дался едой, не издавая ни звука. - А затем семь дней молимся и постимся, как это делал блаженный Дайсан в пещерной церкви Саиса, священного города. Эти семь дней мы называем Экстасисом. Когда он покидал этот мир, как и просил в молитвах, взывая об искуплении грехов всех, кто мог только прийти в Круг Единства, очерченный Господом и Владычицей, душа его поднялась сквозь семь сфер, и на утро дня седьмого он вступил в Покои Света. И Господь со Владычицей в милосердии своем приняли его прямо в рай. Написано в "Деяниях святой Теклы", Теклы Свидетельницы, что вся церковь, где он молился, внезапно осветилась светом Божьей милости, таким ярким, что видевшие ослепли и прозрели семь дней спустя. Но блаженный Дайсан уже ушел, пребывая в Покоях Света. В день Преосуществления мы празднуем и веселимся, ибо все можем получить милость Наших Господа и Владычицы.
     Как и собаки, вождь любил недоваренное мясо, доедал каждую крошку и кости. Наконец он поднял голову и облизнул губы. Запах его тела напоминал затхлый запах замурованных пещер, запах камня.
     И он заговорил:
     - Халан!
     Алан удивился, отступив на два шага, но тут же кинулся к вождю и надел на его правую руку цепь.
     - Халан, - проговорил эйкиец, не сводя с него глаз. Его высокий голос напоминал звук флейты.
     "Он пытается перетянуть меня на свою сторону, - подумал Алан. И вздрогнул. - Странное произношение - Халан!"
     - Меня зовут Аланом, - сказал он нерешительно, не уверенный в том, что правильно понял цели пленника. - Я Алан, сын Генриха. А у тебя есть имя?
     Он попытался повторить мимику варвара. Тот обнажил зубы так же, как его собаки, и Алан не мог понять, улыбка это или попытка напугать его.
     - Генрих... Король.
     Алан сдержал восклицание.
     - Король Генрих правит Вендаром и Варре. Как твое имя? Кто правит в землях, откуда ты родом?
     - Кровавое Сердце. Вождь Людей Моря. И я тоже сын. Сын Кровавого Сердца.
     Сын вождя эйка! И несмотря на изумление, смешанное со страхом, Алан чуть не рассмеялся от того, что эйка подумал, что Алан сын короля Генриха!
     Но прежде, чем он успел ответить, собаки, забыв о костях, кинулись к дверям. Вождь запрокинул голову и пронзительно завыл вместе с собаками. Алан зажал уши и выскочил из клетки, посильнее заперев дверь. Собаки словно сошли с ума. Он вбежал по лестнице на помост и увидел то, что его четвероногие подопечные только слышали.
     Это была самая роскошная процессия из всех, что он когда-либо видел. Около пятидесяти всадников, огромное количество пеших слуг. Флаги и вымпелы развевались на ветру, позолоченные солнечным светом. Тележки и фургоны, раскрашенные в яркие цвета, тянулись позади, замыкали процессию конюхи, запасные лошади и странная, огромных размеров клетка на колесах.
     Алан перебрался через ограду, спрыгнул на землю и побежал. Ни разу он не видел и не думал, что увидит подобное зрелище: свиту великой принцессы. Он добежал до замка как раз вовремя, чтобы присоединиться к процессии поменьше, свите графа Лавастина, вышедшей навстречу. Граф был одет в простой кафтан и простые панталоны, как и полагалось в день Всепрощения. Он и его люди шли навстречу кавалькаде госпожи Сабелы и встретили их перед храмом, где собралась толпа прихожан.
     Алан, разинув рот, смотрел на разодетых мужчин и женщин, едущих на великолепных лошадях. Их кафтаны и платья были шиты золотом. Среди шествующих виднелась белая риза епископа, украшенная золотым кантом. На епископском муле великолепное седло, украшенное серебром и бисером. Но всех превзошла великолепием госпожа Сабела.
     Алан узнал ее сразу по золотой диадеме на голове и роскошному золотому ожерелью на груди. Ее одежды были расшиты золотом, пояс украшен драгоценными камнями, сапоги расцвечены золотым шитьем. На поясе висел меч в золотых ножнах. То, что она носила меч, было странным, но не неслыханным для женщины. Алан дрожал от волнения, видя это и желая видеть, какова будет реакция графа. Женщина столь высокого ранга, как госпожа Сабела, опоясывала себя мечом тогда, когда собиралась возглавить войско сама, а не поручить родным. Ее волевое лицо, волосы, зачесанные назад и перевитые золотыми и серебряными лентами, голова непокрытая, как у мужчины, - все это напоминало юноше о Повелительнице Битв, виденной им почти год назад.
