ем, которое должно  поглотить  всю
жизнь. Но они не  зна- ют закона "наполнения". Они  не знают, что из царства
Духа брызнет родник помощи, если в этом будет необходимость.
     И эту необходимость они создают сами.
     Они  делают  больше,  чем мы.  Они  призывают  нового  проро-  ка.  Они
опрокидывают старую Церковь и даже не догадываются, что приближают тем самым
пришествие  новой. Они хотят пожрать все живое, но на  деле уничтожают  лишь
падаль.  Они хотят  ист-  ребить в людях  надежду на  потусторонний мир,  но
убивают толь- ко то, что  и так должно пасть. Старая Церквоь стала черной  и
потеряла  свой Свет, но тень, которую  она бросает в будущее - бела и чиста.
Забытое учение  о "переплавлении трупа в меч" будет основой  новой религии и
оружием нового духовного папс- тва.
     -  А  о нем не беспокойся, - швея  направила свой  взгляд на безучастно
смотрящего прямо перед собой точильщика, - о нем и об ему подобных. Никто из
тех,  кто на словах утверждают, что  движутся в  бездну, на  самом  деле  не
делает этого. "
     Остаток ночи я провел на скамейке  в саду, пока не взошло солнце. Я был
счастлив  сознанием того,  что  здесь, у моих  ног, спит  только  форма моей
любимой.  Сама  же она бодрствует, оста- ваясь неразрывно  связанной  со  со
мной, как и мое сердце.
     Заря показалась  на  горизонте,  ночные  облака  свисали  с не- ба, как
тяжелые  черные шторы,  до самой  земли. Оранжево-желтые  и фиолетовые пятна
образовали гигантское  лицо,  чьи  застывшие  черты  напоминали  мне  голову
Медузы. Лицо парило неподвижно,  как бы подстерегая солнце, желая уничтожить
его.  Вся картина напоминала адский носовой  платок с  вышитым на нем  ликом
Сата- ны.
     Прежде, чем взошло солнце, я как приветственный знак от- ломил для него
ветку акации и  воткнул ее в землю, чтобы она  проросла и  когда-нибудь сама
стала  деревом.  При этом у меня  было чувство,  что я  как-то  обогатил мир
жизни.
     Еще  до того,  как появилось  само великое светило, первые предвестники
его  сияния поглотили голову Медузы. И такие грозные  и темные прежде облака
превратились в необозримое стадо белых агнцев,  плывущих по  залитому лучами
небу.


        "XII"
     "ЕМУ ДОЛЖНО РАСТИ, А МНЕ УМАЛЯТЬСЯ"
     "Ему  должно  расти,  а  мне  умаляться"...   С  этими  словами  Иоанна
Крестителя на устах я проснулся однажды  утром.  Слова эти были девизом моей
жизни с того самого дня, когда мой язык впервые произнес их, и  до того дня,
когда мне исполнилось тридцать два года.
     "Он стал  странным  человеком, как и его дед, - слышал  я, как  шептали
старики, когда  я сталкивался с ними в городе. - Из  месяца в месяц его дела
все хуже и хуже. "
     "Он стал бездельником и зря растрачивает дни,  отпущенные  Господом!  -
ворчали самые озабоченные. - Видел ли кто-ни- будь, как он работает? "
     Позднее, когда  я  уже  стал взрослым мужчиной, слухи прев- ратились  в
устойчивое мнение: "У него  недобрый  взгляд,  избе-  гайте  его.  Его  глаз
приносит несчастье! " И старухи на Рыноч- ной площади протягивали мне "вилы"
- широко расставленные указательный  и  средний пальцы - чтобы защититься от
колдовс- тва, или крестились.
     Затем  стали говорить,  что  я - вампир, лишь с виду похожий  на  живое
существо, который высасывает кровь  у детей  во  время  сна; и  если на  шее
грудного ребенка  находили две  красные точ-  ки,  то поговаривали,  что это
следы моих зубов. Другие, якобы, видели меня во сне полуволком-получеловеком
и с криком убега-  ли, когда замечали меня  на  улице.  Место в саду,  где я
любил сидеть,  считалось заколдованным, и никто не  отваживался  хо- дить по
нашему узкому проходу.
     Некоторые странные события придали всем этим слухам види- мость истины.
