с  его стенами ближе к двенадцати. Ветер  порой  завывал в бойницах, и
тогда из-за речки доносился словно шепот леса. Я  подумал, что  это  слишком
поэтично, слишком возвышенно  и  как-то не вяжется  с местом,  где пролилась
кровь. Я будто накликал беду.
     На верхней площадке башни Карл услышал приглушенный крик.
     -- Ты мог ошибиться? -- не зная, умеют ли мутанты ошибаться, спросил я.
     -- Вряд ли... -- мрачнея, ответил Карл и стал спускаться по ступенькам.
     Из осторожности, дабы  не  привлечь чье-либо внимание, перед пропастью,
где оканчивалась лестница, мы погасили фонари. Провалились в кромешный мрак.
По   веревке   спустились   вниз,  ощутили   под   ногами   каменный  пол...
Перестраховываясь, прислушались. Тишина угнетала.... Зажгли фонари.
     Свет,  рассеяв  мрак,  терялся,  не добираясь до стен,  почти неуловимо
обозначив колонны,  словно подпирающие темноту... Тихие наши шаги отдавались
эхом... Мы подошли  к бурым, поеденным ржавчиной воротам, запертым  снаружи.
Провели  свет вдоль стен --  он  ощупал их -- голые холодные стены, вечность
как остывший  камин,  замурованные  двери  в  соседние  комнаты,  обрушенную
лестницу наверх... Помост, гильотина, ковер -- исчезли, но  осталась  плита,
открывавшая вход в подземелье.
     Когда мы встали, над ним замок вздрогнул от звука человеческого голоса.
Он  был пронзительным  и  хриплым, и  нельзя было  сказать, женщина  то  или
мужчина... разбуженная, оробевшая тишина. Мы более не раздумывали.
     Коридор подземелья шел без ответвлений, прямой, узкий, так, что мы едва
могли  идти рядом, с  настолько низким  потолком, что  было не  разогнуться,
встать в полный  рост,  и  стены  дышали сыростью. Через  тридцать  шагов по
правую  руку была ниша,  где находился  каменный мешок не менее трех  метров
глубиной, прикрытый сверху решеткой...  Но о чем это я... сначала на решетке
мы увидели наполовину обглоданный крысами труп мужчины... Затем через каждые
пятнадцать  шагов,  то  по  правую,  то  по левую руку, в нишах  с каменными
мешками, либо на решетках, либо рядом мы находили трупы людей...  Я насчитал
их девять. В  самой дальней части подземелья мы  нашли единственного  живого
человека. Женщина сидела на голом полу на дне каменного мешка и смотрела  на
нас  пустыми  и  дикими  глазами; у  ног ее,  растревоженные  светом фонаря,
противно попискивая, беспокойно сновали крысы...  Велье сорвал  замок, убрал
решетку. А женщина... женщина, увидев протянутые к ней руки, забилась в угол
и стала плакать.
     Карл все  сделал  сам  -- силы и ловкости  ему было не занимать. Однако
наверху нам пришлось связать эту  женщину...  Я трижды  назвал это  создание
женщиной. Но было ли  это так... Она более всего походила на старуху смерть,
что неумело воспользовалась  услугами  косметолога... И вот что  еще: поверх
изорванной холщовой, до колен рубашки, источавшей омерзительный  запах, было
зеленое  грубое  покрывало.  Я подумал:  может  быть,  она  и есть белокурая
подруга казенного на моих глазах мутанта, это была страшная догадка...
     Подавленные,  возвращались мы к машине. Черные мысли не покидали  меня.
"Адам  и Ева"  ступила на  тропу  войны... Они  убили всех  своих пленников,
впрочем,  кроме одной несчастной, но не лучше ли ей  было умереть... Неужели
сбываются пророчества Кориме,  думал я.... и  с ужасом  гнал от себя  плохие
предчувствия -- ...Элен, что же с ней..."