     Граф Лавастин церемонно приветствовал ее, но не помог спешиться. Это сделал один из ее вассалов. Затем спешился ее супруг, тучный мужчина, украшенный лишь золотым ожерельем. В свите присутствовало несколько девушек, так укутанных в платки, что Алан не смог отличить среди них Таллию, дочь Сабелы.
     Алан украдкой пробрался через двери, остановившись рядом с бедной Види, занявшей свое обычное место - на коленях перед входом.
     Епископ, с посохом в руках, провела всех в храм. Навстречу вышел брат Агиус и преклонил перед епископом колени.
     - Где ваша диакониса? - спросила епископ.
     - Диакониса Вальдрада больна воспалением легких, ваше преосвященство, - отвечал Лавастин. - Она не может сейчас вести службу.
     - Тогда мы повинуемся воле Господа и Владычицы Наших. Вопреки обычаю сей благочестивый брат будет служить нам сегодня вместе с моими клириками и диаконами.
     Почти у самого крыльца, идя во главе процессии из знатных дам и господ, она увидела коленопреклоненную Види. Она подняла посох и указала им на девушку:
     - Кто эта кающаяся, с власами, посыпанными пеплом, и на коленях перед своими ближними?
     Стоя рядом, Алан видел, как дрожали плечи Види. Он хотел подойти ближе, чтобы поддержать девушку, сказать ей, что, конечно же, эта женщина с добрым лицом, с властными, но мягкими манерами, будет менее сурова, чем брат Агиус. Он даже сделал шаг вперед, но был остановлен жестким голосом Агиуса.
     - Сия девица уличена в грехе прелюбодеяния, ваше преосвященство. Она раскаивается в нем и отбывает теперь стодневную епитимью, стоя на коленях пред вратами храма, дабы каждый мог видеть и слышать, как молит она о милосердии Нашу Владычицу.
     - Бедное дитя, - сказала епископ. Она была в возрасте, седоволосая, но крепкая, с румяными щеками, выдававшими железное здоровье. - Не должны ли и мы проявить милосердие в сей день Всепрощения?
     Она вышла вперед и возложила руку на Види, напряженно смотревшую на нее. Толпа вокруг заволновалась при виде проявления жалости со стороны великой госпожи-епископа, к тому же происходившей из весьма знатной семьи.
     - Иди, дитя, - мягко сказала епископ. - Ты должна войти в дом Господа и Владычицы, и да простятся тебе грехи.
     Види готова была зарыдать, но под добрым взглядом пожилой женщины подала той потрескавшуюся руку. Антония взяла ее своей белой рукой, подняла девушку и ввела процессию в храм.
     Агиус шел, склонив голову и пряча лицо, и Алан не мог понять, гневен он или пристыжен.

2

     Как солдат, не прошедший тренировки, Алан прислуживал в большом зале, у того стола, за которым сидели самые знатные гости. Дуода вспомнила, что впервые заметила его, когда он точно так же прислуживал у стола своей тети в Осне.
     - У тебя превосходные манеры и великолепная осанка, - сообщила она Алану. - Можешь быть виночерпием.
     Конечно, ему не доверили наполнять кубки графа, госпожи Сабелы и других вельмож. У них для этого были свои слуги. Но на него возложили обязанность стоять позади стола и следить, чтобы кувшины, которые разносили слуги, никогда не пустели. Поскольку была Святая Неделя, полагалось есть и пить немного или совсем поститься, как делал брат Агиус, Алан стоял и с увлечением слушал застольные разговоры.
     - Я пограничный владетель, ваше высочество. Мои владения лежат в обоих королевствах.
     - Но большая часть все-таки в Варре, не правда ли? В том числе этот замок и другие самые старые крепости. Ты из рода моего мужа, принца Беренгара, и таким образом - в дальнем родстве с королями Варрийскими.
     - Корона которых теперь принадлежит Генриху Вендарскому. - Граф Лавастин выражался так осторожно, что Алан не понимал, кого он все-таки поддерживает - короля или Сабелу, если он вообще поддерживал кого-либо.
