ло вместе со смертью мамы. Все, что осталось от нее, - воспоминания, полустертые временем и долгими дорогами, по которым они с отцом путешествовали через моря, горы, новые земли и города. Воспоминания и огонь, горевший в камине.
     Он затворил дверь и согнулся в мучительном кашле. Раздеваясь, он положил книгу на стол и бросил плащ на скамью. Пошел и налил себе эля.
     - Отец, - сказала она, боясь видеть его таким. Он сделал еще один глоток, и, к ее ужасу, его руки дрожали. - Сядь, пожалуйста.
     Он сел. Она положила астролябию на полку, лук и колчан в угол и сняла куропаток с ремня. Ставя котел на огонь, она оглянулась на отца. Половица скрипнула у нее под ногой. Дом был бедным. Она помнила более богатый, но это было давным-давно. Гобелены, резные скамьи и кресла, большой зал, вино в хрустальных кувшинах. Этот маленький дом они построили сами, выкопав землю под фундамент, валили деревья, сами делали доски из стволов, обшивали стены, конопатили бревенчатые стены паклей и травой. Дом получился грубым, но уютным. Кроме стола и сундуков для одежды, выполнявших роль скамеек, стояла отцовская кровать в самом темном углу и их единственная роскошь - ореховый шкаф, полированный до блеска, с закрученной от углов резьбой из борющихся красноглазых тварей.
     Отец опять закашлялся, ощупью открыл книгу, ища что-то в ее мелких письменах. Желая помочь ему, она подошла к окну. Ставни были открыты, и сквозь затягивающий окна пергамент она увидела огонек. Он приближался по тропе, ведущей от деревни.
     - Кто-то идет, - сказала девушка, направившись к двери.
     - Не открывай!
     Голос остановил ее, и она вздрогнула.
     - Почему? В чем дело? - Она глядела на отца, напуганная его неожиданным и явным страхом. - Новая звезда была знамением? Об этом сказано в книге? - Они никогда не произносили ее названия вслух. Любое сказанное громко слово могло привлечь ненужное внимание.
     Он захлопнул книгу и прижал ее к груди. Рванулся, схватил лук в углу и с книгой и луком в руках пошел к окну. Неожиданно расслабился, его лицо прояснилось.
     - Это всего лишь брат Хью.
     Теперь ужаснулась она:
     - Не пускай его, отец.
     - Не говори так, дитя. Брат Хью хороший человек, преданный Господу и Владычице.
     - И себе!
     - Лиат! Не смей так говорить. Ему нужен только совет. Он не более любопытен, чем ты. Разве можно за это винить?
     - Дай мне книгу, отец, - сказала она мягче, чтобы забрать ее. То, что она думала о Хью, было слишком неприятным, чтобы говорить отцу.
     Отец колебался. Четыре другие книги стояли на полке в углу, каждая - драгоценность: энциклопедическая "История" Дарра Поликсены, "Деяния Теклы", "Исследование о растениях" Теофраста Эресского, "Сны" Артемизии. Но в них не было тайного знания, запрещенного церковью на Нарвонском соборе сто лет назад.
     - Но он может быть тем, кто поможет нам, Лиат, - сказал отец на редкость серьезно, - мы так долго бежали... Нам нужен союзник, кто-то, кто может понять природу великой силы, плетущей вокруг нас сеть. Кто-то, кто поможет нам против них...
     Она вырвала книгу у него из рук и вскарабкалась по лестнице, ведущей на чердак. Из своего укрытия Лиат могла смотреть вниз на половину комнаты и легко слышать все происходящее внизу. Она бросилась на свой соломенный тюфяк, укрылась одеялом:
     - Скажи ему, что я сплю.
     Отец что-то пробурчал в ответ, но она знала: вопреки ее воле он ничего не сделает. Он закрыл ставни, поставил лук в угол, затем открыл дверь и встал на пороге, ожидая брата Хью.
     - Здравствуйте, друг мой! - сказал он радостном голосом, потому что ему нравился Хью. - Пришли этой ночью понаблюдать за звездами?
     - Ох, нет, друг Бернард... Я просто проходил мимо...
     Просто проходил мимо. Все в этом человеке казалось лживым, даже его мягкий, проникновенный голос.
     - ... по пути на хутор к старому Йоханнесу. Мне надо провести последние молитвы над его женой, да упокоится ее душа в Покоях над нами. Миссис Бирта просила занести вам письмо.
