лет,
услышав, что ее хозяин мертв, изменившись в лице, тихонько вскрикнула
     -- Это все, Гоне? -- положив трубку, спросил Пани.
     -- Да, мсье.
     -- Повара Жака хозяин  на сегодня отпустил, а  Луиза уехала в деревню и
будет только послезавтра, -- выпалила на одном дыхании служанка и  притихла,
словно испугавшись собственной смелости.
     -- Ваше имя? -- посмотрел на нее Пани.
     -- Мария... Мария Кантера,  --  уже  иным, дрожащим от волнения голосом
произнесла женщина.
     -- Когда Вы в последний раз видели д-ра Скотта?
     -- Он проводил этого мсье, -- она покосилась на меня, -- затем попросил
позвать  Жака... Мсье приезжал сразу  после  завтрака... значит,  было около
десяти утра.
     -- И больше вы его не видели?
     --  Нет, мсье. Когда Жак вернулся от хозяина,  то сказал, что уходит на
весь  день, что  до хозяина, то он у нас строгий  и не  позволяет беспокоить
попусту...
     -- Вам не известно, у д-ра Скотта в доме было оружие?
     -- ...Да, пистолет, обычно он лежал в ящике стола, в кабинете...
     -- Мэм, вы ничего необычного не заметили? Может быть, за завтраком? Или
в последние дни?
     -- Наш хозяин всегда словно лед, он вида-то никогда не подаст, хоть все
плохо, хоть  все хорошо.  Вот с дочкой они  последнее время  не  ладили, это
точно.
     -- У них были ссоры?
     -- Нет, но я видела: отношения у них испорчены.
     -- Вы можете объяснить .в чем это проявлялось?
     -- Да нет же, испорчены были и все тут...
     Андрэ Пани еще долго терзал горничную, затем  Клода, затем Филиппа Конс
-- второго охранника, и его ответы Циклопу я не могу не передать...
     -- Скажите, Конс, кто-нибудь сегодня приезжал на виллу?
     -- Этот месье, утром (естественно, речь шла обо мне).
     -- Кто-нибудь еще?
     -- Нет... Впрочем, после него приехала мадемуазель Элен, ее все утро не
было дома.
     -- Вы все время находились в дежурке?
     -- Я, да...
     -- А Клод?
     -- Да его-то  и не было с  час...  но  он наверняка  был  у Марии,  он,
бывает, заходит к ней.
     -- В котором часу?
     -- С трех до четырех...
     -- Элен Скотт уехала в это время?
     -- Да.
     -- Вам ничего не показалось странным?
     -- Пожалуй,  мсье... мадемуазель едва не снесла  ворота, притормозив от
них в каких-то сантиметрах...
     -- Она ничего не сказала?
     -- Мсье, у хозяев нет привычки докладывать нам.
     -- Конс, скажите, а можно ли проникнуть в парк, на виллу, минуя вас?
     --  Хм... если я скажу "да" -- меня надо  уволить... Не думаю,  мсье...
здесь столько аппаратуры за каждым деревом,  а вдоль  забора  --  собаки  на
привязи, любого разорвут...
     В этот момент их беседа прервалась -- приехала полиция...
     Меня и Рейна  Пани  довел до ворот, сам он  пока  не собирался покидать
виллу. Я шел и думал об Элен. Где она? Что с ней? Думал о ней и Пани.
     -- Мсье де Санс, кстати, как складывались отношения  отца  и дочери,  у
них не имелось причин для вражды?
     -- Послушайте, вы!!! -- возмутился я собственной догадке, --  к чему вы
клоните?
     -- Во всяком случае, этого нельзя исключить... -- мягко сказал Пани.
     -- Бред, -- отказывался верить я.
     -- Будем надеяться, что скоро все проясниться...
     Я подвез Рейна до города. Расстались мы очень  сухо. Только в те минуты
я понял, насколько он мне неприятен, и, вероятно, Рейн это почувствовал.
     Слишком  многое  вместил  в  себя  тот  день...   Смерть  Томашевского,
загнанного  в угол  собственным гением... Смерть охотников, ставших дичью, и
тех, кто вытянул несчастливый жребий, оказавшись  утром в больнице Ретуни...
Смерть Скотта, до конца мной никогда не понятая, и  что если справедливая...
но, увидев  его  мертвым, я  не  мог избавиться от щемящей  сердце  тоски...
Когда-то я называл его своим другом и теперь его не стало, совсем...
     Вокруг сеяли смерть. Но это была лишь  прелюдия к кошмару, который ждал
всех нас впереди...