     Однажды поздним вечером из дома горбатой швеи выбежала большая лохматая
собака  хищного вида,  которую  никто  раньше  не  встречал, и дети на улице
кричали: "Оборотень! Оборотень! "
     Какой-то  мужчина ударил ее топором по голове и убил.  Поч- ти в  то же
самое  время мне  повредил  голову упавший с крыши камень, и когда на другой
день меня  увидели  с  повязкой  на лбу, посчитали, что я  участвовал в  том
ночном кошмаре, и раны оборотня превратилась в мои.
     Затем случилось так, что какой-то окрестный бродяга, ко- торого считали
душевнобольным,  среди  бела дня на Рыночной  площади поднял в  ужасе  руки,
когда  я  появился из-за  угла, и  с искаженным  лицом,  как если  бы  узрел
дьявола, упал замертво на мостовую.
     В другой  раз по  улице жандарм тащил  какого-то человека,  который все
вырывался  и причитал:  "Как я мог кого-то  убить?  Я  целый день  проспал в
сарае! "
     Я  случайно проходил мимо.  Как  только  этот человек меня  заметил, он
бросился ниц, показывая на меня и крича: "Отпусти- те  меня, вот же он идет!
Он снова ожил! "
     "Все они  видят  в  тебе голову Медузы, - пришла мне  однажды в  голову
мысль, потому  что подобные вещи  случались уж  слишком часто. - Она живет в
тебе. Кто ее видит, тот умирает. Кто только предчувствует - приходит в ужас.
Ведь ты  видел в зрач- ках призрака то, что  приносит смерть и  что  живет в
каждом че- ловеке. И в тебе тоже. Смерть живет у людей внутри, и поэтому они
не видят ее. Они  -  не носители  Христа,  не  "христофоры".  Они - носители
смерти. Смерть разъедает их изнутри, как  червь. Тот, кто  вскрыл ее в себе,
подобно  тебе, тот может ее  видеть. Для него  она становится пред-метом, то
есть чем-то находящимся "перед" ним".
     И действительно,  земля  год от года  становилась  для меня все более и
более сумрачной  долиной смерти. Куда бы я ни бро- сил взгляд,  повсюду -  в
форме,  слове, звуке, жесте - чувство-  вал  я присутствие страшной  госпожи
мира: Медузы с прекрасным, но одновременно ужасным ликом.
     "Земная  жизнь  -  это  постоянное  мучительное  рождение   все  заново
возникающей смерти".  - Это  ощущение не покидало меня  ни днем, ни ночью. -
"Жизнь необходима лишь как откровение смерти.  " Эта мысль переворачивала во
мне все обычные челове- ческие чувства.
     Желание жить представлялась мне кражей, воровством  по отношению к моей
сущности,  а  невозможность  умереть  представля- лась  гипнотическими узами
Медузы, которая, казалось, говори- ла: "Я  хочу,  чтобы  ты оставался вором,
грабителем и убийцей, и так и скитался по земле".
     Слова  Евангелия:  "Кто  возлюбит  свою  душу,  тот  потеряет  ее,  кто
возненавидит  ее -  тот  сохранит, "-  стали  выступать  из  тем-  ноты, как
лучезарный поток света. Я понял их смысл. То, что  должно расти  -  это  мой
Первопредок. Я же должен умаляться!
     Когда  тот  бродяга  упал  на  Рыночной  площади,  и  его  лицо  начало
зыстывать,  я стоял в окружавшей его толпе,  и  у меня  было жуткое чувство,
будто его жизненная сила, как дуновение, входит в мое тело.
     Как  будто  на  самом деле  я  был  вампирическим  вурдалаком,  с таким
сознанием  вины я выскользнул тогда  из толпы, унося  с собой отвратительное
чувство - моя жизнь  держится  в теле только  за счет того, что она ворует у
других. А тело - лишь блуждающий труп, который обманул могилу, и тому, чтобы
я на- чал заживо гнить, подобно  Лазарю, препятствует  только отчуж-  денный
холод моего сердца и моих ощущений.
     Шли годы. Но я  замечал это лишь по  тому, как  седели  воло-  сы моего
отца, а сам он дряхлел.
     Чтобы не давать  пищи суеверным  страхам горожан, я все ре-  же и  реже
выходил из  дома, пока, наконец, ни  пришло время, когда  я втечение  целого
года оставался дома и даже ни разу не спускался к скамейке в саду.
     Я мысленно перенес ее в свою комнату, сидел на ней часа- ми, и при этом
близость Офелии пронизывала меня. Это были те редкостные часы, когда царство
смерти было не властно надо мной.