     - Письмо! - Отцовский голос дрожал. Восемь лет скрывались они, не встречая никого из прошлой жизни. Никогда не получали ни весточки. - Пресвятая Владычица, я слишком засиделся на одном месте.
     - Прошу прощения? - переспросил брат Хью. Свет его лампы проникал через окно, освещая отцовскую фигуру на пороге. - Вы неважно выглядите, добрый друг. Могу я помочь?
     Отец снова заколебался, и она задержала дыхание.
     - Тут ничего не сделаешь. Но спасибо. - Он потянулся за письмом. Лиат коснулась пальцами корешка книги, на ощупь разбирая жирные и выпуклые буквы на кожаном переплете. "Книга тайн". Неужто отец пригласит брата Хью к себе? Он был так одинок и испуган.
     - Посиди со мной ночью, достойный брат. Боюсь, эта ночь будет такой долгой...
     Она отодвинулась подальше в тень. Повисла долгая пауза - брат Хью колебался. Она чувствовала, как присутствие огня, его волю: он желал войти, подчинить отца, чтобы тот доверял ему еще больше во всем. И тогда они оба пропали!
     - Гм, много дел этой ночью, - наконец сказал Хью. Но не ушел. Свет лампы двигался, переходя от одного угла комнаты к другому, что-то выискивая.
     - Ваша дочь в порядке, надеюсь? - Голос его был сладок.
     - Да, конечно. Верю, Господь и Владычица не оставят ее, даже если со мной что-нибудь случится.
     Хью как-то странно хмыкнул, и Лиат забилась дальше в тень, будто это могло спасти от опасности.
     - Велика милость Их, друг Бернард. Даю вам слово, все будет хорошо. Вам надо отдохнуть, вы бледны.
     - Твоя забота ободряет меня, достойный брат Хью.
     Лиат могла видеть его умиротворенную улыбку, но знала, что она неискренняя - не из-за Хью, а из-за письма, совы, этой новой звезды, светившей в небесах.
     - Благословенного вечера вам, друг Бернард. Прощайте.
     - Прощай.
     Они расстались. Лампа медленно удалялась по тропе к деревне и, возможно, к ферме старого Йоханнеса. Конечно, брату Хью не имело смысла лгать о такой серьезной вещи, как смерть жены старого крестьянина. Но вряд ли он просто "проходил мимо".
     - Он добрый человек, - сказал отец, - спускайся, Лиат.
     - Не хочу, - отвечала она, - что если он где-то нас подстерегает?
     - Милая!
     Рано или поздно надо было это сказать:
     - Он постоянно смотрит на меня. Странно смотрит.
     Отец раздраженно вздохнул.
     - Моя дочь настолько глупа, что считает человека церкви способным любить кого-то, кроме Владычицы?
     Пристыженная, она спрятала от него лицо в тень. Так ли она глупа? Нет, она знала, что нет. Восемь лет гонений обострили ее инстинкт самосохранения.
     "Я просто проходил мимо". Хью "проходил мимо" их дома довольно часто и всегда заглядывал на огонек - посидеть с отцом. Двое мужчин обсуждали теологию и писания древних, а полгода спустя после первого знакомства начинали порой касаться в разговоре тайного искусства магии. Конечно, исключительно для интеллектуальной беседы.
     - Разве ты, батюшка, не видишь, - она говорила, с трудом подбирая слова и не желая прямо произносить слов, которые могли разрушить их жизнь, как это было два года назад в городе Отуне, - Хью нужно твое искусство магии. А вовсе не дружба.
     Хью заходил часто, но после дня святой Ойи он стал "проходить мимо", только когда знал, что отец отсутствует по какому-нибудь делу. Здоровье отца ухудшилось, и для постоянной работы вне дома не хватало сил. Лиат пыталась что-то делать, но отец всегда говорил: "Кто-то должен оставаться с книгой". И никогда не отпускал одну.
     "Я проходил мимо, Лиат. Тебе никто не говорил, что ты красива? Ты уже женщина. Твой отец должен подумать, что будет с тобой и со всем тем, чему он тебя научил. С тем, что ты знаешь о нем, его путешествиях и прошлом. Я мог бы защитить тебя... тебя и книгу". И он коснулся ее губ, как будто хотел вдохнуть в нее жизнь.
