половину   того  же   дня  я  всецело   посвятил   делам.   Из
представительства страховой компании отправился в банк, затем в автосалон, к
тому  же,  мне  надо было получить водительское  удостоверение. Около  шести
вечера я освободился...
     Если  когда-нибудь,  мальчишкой,  вы  влюблялись  в  юную  мадемуазель,
бродили  под ее домом, ночью с надеждой всматриваясь в светлые  пятна  окон,
тогда  вы  не  можете  не  помнить, как рвалось из  груди  мятежное сердце и
замирало,  когда занавески вдруг  открывали чье-то лицо...она?  Но  это если
тебе 16, а в 32 (или 62) уже трудно поверить, что вы на это способны...
     Я  оставил  свой новый  "порше"  перед  последним  поворотом  дороги  к
крепости Скотта и углубился  в лес. Скоро показались  высокий забор и вилла.
Но только потому, что мне было далеко не шестнадцать,  я подумал с известной
долей прагматизма: "Какой смысл здесь стоять?" И тотчас ушел.
     Когда я  вернулся к машине, уже стемнело. Вынырнувший  из черного  леса
автомобиль  измерил меня  с головы  до пят  светом  фар, свернул на обочину,
остановился. За рулем серебристого купе с открытым верхом была Элен.
     -- Вы были у отца? -- выйдя из машины, спросила она.
     Ей очень шло белое платье, открывавшее  плечи и наполовину грудь, узкое
до колен, ниже -- широкое и длинное, со скользящим по траве шлейфом.
     -- Нет, -- чувствуя, как волнуюсь, ответил я.
     Она вдруг стала серьезной:
     -- Но почему вы здесь?
     -- Хотел увидеть вас, Элен... -- так же серьезно произнес я.
     -- Тогда этот вечер мой... Мне нужно только поставить машину.
     Я подождал ее, но  к ним не  заезжал. Вряд ли мне бы обрадовался Скотт,
впрочем, как и я ему...
     Мы поехали в сторону Версаля, так пожелала Элен.
     Мы говорили бесконечно. О погоде, об искусстве, о вкусах и моде, но как
хотелось бы мне  говорить об ином... О ней, о ее глазах, улыбке, голосе... И
что-то настораживало меня в ее взгляде, чуть  кокетливом, стремительном,  но
порой тревожном...
     За Версалем, мы снова свернули в лес, и вскоре, рядом с одиноко стоящим
двухэтажным  особняком  времен  французских  королей у  затаившегося в  ночи
пруда, остановились.
     --  Этот  маленький  дворец  --  подарок отца... Я не  была здесь целую
вечность, -- сказала Элен и пригласила в дом.
     За парадным, в  зале,  наверное, в далеком  прошлом  принимавшем балы с
россыпью галантных  кавалеров и блистательных дам,  --  с мраморными плитами
пола  и  потускневшими  мозаичными панно  на  стенах,  с огромной люстрой  и
множеством канделябров, с двумя лестницами, расходящимися вверху на бельэтаж
с колоннами, куда выходили двери комнат второго этажа, --  царило запустение
и веяло унынием.
     --  Кажется,  здесь действительно  никого не было  целую  вечность,  --
подивился  я  паутине,  ставшей  неотъемлемой  частью этого дома,  и  словно
вознамерившейся его похоронить пыли, и соблазнительному эху.
     --  Да.  Мебель  я  выбросила.  Парк  вокруг превратился  в  чащу...  Я
поклялась  не возвращаться сюда... Но с той  поры прошло  семь лет... Только
Патриция иногда приезжает сюда.
     -- Что же это за тайна заброшенного дома?
     -- Не хочу об этом говорить, в другой раз...
     Элен поднялась на второй этаж. Прошлась по комнатам, и из одной вынесла
медвежью  шкуру.  Бросила  посредине  зала  на  холодный каменный пол, затем
зажгла три свечи и погасила свет.
     -- Кажется,  отношения Пат и  моего отца дали трещину. Никогда не было,
чтобы они ссорились.
     -- Они давно вместе?
     --  Пятый год... Тогда у  Пат  родился ребенок...  Знаете  что,  поедем
как-нибудь  за город, а еще лучше --в горы. Жутко надоел Париж с его смогом,
пылью... проблемами. Хочу спрятаться от людей в огромной пещере, готовить на
костре, пить родниковую воду, хочу жить высоко-высоко, чтобы ни один человек
не  подобрался и близко к моей обители... и  никогда больше  не спускаться в
долину.
