еслись мимо, бесшумно скользя и вселяя страх и ужас. Они наталкивались на него и вздрагивали, словно его человеческое тело мешало духам пройти. Они не имели человеческого облика, не были даже похожи на людей, как древние даррийские принцы-эльфы - старшие братья людского племени. Они вообще не имели никакого облика и формы, увеличиваясь, уменьшаясь, сворачиваясь в спирали и распрямляясь. Им были совершенно безразличны Алан, священник и собаки, в безмолвии взиравшие на то, чего постигнуть не могли.
     Тени устремились вниз, беспрепятственно проходя сквозь камни. Они поднимались из ручья, который днем весело журчал и переливался на солнце. Они появлялись всюду.
     "Сильная кровь привлечет духов и поставит их под мою власть".
     Они собрались за алтарным храмом, раздался глухой звук, масляные лампы погасли. Яркое пламя еще светило, но и оно вдруг исчезло, погашенное призраками, вызванными кровью и чарами. Алан не видел ничего, кроме тьмы, и не слышал ничего, кроме голоса Антонии.
     Последний пронзительный крик. Затем молчание. И наконец где-то вдали безмятежный звон колоколов. Собаки, словно подкошенные, рухнули на землю и заскулили от усталости, как беспомощные щенки.
     Алан плакал. Луна вышла из-за облаков и осветила молчаливые, пустынные развалины. Налетевший ветер принес новые облака, и стало темно. Шел дождь. Сначала легкая изморось, затем дождь усилился и перекрыл все звуки. Алан стоял неподвижно, совсем вымок, вглядываясь и вслушиваясь в ревущую водными потоками мглу, но не мог различить ничего.
     Лэклинг был мертв.

4

     Дождь наконец прекратился. Из алтарного храма не доносилось ни звука.
     - Надеюсь, они все мертвы, - сказал Алан с горячностью, поразившей его самого. Он впервые узнал, что такое ненависть.
     Агиус с трудом поднялся с колен.
     - Пошли отсюда, брат мой. Мы ничего не можем сделать, но должны запомнить то, что видели, молиться, чтобы это впредь не повторилось, и всячески препятствовать подобному.
     - Но надо спуститься, забрать Лэклинга...
     - Если епископ еще там и если она догадается, что мы все видели... Угадай, остановится ли она перед новым убийством? Мученичество - достойный удел, но не тогда, когда оно совершится безвестно. - Агиус направился в лес.
     - Что это были за тени? - прошептал Алан.
     Агиус остановился и повернулся к нему:
     - Не знаю.
     - Она и в самом деле хотела все это совершить?
     - Что совершить? Чародейство? В церкви все знают, что епископ Антония имеет весьма специфические взгляды на магию, отличающиеся от взглядов даррийского иерарха. И то, что она решилась наконец попрактиковаться в этом искусстве, никого не удивит.
     - Так она действительно хотела сегодня... - Алан все еще не мог выразить словами то, что произошло в эту ночь.
     - Святые Дни - время, когда великие силы высвобождаются из недр земли. А что есть магия как не знание тех сил, что сокрыты в земле и небесах? Знание этой мощи и умение ею управлять...
     В полной тишине с ветвей деревьев капала вода.
     - Идем же, Алан, - настаивал священник. - Надо возвращаться.
     Послушный, Алан поплелся за ним. Собаки шли рядом, словно сонные.
     - Это правда, - продолжал Агиус все тем же до нелепости спокойным голосом, - я не думал сначала, что они захотят принести в жертву эйкийского варвара. И твое неожиданное милосердие...
     - Сделало преступление еще более страшным! - закричал юноша во весь голос. Тоска заскулил.
     - Молчи! Сейчас ты можешь пожалеть о своем поступке. Пути Владычицы неисповедимы, ведь отдала же она своего единственного Сына во искупление наших грехов. Считай это знаком дивной милости Нашей Праматери, что дала невинному жизнь вечную и куда более счастливую, чем здесь. Как и многим другим мученикам, что обитают сейчас в Покоях Света.
     - Знаком милости?
     Они шли сейчас по узкой тропе, Агиус зажег лампу.
     - От Божества, принесшего Своего Сына в жертву в тот день, который мы по ошибке зовем праздником Преображения, в то время как это есть день Искупления, нашего избавления от грехов через жертву Нашего Господина Дайсана. И как святая Текла видела страсти Дайсана, так и мы должны были лицезреть то, что было сейчас.