     Набожный брат не должен был вести себя так с девушкой, которой не исполнилось и шестнадцати. Только глупец не понял бы его тона и выражения лица. Лиат не любила Хью и оскорбилась. Она испугалась: говоря так, Хью предавал доверие ее отца, а она ничего не могла сказать.
     Если отец ей поверит, он, возможно, даже захочет избить Хью. Два года тому назад в Отуне произошло нечто подобное. Отец, вспылив, напал на купца, предложившего Лиат сожительство за деньги. Но добился только того, что городская стража избила его самого, а потом выкинула их из города. Но если отец обвинит в чем-то Хью, если поссорится с ним, он приобретет страшного врага. Мать Хью была женой маркграфа, одного из подданных королевства, - и Хью об этом трезвонил на каждом углу. А у них с батюшкой не было никого!
     Но если она расскажет все отцу, и тот ей не поверит, тогда... Господи, отец был для нее всем. И этим всем рисковать было нельзя.
     - Папа? - Но ответа не последовало.
     Когда она услышала притворное ворчание снизу, слабый хруст разрываемой бумаги, она чуть не спрыгнула с лестницы. Отец смял письмо и бросил в огонь. Пламя вспыхнуло, сжигая его остатки. Она рванулась, чтобы вытащить их, но отец остановил ее.
     - Оставь! - Он побледнел и дрожал. - Если ты дотронешься до чего-нибудь, чего касались они, у них будет контакт с тобой. - Он опустился на скамью, поддерживая голову рукой. - Завтра мы должны уехать, Лиат.
     - Уехать?
     - Они не оставят нас в покое.
     - Кто "они"? От кого мы все время убегаем? Почему ты никогда об этом не говоришь?
     - Потому что твое незнание - единственное, что защищает тебя сейчас. Они могут искать тебя и найти, но я спрятал тебя.
     Так он говорил всегда. "Мы вернемся в нужное время. Когда ты станешь сильнее".
     - Если уйдем этим утром, у нас будет несколько дней в запасе. Надо спешить.
     Они оставались здесь так долго, потому что она просила об этом. Потому что впервые в жизни у нее появились друзья. Когда она стояла в центре дома, ее голова почти касалась шершавых досок потолка. Лицо отца с одной стороны освещал огонь камина, а с другой оно было погружено во мрак, но она ясно видела его выражение. У них была такая шутка раньше: смотреть в огонь и выискивать духов, его населявших. Лиат помнила, как видела их, за много лет до того, как умерла мать, их очертания были жидкими, словно вода, а их глаза мерцали голубым огнем.
     Теперь этого нет. Она стала взрослой. Глядя в огонь, Лиат видела только пламя, мерцающее в камине, и горящее дерево, пока то не превращалось в красные уголья, которые рассеивались в прах.
     - Ты недостаточно сильна, - сказал отец в кулак.
     - Я уже сильная. Ты знаешь.
     - Иди в постель, дочка. Книгу забери с собой. Мы возьмем только самое необходимое и с утра отправимся.
     Она вытерла слезы. Они уйдут, оставив позади два года покоя. Деревня была хорошим пристанищем, пока сюда не перебрался брат Хью. Она не могла смириться с тем, что надо оставлять друзей. Двух друзей, настолько близких, словно родных. А ведь, кроме отца, родных у нее не было. Но они уйдут. Сила, что ведет отца, поведет и ее вместе с ним.
     - Прости, Лиат. Я плохой отец. Я не сделал для тебя необходимого. - Он опустил голову.
     - Не говори так никогда, па. - Она встала на колени перед скамьей и обняла его. За последние два года он очень постарел, особенно после того, что было в Отуне. Его темные волосы поседели. Он ходил согнувшись, будто тяжелая ноша прижимала его к земле, хотя раньше был крепким и здоровым. Он много пил - за четверых. Будто хотел утонуть в эле. Труднее всего оказалось найти работу. Он был недостаточно силен, чтобы работать в поле, и мог разве что мастерить ловушки для лис да писать письма и составлять договоры полуграмотным крестьянам. Но пока они сводили концы с концами.
     - Иди спать, доченька. Завтра рано вставать, - повторил он.
     Не зная, что сказать, она сделала то, что просили. Постояла у огня, заглянула в очаг, пытаясь найти остатки письма, но оно сгорело дотла. Отец тяжело дышал. Приходилось оставлять его наедине с тяжелыми мыслями, тем более что она не знала, о чем они и куда ведут.
