего не  знаю  о  том,  каким  оружием,  какой  мощью
обладаете вы двое, но думаю, что конечный  исход  будет  определен  только
вами и Нимиром, а все остальные - урды и ксинли, Лантлу, Регор, Хуон  и  я
сам - пешки, которые можно не принимать во внимание. Результат зависит  от
вас двоих.
     - Это правда. -  Женщина-змея  кивнула.  -  Мне  хочется  знать,  что
удалось Нимиру забрать из пещеры. Там была одна вещь, которую, надеюсь, он
обнаружил и использует.  Это  даст  ему  тело,  которого  он  так  жаждет,
Грейдон. Однако результат  ему,  вероятно,  не  понравится.  Что  касается
остального - не слишком бойтесь ксинли  и  урдов:  с  ними  справятся  мои
крылатые Посланники.  А  вы  все  не  так  незначительны,  как  полагаете,
Грейдон. В конце концов, я могу отметить ваш меткий глаз и  твердую  руку.
Но, в целом, вы правы. Исход зависит от меня и Нимира!
     Она погрузилась в молчание, рассматривая его, а затем сказала:
     - Что касается остального - разве сама  природа  не  экспериментирует
постоянно с жизнью? Сколько образцов более чудовищных,  чем  все,  что  вы
здесь видели, создала она, а затем цинично  уничтожила  их!  Каких  только
отвратительных, рыскающих в поисках добычи чудовищ не  создала  природа  в
своей  лаборатории?  Почему  же  нам,  являющимся   частью   природы,   не
последовать данному ею примеру? Что касается Старой Расы, и того,  во  что
превратились люди этой расы... Если  вы  спасли  другому  человеку  жизнь,
излечили его от болезни, то несете ли вы ответственность  за  то,  что  он
впоследствии сделает? Если он кого-то убивает, пытает -  значит,  вы  тоже
убийца и пыточных дел  мастер?  В  определенных  условиях,  под  давлением
необходимости мои предки избавили этот народ от Смерти и от  болезней.  Мы
отдали в их руки наше великое знание. Наша ли вина,  что,  как  оказалось,
они не заслуживали этого.
     - И выстроили вокруг них барьер, чтобы  они  не  смогли  использовать
полученное знание! - сказал Грейдон. -  Человек  развивается,  преодолевая
препятствия, а не в теплице!
     - Так значит, барьер был препятствием? - резко спросила Мать. -  Если
они того достойны, почему же они нс преодолели барьер?
     Грейдон ничего не ответил.
     - Но один вопрос благодаря вам прояснился, - сказала она.  -  Если  я
одержу победу над Нимиром, то  уничтожу  урдов  и  оставлю  в  живых  лишь
немногих из Старой Расы. Эти ошибки должны быть исправлены  и  уничтожены,
как природа в свое время исправляет и уничтожает свои ошибки. Болото будет
очищено.
     Она взяла зеркало, пригладила волосы, потом отложила.
     - Кризис близок. Возможно, он произойдет сегодня  вечером.  Несколько
часов назад в городе появился Лантлу. Он важничает, необычайно самоуверен,
более заносчив и хвастлив, чем когда бы то ни было. Бравада ли это? Я  так
не думаю. Он что-то знает о завариваемой Нимиром каше. Хорошо, пусть  его!
Но я хочу знать, что забрал Нимир. Я пыталась это увидеть, но  не  смогла.
Он заблокировал мой взгляд. Он что-то нашел. Хочется  мне  знать:  если  я
рискну...
     Она наклонилась вперед, положила руку  на  лоб  Грейдону.  Он  ощутил
мгновенное головокружение. Вращаясь, он летел над озером.  Он  оказался  в
красной пещере Тени. Но  что  случилось?  Ржавый  свет  сделался  плотным,
непроницаемым. Он хлынул к Грейдону и окутал его, словно железный занавес.
Грейдон ничего не мог увидеть.
     Он снова оказался рядом с Матерью Змей и покачал головой.