     -- Морис, я знаю, где искать Патрицию.
     "Где же?" -- откликнулся в мыслях я.
     Не доезжая до Версаля, мы свернули  в лес  и тогда  я понял, куда лежит
наш  путь...  Мир  во  мне рушился,  бесновался,  но  и  самому  себе  я  не
признавался в очевидном, пока  машина не  остановилась на берегу  дремавшего
при слабой луне пруда, близ "дворца" моей Элен.
     -- Здесь? -- молвил я неслышно, мне ответил лишь стон женщины, лежавшей
на заднем сиденье. -- Откуда ты знаешь этот дом? -- спросил я чужим голосом.
     -- Девушка, о которой я тебе рассказывал, -- твоя дочь. И привозила она
меня в этот  дом, -- было заметно, с каким трудом  дались ему  эти слова. --
Нам следует разделиться. Я  заберусь на  балкон,  проникну в дом. Тебе лучше
остаться в машине...
     -- Нет, постой. Я  отец Патриции. И если  ее искать  буду я,  в том нет
ничего странного. Сделаем все так,  как ты сказал, но мне незачем оставаться
в  машине. Я постучусь в  дверь;  если не  смогу войти,  то по  меньшей мере
отвлеку их внимание.
     Карл  согласился со мной. Я выждал условленные десять минут и, подъехав
к дому,  остановился  под  самыми окнами.  Как только  я  постучался,  дверь
открыли.
     Молодой  человек,  почему-то  в  кованых  сапогах, в облегающем трико и
широкой  белой  сорочке  с  колоколообразными  рукавами,  тонколицый,  но  с
уверенным взглядом смерил меня с головы до пят и сказал, чуть заикаясь:
     -- К-к-кто вам нужен?
     -- Патриция де Санс.
     -- Ее здесь нет.., -- он смотрел на меня не отрываясь.
     -- Она моя дочь, и я хочу ее видеть, -- все жестче говорил я.
     --  Она будет,  может быть...  п...позже,  --  после этого он попытался
закрыть дверь.
     Я помешал ему, сделав шаг навстречу.
     -- Я могу войти и подождать ее?
     -- Я вас не... не знаю.
     -- Клод, кто там? -- услышал я чей-то еще голос.
     -- Он уже уходит, -- произнес Клод, вновь потянув к себе дверь.
     -- Довольно,  я  хочу видеть хозяйку этого дома, Элен Скотт, -- покачав
головой, сказал я.
     -- Впусти его, Клод.
     Я вошел и заметил в  гостиной некую  перемену: один угол был  занавешен
пурпурно-черной  материей, среди зала  стояли несколько кресел,  на пол была
брошена знакомая мне медвежья шкура... Тот, кто распорядился  впустить меня,
стоял перед лестницей  на  второй  этаж, был  по пояс  голый и  в шароварах.
Настоящий  атлет, он упивался осознанием того, как он силен  и красив,  но в
кофейно-молочных  глазах  его  сквозила  неимоверная тупость. Стиснув  зубы,
задвигав челюстями,  он обозначил могучие желваки (ему, очевидно, нравилось,
как выглядело в этот момент со стороны его лицо),  глянул же точно так,  как
смотрели на меня ранее мутанты -- невидяще...
     --  Зашли -- значит, присаживайтесь,  Клод сказал  Вам:  Патриция скоро
будет, -- с легкой ухмылкой сказал он и пошел наверх.
     -- Простите, -- обратился  я  к  нему,  понимая, что он  может внезапно
войти  в комнату,  в  которую пробрался  Карл, --  где я  мог  Вас встречать
раньше?
     Он, обернувшись вполоборота, сказал:
     -- Клод, займи гостя.
     Но когда Клод,  предложив мне  присесть, вытащил  из-за  кресла бутылку
красного вина, его товарищ остановился рядом с одной из комнат второго этажа
и тогда оглядел меня.
