з  головой  со стенного  уступа,  я  уцепился  за
оконный карниз.
     Старик говорил,  быстро двигая губами; я  мог это  отчетливо различить.
Его изнуренное лицо засветилось как бы юношеским румянцем, словно освещенное
лучами восходящего солнца.
     Затем вдруг он  снова ушел в себя, как будто уловил какой-  то  призыв.
Напряженно прислушиваясь,  с открытым  ртом  и глаза-  ми, устремленными  на
статую, он кивнул с просветленным выра-  жением лица;  затем  быстро  что-то
тихо ответил, прислушался еще раз и вскинул радостно руки.
     Каждый  раз,  когда он вытягивал шею, прислушиваясь, по  толпе пробежал
гортанный  ропот, более  похожий  на  хрип, чем на  шепот:  "Вот!  Вот!  Она
двигается! Вот!  Сейчас! Она кивну-  ла!  "-  но никто  не  двигался вперед.
Скорее  толпа испуганно  от-  ступала, отшатываясь, как от порывов ветра.  Я
наблюдал за  вы- ражением  лица старика так пристально,  как только  мог.  Я
хотел прочесть по его губам, что он говорит.  В душе - не знаю, поче- му - я
надеялся услышать или  угадать имя Офелии. Но после дол- гих, непонятных мне
фраз его губы постоянно повторяли одно только слово: "Мария! "
     Вот! Сейчас!  Как будто удар  молнии  потряс  меня!  Статуя,  улыбаясь,
склонила голову. И не только она:  даже ее тень  на светлом песке, повторила
то же движение!
     Тщетно я убеждал себя: это только обман чувств; движения старика в моих
глазах невольно  перенеслись на статую, пробу-  дили видимость того, что она
ожила.  Я отвел  глаза, твердо ре- шив остаться  господином своего сознания.
Затем я снова пос- мотрел туда: статуя говорила!  Она  склонилась к старику!
Сомнений больше не было!
     "Будь настороже! " Я  сосредоточил все свои силы на воспо-  минании  об
этом предостережении. И  еще мне  помогало то, что я ясно чувствовал в своем
сердце: нечто  неоформленное, но  бес-  конечно мне  дорогое, нечто,  что  я
ощущал  как  постоянное  близ-  кое присутствие, хочет  воспрянуть  во  мне,
проявиться вовне и обрести форму, чтобы защитить меня,  встав передо  мной с
широ- ко  распростертыми руками.  Вокруг меня возникает магнетический вихрь,
более  могущественный,  чем  моя   воля.  Все,  что  осталось   во   мне  от
религиозности, и благочестия  со времен моего детс- тва, что я унаследовал в
своей   крови,  и  что  до  этого  момента  безжизненно  покоилось  во  мне,
прорвалось, проникая из клетки в клетку моего тела. Душевный ток в моем теле
заставлял мои колени  подкашиваться, как бы говоря: "Я хочу, чтобы ты пал на
колени  и  поклонился мне. " "Это - голова Медузы", - говорю  я себе, но при
этом чувс-  твую, что  мой разум  отказывается мне повиноваться.  И тогда  я
прибегаю  к  последнему средству, которое гласит: "Не противься злу!  " И  я
больше не  оказываю сопротивления, и  погружаюсь  в  бездну полного паралича
воли. В это мгновение я так ослабе- ваю, что не  могу больше управлять своим
телом; мои руки сры- ваются с карниза, и я падаю на головы и плечи толпы.
     "Это голова Медузы", говорю я себе, но при этом чувствую, что мой разум
отказывается  служить  мне. И тогда  я  прибегаю  к  пос-  леднему средству,
которое  гласит:  "Не противься злу! " Я больше не  оказываю сопротивления и
погружаюсь  в  беэдну  полного пара-  лича  воли.  В  это  мгновение  я  так
ослабеваю,  что  не  могу более управлять своим телом; мои руки  срываются с
карниза, я падаю на головы и плечи толпы.
     Как  я вернулся  к воротам моего  дома,  я не  знаю.  Детали по- добных
странных проишествий часто ускользают от  нашего восп- риятия,  или навсегда
исчезают из памяти, не оставляя следов.
     Я, должно  быть,  как  гусеница проскользил  по  головам сомк- нувшихся
паломников! Я знаю только, что в конце концов я ока- зался в нише ворот,  не
в состоянии двигаться назад или впе- ред, но  статуя пропала у меня из виду,
и поэтому  я не испытывал больше на  себе ее колдовского влияния. Магический
заряд толпы проходил мимо меня.