     - Но блаженный Дайсан сам голодал и молился семь дней! Он не был мучеником!
     - Так уже много лет лжет нам церковь. А правда была объявлена ересью три столетия назад, на Великом Аддайском Соборе. Но истина не погаснет. С живого блаженного Дайсана содрали кожу по приказу императрицы Фессании, как полагалось тогда поступать с теми, кого обвиняли в тяжком преступлении. Когда вырвали его святое сердце, кровь, упавшая на землю, расцвела дивной розой. Он принял страдания и смерть, живет в Покоях Света и страданием очистил наши грехи. И только через жалость Сына Господа и Владычицы, коим является блаженный Дайсан, через Его страдания и искупление можем мы, грешники, достичь небес.
     Ересь, самая настоящая, настолько она противоречила всему, что Алан знал и слышал до сих пор. На мгновение он забыл обо всем - об алтаре и о судьбе бедняги Лэклинга... Агиус был худшим из еретиков.
     - Блаженный Дайсан, как и мы, был человеком. Покои Света доступны всем, кто очистит себя от пятен тьмы.
     - А вот это и есть ересь, - мягко сказал Агиус. - Смотри, не споткнись об эту ветку.
     Алан молча плакал.
     - Вначале было четыре чистых элемента: свет, ветер, огонь и вода. Затем возникли Покои Света, а под ними логовище их врага, ночной тьмы. Так случилось, что первозданные элементы перешагнули пределы, отведенные им. Тьма не замедлила этим воспользоваться и смешалась с ними.
     Мягкость и в то же время торжественность речи Агиуса подействовали на Алана, как звуки заупокойной службы, умиротворяя и приглушая боль. Он с трудом выбирал путь по слабозаметной тропе, следуя за светом лампы. Страшные псы шли за ним, покорные как овечки.
     - Из этого хаоса наше Божество, Праматерь Жизни, своим Святым Словом вызвала к жизни наш мир. Но в нем до сих пор сохраняется примесь тьмы. Отсюда то зло, что окружает нас. Только блаженный Дайсан, единственный из всех живущих, был лишен ее пятен. И только он мог нас спасти.
     Алан задохнулся от нового приступа рыданий:
     - Это я убил его...
     - Нет, мальчик мой. Нет. Хоть и страшно все то, что мы видели сейчас... Да простит нас Владычица. - Агиус благословил юношу, описав над ним Круг Единства. - Поторопимся и ляжем спать, пока никто не узнал, что мы были здесь.
     Собаки скулили в ответ на его властный голос. Ярость осторожно прикусила зубами край одежды Алана и потянула его вниз по тропе, в сторону леса. Содрогаясь от плача, он пошел.
     Одновременно он видел и нечто другое.

***

     Когтистая, покрытая чешуей рука, погруженная в стремительное течение ручья. Холодная вода сводит челюсти, но он все равно пьет.
     Затем в раздумье он касается деревянного Круга Единства, что висит теперь у него на груди. Круг холоден и неподвижен. Если внутри него и есть какой-нибудь бог, то этот бог не умеет разговаривать, по крайней мере, на понятном ему языке.
     Он поднимает руку, принюхивается. Вслушивается, нет ли погони. Там! На него смотрит выбежавшая к ручью лиса и быстро убегает прочь. Наверху! Сова пролетает над головой и пропадает в ночи.
     Чувствуется приближение утра. Он ищет, куда бы укрыться, чтобы дождаться ночи, когда можно будет снова бежать. Бежать надо все время на север, к морю.

VI. ГОРОД ПАМЯТИ

1

     С северной стороны на деревьях и в лощинах Хартс-Реста лежал толстым слоем последний снег, но ко времени Святой Недели весна все же взяла свое. Неделя должна была начаться в Мансдэй, лунный день, а кончалась в Хефенсдэй, день, когда ангельские крылья вознесли блаженного Дайсана к небесам. Полная луна появилась накануне дня Пленения, к этому времени и были приурочены памятные дни Святой Недели. Но в этот год полнолуние совпало с началом Недели, как это было в давний год Преображения. В общем, этот год обещал быть благоприятным. Так, по крайней мере, можно было заключить из благовестий Маттиаса, Марка, Йоханны и Луции.