     - Который не имеет на нее права! Я и моя дочь единственные живущие наследники королевского дома Варре, через мою мать, королеву Беренгарию. Я последний ребенок Арнульфа и Беренгарии, чьи имена поминаю каждый день в своих молитвах.
     - Генрих тоже сын Арнульфа.
     - От женщины, которая стала королевой, только в замужестве с Арнульфом. Я законная королева, граф Лавастин, и, когда усилиями моих преданных вассалов верну себе трон, моя дочь Таллия станет наследницей и выйдет замуж за знатнейшего из дворян, меня поддержавших. Варре воскреснет, и не будет больше поборов, установленных королем Вендарским!
     Алан задержал дыхание, слыша, что госпожа Сабела говорит так глупо и неосторожно. А вот граф Лавастин обладал железной выдержкой - ни один мускул не дрогнул на его лице.
     - Вы высказываете крамольные мысли, ваше высочество. Это не понравится королю Генриху, которого благословили преосвященная госпожа-иерарх города Дарра и собрание епископов в Отуне. Генрих всеми признан наследником Арнульфа. Разве вы семь лет назад не примирились с братом перед лицом епископа Антонии Майнийской?
     - Да, тогда мы помирились. Я была молода, а дочь моя могла и не выжить. И лишь спустя годы я смогла вновь ступить на путь справедливости. Благодаря молитвам и мудрым советам все той же Антонии, а также помощи Родульфа, герцога Варингийского и Конрада Черного, герцога Вейландского. Будем говорить откровенно, граф Лавастин. Мне нужна и твоя поддержка.
     У Сабелы был мягкий и ровный голос, но иногда гнев пробегал по лицу, выдавая ее неискренность.
     - Подобное решение принимается нелегко, - отвечал Лавастин. Он посмотрел на Алана, как будто знал, что тот все время подслушивал, и перевел разговор на летние набеги эйкийцев и пленника, взятого им в бою у реки Венну.
     Взгляд графа удивил Алана, и он застыл на месте, пока один из клириков епископа не подал ему знака. Алан вышел из оцепенения и заторопился, чтобы наполнить изящный стеклянный кувшин, и некоторое время был занят.
     На кухне тем временем шел другой спор.
     - Я слыхивал, что пятьдесят штук из этих поросей пойдут на корм твари, которая прячется в клетке, - говорил один из поварят.
     - Помолчи, - оборвала его повариха. - Не нужна нам твоя болтовня. Шинкуй лучше капусту!
     - Я слышал, как оно сопит и щелкает зубами, а один из прислужников - без руки. Держу пари, ее ему откусили.
     - Это чудовище!
     - Да нет, всего лишь личный леопард принцессы. Так сказал мне один из слуг у фургона.
     - А сам-то он его видел? Зачем тогда они задрапировали клетку? Зачем держат ее за пределами замка, пряча ближе к лесу. Это колдун.
     - Да замолчите вы! - окончательно рассердилась повариха, затем увидела Алана. - Ты, паренек, за вином пришел?
     Он торопился обратно в зал, держа в руках полный кувшин и чувствуя, что загадки плодятся вокруг него, словно кролики. Чудовище в задрапированной телеге! Впрочем, Алан не знал, что такое леопард.
     Он замедлил шаги за креслом, думая остановиться около графа, но не рассчитал и оказался у стула епископа Антонии. Рядом с ней сидела болезненная и тихая девушка, как он понял, Таллия, дочь Сабелы и Беренгара. Алан исподтишка изучал ее. Уже не девочка, она еще не казалась и женщиной. Почти не похожа на отца и мать. На плечах ее лежал льняной платок с вытканными на нем золотыми львами на белом фоне, подчеркивавший ее бледность и скрывавший волосы. Золотое ожерелье вокруг тонкой шеи казалось массивным и тяжелым, больше походило на тюремную цепь. Люди благородных кровей воздерживались от мяса в день Всепрощения. Овощи и рыба лежали нетронутыми на ее тарелке. Она ела только хлеб, хотя дважды прикладывалась к чаше с вином, предложенной заботливой Антонией. Рядом сидел принц Беренгар, он с аппетитом ел и пил.