     --  Я слышал об отшельниках-мужчинах, но  вот об  отшельниках-женщинах,
что-то не приходилось.
     -- А я возьму с собой вас, согласны? -- почти всерьез сказала Элен.
     -- Согласен...
     Мы сидели на роскошной мохнатой шкуре...
     Ее рука была совсем рядом, но я не осмелился прикоснуться к ней...
     -- Элен, а почему умер ребенок Пат? -- вдруг спросил я.
     Последовала долгая пауза, прежде чем Элен на что-то решилась.
     -- Он был здоров...
     -- Что? -- недопонял я.
     --  Он  был здоров... У  нее родился мутант, и она  настояла, чтобы его
усыпили.  После  родов к мужу она  больше не вернулась  и стала жить  с моим
отцом. О ребенке  вся  правда  известна немногим,  даже муж Пат думает,  что
мальчик родился мертвым.
     --  Кто же был ее мужем? -- механически спросил я, ошеломленный судьбой
моего внука.
     --  Они вместе учились в колледже. Филипп Луадье. Я  его недолюбливала,
ставил из  себя этакого сверхчеловека, а  в голове пусто... Я почему вам все
это рассказала... Патриция ведь для меня как старшая сестра... И я знаю, она
не собиралась делать из всего этого тайны, так  уж вышло. Мне порой кажется,
что она гордится своим поступком.
     Элен взглянула на меня печальными глазами.
     -- А  вы бы могли, вот  так, убить  своего ребенка из-за того,  что  он
родился мутантом?
     Ее вопрос застал меня врасплох.
     -- Право,  Элен, затрудняюсь, что-либо сказать... Я понял, ты осуждаешь
ее?
     -- Я не могу осуждать ее потому,  что не  знаю, как поступила бы  сама,
окажись  я на ее месте... А что родилось у Пат... Она не рассказывала, можно
только догадываться. Постарайтесь понять. Когда человеческий ребенок выходит
из утробы матери, он и так достаточно некрасив, а если представить мутанта в
его первые минуты жизни...
     Кто-кто, а я мог это представить.
     --Это  трудно  вынести психологически... Вы, наверное, видели уже Карла
Велье, каков же был он, едва появившись на свет?
     Наступило  молчание.  Слишком  тяжелый получился у нас разговор,  чтобы
сразу о нем забыть.
     -- Тебе улыбалось счастье, Морис? -- спустя  несколько минут произнесла
Элен, голос ее был тверд, но чуть приглушен.
     Она отвернулась во мрак и почти неслышно прошептала:
     -- Поцелуй меня, Морис...

16.
     Утро четвертого дня моей второй жизни началось неожиданно.
     Я и Элен  еще спали, когда в дверь позвонили. Открывать не хотелось, но
кто-то  очень  настойчивый и  наглый настаивал. Им оказался журналист Жюстен
Тревиз...  На мой вопрос, что ему надо,  он дважды щелкнул  фотоаппаратом  и
затараторил,  что  покупает у  меня  право  на  эксклюзивное  интервью...  Я
выставил его за  дверь  и подумал  с  сожалением:  " Они  таки  добрались до
меня..."  Компания, которой я был обязан возвращением  в этот  мир, обещала,
что попытается  сохранить  в тайне мое имя,  но разве проведешь  пронырливых
репортеров. Однако больше всего это взволновало Элен.
     -- Откуда они узнали, что ты здесь?
     Я не ответил, потому что она попала в точку.
     Откуда?!
     И именно  по  просьбе  Элен я  вышел к  засевшему  в засаде  Жюстену  с
предложением  дать ему короткое интервью с одним условием: об Элен и об этом
доме журналист не обмолвится ни словом, что вполне его устроило.
     После этого Элен взяла такси. Взгляд  ее стал, наверное, еще тревожнее.
Она ушла от объяснений и на прощанье сказала, что позвонит сама.
     С этим неясным настроением я приехал домой.
     -- Меня никто не спрашивал, Кэтти?
     --  Вчера   весь  день  один   очень   настойчивый  господин,  кажется,
журналист... К нему вышла Патриция, и, кажется, все уладила.
     -- Патриция дома?
     -- Пока да, но она сейчас уезжает...
     -- Меня вызвали на совещание совета директоров, -- сказала спускаясь по
лестнице Пат. -- Как провел ночь?
     И она нехорошо усмехнулась... Я сделал вид, что не заметил этого.
     -- Что за совещание?
     -- Наверняка они решили вышвырнуть меня из Совета директоров. Они долго
под меня копали.