     Мой  отец  стал   странно  молчалив.  Часто  в  течение  недель  мы  не
обменивались с ним ни единым словом, за исключением утрен- них приветствий и
вечерних прощаний.
     Мы почти  совсем отвыкли от  разговоров,  но казалось,  что мысль нашла
новые  пути для  коммуникации.  Каждый  из  нас  всегда  угадывал, что нужно
другому. Так  однажды  я протянул ему  необ-  ходимый предмет, о  котором он
ничего  не  говорил  вслух.  В  дру- гой раз он принес  мне книгу из  шкафа,
перелистал и протянул мне ее, открыв именно на тех словах, которые внутренне
зани- мали меня в данный момент.
     По нему я видел,  что он чувствует себя совершенно счаст- ливым. Иногда
он  подолгу  останавливал  на  мне свой взгляд;  в нем  светилось  выражение
глубокого удовлетворения.
     Временами  мы оба знали наверняка, что часами  обдумываем одни и те  же
мысли  -  мы  шли   духовно  настолько  в  такт  друг  с  другом,  что  даже
невысказанные мысли превращались в слова, понятные нам обоим. Но это было не
так, как раньше, когда слова приходили или слишком рано  или слишком поздно,
но всег-  да не  вовремя;  это  было,  скорее,  продолжением  некоего общего
мыслительного  процесса,  а  не  просто  попытками  или  начальными  этапами
духовного общения.
     Такие моменты настолько живы в  моих воспоминаниях, что все,  вплоть до
мельчайших деталей, встает предо мной, когда я думаю об этих минутах.
     Сейчас, когда  я  это пишу,  я снова  слышу голос моего отца,  слово  в
слово, каждую интонацию...  Это случилось однажды, ког-  да я в  своем  Духе
спрашивал себя о смысле своего странного безжизненного оцепенения.
     Он сказал тогда: "Мы все должны стать холодными, но боль- шинству людей
это не  позволяет  жить  дальше,  и  тогда  наступает смерть. Есть  два вида
умирания.
     У многих людей в момент смерти умирает почти все их су- щество, так что
о них  можно  сказать:  от  них ничего  не оста- лось.  От  некоторых  людей
остаются дела, которые они совершили на земле: их слава и заслуги живут  еще
некоторое время, и не- которым странным образом остается и их форма, так как
им воздвигают памятники. Сколь незначительную роль при этом иг- рает "добро"
или "зло" видно уже и по тому, что таким великим разрушителям, как Нерон или
Наполеон, также поставлены памят- ники.
     Это зависит только от масштаба действий.
     Самоубийцы  или  люди, ушедшие из жизни  каким-то  ужасным  образом, по
утверждению  спиритов, остаются на  земле в течение еще некоторого  срока. Я
склоняюсь к мысли, что на медиумичес- ких сеансах или в домах с привидениями
зримо  и ощутимо  появ- ляются не призраки мертвых,  а  их истинные сущности
вместе  со знаками, сопровождавшими их смерть, - как если бы магнетичес- кая
атмосфера места полностью сохраняла то, что случилось в прошлом, и временами
снова его воспроизводила в настоящем.
     Многие призраки в процессе заклинания  мертвых в Древней  Греции, как в
случае Терезия, подтверждают это.
     Смертный час - это только момент катастрофы, в которой все в людях, что
еще не было разрушено при жизни, уносится  в никуда ураганным  ветром. Можно
сказать и  так: червь  разруше-  ния  вначале поражает наименее значительные
органы, когда  же его зуб  касается жизненных опор, рушится все здание.  Это
ес- тественный порядок вещей.
     Подобный конец уготован и мне, потому что и мое тело со- держит слишком
много элементов, алхимически трансформировать которые выше моих сил. Если бы
не ты, мой сын, я должен был бы вернуться,  чтобы в  новом земном воплощении
завершить прер- ванное Делание.
     В книгах  восточной  мудрости написано: "Произвел  ли ты  на свет сына,
посадил ли дерево и написал ли книгу? Только тогда ты  можешь начать Великое
Делание... "
     Чтобы  избежать нового воплощения, жрецы  и  короли  Древне- го  Егопта
завещали бальзамировать  свои тела.  Они  хотели пре-  дотвратить то,  чтобы
наследие  их  телесных  клеток  снова  притя- нуло их  вниз  и  вынудило  бы
вернуться к земным деяниям.