     "В церковь! "  раздался призыв из сада, и мне  показалось,  что это был
голос  старика: "В церковь! ". "В церковь! В церковь!  " переходило из уст в
уста. "В церковь! Дева Мария повелела
     "Это голова Медузы", говорю я себе, но при этом чувствую, что мой разум
отказывается служить мне. И тогда я прибегаю к последнему средству,  которое
гласит: "Не противься злу! " Я больше не оказываю сопротивления и погружаюсь
в беэдну полно- го паралича воли.  В это мгновение  я так ослабеваю, что  не
мо- гу более управлять своим телом; мои руки срываются с карниза, я падаю на
головы  и плечи  толпы.  Как я вернулся  к воротам  мо- его дома, я не знаю.
Детали подобных странных проишествий часто  ускользают от нашего восприятия,
или навсегда исчезают из памяти, не оставляя следов.
     Я,  должно  быть,  как гусеница проскользил  по  головам сомк- нувшихся
паломников! Я знаю только, что в конце концов я  ока- зался в нише ворот, не
в состоянии двигаться назад или  впе- ред, но статуя пропала у меня из виду,
и  поэтому я  не испытывал больше на себе ее колдовского влияния. Магический
заряд толпы проходил мимо меня. "В церковь! " раздался призыв из сада, и мне
показалось, что это  был голос  старика:  "В  цер- ковь!  ".  "В церковь!  В
церковь! " переходило  из уст в уста. "В церковь! Дева Мария повелела так! "
и  вскоре  все  слилось  в один  многоголосый  спасительный  вопль,  который
разрядил напря- жение.
     Чары  развеялись.  Шаг  за шагом,  медленно, как гигантское  сто- ногое
мифическое чудовище, высвободившее голову из петли, толпа двинулась назад из
прохода.
     Последние  в толпе окружили старика, протиснувшись мимо ме- ня, и стали
отры  вать лоскуты от его  одежды, пока  он  не  ос- тался почти  голым. Они
целовали их и прятали как реликвию.
     Когда улочка обезлюдела, я направился к акации,  утопая в  разбросанных
повсюду цветах.
     Я еще раз хотел прикоснуться к  месту, где покоился прах моей возлюблен
ной. Я ясно чувствовал: это в последний раз.
     "Неужели я  тебя снова не увижу, Офелия?! Ни разу больше! " спрашивал я
в своем сердце. "Один единственный раз я хотел бы увидеть твое лицо! "
     Порыв ветра доносил из города: " Будь благословенна, царица милосердия!
" Невольно я поднял голову.
     Луч несказанного света осветил статую.
     На крошечное мгновение, такое короткое, что удар сердца по сравнению  с
ним  показался  мне  человеческой жизнью,  статуя  превратилась в  Офелию  и
улыбнулась  мне. Затем снова  засиял на солнце каменно и неподвижно  золотой
лик статуи богородицы.
     Я заглянул в вечное настоящее, которое для  обычных смерт- ных является
лишь пустым и непонятным словом.


        "XIV"
     ВОСКРЕСЕНИЕ МЕЧА
     Незабываемое  чувство охватило меня, когда я однажды решил взглянуть на
наследство моего  отца и наших предков.  Я обследовал этаж  за этажом, и мне
казалось, что я спускаюсь от столетия к столетию в средние века.
     Искуссно  расставленная  мебель,  выдвижные   ящики,  полные  кружевных
платков;  темное зеркало в  сияющей золотой раме,  в котором я  увидел себя,
молочнозеленого,  как  призрак;  потемнев-  шие  портреты мужчин и  женщин в
старинных убранствах, чей внешний вид  менялся в зависимости от эпохи,  - во
всех  лицах было явное  семейное  сходство,  которое иногда,  казалось,  ус-
кользало,  когда блондины  становились  брюнетами, чтобы  затем  опять снова
прорваться  к  совершенству  изначального  образ-   ца,  как-будто  сам  род
вспоминал о своем истоке.
     Золотые, украшенные  драгоценностями  коробочки, некоторые  из  которых
сохраняли остатки нюхательного табака. Казалось еще вчера ими пользовались.
     Перламутровые шелковые стоптанные дамские туфельки на высо- ком каблуке
странной  формы, которые,  когда я  их  поставил  вмес- те, вызвали  в  моем
воображении  юные женские  образы: матерей  и  жен  наших предков. Трости из
пожелтевшей резной слоновой кос-  ти; кольца  с нашим  гербом,  то  крошечно
маленькие,  как  для детских пальчиков, то снова такие большие, как-будто их
носил  великан. Сюртуки  на которых  ткань от времени так  одряхле-  ла, что
казалось, дунь на нее - она рассыпется.