     -- Я не уверен, что мы встречались...
     После  этого он скрылся за  дверью. Но ничего не произошло. И вскоре он
вышел оттуда, чтобы присоединиться к нам. Однако замечу, дружеской беседы не
получилось -- И Клод, и его товарищ, и я упорно молчали.
     Минул  час.  Я  решил,  что мне  пора  уходить,  времени у  Карла  было
достаточно. Попросив передать Пат, чтобы она связалась со мной по телефону в
машине, но ни в коем случае ни с домом, я откланялся. Меня не задерживали.
     Я подъезжал  к месту,  где мы  расстались  с  Карлом,  метров за десять
увидел  его  упрямо   стоящую   на  моем  пути   фантасмагорическую  фигуру,
остановился  и, когда выглянул  из машины, услышал его слова:  "Ее там нет".
Однако почему-то он  смотрел не на  меня, а в  черную  провалившуюся  в ночь
дорогу. Дорогу,  вдруг вспыхнувшую светом...  Я закричал: "Беги!", но  он не
шелохнулся, будто  ослеп.  Потом что-то разорвалось. Потом мне в лицо ударил
свет фар пронесшейся над телом Карла машины. Она  врезалась на полном ходу в
мою, и все оборвалось...

33.
     Я  часто спрашиваю себя:  почему не  ребенок, родившийся  на корабле  у
матери-самоубийцы, и не тот двухголовый, впервые увиденный мною в баре, и не
моя Элен,  и даже не Патриция с  ее одержимостью вершить свой  суд, а она --
вернувшаяся  спустя  лета,  ее  высочество  Гильотина  стала  для  меня  тем
символом, за  которым  стоит век  мутантов, за которым обрывается в  никуда,
словно  в прорву, век человека  разумного,  "homo sapiense",  почему? зачем?
Может  быть, потому, что тогда открыв  глаза, я увидел гильотину? А  увидев,
ужаснулся... Нет, не я  был  предназначен ей в жертву,  но Карл.  Над  телом
Велье, растерзанного взрывом, униженного палачами, возвышалась жрицей смерти
Патриция, и никто, взглянув  на нее, не посмел бы сказать, не погрешив перед
истиной, что она творит неправое дело, что совесть ее нечиста...
     То,  что  Карл  все  еще оставался  жив-- уже было чудом:  ему оторвало
нижнюю часть  туловища  и вместе  с ним  его  три  конечности, четвертая  же
повисла  на  коже;  из  чрева, черной  от  крови  и  грязи  дыры  вывалились
внутренности... его тонкий лик, изуродованный огнем и металлом, тем не менее
хранил маску каменного спокойствия,  словно не было той  адской боли, словно
костлявая старуха с остро отточенной косой, обдавая своим смрадным дыханием,
не заглядывала  в его глаза; оставшиеся руки  привязали, схватили в колодки,
словно он был неким титаном -- бессмертным и всепобеждающим... Но  жизнь его
была в моих руках... в прямом смысле, -- мои связанные руки держали веревку,
тянувшуюся к  замку ножа  гильотины...  Я  полусидел  -  полулежал на  полу,
облокотившись о стену; голова моя  была перебинтована,  дышать было тяжело и
больно... При тусклом свете свечей -- яркая люстра была потушена --  видение
это приобрело истинно зловещую суть, все  теперь подчинялось  ей --  стены с
целым театром теней и весь дом, огромный и пустой.
     "...Так вот что скрывал занавес", -- сказал я себе.
     Пат отошла  от распятого  на  скамье Карла, встала против  меня в  двух
шагах:
     --  Пат, остановись! Он  сын Филидора!  Он мой  друг! Останови это!  --
хрипел я.
     -- Тебя не  интересует судьба Элен?  -- на  ее лице  ничего нельзя было
прочесть.
     -- Что с ней?! -- заскрежетал я зубами.