     Наконец бледная девушка склонилась к епископу и заговорила:
     - Почему господин мой отец не может соблюдать Святую Неделю по-божески?
     Антония ласково коснулась ее руки.
     - Никогда не говори так, дитя мое. Все мы должны принимать ношу, которую Господь и Владычица дают нам.
     - Мой господин отец - дурак, - прошептала Таллия и густо покраснела.
     - Не говори так, дитя мое. Он простоват, но разве не сказано в Святой Книге, что простые духом ближе к Господу?
     - Вы слишком добры, поэтому так говорите, - отвечала Таллия, с сожалением глядя на то, как принц Беренгар громко потребовал вина. Госпожа Сабела делала вид, что не слышит громкого голоса супруга.
     Но слуги заторопились к нему, и Алан заметил, как Сабела сделала знак рукой одному из своих людей. Через минуту двое крепких молодых людей осторожно вывели принца Беренгара, запевшего тем временем непристойную песню, которую Алан раньше слышал в воинских казармах.
     - Долго ли пробыл у вас брат Агиус? - спросила епископ, обратившись к графу Лавастину.
     - Он прибыл сюда год или два назад. Спросите кастеляншу, она помнит лучше.
     - А он хороший человек?
     - Он весьма благочестив. Не запятнал своего имени ничем.
     - Он суров, мой господин, в наложении епитимьи. Суровость - добродетель тех братьев, что посвятили жизнь искоренению собственных грехов, не чужих. Не все души, рожденные на этой земле, наделены силой для духовных подвигов. Я хотела бы обратить ваше внимание, граф, на ребенка, которого я видела стоящим на коленях утром. Сорока дней покаяния для нее достаточно. Она молода, симпатична и несвободнорожденная. Не лучше ли выдать ее за какого-нибудь молодого человека? Тогда она искупит грехи перед Господом и Владычицей, родив множество прелестных молодых сыновей и дочерей. И тем самым удовлетворит свою потребность в земных утехах, что естественно для человеческой природы. Ибо все люди, включая самого блаженного Дайсана, от века подвержены плотским искушениям. А рожденные ею здоровые дети будут работать на ваших полях, граф Лавастин. Если Господь со Владычицей удостоят наши сердца своей благодатью, мы усерднее будем служить им, помогая тем, кто служит нам, и будем процветать в будущем.
     Граф склонил голову в знак согласия.
     - Благодарю за совет, ваше преосвященство. - Алан не мог понять, говорит граф искренне или глумится. - Так как мои люди женятся без позволения, я не всегда знаю, женат тот или иной солдат или нет. Я поговорю с капитаном и кастеляншей, и они решат вопрос быстро и ко всеобщему удовлетворению.
     Сабела, наблюдая за разговором, приподняла брови, будто чего-то ждала. Но чего? Епископ Антония спокойно кивнула, улыбнулась и переключила внимание на Таллию, уговаривая ее съесть что-нибудь.
     - Твоя любовь к Господу и Владычице, дитя мое, пример для нас всех, но тебе надо поддерживать свои силы.
     - Да, ваше преосвященство, - покорно отвечала девушка, взяла в руки кусок хлеба и, повертев в руках, съела, запив глотком вина. У Алана засосало под ложечкой. Он пил только воду и съел немного хлеба, как полагалось во время Святой Недели. Он вздохнул и пошел на кухню за вином.

***

     На рассвете следующего утра Алан проснулся от стука в ворота. Он поднялся по лестнице и увидел перед собой мастера Родлина.
     - Подымайся быстрее! - резко сказал тот. - После утренней службы господин граф приведет сюда ее высочество госпожу Сабелу посмотреть на вождя эйка. Прими все меры предосторожности. Пятеро моих людей тебе помогут, если надо, пришлю еще.
     Но Алан предпочел позаботиться обо всем сам. Он стоял позади прикованных цепями собак, пока граф и его гости входили внутрь ограды. Их сопровождали кастелянша, брат Агиус и капитан, поэтому на псарне стало многолюдно, что раздражало ее обитателей. Собаки лаяли и рычали, взывая к своему хозяину. Граф Лавастин подошел к ним и, гладя страшных животных, стал называть их по именам: Радость, Ужас, Стойкий, Рьяный, Вспышка, Страх, Привет, Тоска и Ярость. Старая Вражда умерла зимой. Радость, наоборот, готовилась принести потомство. Собаки лизали руки Лавастина и стучали своими толстыми хвостами по деревянной балке, к которой крепились их цепи. Принц Беренгар попытался подойти поближе, пообщаться с "милыми собачками" и был бы неминуемо разорван на части, но Алан очень тактично его удержал. Сабела заботилась, чтобы ее мужу было оказано абсолютное уважение. Лавастин коротко кивнул Алану и вернулся к гостям.