     На чердаке она разделась и забралась под одеяло. Книгу сунула под подушку. Отблески огня плясали на карнизе, и потрескивание пламени убаюкивало. Было так тихо, что она слышала, как отец подливает себе эля и пьет.
     - Не верь никому, - прошептал он. А затем - имя матери. Не произнес, а почти выдохнул: - Анна.
     Много ночей она слышала, как он произносил это имя. Причем именно так. И все восемь лет грусть в голосе оставалась прежней. Как свежая рана, да, именно так. "Неужто и меня кто-нибудь так полюбит душой?" - подумала Лиат.
     Но пляска бликов на стене, порывистые движения отца внизу, шум ветра над высокой крышей, отдаленный шепот деревьев - все это наваливалось на нее, затягивая все глубже и глубже. Она устала. "Что за странная звезда в Драконе? Ангел? Или демон из верхних сфер?"
     Она спала. И видела сны.
     Огонь. Огонь ей снился часто, добрый и очищающий. Есть духи, чьи крылья - огонь и чьи глаза сияют как клинки. Позади них огонь, ревущий посреди темной ночи. Но бояться его нечего. Только пройди сквозь него и увидишь новый мир. В отдалении, как удары сердца, - звуки барабана. И звук флейты, парящий на ветру, как птица, раскинувшая крылья.
     Шум крыльев, приземлившихся на крышу. Неожиданно пошел снег, попал в дымоход, хотя до зимы было далеко. Она спала и все равно чувствовала происходящее. Проснувшись, она не могла двинуться. Темнота держала ее, будто была темным тяжелым покровом, нависшим над ней. Сквозь завывание ветра слышались удары колокола.
     Должно быть, то пролетела душа жены старого Йоханнеса, заглянув к ним на огонек по дороге в Покои Света? Должны ли при этом звенеть колокола? По одному удару при прохождении каждой сферы и еще три, чтобы сопроводить своим звоном аллилуйю, которую запоют ангелы, встречающие новую сродницу.
     Но то был не колокольный звон, а голос. Голос, сотрясавший воздух. Послышалось два удара, будто чем-то тяжелым ударили по дереву. Если бы только выглянуть, что происходит... Но она не могла двинуться. Не осмеливалась. Надо было прятаться. Так говорил отец.
     - Твои жалкие стрелы не помогут, - произнес голос-колокол. Страшный голос. Не мужской и не женский. - Где она?
     Лиат не могла слушать. Казалось, к ней прикасается что-то чудовищно древнее. Холод пробежал по коже.
     - Вы ее нигде не найдете, - сказал отец с трудом, задыхаясь, будто долго куда-то бежал.
     Испарина выступила на лбу, когда она попыталась двинуться. Но ведь это был только сон... Огонь вдруг полыхнул в камине, ярко и неестественно сверкая. Искры рассыпались во все стороны, стало темно и тихо. Она спала...

***

     ...И наконец проснулась, в последний предрассветный час, когда первые лучи только-только нарушили небесную черноту. Она пошевелилась и поняла, что держит книгу в руках, а ее пальцы... Пальцы дрожат.
     Что-то было не так. Отец лежал поперек скамьи, протянув руки к столу. Голова покоилась на углу стола. Лук, вытащенный из колчана, лежал на полу. Почувствовав холод, она сбежала по лестнице.
     Отец не спал. Ставни были закрыты. Дверь заперта. Все восемь лет, где бы они ни останавливались, в очаге горел огонь. Сейчас камин не горел, виднелся только слабый след пепла. Две стрелы, выпущенные из отцовского лука, торчали в стене над камином.
     На столе у правой руки отца лежало белое перо. Таких белоснежных она никогда не видела. Ветер засвистел в дымовой трубе, подхватил перо, развеял пепел на полу и сдул его следы, будто их и не было. Она хотела взять письмо.
     "Оставь!" Она отдернула руку, будто ее окликнули. "Если дотронешься до чего-нибудь, чего касались их руки..."
     "Где она?" - спрашивал ночной голос. И отец отказался ответить.
     Она смотрела на тело. Он состарился настолько, что казалось, его смертная оболочка рассыплется в прах даже от легкого прикосновения ветра.
     "Не доверяй никому".
     И первое, что она сделала, - спрятала книгу.

2

     Медленно капала вода, пробудив Лиат ото сна, не принесшего облегчения.