     --  Ты никогда не пытался  приподнять  ее челку... Понимаю, она  всегда
была осторожна... так нет? А зря, ты  увидел  бы преинтереснейшую  вещицу...
Элен у нас дома.. но она не родит от тебя ребенка.
     -- Кто ей запретит? -- я еще не осознал смысла ее слов.
     -- Она мутант, я не позволю ей родить от тебя ребенка.
     -- Я люблю ее.
     -- Нет, -- Пат покачала головой, -- нет... этого не будет...
     --  Что ты  с  ней сделала?!  --  к чему  было  спрашивать,  я ведь все
понял...
     На  втором этаже  появились  Клод  и четверо прекрасных  юношей.  Я  не
преувеличиваю -- юноши  с отточенной  красотой,  статные, гордые,  с  лицами
монахов -- аскетов...
     "Это так,.. --  пронеслось в голове, -- убивая, они несут свой крест, и
как фанатично преданы, должно быть, своей вере, и как слепы...
     -- Патриция! -- громко обратился шедший впереди к моей дочери,  --  Нам
пора...
     -- Ступайте, я догоню вас.
     Они прошли мимо, не удостоив ни Карла, ни меня взглядом,  как будто все
это их не касалось. И вышли из дома.
     --  Ты свободен,.. -- вновь говорила со  мной  Пат, и  после этих  слов
сняла предохранитель с замка гильотины.
     Я почувствовал как натянулась веревка, и в ту же секунду понял, что это
правда --  стоило мне отпустить ее лишь на  немного,  защелка  окажется ниже
ножа, и нож обрушится вниз... тогда я легко смог бы освободиться.
     -- Быть может, мы увидимся, -- почти прошептала Патриция, посмотрев  на
прощание мне в глаза.
     Я и Карл остались вдвоем. Он еще дышал, и казалось, что засыпает...
     "Несчастный,.. -- подумал я о Карле, -- ...Боже, за что ты отнял у моей
дочери милосердие.  Разве  не  могла  ты, Пат, обойтись без  этого жестокого
спектакля. Его минуты сочтены. Он умер бы так или иначе...
     Он перевел на меня взгляд, губы его  что-то прошептали. Я же ощутил  на
губах солоноватый вкус слез...
     Я  не  знал,  который час, день  это или ночь. Руки мои слабели, сквозь
пелену  перед глазами  я  видел,  как  гильотина, словно  зверь, готовится к
прыжку.  Я видел  умирающего  Карла,  и  Филидора,  и его жену...  Всего  на
мгновение  все куда-то провалилось, будто ветер задул свечи. Но мерзкий звук
и   хрип,  слившиеся  воедино,  вернули  сознание...  Веревка  ослабла,  нож
находился внизу, и у моих ног -- голова друга...
     Я оставался в доме до тех  пор, пока  кто-то  не поднял шторы, свет дня
ворвался, опрокинув  свет свечей,  пока  кто-то не вывел меня на свет божий.
Тогда я прислонился к дверям и увидел рядом Роже Шали.
     -- Ну же, прейдите в себя, очнитесь! -- тряс он меня за плечи.
     Я поморщился от боли, хватаясь за грудь, и пробормотал:
     -- Похоже, у меня сломано ребро.
     -- Поедемте...

34.
     Роже  Шали  вставил  видеокассету  в гнездо  видеоблока, расположенного
справа  от  рулевой  колонки.  Экран  вспыхнул светом.  Изображение, сначала
прыгающее и нечеткое, постепенно стало идеальным...
     Неширокое шоссе  с вытянувшимся на всем его  протяжении по  обе стороны
караулом высоченных тополей: набегающие и пролетавшие где-то левее встречные
машины,  а впереди -- цистерна; но вот  камера ушла  влево и тут же назад --
вправо --  не обогнать... снова цистерна,  затем слева появляется помешавший
обгону автобус,  так похожий  на  длинный  аквариум,  за  рулем  здоровенный
детина, широкое лицо, добрая улыбка, он лукаво  подмигивает и  смотрит прямо
на камеру.