     - Я знаю, - сказала она. - Я послала ваш взгляд  вместе  со  своим  в
надежде, что ваша чувствительность к Тени позволит вашему взору проникнуть
туда, куда не может проникнуть мой. Но и вы увидели не больше, чем я.  Что
ж...
     Она улыбнулась. У нее, как это нередко  бывало,  внезапно  изменилось
настроение.
     - Мне жаль, дитя мое, что вы не сможете пойти на  праздник  Делателей
снов. Я могу послать туда ваш взгляд вместе со своим, но ненадолго. Вам не
следует все видеть. Это потребовало бы от вас слишком большого напряжения.
Ненадолго - вам не повредит. Но на все время - нет.
     Вскоре после этого она отпустила его.
     Он ушел от нее с нечистой совестью, но своего решения не изменил.
     Идея осенила Грейдона, когда он уже вернулся в свои покои: Кон!
     Возможно,  это  выход.  Со  времени  драки  с  Лантлу   человек-паук,
по-видимому, привязался к нему так же крепко, как крепко  прижимал  его  к
себе, когда они карабкались над пропастью. Ни разу не прошел он мимо  него
без нежного пощелкивания или без того, чтобы не  похлопать  его  по  спине
маленькими ручками.
     Удастся ли ему уговорить  Кона  взобраться  вместе  с  ним  на  стены
большой раковины и найти там место, откуда он будет видеть все? Но  как  с
ним разговаривать?
     Как, дьявол его побери, он сможет выклянчить это у Кона,  коль  скоро
не знает, как с ним разговаривать?
     Грейдон  вертел  проблему  и  так,  и  этак  снова  и  снова,   потом
рассмеялся. Ну, эта идея может сработать. Ему осталось только попытаться.
     Через три часа после захода солнца над барьером - над горной цепью  -
взошла  луна.  Было  полнолуние.  Заход  солнца  означал  заход  лишь  для
Ю-Атланчи: из-за горной цепи  здесь  уже  делалось  темно,  когда  снаружи
наступали только сумерки.
     Праздник Делателей снов не мог начаться до тех пор, пока полная  луна
не засияет над амфитеатром. Это  было  самое  большее,  что  Грейдон  смог
узнать у Суарры. Сейчас сумерки  продолжали  сгущаться  над  чашей  Тайной
Страны. Ему следовало действовать быстро.
     Обедал Грейдон вместе с Суаррой и всеми остальными.  Суарра  сказала,
что Мать хочет, чтобы она была с ней  сегодняшней  ночью.  Грейдон  сделал
вывод,  что  Женщина-змея  намерена  ничего  не  упустить  из  того,   что
произойдет на Празднике и что при этом обязательно  должна  присутствовать
Суарра. С облегчением он понял, что никто не просит его составить компанию
Матери. Он сказал Суарре, что устал, собирается взять  к  себе  в  комнату
книги с  рисунками,  немного  почитать  и  лечь  спать.  Ее  озабоченность
заставила его почувствовать себя виноватым, но не поколебала его  решения.
Как бы случайно, он спросил где Кон. Суарра сказала, что Кон  предпочитает
находиться в тронном зале, что он  всегда  там,  когда  не  скачет  вокруг
Хуона.
     После того, как Суарра ушла, Грейдон прокрался в тронный зал. Там и в
самом деле находился Кон. Он сидел, предпочтя это всякому иному месту,  на
троне   Властителя   Глупости.   Грейдон   воспринял   это   как    доброе
предзнаменование и широко улыбнулся.
     Он сел рядом с Коном и достал обломок  красного  карандаша  и  лоскут
белого шелка. Кон заинтересованно  защелкал.  Грейдон  набросал  на  шелке
контур амфитеатра.
     Кон кивнул. Грейдон показал на вход и на себя. Человек-паук энергично
затряс головой. Грейдон нарисовал картинку: задняя сторона  раковины,  как
он представлял ее себе, и, схематично, самого себя, взбирающегося  по  ней
вверх. Кон с презрением посмотрел на картинку, отобрал у Грейдона карандаш
и сам нарисовал картинку,  явно  более  соответствующую  действительности.