     В  некоторых  комнатах пыль  лежала таким слоем, что  я утопал в ней по
щиколотку, и когда я  открывал дверь, из этой пыли об-  разовывались  горки.
Под моими ногами  появлялись цветочные ор- наменты и морды зверей, когда  я,
шагая, очищал от пыли лежа- щий на полу ковер.
     Созерцание  всех  этих вещей  так  захватило  меня,  что  я недели  мог
проводить  среди  них.  Иногда знание,  что  на  земле кроме меня живут  еще
какие-то люди, полностью покидало меня.
     Однажды,  еще мальчишкой, учась в школе, я посетил маленький  городской
музей,   и  помню,  какое  сильное  утомление  и  усталость  вызвало  у  нас
осматривание многих старинных,  внутренне нам чуждых предметов. Но насколько
здесь все было иначе! Каждая вещь, которую  я брал в руки,  хотела мне чтото
рассказать; ее собственная жизнь струилась из нее. Прошлое  моей собственной
крови  было  в  каждом  предмете  и  становилось  для  меня  странной смесью
настоящего  и  прошедшего. Люди, чьи кости  давно  разло-  жились в могилах,
продолжали  дышать здесь. Мои Предки, чью жизнь я  продолжаю носить  в себе,
жили в этих комнатах. Их  су- ществование начиналось  здесь с крика грудного
ребенка и  за-  канчивалось хрипом смертельной схватки, они любили и печали-
лись здесь, веселились и горевали, их сердца были привязаны к вещам, которые
и сейчас стоят здесь, такими,  какими они их  ос-  тавили. И  эти вещи снова
начинают таинственно шептать, когда я дотрагиваюсь до них.
     Здесь  же был  стеклянный  угловой шкаф с  медалями на красном бархате,
золотыми  и до  сих  пор  блестящими; с почерневшими  се-  ребрянными лицами
рыцарей,  словно умерших. Все они были  положе- ны в ряд, каждое с маленькой
табличкой, надпись на которой  поблекла и стала неразборчивой, но  страстное
желание исходило  от  них.  Пристрастия, которых я  раньше никогда не  знал,
навали- лись на меня,  льстили и  вымаливали: "возьми нас, мы принесем  тебе
счастье. "
     Старое кресло  с  чудесными  резными  подлокотниками - само почтение  и
спокойствие, манило  меня помечтать  в нем, говоря: "Я хочу  рассказать тебе
истории старины". Потом,  когда  я  ему дове- рился, меня  одолела  какая-то
мучительная, старческая, бессло- весная тоска, как будто  я сел не в кресло,
а окунулся в тя- жесть древних страданий. мои ноги отяжелели  и одеревенели,
как  будто парализованный, который  здесь  сидел  целое столетие  захо-  тел
освободиться, превратив меня в своего двойника.
     Чем ниже я спускался,  тем  мрачнее, суровее и беднее была  обстановка.
Грубый, крепкий дубовый  стол;  очаг  вместо  изящ-  ного камина;  крашенные
стены; оловянные тарелки; ржавая железная перчатка; каменный кув- шин; затем
снова  комнатка  с  зарешеченными  окнами;  разбросанные всюду  пергаментные
книги, изгрызанные крысами; глиняные ретор- ты, использовавшиеся алхимиками,
железный  светильник;  колбы,  в  которых  жидкости  выпали  в  осадок:  все
пространство   было  на-  полнено  безотрадным  светом  человеческой  жизни,
обманчивыми на- деждами.
     Вход  в  подвал,  в котором  должна была  находиться  хроника на-  шего
перво-предка, фонарщика  Христофора Йохера, был  закрыт  свинцовыми дверями.
Попасть туда не было никакой возможности.
     Когда мои исследования нашего дома закончились и я, сразу после долгого
путешествия в царство  прошлого, снова пришел в свою  комнату, меня охватило
чувство,  что  весь  с головы до кон- чиков пальцев я заряжен магнетическими
влияниями.  Древняя ат- мосфера  нижних комнат сопровождала меня  как  толпа
призра-  ков,  вырвавшихся  на   свободу  из  тюремных   стен.  Желания,  не
исполнившиеся при жизни моих предков, выползли на дневной свет, проснулись и
стремились теперь  ввергнуть  меня в беспо- койство,  одолевая  мои  мысли :
"Сделай то, сделай это; это еще не закончено, это выполнено наполовину; я не
могу уснуть, пока ты вместо меня этого не сделаешь! "  Какой - то голос  мне
нашепты- вал: "Сходи еще раз  вниз к ретортам; я хочу рассказать те- бе, как
делают золото и приготавливают философский камень; сейчас я  это знаю, тогда
же мне  не удалось это,  потому что я слишком рано умер,  "- затем я услышал
снова тихие  слова  сквозь слезы, которые, казалось исходили из женских уст:
"Скажи моему  супругу,  что я всегда, вопреки всему, его любила; он не верит
этому, он не слышит меня сейчас,  потому  что я мертва, тебя же  он  поймет!