     -- По видимому, его очаровала моя Симона, -- пояснил Роже Шали.
     Автоцистерна  проползла  назад,  справа,  и  исчезла.  Теперь  впереди,
оторвавшись от камеры метров на сто,  было только такси, и еще дальше -- два
мотоцикла, на одном из них сидели двое...
     -- После больницы все шестеро террористов разъехались в разные стороны,
эти же остались вдвоем, вернее, втроем. Вместе с вашей дочерью.  Сразу после
Ретуни они сняли с себя  маски... А  это такси, обратили внимание? Я заметил
его еще у больницы... -- комментировал Роже Шали.
     ...Указатель  у  дороги.  Небольшой  городок  Кели.  Ухоженные  домики,
аккуратно  подстриженные газоны. Случайные  прохожие,  и, странно, ни одного
мутанта. Тихо, мирно, спокойно... О, это не Париж! Гостиница. Двухэтажная, с
яркой вывеской, уже старенькое, но весьма  симпатичное здание, будто кусочек
декораций из фильмов по романам Дюма-отца. Мотоциклы остановились у входа...
     --  Не  похоже, чтобы она сопротивлялась, не  правда  ли? Возможно,  ее
отключили  на время. Через 15 минут  она  выйдет  вполне самостоятельно,  --
сказал детектив  в тот момент, когда двое парней-мотоциклистов волокли Пат в
гостинцу, поддерживая ее под руки.
     ...Камера  приближалась  все  медленнее.  За  мотоциклами  остановилось
такси. Из  него  вышел  высокий стройный  господин  в наброшенной  на  плечи
джинсовой  куртке,  не оборачиваясь  к  камере  лицом, он скрылся  за черной
дверью.
     -- Значит, 15 минут... Сейчас будьте внимательнее.
     Элен вышла из  гостиницы,  села на  мотоцикл, как двери  черного дерева
вновь открылись и показалась джинсовая куртка.
     -- Роже! -- вырвалось у меня.
     -- Знаете его?
     -- Это Роберто...
     ...Патриция  стремительно  оглянулась на  Роберто,  даже  на  мгновение
задержалась на нем глазами. Он же стоял, словно ощупывая своим слепым взором
небо,  как человек, уверенный в себе больше, чем кто бы то ни было на свете.
А  затем  мотоцикл  унес ее. Камера дождалась, пока  Роберто сядет в такси и
выключилась.
     -- Пока все,.. -- сказал Роже Шали.
     -- И что из того следует? -- пробормотал я.
     --  Сегодня  вечером  я  дам  вам исчерпывающую  информацию о тех,  кто
охотится за вашей дочерью.
     -- Кто были эти мотоциклисты? -- обреченно спросил я.
     -- Хороший вопрос... У гостиницы осталась Симона, она мой агент. Что до
этого,  как  вы  сказали,  Роберто, я нашел способ  проследить  его путь; он
вернулся  в  Париж,  на  улицу  N.  Ну,  а  я  продолжал  присматривать   за
мадемуазель. Очень скоро, а точнее в 11-10 она была на вилле доктора Скотта.
     -- Примерно в то же время я и Скотт находились в гостиной, -- припомнил
я, -- значит ли это, что Скотт скрыл от меня ее присутствие?
     --  Она  перелезла через забор, собаки ее  знают, они ее  не тронули...
Допускаю,  что  доктор  Скотт  не знал  о  гостье.  Однако,  как  долго  она
оставалась там, мне неизвестно. Ясно одно:  она ушла до приезда полиции. Или
все тем же путем через забор,  но почему  тогда не к  спрятанному мотоциклу,
где ее ждал я, или к одной из машин, что покидали виллу. Наиболее  вероятно,
что ваша дочь была в машине Элен Скотт. Я снова нашел мадемуазель, когда она
следила за вами и Элен.  На следующий день, через четверть  часа после того,
как вы ушли из гостиницы, Элен Скотт силой привезли в этот загородный дом, а
прошлой ночью она оказалась у вас,  в Сен-Клу. Что касается Вашей дочери, то
сейчас она скрывается у одного из своих друзей...