     Патриция присела  в кресло  напротив меня и  попросила  Кэтти  принести
чашечку кофе...
     -- У тебя проблемы? -- спросил я дочь.
     --  Проблемы  не  у  меня.  У   тех,  кто  копошится  вокруг.  У  моего
управляющего  проблемы,  у  его  двух  сыновей-уродов,  мечтающих  от   меня
избавиться, у тех, кто думает, что все разрешится само  собой. Только так не
бывает.  Не замочив  ног,  в  воду не  войдешь.  Поэтому-то  и  поменялся за
последние два  года почти весь  управленческий аппарат  компании, потому что
беззубые  все. Впрочем,  если  меня  выведут  из Совета  директоров,  только
спасибо скажу, осточертело сидеть каждое утро за одним столом с уродами.
     -- Пат, они лучше нас? -- с известной долей сомнения спросил я.
     -- Если  ты о  работе...  Часто  лучше  нас,  так или иначе, но,  с  их
приходом дела компании пошли в  гору,  -- прежде  всего себе не стала  лгать
Патриция.
     -- И если кто-то придет на твое место...
     Пат оборвала меня.
     --  Мне  не  нравится  этот  разговор.  Ты  еще  не  понял,  что  здесь
происходит.  Мы сами  рубим сук,  на  котором сидим. В правительстве  нет ни
одного урода,  в парламенте их единицы,  в армии и  органах  правопорядка их
нет, как ни странно, их не так много и среди  толстосумов,  но они взяли нас
за горло и заставляют рубить этот сук, потому  что это дети своих родителей,
слишком сердобольных родителей.
     Она  допила  кофе,  поставила  чашку  на  столик,   очаровательно   мне
улыбнулась, что никак не вязалось с ее  жестким  тоном, в  нем порой звенели
металлические нотки, и добавила:
     -- Я позвонила Элен и пригласила ее на ужин. Ты не против?
     -- Она милая девушка, и твоя подруга... -- скрыл я от нее свои чувства.
     Вслед за  Патрицей, через час (время приближалось к двенадцати) уехал и
я, впрочем, бар "Глобус" был неподалеку.
     На летней веранде бара я сел  за один  из  столиков  и под чашечку кофе
приготовился   ждать   таинственного  доктора  Рейна.  Меня  мало   занимало
происходящее вокруг. Я решительно отдыхал, от всех и от всего.
     Д-р Рейн был пунктуален. В  полдень, минута  в минуту,  ко  мне подошел
серый господин лет  сорока  пяти,  в  невзрачном  помятом  костюме, в черной
сорочке со скверным галстуком.  Он  был небрит, его  осунувшееся  долгоносое
матово-бледное лицо выглядело измученным,  осеннего  неба  глаза  оплыли  от
долгого  нездорового   сна.  Среднего  роста,  неширокий  в  плечах,  он  не
производил впечатления своим телосложением.
     -- Простите, мсье де Санс? -- любезно сказал он.
     -- Д-р Рейн? -- ответил я тем же.
     Он слегка склонил голову в знак приветствия:
     -- Вы разрешите... -- присаживаясь за мой столик, спросил Рейн. Пока  я
изучал его, он наслаждался очарованием  погожего дня: воздал ему хвалу вслух
и, точно воодушевленный моим молчанием,  стал развивать тему погоды и своего
здоровья.
     "Не за этим же он пришел?"  --  начинал  досадовать я;  однако  мне  не
понадобилось  ссылаться на  недостаток  времени,  чтобы  подстегнуть доктора
Рейна.
     -- Мсье  де Санс, сначала хочу принести свои извинения, в какой-то мере
письмо было блефом...  -- сделав в  своем, казалось, нескончаемом,  монологе
крутой  вираж,  неожиданно  с  жалкой миной  признался  мой  собеседник.  На
какой-то миг он преобразился, ожил, обратив на меня пытливый взгляд:
     -- Вам разве не знакомо имя д-р Рейн?
     -- Признаюсь, знакомо, но  вспомнить,  где и когда... --  тут я  развел
руками.
     --  Д-р  Рейн,  мой  отец,  тридцать   лет  назад  написал  вам  письмо
аналогичного  содержания...  Собственно, я  только переписал  с  него новое,
полученное вами вчера.
     -- Может  быть. Да-да, кажется,  что-то  подобное  имело место,  -- мне
нелегко было восстановить  в памяти, среди тайфуна событий, развернувшихся в
те далекие дни, столь незначительные мелочи.