     - Сидеть, - тихо сказал Алан собакам, а сам пошел к клетке, чтобы посмотреть, как Сабела, епископ и прочие осматривали пленника. Тот, в свою очередь, изучал их спокойно, не издав ни звука. Тяжело, наверное, когда тебя изучают так, как лошадь, выставленную на продажу. Алан неожиданно для себя посочувствовал пленнику. Разве не должен он был ненавидеть всех эйка за все, содеянное ими, за брата Гиллеса и Монастырь-на-Драконьем-Хвосте?
     - Воистину, пути Господа и Владычицы неисповедимы, - говорила тем временем Антония. - Такого страшного создания мне видеть не приходилось. Хотя и знаю, что все живущие на Земле суть творения Господа. Но... нас сотворили из ветра и света, а это существо порождено камнями, землей и темными металлами.
     - Ты не получал предложений о выкупе? - спросила Сабела графа.
     - Боюсь, и не получу. Пускай побудет заложником, хотя жрет он, как две моих собаки, а проку от него куда меньше, - отвечал Лавастин.
     - Он умеет говорить? Может быть, если хорошо допросить, из него удастся выудить сведения о кораблях и планах его народа.
     - Мы пытались. Он не говорит на нашем языке, и никто здесь не понимает его. Если варвары вообще изъясняются словами, а не звериными криками.
     - Может, удастся его обучить? - спросила без особой уверенности Сабела. - Смотрите, на цепях какие-то следы.
     - Он пробовал перегрызть металл, но не смог, даже своими зубами. Поэтому с тех пор он не пытался бежать, как мы полагаем.
     - Что ж, терпение - это добродетель, - вмешалась Антония. - Так учит нас церковь. Но все же следует надеяться, что их племя может быть приведено в Круг Единства.
     Пленный вождь молчал, не двигаясь, и внимательно смотрел, изучая вошедших, будто хотел навсегда запомнить их лица. Алан сознавал, как много тот понимает на самом деле. А ведь всего пару дней назад он, как и прочие, сказал бы, что пленник не умеет разговаривать.
     - Если вам он не нужен, - прибавила Антония, - я с радостью позабочусь о нем.
     Позаботиться о нем? Алан подумал вдруг, что, кроме него, никто не в состоянии этого сделать. И что будет, если они узнают вдруг о том, что пленник говорит по-человечьи? Они будут пытать его, допрашивая как пленника. Почему же нет? Эйка пытали и убивали невинных крестьян и монахов - всех, кто попадал им под руку. Ради чего сам он должен проявлять милость к существу, которое точно не пощадило бы его?
     Блаженны милосердные, ибо обретут милость.
     - Ваше преосвященство весьма великодушны, - сказал Лавастин, - но в этом нет необходимости. Я держу его в надежде предотвратить дальнейшие набеги на мои земли.
     - Если эйкийцы действительно относятся друг к другу так, что воздержатся из-за него от набегов. А может, они, как дикие собаки, готовы сожрать друг друга. - Госпожа Сабела отошла, и следом за ней потянулись сопровождающие. Собаки не лаяли, только грозно урчали.
     Когда она вышла, брат Агиус склонил черноволосую голову и благочестиво сложил руки.
     - Постепенно сбывается все то, что изрекла Владычица устами Своего пророка: "Бич с севера достигнет всех живущих и опустошит землю".
     Антония одарила его жестким взглядом. Затем протянула руку:
     - Останьтесь на минуту, граф, если не затруднит.
     - Как пожелаете, ваше преосвященство. - Граф остановился, слуги стояли за его спиной.
     - Что, если я все же сумею допросить варвара? Могу ли я за полученные сведения получить эйка? Мне очень интересны создания Господа, непохожие на нас, те, кто пришел из древних времен и помнит куда больше, чем сохранила человеческая память. Назовите это исследованием, если угодно, в стиле древних даррийских философов, если позволено мне следовать приме