     Уик-энду,  пронесшемуся  черной тучей,  не  суждено  было  уйти  мерной
поступью.  Ровно  в полночь  новости одной  из государственных  телекомпаний
вышли с сенсационным  материалом:  некто, пожелавший  остаться  неизвестным,
передал журналистам  документы  частного  расследования по  террористической
организации  "Адам  и  Ева". В течение десяти  минут  телеведущая  смаковала
будоражащие воображение подробности гибели  десятков  мутантов. О Ретуни еще
не знали...

30.
     Спустя два дня хоронили Скотта.  Было  около полудня, по-летнему ясно и
солнечно, по-осеннему ветрено  и нежарко. Всего несколько человек  провожали
Вильяма в последний путь: двое его коллег -- врачи клиники Рикардо, знакомая
вам  Мария  Кантера, я, Филидор, Андрэ  Пани и священник.  Все  были одеты в
траур, хранили  скорбное  молчание,  никто  не плакал... Священник  произнес
надгробную речь...
     Когда гроб опускали в могилу, к богатому фамильному склепу приблизилась
пышная  похоронная  процессия;..  им  всем еще  предстояло пройти  горестный
ритуал  от  начала до  конца, нам же оставалось  только положить  цветы. Мир
праху всех умерших...
     Скотт вскоре остался  один.  Я и Андрэ  Пани чуть  отстали от  ушедшего
вперед Филидора; мы шли неширокой, открытой  для света аллеей, справа, слева
от нас оставались кресты, склепы,  надгробные  плиты, маленькие часовенки...
царство покоя...
     -- Есть что-нибудь новое? -- спросил я у Пани.
     --  Немногое... В него стреляли трижды, возможно, из  его же пистолета,
он до сих  пор  не найден, потом перетащили из кабинета в  спальню.  Он был,
вероятно, еще жив, но одно из ранений оказалось смертельным, он не мог долго
протянуть... Отпечатки пальцев -- только Элен и служанки.
     -- Значит, Элен? Ерунда!
     -- А если  она  каким-то образом узнала о  старых прегрешениях  отца? В
конечном итоге немалая часть его состояния нажита преступными деяниями...
     -- Андрэ, она любила своего отца...
     -- Поссорилась, вспылила,  выстрелила, когда  опомнилась  --  перенесла
отца в спальню, но было поздно,  испугалась  и  сбежала.... так или иначе, а
это одна из версий, разрабатываемых полиций...
     -- Это невозможно... Я хочу сказать, что она не могла стрелять в него.
     -- Надеюсь, полиция ошибается.
     Мы слышали  стенания  женщин,  ветер  донес дым кадила...  Почувствовав
чей-то взгляд, я обернулся...  Прячась  среди окруживших гроб людей, на меня
смотрела  Элен.   Я   мгновенно  отвернул   голову...  Мне  необходимо  было
встретиться с ней...
     -- Я, пожалуй, пройдусь среди могил... хочется побыть одному, -- сказал
я как можно более естественным тоном, затем окликнул Велье:
     -- Филидор! Не жди меня, встретимся вечером... Прощайте и Вы, Андрэ.
     Все  же  Андрэ Пани, как мне  тогда показалось, что-то  заподозрил.  Он
метнул   быстрый  взгляд  в  сторону  склепа,  где  кто-то  из   друзей  или
родственников  почившего  протяжно  и громко говорил  проникновенные  слова,
затем  внимательно посмотрел  мне в глаза,  однако простился  очень  просто,
молвив:
     -- Я все понимаю...
     Я дождался, пока  Филидор и Пани  скроются из  виду, подошел  к  группе
людей в черном, осторожно пробрался к Элен и встал у нее за спиной.
     -- Элен, -- зашептал я ей на ухо, -- нам надо поговорить.
     Мы отошли  недалеко, но на достаточное  расстояние,  без  опасений быть
кем-то услышанным. Глаза Элен застилали слезы, она  едва сдерживалась, чтобы
не разрыдаться.
     -- Это ужасно, Морис, ужасно.
     --  Девочка моя... дело гораздо серьезнее, чем ты, может быть, думаешь:
полиция подозревает в убийстве тебя.
     -- Как ты сказал?
     -- Полиция...
     -- Нет, нет,  я не о том... ты сказал: "Девочка  моя"... Ты ведь любишь
меня, несмотря на ни что, правда?
     Бог мой! Я готов  был поклясться всеми святыми, что это правда. Я готов
был подхватить ее на руки и  целовать, целовать, целовать... Только сознание
того, что  кладбище не совсем подходящее для этого место, сдерживало меня, и
я произнес коротко:
     -- Я люблю тебя.