     Когда Лиат сопровождала Хью, объезжавшего дальние поселки, - он на своем гнедом мерине, она на пегой кобыле, - она видела зеленую листву на деревьях и нежную траву, пробивавшуюся сквозь дерн. Крестьяне вышли в поле. Солнце приятно пригревало. Когда Хью входил в дома, куда его приглашали справить полагавшиеся требы те, кто не мог добраться до храма, она, как конюх, оставалась с лошадьми. Немногие часы на воздухе в одиночестве были утешением для нее, хоть Хью и сам старался оградить ее от общения с людьми.
     Впрочем, весна принесла с собой что-то новое. Дорит раньше относилась к Лиат с ледяным безразличием, теперь же иногда пыталась обменяться с ней любезностями. Ларс при этом странно присвистывал.
     Но Хью был тревожен. Пока что ни один странствующий торговец не приходил в их края по дороге, ведущей из Саонийского герцогства, центральной провинции королевства Вендар. Только с приходом первого торговца можно было быть уверенным, что дорога к Иельским холмам стала доступна для путников и что переправу через Хеммеллефт можно преодолеть.
     Утром дня святой Перпетуи, двенадцатого дня месяца яну, который в этом году выдался двумя днями позже праздника Преображения, он поднялся с постели раньше обычного. В последнее время он снова стал часто выезжать в одиночку, чтобы обойти большее количество домов. А заодно и проехать дальше к югу, узнать, не очистилась ли дорога.
     - Лиат, я уезжаю. Перебери наши вещи, особенно те, что возьмем с собой в Фирсбарг. Составь список к моему возвращению.
     - Куда ты едешь сегодня? - спросила она не потому, что ее это интересовало, но желая узнать, сколько ей будет отведено блаженного одиночества: небольшая утренняя передышка или целый долгий день.
     Но он знал ее слишком хорошо. Знал все жалкие уловки, с помощью которых она пыталась от него освободиться, и играл, как кот с мышью.
     - Вернусь, когда вернусь, - сказал он, улыбаясь. - Надо окормлять паству.
     Своей рукой он провел от ее правого плеча к левому вдоль рабского ошейника, невидимого, но не менее тяжелого, чем железный, закреплявшего его право собственности и ее покорность. Наконец он ушел.
     Лиат решилась не подчиняться его приказу и не заниматься переписью. Он мог избить ее, а мог просто удивиться жалкому и пассивному сопротивлению, никогда нельзя было знать заранее, как он поступит. Вопреки обыкновению, она осталась в келье и, взяв стило и вощеную табличку, стала выводить джиннские буквы - справа налево и наоборот. Затем медленно стала чертить аретузийские знаки и складывать в несложные слова, которым обучил ее Хью. Постепенно, освобожденный от удушающего присутствия священника, ум ее пробудился. Мысли вернулись к тому, чему учил ее отец: учению о тайнах небес, о счете дней, искусству математики. В первый день яну, по прошествии дня Марианы, - время весеннего равноденствия - они вступили в новый год. Прошло семь сотен и еще двадцать восемь лет со дня Произнесения Святого Слова блаженным Дайсаном. Ей самой исполнялось семнадцать.
     - Папочка, - прошептала она. И вытерла слезы на щеке, вспомнив, что его нет. Но все, чему он ее учил, оставалось с ней, а значит, и сам он жил в ее памяти.
     "По лестнице, что маги поднимаются". Она вдруг остолбенела от испуга. Что следовало дальше? Она забыла! Когда Хью находился рядом, видел каждое ее движение, она не могла тренировать память. "О чем ты думаешь, когда сидишь так тихо?" - обычно спрашивал он ее. Лучше было не возбуждать его любопытства. Она ненавидела, когда он изобретал новые способы заглянуть в ее душу. Пытался взломать замок, на который она заперла от него дверь, ведущую в ее сердце. У нее была книга. У него - нет. И это единственное, на чем держались остатки ее свободы.
     Скоро Хью вернется. Но сейчас его еще нет.
     Сидя на кровати, она откинулась на спину и закрыла глаза. Нашла город, скрытый в памяти. Улица, мощенная белым камнем, вела от берега к первым воротам. Она пошла по ней. Первые, Розовые, ворота возвышались над ней, открывая путь на первый этап. Она выстроила в уме все ворота в правильном порядке: Розы, Меча, Чаши, Кольца, Трона, Скипетра, Короны.
