рнувшиеся под руку шмотки, закинул рюкзак за спину и пошел к выходу.
     В гостиной я подобрал пистолет, сунул его за пояс. Нет, так не пойдет. Моя ветровка слишком тонкая, рукоятка пистолета просвечивает сквозь дорогую японскую синтетику. И в карман куртки пистолет не положишь. Все, что в карманах, просвечивается, как на рентгене. Не куртка, а мечта таможенника. Самолюбивый шантажист сразу же увидел, что в карманах я не прячу пачки долларов, поэтому не стал меня обыскивать. Еще один мой просчет, на этот раз в выборе одежды. Полез бы шарить по моим карманам, я бы его сразу... Эх, мечты, мечты...
     Я сунул пистолет в рюкзак и вышел из номера. Запер дверь, автоматически хотел поправить очки на носу. Но очков не было. Они сломались пополам во время моих акробатических упражнений на гостиничном паркете. Плохо. Теперь буду ходить, светить фингалом под глазом.
     В первую очередь я должен навестить Толика. Интересно, почему он не вышел на балкон пошуметь, как ему было ведено? В том, что Толю посетили гости из одной компании с моим визитером, я не сомневался.
     Дверь в номер двадцать шесть оказалась закрытой. Я постучал. Все тихо. Чертыхнувшись, вынул из кармана джинсов ключи от питерской квартиры с брелоком. С виду - невинный брелок в виде пластмассового параллелепипеда, но, если надавить пальцем на нужное место брелочка, из него выскакивает отмычка, как лезвие из ножа-выкидухи.
     Открываю отмычкой замок двадцать шестого номера, вхожу, прикрываю за собой дверь. Прислушался. Все тихо. Чересчур тихо.
     - Толик! Откликнись, это я!
     Тишина. Прохожу в комнаты. Толик лежит в гостиной. Руки безвольно раскинуты в стороны. На щеке огромный кровоподтек, остекленевшие глаза смотрят в потолок, что ненормально, поскольку лежит Толик на животе.
     Ему сломали шею. Кровоподтек - след от удара ногой. Сильный удар, мастерский, отличный след для уголовного розыска, прямое указание на мастера единоборств. Кто еще, кроме меня, из постояльцев гостиницы имеет отношение к единоборствам? Никто. Я один посланец клуба "Дао". И я могу хоть до завтра рассказывать в милиции про то, что приехал выкупать похищенного мальчика. Все равно в ответ услышу: "А зачем мужика из двадцать шестого замочил?" Если бы убийцы еще узнали и о моем конфликте с Колобком, они бы хлопали в ладоши от счастья. Мужик с фингалом под глазом вышел из номера, где только что совершил убийство, ясно, что после драки с потерпевшим (откуда иначе у него синяк на роже?), и сразу же напоролся на свидетеля. Не повезло гражданину Творогову, зато следствию подфартило.
     Да, господа, я в дерьме по самые гланды. Я, конечно, не мог догадаться, что означает условный посвист - один длинный, два коротких, но обязан был предположить разные ситуации. Вместо этого я успокоился на версии, что Толик назвал шифр ячейки камеры хранения и все. Почему после сигнала шантажистов не последовало звуковых сигналов в виде шума на балконе от моего секретаря, я, идиот, не подумал. Теперь понятна злорадная улыбка моего гостя по поводу идеи с вызовом милиционеров. Ну и что с того, что я его обезоружил и пальчик заломал? То, что он вломился ко мне в номер, - еще нужно доказать. Это только в детективах, и то только в западных, прозорливые следователи ломают голову над очевидными с первого взгляда преступлениями. Курят свои трубки, играют на скрипках и глубокомысленно бурчат: "Что-то здесь не так". Карающий меч нашего, отечественного правосудия должен работать как хорошо отлаженный механизм. У нас нет места трубкам и скрипкам, у нас вместо них план раскрытия преступлений.
     Здорово меня подставили. Просто и красиво превратили охотника в дичь. Один звонок в милицию, и в лесу, возле заброшенного пионерлагеря "Звездный", ментов будет больше, чем деревьев. Между прочим, тот же почерк, что и в случае с Малышевым.