Рисунок был выполнен превосходно. Задняя стена раковины в исполнении  Кона
выгибалась наружу, а не была плоской, как изобразил  ее  Грейдон,  и  была
покрыта завитками, по-видимому, вырезанными на ней.
     Затем, необычным образом искривив лицо, что  должно  было  обозначать
улыбку, Кон набросал схематичное  изображение  самого  себя,  несущего  на
руках Грейдона. Он похлопал Грейдона по спине и разразился взрывом  жутких
звуков, явно представляющих собой смех.
     Кон высказался так  ясно,  будто  объяснялся  словами:  "Единственная
возможность для вас попасть туда - это если я понесу вас,  а  я  чертовски
хорошо знаю, что вы этого не захотите."
     Он не захочет? Да это именно то, чего он хотел!
     Грейдон одобрительно похлопал человека-паука  по  плечу,  показал  на
рисунок и кивнул. Улыбка увяла на  лице  Кона.  Он  казался  удивленным  и
растерянным. Он предостерегающе, даже раздраженно защелкал. Грейдон понял,
что Кон, несомненно, посылал его к черту. Все же Грейдон не убрал палец  с
рисунка и упрямо кивал. Кона, казалось осенила идея. Он схватил карандаш и
нарисовал изображение, в котором можно было узнать  Лантлу.  Узнать  можно
было главным образом потому, что рисунок демонстрировал лицо с приросшим к
носу кулаком. Затем он снова нарисовал Грейдона, целившегося из винтовки в
это лицо. Грейдон покачал головой.
     Человек-паук выглядел озадаченным.
     Следующий рисунок изображал Кона, ползущего вниз по стенам  Дворца  и
держащего, по-видимому, Грейдона за ноги.
     Он свешивался из рук Кона вниз головой.
     Грейдон радостно закивал. Если с помощью щелчков можно  ругаться,  то
Кон ругался. Он нарисовал еще одну картинку: он перепрыгивает через  ветви
деревьев, а  сзади  схватившись  за  ногу,  болтается  Грейдон.  Полностью
соглашаясь, Грейдон кивнул и похлопал его по плечу. Кон  выругался  снова,
постоял мгновение в задумчивости, затем  быстро  набросал  себя,  мечущего
сверху вниз четыре стержня в голову Лантлу. С безразличным  видом  Грейдон
пожал плечами. Кон испустил щелчок отчаяния и сдался.
     Сделав Грейдону жест следовать за ним, он  вышел  из  тронного  зала,
привел его к расположенному в конце коридора балкону  и  умчался.  Грейдон
выглянул наружу.  Чаша  Ю-Атланчи  была  заполнена  темнотой,  солнце  уже
скрылось за барьером.
     Он увидел огни, словно цепочки светлячков,  идущие  от  амфитеатра  к
раковине.
     Кто-то коснулся его руки. Рядом, держа два похожих на палицы стержня,
стоял Кон.  Без  единого  щелчка  человек-паук  обхватил  Грейдона  рукой,
перелетел через край балкона и по отвесной стене Дворца скатился вниз.
     Грейдон отметил, что Кон нес его не  вверх  тормашками,  как  угрожал
сделать.
     Это Грейдона позабавило.
     Они стояли на краю огромной лестницы.
     Ступени вели вниз, к лугу. Они осторожно миновали лестницу и достигли
опушки среди деревьев. Здесь Кон снова поднял Грейдона, но  не  для  того,
чтобы тот болтался сзади, пока он скачет по ветвям.
     По-прежнему таясь, человек-паук перелетал от ствола к стволу.
     Слышался приглушенный рокот голосов, все более нарастающий. Светлячки
превратились в факелы -  бледные  неподвижные  огни,  словно  замороженные
лунные лучи. В их слабом свете Грейдон увидел дворян Ю-Атланчи. Мужчины  и
женщины потоком устремились сквозь  узкий  проход  в  громадную  раковину.