     - Па? - спросила она, подумав сначала, что где-то за домом протекает водосток. Открыла глаза, всматриваясь в тьму, и вспомнила, что отец мертв, убит.
     Высокое окно в земляной стене пропускало узкую полосу света на каменный пол. Звонко падали капли. Лиат поднялась с лежанки и села. Грязь стекала с ее одежд, но она была настолько измождена, что не могла их даже почистить. Лицо болело от ударов брата Хью. Она потрогала рукой правую щеку. Поморщилась. Да, синяк. Левая рука болела, но вроде сломана не была. Она позволила себе порадоваться этому.
     Она опустилась на колени. Движение принесло пронзающую боль в голове. На мгновение показалось, что она дома. Она склонилась перед скамьей, где лежало тело. На ее глазах оно становилось все более чуждым. Дверь резко распахнулась, и поднятое порывом ветра белое перо укололо ее. Острая боль пронзила тело.
     Она надавила ладонями на лоб и зажмурила глаза, чтобы не видеть ничего. Медленно отступили и боль, и воспоминания. Опершись рукой о стену, она встала. Постояла минуту, проверяя силы.
     Прерывистый шум доносился из противоположного угла, на полу натекла лужа грязной воды. Она не помнила, как попала сюда, но была уверена, что это тюремное подземелье ратуши. Даже Хью не сумел бы заставить старосту Людольфа упрятать ее в церковное подземелье. Судя по всему, она была в подвале под свиным стойлом. Если бы только окно не было таким узким, да еще с решеткой из четырех железных прутьев.
     Неожиданно из окна послышался свистящий шепот, тихий, но резкий и взволнованный.
     - Лиат, ты здесь?
     - Ханна? - Сердце забилось. - Ты нашла книгу?
     Раздался вздох, выдавший волнение Лиат:
     - Да. Как ты и говорила, под полом. И спрятала потом там, где ты сказала.
     - Спасибо Владычице, - прошептала Лиат.
     Ханна продолжала, не услышав короткой молитвы:
     - Но у нас нет денег, чтобы расплатиться за ваши долги... Даже за проценты от них. Завтра будет распродажа. Прости.
     Лиат подошла ближе к окну и сжала руками железные прутья. Но все равно не смогла разглядеть лица подруги.
     - Но те четыре книги. Они должны дорого стоить, дороже двух лошадей.
     - Староста Людольф тебе не сообщил? Брат Хью сказал, что книги - церковная собственность, и забрал их. На продажу они выставлены не будут.
     - Кровь Господня! - едва сдержала крик Лиат. Ярость охватила ее и вызвала боль в избитом теле. Почему отец доверял Хью?
     - Прости... - снова начала Ханна.
     - Не проси прощения. Что ты могла сделать?
     - Если бы Инга не затеяла столь дорогую свадьбу, мы могли уплатить хотя бы проценты по долгам.
     - Это не вина Инги. Брат Хью заплатит за все. За отцовские долги тоже, и все это не будет важно.
     - Но если и так, Лиат, почему твой отец влез в такие долги за два года? Ты никогда ничего не говорила. Все это время. - Ее голос стал еще тише. Она тоже приблизилась, насколько это было возможно, и Лиат увидела ее рот и подбородок. Затем сильная рука коснулась ее руки.
     - Мама говорит, он умер не своей смертью.
     Рука Ханны согревала. Лиат сжала ее. "Мой отец волшебник. Откуда тут быть своей смерти?" Но она не могла сказать этого вслух даже ближайшей подруге. Все в деревне считали мастера Бернарда монахом-расстригой, человеком, нарушившим свой долг перед Владычицей и Господом и вынужденным оставить обитель из-за обвинений в связи с женщиной и рождении ребенка. Иначе думать не могли, потому что только церковный человек мог писать. Только он мог то, что мог отец: знать силу растений и заговоров, способных победить болезни. И изгонять бесов. Только так деревенские принимали его без страха. Падший монах - человек презренный, но неопасный. Только брат Хью что-то подозревал. И только он втерся в доверие к отцу.
     В коридоре раздались шаги. Они услышали приглушенные голоса.
     - Ханна, уходи.
     - Но Лиат...
     - Кто-то идет.
     - Мама хотела принести тебе еды. Я приду сегодня вечером.
     Ключ повернулся в замке, и связка ключей зазвенела. Лиат о