     Все эти невеселые мысли пронеслись по мозговым извилинам с быстротой скорого поезда ЭР-200. Сутки тому назад я все еще сидел в кресле экспресса Санкт-Петербург - Москва и думал о вечном. Сейчас же у меня воз и маленькая тележка насущных, прозаических проблем...
     Перешагиваю через труп Толика, иду в ванную. Решетка вентиляции на месте, значит, и деньги до сих пор в вентиляционной трубе.
     Забираюсь с ногами на унитаз, грубо выламываю решетку, тяну за нитку... есть! Вот они - денежки. Слабая надежда ценой в шесть тысяч американских долларов, что через три... нет, уже через два часа двадцать восемь минут в лесу подле "Звездного" меня будут ждать шантажисты, а не милиционеры. Помножим шесть тысяч на слово из трех букв, что украшает череп самолюбивого похитителя детей, и получим почти стопроцентную гарантию невовлечения в конфликт представителей государства. Это хорошо... Как там, в старом анекдоте? "Больной перед смертью потея?" - "Да, потел". - "Это хорошо!" Прямо про меня анекдот. Чувствую, попотеть сегодня еще представится случай.
     Сую сверток с деньгами в рюкзак и покидаю люкс с трупом на полу, задержавшись еще лишь на минуту для того, чтобы отыскать и забрать с собой паспорт покойного Толика. Цепляю на морду самую обольстительную улыбку из своего арсенала и иду вниз, в холл.
     Девушка-администратор все еще на своем месте, еще не сменилась, хоть в этом повезло.
     - Здравствуйте еще раз, милая девушка!
     - А, это вы... Ой, чтой-то у вас под глазом?
     - Искал черный ход, поскользнулся, упал. Очнулся - гипс.
     Девица захихикала. - Зачем вам черный ход?
     - Хотел купить вам букет цветов и гордо войти с ним через парадные двери.
     - Шутите?
     - Нет, правда! Есть здесь черный ход?
     - Если хотите, я вас туда провожу. - Она томно прикрыла глаза. - Там прохладно и темно. Пошли прямо сейчас?
     Нет, подруга, тискать тебя под лестницей я не собираюсь. А черный ход, наверное, действительно есть. Ведь как-то проникли шантажисты в гостиницу. Или они прошли внаглую мимо тебя, красавица моя? Может, это известные в городе люди? Кристально честные люди, про которых подумать плохо и то грешно?
     "Эх, жалко, нету у меня времени все выяснить" - так я подумал, вслух же сказал следующее:
     - Принцесса, мы, безусловно, в свое время совершим совместный вояж в подвал сего замка. Сей же час вашего верного рыцаря взволновал вопрос: что за фон-барон поселился в келье номер двадцать шесть? Вообразите, принцесса, я к нему, как к земляку, знакомиться пришел, а он меня кулачищем в глаз. Конфуз! Желаю знать имя и фамилию своего обидчика, дабы вызвать его на дуэль.
     - Ой! Правда? - Девушка изобразила на личике крайнее сочувствие. - Жилец из двадцать шестого вас ударил?
     - Представьте себе! Я пришел, постучался, говорю, мол, я тоже, как и вы, из Питера, а он мне по фейсу. По-моему, он пьяный.
     - Сейчас, - девушка раскрыла регистрационный журнал. - Вот, нашла. Анатолий Геннадьевич Тищенко...
     - Дайте-ка я сам посмотрю!
     Я взял из ее рук журнал, сделал вид, что читаю листок с фамилией и паспортными данными Толика. Мои координаты были записаны чуть ниже. Этот листочек мне непременно нужно изъять. Если не получится, то лучше самому явиться в ментуру с повинной.
     Неловко роняю регистрационный журнал на пол.
     - Вот черт! Извините, мадемуазель, я такой неловкий...
     Нагибаюсь, предоставляю девушке возможность любоваться моей стройной спиной и быстро комкаю в кулаке интересующий меня листок. Шуршание бумаги глушу утробным кашлем профессионального курильщика.