     --  Милый, -- прильнула ко мне Элен, и меня захлестнули ранее неведомые
чувства.
     Мы стояли так несколько минут, обнявшись, не говоря ни слова.
     -- Элен,  нам лучше  уйти, тебя повсюду разыскивают, и, может  статься,
здесь будут искать в первую очередь. Где ты сейчас живешь? -- наконец сказал
я.
     -- В гостинице.

     Это была дешевая  гостиница:  двухэтажная, грязная,  отвратительная,  в
номере с  обшарпанными  стенами  и  посеревшим  от  сырости потолком не было
ничего,  кроме  кровати,  стула   и  умывальника   с  разбитой  раковиной  и
протекающим краном.
     Хозяйка,  немолодая женщина  с  распухшим  лицом,  неимоверно  толстая,
вручая нам ключ от комнаты Элен, понимающе улыбнулась и, вероятно, для того,
чтобы подчеркнуть свою проницательность, добавила:
     " Полиция заглядывает сюда ну крайне редко."
     "Пожалуй, оно и верно,  для Элен эта ночлежка  гораздо надежнее  любого
фешенебельного отеля", -- подумал я.
     Мы снова  были вместе. В почти пустой, неуютной, жалкой  комнатушке, но
вместе. И снова,  оказавшись наедине с Элен, я  потерял  ощущение реальности
всего происходящего...  Я помню, как целовал  подушечки  ее пальцев, как она
взяла мою руку, будто котенок, потерлась щекой о  мою ладонь,..  ее  горячее
дыхание,..  и  нежную кожу, дрожь  пробегала  по ней, словно мелкая зыбь  по
уснувшему  от ласк  луны  морю,..  как  я коснулся  губами  ее  лба,  осыпал
поцелуями  лицо,  шею,  как,  опьяненный  запахом  ее  тела,  сжал  в  своих
объятиях... Элен, я, мы,  бесконечно, в полусне, в полузабытье говорили друг
другу: "любимый, единственный, родная... я люблю тебя, Элен,.. я люблю тебя,
Морис"... А потом она сказала, что у нас будет ребенок...
     Та ночь была нашей, вся без остатка.

31.
     Утром,  условившись с Элен, что  она не будет покидать номер, я уехал к
Филидору.  В который  раз  я обращался  к  нему  за  помощью.  Мы  обо  всем
договорились -- он  обещал спрятать Элен  у  надежных  людей. Нам  надо было
выиграть время. Когда через два часа я вернулся, комната была пуста.
     -- Где она? -- сбежав вниз к консьержке, вскричал я.
     -- Но  мсье, мадемуазель ушла,  ничего не сказав, -- фальшиво улыбаясь,
ответила хозяйка, сама невинность.
     Слепая ярость порой наш наилучший союзник.  Вот и тогда -- я схватил ее
за грудки  и сдавил с такой силой, что  бедняжка вдруг стала пунцовой и едва
смогла вымолвить:
     -- Ее увели...
     -- Кто? -- прошипел я, немного ослабив хватку.
     -- Она не назвала себя, этакая яркая блондинка, стройная, лет 25, -- на
одном дыхании выговорила женщина.
     -- Что она сказала?
     -- Чтобы я держала язык за зубами -- и хорошо заплатила.
     Отпустив   вздрагивающую,  словно   под   током,  перепуганную  хозяйку
гостиницы, я пошел к машине.
     "Пат,  это  Пат!.." На следующий день после убийства Скотта  со мной по
телефону связался Роже Шали, сказал он следующее: "Здравствуйте! Узнали?!...
Она  в  полном  порядке, цела  и невредима. Подробности при  встрече..."  Он
говорил  о Патриции... Но почему она это сделала? Где теперь Элен?  В замке?
Она с  Пат более в безопасности, чем со мной. Я должен  просто ждать. Но  не
будет ли это ошибкой?
     Да, именно так я утешал себя тем, что причин для беспокойства нет,  что
Элен скоро даст о себе знать. Напрасно...
     Во второй  половине дня я позвонил  в офис  Роже Пали,  но Мария Стюарт
ничего  не знала. Ближе  к  вечеру,  не в  силах  более томиться  ожиданием,
отправился в Париж, не имея никакой цели.
     Я находился в пути, когда позвонил Карл.
     -- Вы вместе?  -- он  думал,  я с Элен,  -- Отец  предупредил  меня,  я
собирался к Вам.
     -- Нет, я один.
     -- Возникли проблемы?
     -- Кажется, да...
     -- Приезжайте. Может быть вместе что-нибудь решим.
     -- Может быть... -- неопределенно ответил я и положил трубку.