Здесь и там виднелись украшенные драгоценными  камнями  носилки.  Бледный,
призрачный огонь факелов не давал света, а лишь подчеркивал окружавшую  их
темноту.
     Сделав крюк, Кон беззвучно промчался между деревьями к  задней  стене
амфитеатра. Передав два стержня Грейдону, он крепко обхватил  его  и  стал
взбираться вверх по  стене,  цепляясь  за  резные  украшения,  которые  он
изобразил на рисунке, но которых Грейдон в  темноте  не  мог  видеть.  Они
достигли вершины.
     Здесь был широкий парапет. Кон сел на него верхом, со стуком поставил
Грейдона на ноги и исчез. Вскоре он вернулся, поднял Грейдона и  скользнул
вместе с  ним  вниз,  в  темную  пустоту.  Грейдон  задохнулся.  Их  полет
закончился так внезапно, что у  него  лязгнули  зубы.  Вокруг  было  почти
темно. От возвышавшейся за спиной опаловой стены отражался свет звезд.  По
одной из  вертикально  шедших  вдоль  стены  выемок  Кон  скользнул  вниз.
Грейдону захотелось  знать:  как,  черт  возьми,  человек-паук  собирается
скользнуть обратно вверх, держа, к тому же, на руках Грейдона.
     Он огляделся. Они находились на самом верхнем ярусе каменных сидений.
     Перед сиденьями был огораживавший их  трехфутовый  парапет.  Недалеко
внизу Грейдон расслышал шелест, шепот и приглушенный смех.
     Кон взял его за плечо, оттащил от сиденья и прыгнул вниз за парапет.
     Согнувшись там, он сел рядом с Грейдоном  и  бросил  украдкой  взгляд
поверх парапета.
     Над западными горами появилось слабое серебряное сияние. Оно делалось
ярче.
     Шепот внизу смолк.  Между  двумя  пиками  башен  внезапно  показалась
мерцающая серебряная точка.
     Точка превратилась в ручеек серебряного пламени.
     Мужской голос, вибрирующий баритон, начал  песнопение.  Ему  ответил,
подхватив эту и следующие строфы, невидимый хор.
     По мере того, как поднималась луна, песнопение делалось все громче.
     За  спиной  Грейдона  сперва  бегущими  искрами,  потом  в  неуклонно
усиливающемся ритме  разгорелось  опаловое  свечение:  громадная  раковина
начала сиять все ярче и ярче по  мере  того,  как  луна  выскальзывала  из
каменных пальцев горных пиков.
     Праздник Делателей снов начался.


     Песнопение кончилось.  Свет  поднявшейся  луны  падал  на  амфитеатр,
заполняя  пространство  между  стенами-конхоидами.  Ритм   свечения   стен
ускорился, раковина превратилась в светящийся опал, а в опале - вкрапления
голубых и многоцветных,  лучистых,  как  звезды,  точек.  Точки  испускали
потоки лучей.
     Лучи встретились, пересеклись в центре амфитеатра. Из  них  соткалась
протянувшаяся от края до края амфитеатра паутина. Эта сотканная  из  лучей
паутина уплотнялась, на ней вырисовывались силуэты голов дворян и  силуэты
множества расположенных внизу пустых ярусов.
     Началось новое песнопение. На противоположной  стороне  невысоко  над
створками  раковины,  образующими  вход  в  здание,  появилась  серебряная
светящаяся точка. Точка  увеличилась,  превратилась  в  маленькую  луну  -
точную копию плывущего во небу светила. Рядом с ней засияли еще три.  Лучи
их поползли, коснулись светящейся паутины и легли на нее.
     Паутина сделалась теперь чем-то  вроде  занавеса,  прозрачного  и  не
материального.
     Внезапно, светя сквозь занавес,  высоко  на  противоположной  стороне
раковины, там, где не вся стена была  залита  лунным  светом,  в  полутьме
вспыхнула н