     Земные  таланты,  недостатки  и  пороки,  знания  и способности  -  это
свойства  телесной  формы,  а  не души.  Как последняя ветвь нашего рода,  я
унаследовал телесные клетки моих  пред- ков. Они передавались из поколения в
поколение и наконец дош- ли до меня. И  я чувствую, что ты сейчас думаешь: "
Как такое возможно? Как могут клетки деда передаваться отцу, если роди- тель
не умер перед рождением наследника? "
     Но наследование клеток происходит иначе. Они появляются  не  сразу  при
зачатии и рождении, и не грубо чувственным обра- зом. Это происходит не так,
как если бы  воду из  одного сосуда переливали в другой.  Наследуется особый
индивидуальный поря- док кристаллизации клеток вокруг центральной  точки. Но
и  это  происходит  не  сразу,  а  постепенно.  Ты  никогда  не  замечал тот
комический факт, над  которым так  часто  смеются, -  что старые  холостяки,
имеющие любимых собак, со временем переносят свой собственный облик на своих
любимцев? Здесь  происходит аст- ральное перемещение "клеток" из одного тела
в  другое:  на  том,  что  человек  любит,  он  оставляет  отпечаток  своего
собственного  существа. Домашние животные только потому так по-мещански муд-
ры, что на них астрально перенесены  клетки человека.  Чем глубже люди любят
друг  друга, тем больше их клеток смешивает- ся между собой, тем теснее  они
сплавляются друг с другом, по- ка наконец, через миллиарды лет, не достигают
такого  идеаль-  ного  состояния, что  все  человечество  становится  единым
существом, собранным  из бесчисленных  индивидуальностей.  В тот самый день,
когда  умер твой  дед. я, его единственный  сын, стал последним  наследником
нашего рода.
     Я не  печалился ни единого часа, так живо все его сущест- во проникло в
меня! Для профана  это  покажется ужасным, но я могу сказать: день ото дня я
чувствовал, как его тело разла- гается в могиле, но, однако, мне не казалось
это чем-то  страшным  или противоестественным.  Его распад  означал для меня
освобождение  связанных ранее  сил;  они  потекли  по моей  крови, как волны
эфира.
     Если бы не ты, Христофор,  я должен был бы возвращаться на  землю, пока
"провидение", если можно только использозать это слова, не  позволило бы мне
самому получить  ту же  привилегию, что и ты - стать  вершиной, вместо того,
чтобы быть ветвью.
     В  мой смертный  час ты, мой  сын, унаследуешь те последние клетки моей
телесной формы, которые я не смог довести до со- вершенства, и тебе придется
алхимизировать  и одухотворить  их,  а вместе с  ними и клетки  всего нашего
рода.
     Мне и  моим предкам не удалось осуществить  "растворение трупа", потому
что  властительница  всякого разложения не  нена- видела нас  так,  как  она
ненавидит тебя.  Только если Медуза ненавидит и боится одновременно  так  же
сильно,  как  она  нена-  видит  и  боится  тебя,  только  тогда  это  может
получиться,  и   она   сама  осуществит  в  тебе  то,  чему  она  хотела  бы
воспрепятство- вать.
     Когда  пробъет  час,  она  обрушится  на  тебя  с  такой безгра- ничной
яростью, чтобы спалить в тебе каждый атом,  и при этом она уничтожит  в тебе
свое собственное  изображение. И только так свершится то, что  человек не  в
состоянии сделать  своими  собственными  силами. Она сама  убъет часть  себя
самой, и это даст возможность  причаститься  к своей собственной вечной жиз-
ни. Она станет скорпионом, поражающим самого  себя. Затем свершится  великое
превращение:  не жизнь тогда  породит смерть,  но, напротив, смерть  породит
жизнь!
     Я  с великой радостью вижу, что ты, мой сын, - это  избран- ная вершина
нашего  родового древа. Ты стал холоден  уже  в юные  годы, тогда как все мы
остались теплыми вопреки старости  и дряхлению. Половое влечение - очевидное
в молодости и скрытое в старости  - корень  смерти. Уничтожить его - тщетная
задача всех аскетов. Они - как  Сизиф, который  без отдыха катит  ка- мень в
гору,  чтобы  потом  в  полном отчаянии  наблюдать, как  он  снова с вершины
срывается в бездну. Они хотят  достичь  маги- ческого  холода, без  которого
невозможно стать  сверхчеловеком,  и поэтому они  избегают женщин, и  однако
только женщина может им помочь.