     Впереди  загорелся  красный свет, я притормозил и,  словно  забыл,  где
нахожусь, сидел как кукла, на которой испытывают ремни безопасности.
     "Что же случилось с Элен?" -- терзала одна мысль.
     Я вернулся на дорогу, когда моя машина внезапно, сама по себе, подалась
вперед,  тут же вышел,  захлопнул за собой дверцу и увидел, что  стоявший за
мной полосатый, будто зебра, BMW врезался мне в задний бампер.
     "Спишь!  Зеленый  же!"--  взвизгнул   набежавший  на  меня  импозантный
лысеющий господин, очевидно, его владелец, но только после этого он вздохнул
сокрушенно, и круглое лицо неожиданно расплылось в широкой улыбке. -- Ладно,
парень, не будем ссориться, хоть ты и виноват отчасти, но я готов все забыть
и даже компенсировать твои потери... Свои так свои...
     Оставим в стороне его заблуждения относительно моей вины, он был прав в
главном -- еще  за секунду до  его последних слов  я с удовлетворением  тоже
подумал: "Свой".
     Будто  из-под  земли  вырос   полицейский  --  четырехрукий  великан  с
безобразным безносым лицом.
     --  Прошу прощения,  господа,  что здесь  происходит?  Предъявите  ваши
документы, -- прогундосил он.
     --  А  пошел  ты,  --  скороговоркой  отвечал  лысеющий  господин,  уже
намереваясь сесть в свою машину.
     --  Это  ты  мне,  слизняк?!  -- взревел  полицейский,  хотя  лицо  его
оставалось спокойным. Никогда раньше я  не слышал, не  видел, чтобы мутанты,
находящиеся  при  исполнении  служебных  обязанностей,  вели  себя  подобным
образом,  напротив,  что  отличало  их, так это  какое-то  особенное чувство
долга.
     Владелец BMW, взглянув в  глаза надвигающегося гиганта,  так и застыл у
открытой  дверцы,  словно  кролик  перед  удавом.  Одним,  почти  неуловимым
движением руки мутант поставил его на колени, затем, не обращая  внимания на
то, что  жертва, не отправившись  от  удара, все еще судорожно хватает  ртом
воздух, поднял за галстук и бросил на капот.
     -- Ноги на ширину плеч, -- орал он.
     На тротуаре останавливались  прохожие -- становилось все интереснее. Но
кто они  были!  Лишь  одно,  два,  промелькнувшие  лица  ЛЮДЕЙ,  испуганные,
извиняющиеся   или  беспомощные,  остальные   --   мутанты,  наблюдавших  за
расправой, кто с любопытством,  кто  одобрительно,  но, ради БОГА, только не
сочувственно.
     Меня задело за  живое. Да, это было раньше. Я хорошо помнил тот балкон,
того  длинного,  как  жердь,  трехглазого, но как подавлены  мы были  тогда,
соприкоснувшись с  произволом, с грязью,..  и что за наваждение?!  В который
раз!..  Неужели в них  не  осталось ничего  человеческого, неужели,  потеряв
человеческий облик, они утратили милосердие? Так ли  мы виноваты перед ними?
Если жизнь обернулась трагедией, то разве не нашей общей?
     ...Глас вопиющего в пустыне! Сантименты!  Предо мной были  враг и свой,
которого унижали и били...
     Мой возглас: "Стоять" последовал за вторым беспощадным ударом  гиганта.
И пока тот,  кого я называл в те минуты почти братом, бессильно  сползал  по
капоту  вниз,  мутант  медленно  повернулся  и  с  недоумением  и  насмешкой
посмотрел  на  меня.  Но  затем  он  увидел перед  собой дуло  пистолета  (с
некоторых  пор  я уже не расставался с оружием), и  в глазах его отпечатался
страх.
     " Отойдите на пять шагов," -- приказал я ему.
     Полицейский  покорился;  между  тем  уже  собравшаяся  толпа  угрожающе
сделала  шаг  вперед.  Я  быстро  подошел  к  сидящему  на  земле  человеку,
наклонился к нему, спросил:
     -- Сможете вести машину?
     -- Да... -- смахивая слезу со щеки, согласно кивнул он.
     Я помог ему  сесть за руль. Мы обменялись долгими взглядами; он коротко
сказал "спасибо", и его  BMW рванулся с  места, тараня расступившуюся толпу.
И, только оставшись  один,  я  увидел, что, спасая незнакомца, сам  оказался
отрезанным   от  машины  тремя  малоприятными  господами.  Оружие,   видимо,
нисколько не пугало их. Скверным было  и другое -- я упустил из  поля зрения
полицейского.