"-"Отомсти! Преследуй ее! Убей ее! Я скажу тебе где она. Не забывай меня! Ты
наследник, у  тебя обязанность кровной  мести! "-шипит горячее дыхание мне в
ухо, и  мне  кажется, что  я слышу  звон железной  перчатки. - "Иди в жизнь!
Наслаждайся!  Я хочу еще раз посмотреть на землю твоими глазами! "-понуждает
меня зов парализованного в кресле.
     Когда я  изгоняю этих  призраков  из  моего сознания, они ста-  новятся
бессознательными  частичками  наэлектризованной  жизни вокруг  меня, которая
исходит от предметов  в комнате: что-то призрачно  трещит в шкафу; тетрадь ,
лежащая на краю стола ше-  лестит;  доски  потрескивают,  как  будто  по ним
кто-то ступакт; ножницы падают со стола и вонзаются  одним концом в пол, как
бы подражая танцовщице, которая стоит на носочках.
     В волнении  я  хожу туда - сюда:  "Это наследие мертвых"-чувс-  твую я.
Зажигаю  лампу,  потому  что  наступает  ночь,  и темнота  де- лает мой мозг
слишком чувствительным. Призраки как летучие мыши: "свет должен спугнуть их;
не следует позволять им боль- ше тревожит мое сознание! "
     Я  заставил желания  умерших  замолчать,  но беспокойство приз- рачного
наследия будоражит мои нервы.
     Я шарю в шкафу, чтобы отвлечься: мне в руки попадает игрущ- ка, которую
мне однажды  подарил отец  на  Рождество:  коробка со стеклянной  крышкой  и
стеклянным  дном; фигурки  из  дерева  ака-  ции: два  крохотных  человечка,
мужчина  и женщина,  и  вместе  с  ними  змея. Когда кусочком кожи трешь  по
стеклу, они электризу- ются, переплетаются, разъезжаются в  разные  стороны,
прыга- ют, липнут, то кверху, то книзу,  а змея радуется и выделывает разные
удивительные "па".
     "Эти там  внутри тоже полагают, что  они  живут, - думаю я про себя-, и
однако это всего лишь некая всемогущая сила заставля- ет их двигаться!  " Но
почему-то мне не приходит в голову, что этот пример применим и ко мне: жажда
действий внезапно одоле-  вает меня, и я почему-то  доверяюсь ей. Стремление
умерших жить является мне под другой маской.
     "Дела, дела, дела должны быть совершены! "-чувствую  я; "да это так! Но
не те, которые тщеславно хотели осуществить предки"- так  я  пытаюсь убедить
себя, - "нет, я должен совершить нечто неизмеримо большее! "
     Как-будто семена дремали во  мне, а теперь прорастают зерно  за зерном:
"Ты  должен  выйти  в  жизнь,   ты  должен   осуществить  дея-  ния  во  имя
человечества,  частью  которого  ты являешься!  Стань  мечом в  общей борьбе
против головы Медузы! "
     Нестерпимая  духота воцаряется в  комнате; я отворяю окно: не- бо стало
похожим  на  свинцовую  крышу,  на  непроницаемый  черный  туман.  Вдали  на
горизонте  вспыхивают  зарницы.  Слава  богу,   приб-  лижается  гроза.  Уже
несколько месяцев не  было  ни капли дождя,  луга высохли  и  днем,  когда я
смотрю на лес, он колеблется в дрожащих испарениях умирающей от жажды земли.
     Я подхожу к столу и собираюсь писать. Что7 Кому7 Я этого не знаю. Может
быть, капеллану о том, что я думаю уехать, что- бы посмотреть мир7
     Я затачиваю перо,  сажусь,  и  тут меня одолевает усталость;  я опускаю
голову на руки и засыпаю.
     Поверхность стола усиливает в резонансе удары моего пуль- са. Потом это
превращатеся  в   удары  молотков,  и  я  воображаю,  что  стучу  топором  в
металлическую дверь, ведущую в подвал. Когда  она  падает с ржавых петель, я
вижу идущего ко мне старика, и в этот самый момент просыпаюсь.