     "Волшебство, как всякая другая ветвь познания, должно быть изучено, использовано и подчинено твоей воле. Молодой подмастерье в кузне не начинает сразу с ковки роскошного королевского меча. Будущая ткачиха не получает сразу заказ на лучшее сукно для королевской мантии. Так и ритор произносит первую речь перед зеркалом, а не на людной площади, а молодой солдат впервые обнажает меч против соломенного чучела, а не злейшего врага своего сюзерена. И блаженный Дайсан нес Святое Слово более двадцати лет, прежде чем овладел искусством настолько, что смог посредством молитвы вознестись в Покои Света. Запомни это, Лиат. Ты не способна сейчас к магии, но думай об этом и пытайся вставать иногда на место мага-подмастерья. Возможно, со временем придет к тебе и Знание, которое есть величайшая из сил".
     Там, в ее городе, на вершине одной из надвратных башен, виднелось скопление драгоценных камней - словно звезды, они ярко лучились. Созвездие было в форме розы. А дальше, на следующих башнях, шли другие созвездия: Меча, Чаши, Кольца и прочие. Созвездия эти всегда сияли в небесах вместе с двенадцатью другими, что образовывали Дома Ночи, мирового дракона, связывавшего небеса. И множество других созвездий, что в ученых книгах обычно обозначались эмблемами на тверди сферы неподвижных звезд, расположенных на ней безграничной мудростью Господа и Владычицы.
     Не раскрывая глаз, она нарисовала в своем уме символ розы, но образ и воздушная субстанция все время ускользали от нее, словно следы на песке, смываемые морской волной. Она не могла удержать их в уме, но могла использовать стол как подобие чертежной доски. Она легко положила ладонь на гладкий, отполированный деревянный стол, осторожно описывая очертания цветка. Даже это легкое задание заставило ее вспотеть от напряжения. Лицо покрылось испариной, и она почувствовала тепло по всему телу.
     Она остановилась, не окончив невидимого рисунка, с рукой, поднятой над столом. Какой-то шум не давал сосредоточиться.
     - Лиат! Пожар тут, что ли?
     Лиат подскочила так быстро, что ударилась ладонями о стол. Выругавшись про себя, она стала осматриваться в полутьме.
     - Ханна, ты меня напугала.
     Ханна принюхалась по-собачьи.
     - Твоя жаровня, должно быть, перегрелась. Пахнет горелым деревом. Лучше бы... - Странный запах постепенно рассеивался. Ханна сочувственно вздохнула. - Наконец-то у тебя румянец на щеках. Не могу видеть тебя бледной.
     Подруга подошла ближе и взяла Лиат за руки.
     - Хью знает, что ты здесь? - спросила Лиат, выглядывая за дверь. Никого. Она слышала, как Ларс колет дрова.
     - Нет, конечно. Я видела, как он уезжал...
     - Он узнает, что ты здесь, и вернется.
     - Лиат, успокойся, - Ханна сжала ее руки, - откуда ему знать? Он убрался из деревни, не видел даже, что я ушла из харчевни.
     - Не важно. Он узнает. - Лиат была поражена взрывом своих эмоций. - Ты - все, что у меня осталось, Ханна, - сказала она приглушенным голосом и с силой заключила подругу в объятия. - Меня только то и утешает, что тебе я могу доверять.
     - Конечно, ты можешь мне доверять. - Ханна чуть поколебалась и высвободилась из ее рук. - Послушай. Я говорила с Иваром, ему нужны слуги для поездки в монастырь, и он берет с собой меня.
     Лиат была так ошарашена, что остальную речь подруги слушала как сквозь пелену.
     - Прости, Лиат. Но иначе мне не избежать брака с Йоханом.
     Ноги Лиат подкосились, и она опустилась на стул.
     - Прости. - Ханна обняла ее колени. - Я не хотела тебя оставлять.
     "А я не хочу, чтобы ты оставляла меня". Впрочем, Лиат знала, что не может так сказать.
     - Нет, - проговорила она так тихо, что слова были едва слышны. - Тебе надо уходить. Ты не можешь выйти за Йохана. С Иваром будет лучше. Кведлинхейм хороший город. В монастыре всем заправляет мать Схоластика. Она третий ребенок Арнульфа Младшего и королевы Матильды, она образованная женщина, поэтому ее и прозвали Схоластикой, настоящее ее имя Рикардия.