     -- Вы слышите меня? -- спросил Роже Шали со странным для него участием.
     Я утвердительно покачал головой, но после того  слушать его перестал, а
между тем детектив говорил еще долго.
     Роже высадил меня в Сен-Клу, у дома, простившись словами:
     "Итак, до вечера!"
     Вновь  ответив   ему  кивком  головы,  я  пошел  к  дверям.  На  пороге
остановился.
     "Что же я скажу Филидору... Карла  больше  нет, Филидор... Карла больше
нет, Прости... Карла больше нет...
     Я не звонил, но дверь открылась. Меня встречала Элен.
     -- Элен, -- прошептал я, -- как ты, девочка?
     У нее потекли слезы. Мы бросились друг к другу в объятия.
     -- Его больше нет... нашего ребенка,  -- сквозь рыдания произнесла она.
Я стал  целовать  ее губы,  лицо, и, коснувшись  пальцами  ее челки,  словно
обжегся, но снова поднес руку... Элен же взглянула на  меня умоляюще, и я не
осмелился. А потом сказал ей, что погиб Карл, что я должен ехать к Филидору.
И сказав, не сделал того, что собирался, будучи не в силах тотчас же вынести
еще одно испытание...

35.
     Мертвецким сном я проспал до полуночи. Глаза открылись вдруг, как вдруг
отлетел и сон, и  я  не сразу осознал, что  от боли  в груди  --  ребро было
сломано, и в  том не  оставалось  сомнений,  я  же  ограничился  лишь  тугой
повязкой. Рядом спала Элен, родной мой человечек, крепко и спокойно.
     "Все нормально, все будет нормально,.. -- успокаивая себя, сказал я, --
...мы еще будем счастливы".
     Словно призрак, отправился я блуждать по дому... Закричал во сне Бобби,
застонал, умолк;  встревоженная  Кэтти вышла  из  своей  спальни,  прошла на
кухню,  приняла таблетку, наверное, снотворное, но  тут ее внук  всхлипнул и
заплакал,  она бросилась назад, к себе, и  было  слышно, как  она убаюкивает
его, словно младенца. Я прислушался к улице. Ни звука. Все притаилось: люди,
машины, коты и собаки, птицы,  деревья,  и ветер, и шорохи,.. и  даже лунный
свет. Тучи сгущались... Я поднялся к Элен, сел на кровать,.. и незаметно для
себя вновь уснул.
     Мне  снился хороший  сон...  Водопад -- переливающаяся  радугой  лавина
воды, сверкающие бриллианты брызг, искрящийся бисером воздух... водопад  ли?
-- зеркало, сокрывшее  от  непрошеного взора  пещеру,  где  на полу огромная
лохматая  шкура медведя, на  ней  я  и  Пат, у  стены стоят Филидор  и Карл,
почему-то Роберто с Лаурой, и слышен  из глубины пещеры  голос  Элизабет  "Я
здесь..." Я взглядом ищу Элен и не нахожу ее, но все ближе голос Элизабет "Я
здесь". Я иду во  мрак,  ловлю чьи-то горячие губы, а потом поцелуй,  словно
наяву... Я открыл глаза и увидел совсем близко лицо Элен.
     -- Я люблю тебя, -- шепчет она, и  мне  становится очень хорошо от этих
слов, но я вспоминаю о Карле, о Пат, о том ужасе, что обрушился на этот мир,
и на душе снова пакостно и неуютно.
     -- Сколько времени? -- пробуждаясь, спросил я.
     -- Четыре часа дня.
     -- Однако я спал, -- кисло