     Через мгновение мне показалось, будто портовый кран поднял мое тело над
землей, а затем, разжав стальные лапы, бросил вниз... Полицейский наклонился
надо  мной снова,  взял за руки и за ноги... Я бился, барахтался, извивался,
но был для него словно ребенок...
     --  Потрудитесь поставить мсье на  ноги, --  внезапно прозвучал грозный
окрик.
     Когда ему беспрекословно подчинились, я мог узнать моего избавителя.
     -- Я полагаю, у  Вас буду крупные неприятности, --  пряча какие-то свои
документы,  уже обычным  для себя голосом  говорил  Андрэ Пани; четырехрукий
полицейский стоял  перед ним навытяжку,  не смея возразить.  -- Господа, мне
думается, инцидент исчерпан,  -- громко произнес  Пани и обвел взором толпу,
будто выискивая провинившегося.
     Он  был убедителен.  Очень скоро около  моей  машины мы остались только
вдвоем.
     -- Чертовски Вам обязан, -- поблагодарил я его.
     -- Не стоит...
     --  Что же это,  простое  совпадение,  что Вы оказались  здесь?  -- мне
неловко  было  спрашивать об  этом  Пани,  я действительно  чувствовал  себя
обязанным ему, и все же...
     -- Вы правильно поняли. Мне поручена Ваша безопасность, -- без обиняков
отвечал он.
     -- И как долго за мной следят? -- напряженно спросил я, помня об Элен.
     --  Вы хотите  знать, известно ли нам, где и с кем вы провели прошедшую
ночь? Да...
     Я молчал.
     -- ...Но, кажется, вернувшись в гостиницу, вы не нашли ее.
     --  Все  верно,  -- глухо  произнес  я,  умалчивая  о дочери,  а  потом
постарался  быть  подчеркнуто официальным: -- Мсье Пани, еще раз,  позвольте
выразить  вам   мою  крайнюю  признательность.  Надеюсь,  я  волен  в  своих
поступках?
     Андрэ Пани пристально глянул на меня черным оком.
     -- Кажется, пока мое присутствие только пошло вам на пользу...
     Этим наш разговор  и окончился.  Но всю дорогу, пока  я  ехал к  Велье,
меня,  словно  магнитом,  тянуло  взглянуть  на  зеркало  заднего  вида,  на
белоснежный "порше" Пани.
     Вечером мы с Карлом шли дорожками Булонского леса. Было очень  спокойно
и  пустынно. Ветер, умудренный  погонщик, лениво гнал тучи, словно невзначай
задевал верхушки деревьев, срывал один, другой пожелтевший лист  и забывал о
нем...Это была осень, первые ее дни.
     -- Значит, этот Андрэ Пани и сейчас следит за нами? -- спросил Карл.
     -- Вероятно. Но  признаюсь, он подоспел вовремя...  я  стал было читать
последнюю молитву, -- усмехнулся я.-- Но теперь об Элен... Она была вчера на
похоронах  отца.  Ночь  мы  провели  вместе,  в гостинице,  а утром,  в  мое
отсутствие, появилась Патриция и увела ее с собой.
     -- Патриция объявилась?
     -- Да.
     -- Кажется, они подруги.
     -- Право, уже не уверен...
     -- Элен... она значит для тебя очень многое? -- спросил он мягко.
     Я  вдруг  ощутил  непреодолимую  потребность  выговориться.  Карл  умел
слушать.  Я рассказывал ему об Элен,  о нас с  ней, как будто я  и Элен были
вместе  целую вечность... Наверное, потому, что любил я впервые.  Но когда я
умолк, Карл тихим голосом осторожно произнес:
     -- Мне кажется, ты знаешь о ней не все... думаю, она мутант...

32.
     ...Ну  почему я уступил настойчивым просьбам Карла и в ту ночь он пошел
со мной...
     Мы уходили из  дома Велье с наступлением глубоких сумерок, соблюдая все
меры предосторожности, чтобы остаться незамеченными, прежде всего, для людей
Куена. На ближайшей автостоянке нас ждал заранее взятый напрокат автомобиль.
В течение следующего получаса, покружив по  городу, убедившись, что никто не
преследует нас,  мы направились  на  юго-запад, и вскоре проторенная  дорога
привела к замку...
     Я  не надеялся найти в замке Патрицию, не надеялся найти там и Элен, но
не мог же я просто сидеть  и ждать...  И где, как  не в замке, я должен  был
искать их в первую очередь?
     Я был там дважды, оба  раза ночью, но почему-то мне казалось,  что днем
этого полуразрушенного каменного идола  не существует  вовсе... Мы оказались
рядом