     Все, что она говорила, было оттуда, из города памяти. Все, что когда-либо рассказывал отец, разложено по полочкам, нишам, под порталами и арками. Но что толку было в знаниях, если она оставалась теперь одна? Хотелось плакать, кричать, биться головой об пол, но нельзя было, поэтому она продолжила рассказ:
     - Королева Матильда удалилась в Кведлинхейм после того, как король Арнульф Младший умер и его сын Генрих стал королем. Весь Кведлинхейм под ее властью, опекой и покровительством, а поэтому, говорят, он стал очень приятным местом. Говорят, каждый год на Святую Неделю туда старается приезжать сам король, чтобы оказать честь своей матушке. Ты умная и сумеешь поступить на какое-нибудь приличное место. Может, и при дворе. У короля две дочери, Сапиентия и Феофана. Они уже взрослые и вскоре будут иметь собственную свиту и фрейлин.
     Ханна спрятала голову в коленях Лиат. Скоро то немногое, что связывало девушку с окружающим миром, исчезнет.
     - Мне очень жаль, Лиат. Я бы никогда не оставила тебя, но летом из Фриласа к нам приезжает Инга с семьей, и для меня дома просто не останется места. Либо брак, либо служба...
     - Знаю. Конечно, знаю. - Надежда оставляла Лиат с каждой минутой. Она закрыла глаза, как будто надеялась, что, открыв их, увидит что-то другое, менее страшное, чем то, что происходило с ней.
     - Лиат, пообещай, что не будешь терять надежды. Я не предам и сделаю все, чтобы освободить тебя.
     - Хью меня никогда не отпустит.
     - Как ты можешь быть уверена?
     Лиат подняла руку и, не открывая глаз, глубоко вздохнула:
     - Потому что он знает, что у отца были тайны, и думает, что они известны мне, поскольку у меня книга. Он никогда меня не выпустит. И потом, все это уже не важно, Ханна. Хью скоро станет аббатом в Фирсбарге, и мы с ним уедем на юг. - Она открыла глаза и быстро зашептала, наклонившись почти вплотную к уху подруги: - Ты должна забрать книгу, забрать подальше отсюда, потому что иначе он рано или поздно до нее доберется. Пожалуйста, Ханна. Если когда-нибудь я буду свободной, я найду тебя.
     - Лиат...
     Она знала, что не будет свободной никогда. Она выпустила руки Ханны из своих и встала. Ханна тоже вскочила и обернулась как раз в тот момент, когда Хью открывал дверь.
     - Убирайся вон, - холодно проговорил он, держа дверь открытой, пока девушка выходила, и резко захлопнув прямо за ее спиной. - Не люблю, когда у тебя посетители.
     Он подошел к Лиат, приподнял левой рукой и с силой сжал пальцами ее подбородок. Посмотрел на нее сверху вниз. Густо-синий цвет кафтана подчеркивал пронзительную голубизну его глаз.
     - К тебе не будет никто приходить.
     Она вырвалась из его руки.
     - Я буду видеть кого захочу.
     Он ударил ее. Она ответила ударом на удар. Хью побелел от бешенства. Он толкнул ее в сторону и придавил к столу. Никогда не видела она брата Хью в таком гневе, его дыхание прерывалось, когда он на нее смотрел.
     - Ты не будешь... - Он проглотил конец фразы, глянув через ее плечо, и у него перехватило дыхание. Он отбросил девушку от стола, пораженный тем, что видел на поверхности. Она непонимающе наблюдала, как он простер ладонь, описал круг, сужая его, образовал спираль, и на деревянной доске выступило выжженное изображение розы. Его лицо выражало восхищение и алчность. - Что ты сделала?
     - Ничего.
     Он за руку подтащил ее к столу, заставил протянуть над ним ладонь. Рисунок был почти невидим, но жег как огонь.
     - Роза Исцеления, - сказал он. - Ты выжгла ее силуэт на столе. Каким образом?
     Она попыталась вырваться.
     - Я не знаю. Не знаю! Я не хотела...
     Он вцепился в ее плечи и стал изо всех сил трясти.
     - Ты - и не знаешь? - Вид его был куда более разъяренный, чем тогда, когда он избивал ее. - Ты скажешь мне!
     - Я не знаю