     Разогнулся. В левой руке журнал в закрытом виде. В правом кулаке спряталась вырванная страничка.
     Мы так давно знакомы, а я не знаю, как вас зовут, принцесса.
     Смотрю ей прямо в глаза, не мигая. Она отвела взгляд, жеманно отобрала у меня журнал, небрежно бросила его на столик администратора, подалась вперед всем своим тугим стройным девичьим телом.
     Нас разделяла стойка. Деревянный барьер между женщиной, которая хочет; и мужчиной, который может.
     - Меня зовут Надежда.
     Имя прозвучало будто выстрел, и мне стоило немалого труда сохранить на лице невозмутимое выражение.
     "Еще один знак судьбы", - сразу же возникла провокационная мыслишка.
     - Я запомню ваше имя, девушка. На всю жизнь. Обещаю.
     У нее на столе зазвонил телефон.
     - Подождите минутку... - Девушка нахмурилась, сняла трубку.
     - Да, слушаю. Але. Нет, это не мэрия... Чего? Нет, говорю...
     - После закончим, - подмигнул я девушке. - Чао-какао!
     Я поспешил сделать девушке ручкой и покинуть наконец негостеприимную гостиницу со сговорчивой администраторшей при входе.
     Бегом пересекаю улицу, скрываюсь за углом ближайшей пятиэтажки. Успеть бы уйти подальше, пока девица не обнаружила вырванную страницу. Не хочу думать о том, что она потом сделает (поднимется в номер к Толику? Навестит мой номер?). Бесполезно гадать. И так ясно, что к вечеру я буду объявлен в розыск. Как может звучать ориентировка? Примерно так: "Длинноволосый блондин средних лет. Предположительно, Творогов Виктор Борисович, то ли еще как. Постоянно прописан в городе на Неве. Точный адрес неизвестен. Носит усы. Имеет нос с горбинкой и ровные белые зубы. Одет так-то и так-то. Особые приметы: фингал под глазом. Разыскивается по подозрению в убийстве и за странное поведение со стрельбой по репродукциям в арендованном подозреваемым люксе".
     Недалеко отсюда должен быть самый крупный в городе универмаг, если он еще жив. Шагом спортсмена-скорохода иду к универмагу. Ищу дорогу на волне своих армейских воспоминаний.
     Кажется, вот здесь нужно свернуть налево. Правильно! Вот он - универмаг. Совсем не изменился. Старый приятель, источник дешевых сухарей "мечта солдата" и чистых конвертов. Прежде чем войти в коржанский торговый центр, рву на мелкие кусочки листок из регистрационного гостиничного журнала. Клочки бумаги аккуратно выбрасываю в урну и устремляюсь за покупками.
     Выбор в универмаге богат и разнообразен, да вот я, к сожалению, нынче беден. В кармане джинсов осталась сущая мелочь (шесть тысяч долларов, завернутых в газету, не в счет). Я беден, но неприхотлив. Покупаю новые солнцезащитные очки, пачку разовых бритвенных станков, ножницы (все в одном отделе) и спешно покидаю торговые площади.
     На выходе из универмага меня угораздило столкнуться с милицейским патрулем. Повезло: милиционеры равнодушно прошли мимо, на меня не взглянули, меня не запомнили. Следовательно, продавщицу, отпустившую парикмахерский набор, через пару часов не станут допрашивать и я спокойно могу менять надоевшую уже внешность Вити Творогова.
     Для изменения внешности необходимо уединиться. В маленьком городе это сделать сложно. Хвала Будде, рядовой Ступин много лет назад вдоволь набегался по улицам Коржанска от военных патрулей. Я помню, что лучше всего прятаться на товарной железнодорожной станции.
     Направив стопы в ту сторону, откуда доносятся перестук вагонных колес и гудки электровозов, я попутно решил проверить, нет ли за мной слежки. Возле гостиницы я никого не заметил, ноя спешил и вполне мог проморгать "хвост".