     Действительно  ли я проснулся7 Предо мной в моей комнате стоит все  тот
же старик, живой и смотрит на меня старческими потухшими глазами.
     То, что я все еще держу в руках перо, подсказывает мне, что я не сплю и
нахожусь в здравом уме.
     "Я,  кажется,  уже  где-то  видел  этого  странного  незнаком-  ца",  -
рассуждаю я про себя, - но почему в это время года на нем меховая шапка? "
     - Я постучал три раза в дверь, никто не ответил, и я во- шел, - говорит
старик.
     - Кто Вы? Как Вас зовут? - спрашиваю я, ошеломленный.
     - Я пришел по поручению Ордена.
     Некоторое  время я нахожусь в  сомнении, не призрак ли это стоит передо
мной?  Старческое  лицо с  трясущейся своеобразной  формы  бородкой  так  не
вяжется с мускулистыми руками тружени- ка! Если бы то,  что я вижу,  было бы
картиной, я  бы сказал, что  она откуда-то срисована. Что-то странное есть в
пропорци- ях этого  человека! И большой палец правой руки покалечен! Это мне
тоже представляется знакомым.
     Незаметно я прикасаюсь к рукаву этого человека, чтобы убедиться,  что я
не  жертва галлюцинации,  и сопровождаю это  движение  жестом:  "Пожалуйста,
присаживайтесь! "
     Старик не замечает этого и продолжает стоять.
     - Мы получили  известие, что твой  отец  умер. Он был одним из  нас. По
закону  Ордена тебе как  его  родному сыну предстоит продолжить его  дело. Я
спрашиваю тебя: воспользуешься ли ты этим правом?
     -  Для меня  было бы  большим  счастьем принадлежать  к тому  же самому
братству, к которому когда-то принадлежал мой отец, но я не знаю, какие цели
приследует Орден и какова его зада- ча? Могу ли я узнать подробности?
     Потухший взгляд старика блуждает по моему лицу:
     - Разве отец никогда с тобой об этом не говорил?
     - Нет. Только намеками. Хотя из  того, что в час перед смертью он надел
орденские  одежды,  я могу заключить, что он принадлежал к какому-то тайному
обществу. Вот все, что я знаю.
     - Тогда я расскажу тебе... С незапамятных времен  на зем- ле существует
круг людей,  который  управляет  судьбами  челове-  чества.  Без него  давно
начался  бы хаос. Все  великие народные вожди были  слепыми  инструментами в
наших руках, поскольку они не были  посвящены в члены нашего об щества. Наша
задача сос- тоит в  том,  чтобы уничтожить  различие между  бедностью  и бо-
гатством, между госпоином и рабом, знающим  и  незнающим, гос- подствующим и
угнетеннным, и из  той  долины  скорби,  которую  называют  землей,  создать
райскую  страну, в которой слово  "страдание"  будет неизвестным. Бремя, под
которым  стонет че- ловечество, - это персональный  крест каждого  из людей.
Миро-  вая  душа раскололась на  отдельные  существа,  отсюда и возник такой
беспорядок.  Из  множественности  создать единое  - в этом  и  состоит  наше
желание.
     Благороднейшие души состоят на нашей службе,  и время  жатвы уже  не за
горами. Каждый  должен быть  сам себе жрецом. Толпа созрела, чтобы  сбросить
ярмо  духовенства.  Красота - единственный  Бог, которому человечество будет
отныне  молить- ся. Однако она нуждается в деятельных людях,  которые укажут
ей путь  к вершинам.  Поэтому  мы направили в мир мыслительный по- ток отцов
Ордена, который пожаром зажжет мозги людей, чтобы испепелить великое безумие
учения об индивидуализме. Это бу- дет война всех за всех! Из пустыни создать
сад - это и есть задача, которую мы перед собой поставили! Разве ты не чувс-
твуешь,  что  все в тебе  стремится  к  действию? Почему ты  сидишь здесь  и
грезишь? Вставай, спасай своих братьев!
     Дикое  воодушевление  охватывает  меня.  - Что  я  должен  де-  лать? -
спрашиваю я. - Приказывайте, что я должен делать!  Я готов  отдать жизнь  за
человечество, если это  необходимо.  Ка- кие условия  поставит  передо  мной
Орден, для того чтобы я мог принадлежать к нему?
     -  Слепая покорность!  Отбросить все свои желания! Всегда трудиться для
общества и никогда для  самого себя