     -- Мне  было шестнадцать... Покидая  дом, отец  предупредил,  что скоро
вернется,  и исчез... Не  сделаю  большого  открытия, предположив,  что  его
убили.  Но  я  хочу  разобраться...  Единственная  зацепка:  найденные  мной
черновик письма и блокнот с весьма странными шифрованными записями.
     -- Вы обращались в полицию? -- говорил я тоном человека, к которому все
это не имело никакого отношения.
     -- Конечно, но открыть им те, главные, улики я не мог
     -- Почему?
     -- Подозреваю, что мой  отец был замешан в неприглядных делах, и мне не
хотелось  бы пятнать  его имя,  к тому же все замыкалось на вас,  а вы тогда
пропали не менее загадочно.
     -- Хорошо, допустим, -- согласился я, -- но, повторяю, я не знал вашего
отца, как не имею и не малейшего представления,  какие сведения он собирался
мне сообщить.
     -- Терпение, мсье  де Санс.  Коснусь  письма. Адрес на черновике  сразу
вывел  на  вас.  Отец исчез  в  день,  когда  вы должны  были встретиться. В
записной книжке отец шифровал далеко не все, хотя это  и  шифром по большому
счету не  назовешь. На странице на  букву "С"  пункт  первый -- дата,  пункт
второй  --  литеры  "WS", пункт  третий -- "РТ"  и три  вопросительных знака
рядом.  Как  ни бился я, исследуя ближайшее окружение моего отца,  выяснить,
кто или что стоит за "WS" и "РТ", мне так и не удалось...
     --  Из  всего  сказанного  пока неясно,  почему  нужно  было  опасаться
полиции, -- скучающе осведомился я. Вся история мне порядком надоела.
     --  На  последней  странице блокнота находится  пронумерованный список:
номер  один  --  дата,  две  буквы,  вероятно,   опять  чьи-то  инициалы,  и
пятизначное  число,  номер  два -- другая  дата, иные  инициалы, пятизначное
число... и так далее. Пятизначные  числа, без сомнения, суммы денег, которые
отец получал от  различных  людей. Все обрывается семнадцатым номером: дата,
"MS"  и  шестизначное число, жирно обведенное  чернилами. Отец, по-видимому,
намеревался урвать с  вас неплохой куш, если, конечно, "MS" -- это  вы... Но
что-то ему помешало, или нет?
     Я,  слушал его, и рисовал на салфетке карандашом "WS" и "РТ", как вдруг
меня осенило.
     -- Доктор Рейн, какая дата стояла, как вы говорите,  за пунктом первым?
-- спросил я и услышал дату рождения моей дочери.
     -- Это вам что-нибудь говорит? -- с надеждой взглянул на меня Рейн.
     Я знал, что "РТ" -- это  Павел Томашевский,  что "WS" --  Вильям Скотт,
остальное для меня пока не имело своего объяснения, и, чтобы найти его, надо
было либо брать  Рейна в союзники, либо действовать самостоятельно. Я выбрал
первое.
     -- Прошу вас! -- с мольбой в голосе повторил Рейн.
     -- Судя по всему,  вы не  ошиблись, обратившись ко мне, поскольку тогда
весьма просто  расшифровываются  инициалы "WS"  и "РТ" Я  полагаю, нам  надо
объединить наши усилия.
     Через  полчаса  мы   расстались.  Рейн  взялся  разыскать  "живого  или
мертвого" профессора Томашевского, я должен был "прощупать"  Скотта, но так,
чтобы не вызвать у него подозрений. По нашему общему мнению, один из них мог
быть  убийцей. Впрочем,  уверен:  Рейн  рассматривал  и  меня  как  третьего
кандидата на эту роль, однако шел на риск...
     Время  до  вечера я  провел  у Филидора.  Нам было о  чем поговорить. Я
спешил вновь обрести в нем друга.  И все же замечу: я устоял перед соблазном
рассказать ему об Элен и о встрече с Рейном.
     --  К ужину дома меня ждала лишь Патриция. Почуяв неладное,  я спросил,
где Элен.
     -- Она не приедет, -- протянула Пат.
     Я не мог не заметить тени грусти на ее лице.
     -- Что-нибудь случилось?
     -- С ней  или со мной? -- может быть, мне показалось, но  в ее голосе я
ловил нотки ревности.
     -- Перестань, Пат...
     -- Она  позвонила  и попросила передать тебе, что с  ее стороны это был
только каприз... Забудь о ней, она того не стоит...

17.