     Женское начало, которое здесь, на земле,  отделено от мужского,  должно
войти в мужчину, должно слиться с ним в  од- но. Тогда только  успокаивается
всякое желание плоти. Только когда оба эти полюса совпадут, заключается брак
- замыкается  кольцо. И  тогда  возникает холод,  который может пребывать  в
самом себе, магический холод, разбивающий законы земли. Но однако этот холод
не противоположность теплу. Он лежит по ту сторону мороза и жара.  И  это из
него, как из Ничто, происхо- дит все, созданное властью Духа.
     Половое влечение -  это  хомут  в  триумфальной колеснице  Ме-  дузы, в
которую мы все запряжены.
     Мы, твои предки, все были женаты, но, однако, никто из нас не вступил в
брак. Ты не  женат, но  ты - единственный, кто действительно вступил в него.
Поэтому ты и стал холоден, а все мы вынуждены оставаться теплыми.
     Ты  понимаешь, что я имею в виду, Христофор! Я вскочил и схватил обеими
руками руку отца; сияние в его глазах говорило мне: "я знаю".
     Наступил день Успения  Пресвятой Богородицы. Это день,  в  который меня
тридцать два года назад нашли новорожденным на пороге церкви.
     Снова,  как  однажды  в лихорадке,  после прогулки на лодке с  Офелией,
услышал я ночью,  как открываются двери  в доме, и  когда  я прислушался,  я
узнал шаги моего отца, поднимающегося снизу в свою комнату.
     Запах горящей восковой свечи и тлеющего ладана донесся  до меня. Прошло
около часа, и я услышал, что он тихо позвал меня.
     Я поспешил к нему в кабинет, охваченный  странным беспо- койством, и по
резким  глубоким линиям на его щеках и бледнос- ти лица понял, что наступает
его смертный час.
     Он стоял прямо во  весь рост, облокотившись  спиной о сте- ну, чтобы не
упасть.
     Он  выглядел настолько чужим, что я на секунду подумал, что передо мной
незнакомый человек.
     Он был облачен в длинную, до  самого пола, мантию;  с  бедер на золотой
цепи свисал обнаженный меч.
     Я  догадался:  и  то  и  другое  он  принес с  нижних  этажей  до-  ма.
Поверхность стола была  покрыта белоснежной  скатертью.  На ней стоял только
серебрянный   подсвечник  с  зажженными   свечами  и   сосуд   с  курящимися
благовониями.
     Я заметил, что отец покачнулся,  борясь с хриплым дыхани- ем,  и  хотел
броситься  к  нему,  чтобы поддержать, но  он  оста- новил  меня протянутыми
руками:
     - Ты слышишь, они идут, Христофор?
     Я прислушался, но кругом была мертвая тишина.
     - Видишь, как открываются двери, Христофор? Я взглянул на двери, но мои
глаза  увидели, что они закрыты. Мне снова  показалось, что он упадет, но он
еще раз выпрямился, и в его глазах показался особый блеск, какого я прежде в
них не видел.
     - Христофор! - вскричал он вдруг  гулким голосом, который потряс меня с
головы до пят. - Христофор! Моя миссия подошла к концу. Я тебя воспитывал  и
оберегал, как мне было предписа- но. Подойди ко мне! Я хочу дать тебе знак!
     Он схватил  меня  за руку и  соединил  свои пальцы  с  моими  особенным
образом.
     -  Вот  так, - начал  он  тихо,  и я  услышал,  что его  дыхание  вновь
становится прерывистым,  - связаны звенья большой неви- димой цепи.  Без нее
ты немногое  сможешь.  Но  если ты будешь ее  звеном,  ничто перед тобой  не
устоит, потому что вплоть до са- мой отдаленной точки Вселенной тебе помогут
силы  нашего  Орде-  на.  Слушай  меня:  не  доверяй  всем  формам,  которые
противостоят тебе в царстве  магии! Власть  тьмы может  принять любую форму,
даже  форму  наших  учителей. Даже  это рукопожание, которому я  сейчас тебя
обучил, они внешне могут воспроизводить, чтобы ввести тебя в заблуждение. Но
они  не  могут другого - не могут оставаться  невидимыми. Если  бы силы Тьмы
попытались в невиди-  мом  мире  присоединиться к нашей цепи, в тот же самый
момент они бы рассыпались на атомы!
     Он  повторил тайный  знак: Запомни  хорошо  это  рукопожатие!  Если  из
другого мира тебе явится