     Прошел  месяц. В жизнь Парижа он не привнес ничего нового. В  мою жизнь
-- ощущение, что  я растворился во  всеобщей  тревоге и неуверенности  в дне
грядущем.  Теперь  я,  как  и все,  старался обходиться без  пеших прогулок;
будто,  находясь  в  машине, люди избавляли себя от  опасностей; наверное, с
таким же упорством улитка  прячется в собственном домике, полагаясь, бедная,
на  его  прочность...  На моих глазах  избивали людей,  унижали, убивали,  с
жестокостью и  бессмысленностью,  достойными  только человека. Я помню,  как
застрелили  девочку пяти  лет,  виновную в  том,  что ее отец  случайно  ли,
нарочно ли, сбил подростка-мутанта, перебегавшего на  красный свет. И помню,
как четверо мальчишек отделали до полусмерти своего двухголового сверстника,
потом  помочились на него и, довольные своей  "шуткой", неспешно  удалились.
Или то, как  влюбленную  пару мутанты вышвыривали  из ресторана, сопровождая
свои  действия свистом, улюлюканием, хохотом... Справедливости ради,  таковы
крайние  проявления этой  всеобщей нелюбви между нами и ними,  и  все-таки я
могу продолжать до бесконечности.
     Тем же были наполнены теленовости и пресса: все возмущались,  призывали
к согласию и терпимости, ругали власти и полицию, молодежь...  Мне же запало
в память короткое  интервью  сержанта  полиции, уже  в возрасте, отца  троих
мутантов:
     -- ...кому как не мне, знать, как нелегко  им пришлось, я не оправдываю
их, но ведь чаще всего с их стороны это лишь ответная реакция... Большинство
из них добрее нас..."
     А страх тем временем  въедался в кожу  парижан, оставаясь на их  лицах,
словно следы проказы, и, наверное, потому они боялись друг друга...
     Пат. Она ушла из фирмы. Думаю, ее вынудили.
     Элен,  со  слов Скотта, улетела во Флориду.  С Вильямом  я разговаривал
только по телефону. Я не  забыл о  нашей с Рейном  договоренности,  но Скотт
откровенно  избегал  меня. Я же был  осторожен.  Напротив, мне казалось, обо
всем забыл Рейн -- он не напомнил о себе ни разу. С Лаурой  я не встречался,
но только не из-за Роберто...
     В  силу  понятных  обстоятельств я  покончил  с медициной и  беззаветно
предался шахматам, проводя  за игрой  все часы свободные ото сна и обедов, с
компьютером, с Филидором,  с Карлом... и, пожалуй, с Карлом я сблизился даже
больше, чем с его отцом...
     Вот так и прошел месяц. Пока однажды после  полудня мне не позвонили из
полиции и не сказали, что у них находится Патриция де Санс.

18.
     В полицейском участке со мной говорил молодой сержант. Глядя на него --
широкоплечего,   светловолосого,   голубоглазого    и   круглолицего   юношу
двухметрового роста, я невольно подумал:  все-таки матушка  природа нет-нет,
да и напомнит о своем представлении идеала человека как биологического вида:
--  Ваша дочь, мсье? -- он недоверчиво посмотрел  на  меня,  но  этим все  и
ограничилось.
     -- Что поделать, мсье, время сейчас такое, люди относятся друг к другу,
словно волки. И все же мы  обязаны пресекать любые нарушения закона... Но не
волнуйтесь  напрасно, мсье.  Господин, на  которого  набросилась вала  дочь,
кажется, не собирается подавать на нее в суд, хотя ему досталось...
     -- Вы еще не объяснили мне, что случилось...
     --  Ваша  дочь проезжала на красный свет  и потерпевший  врезался  в ее
машину, но как только мадемуазель выбралась  из нее,  она, вместо извинений,
принялась за господина Крюгера, хорошенько намяв ему бока.
     -- Я могу принести извинения господину Крюгеру?
     -- Сержант громко хмыкнул и указал рукой в окно.
     -- Он как раз садится в "шевроле" вишневого цвета.
     Я  быстрым шагом  вышел  из  помещения  на  улицу  и увидел у "шевроле"
мутанта.  Его голый,  гладкий череп, имевший форму  яйца,  был  лишен  ушных
раковин, выпученные глаза, без обычных век и ресниц, словно у ящерицы, время
от  времени  скрывались  за тонкой  полупрозрачной пленкой, Представьте, как
смотрелся он  рядом со  стройной  блондинкой, сидевшей  справа  от  рулевого
управления.
     -- Прошу вас, минуту! -- окликнул я его, прежде чем он завел машину.
     -- Вы меня? -- произнес он чудным бархатным баритоном.
     --