     Я решил немного попетлять по городу, благо время есть в запасе. Дело в том, что я примерно представлял, где находится пионерлагерь "Звездный". Наша часть располагалась много дальше, но в той же стороне. Нужно будет еще, конечно, уточнить у местных, вдруг я что-то путаю, однако вряд ли память меня подводит. От товарной станции до "Звездного" можно добраться за полчаса.
     Бездумно шататься по городу мне не хотелось. Я решил еще раз пройти мимо дома, в котором вырос мой сын. Тем более я сегодня там уже был, а когда проверяешь наличие слежки, лучше это делать на знакомом маршруте. Надеюсь, моя утренняя собеседница - разговорчивая бабушка уже заняла место подле телеэкрана. Близится время мексиканских слезоточивых сериалов.

***

     Как только каменный Манхетен остался позади и взгляду открылась панорама на одноэтажный садово-огороднический Коржанск, я сразу же заметил черные клубы дыма.
     Пожар. Горит дом в частном секторе. И, тысяча чертей, я знаю, чей это дом?
     Смена на "Блюхере" начинается рано. В семь утра. В режиме завода живет и работает весь город. Надежда вернулась домой после рабочего дня и аккуратно зажгла плиту. В привозном газовом баллоне оказалась прореха. Как следствие - взрыв и пожар. Может быть, инсценировка пожара совершенно иная, я не знаю. Я уверен в одном - это не несчастный случай, это убийство! Мать не заявит о пропаже сына, не расскажет подробности, не поделится сомнениями и подозрениями. Мальчика вяло поищут и объявят "пропавшим без вести". Даже если всплывет письмо, выклеенное из газетных букв, то письмо, которое показывал мне Коробов, дело о пропавшем мальчике не перерастет в дело об убийстве его матери.
     Те, с кем я столкнулся, работают чисто, ни свидетелей, ни улик не оставляют. Кто же они, черт побери? Есть у меня одна догадка, но она настолько безумна, что невольно бросает в дрожь.
     На улице, возле Надиного дома, толпился народ. Суетились пожарные. Знакомая мне бабка голосила во весь голос, поминала несчастную сгоревшую Надю и Семку-сироту.
     Я шел параллельной улицей, все видел сквозь частокол забора, все слышал. Позже бабка вспомнит, как утром заходил странный приезжий в темных очках, расскажет об этом всем соседям и опишет мой портрет в милиции.
     Полчаса назад я думал, что мое положение - хуже некуда. Я ошибался. Смерть Нади вывела из строя последние целые предохранители в схеме терминатора. Я знаю, что не могу сейчас позволить себе угрызения совести и прочие человеческие чувства, но ничего не могу с собой поделать. Мне хочется плакать, и одновременно бешеная, яростная злоба туманит сознание.
     Инстинктивно, шестым чувством, ощущаю чей-то внимательный взгляд. Логично действуют, сволочи. Расставили вокруг места пожара наблюдателей, вот один меня и засек.
     Иду как ни в чем не бывало, а внутри все дрожит. Давно мне не было так худо. Кажется, начинаю терять над собой контроль.
     Ага! Прекрасно - сзади пристроился "хвост". Боюсь оглядываться, могу спугнуть ненароком.
     Крики пожарных, гомон любопытных, плач и ругань, все остается позади. Кругом никого. Горящий дом, словно магнит, собрал вокруг себя весь окрестный народ. По пустынной улице идем лишь мы двое - я и тот, кто за мной шпионит.
     Как он меня узнал? Очень просто: мою внешность описал человек с похабным кровоточащим словом на лбу. Учитывая, что с момента нашего прощания в гостиничном номере прошло до смешного мало времени, должен признать, система связи у НИХ отлажена на зависть четко.
     Утренний трюк со следившим за мной мальчиком второй раз не пройдет. Не получится просто свернуть за угол и дождаться соглядатая. Если меня узнали, значит, знают и то, что я опасен. Единственное, в чем я уверен, - ОНИ даже не подозревают, НАСКОЛЬКО Я ОПАСЕН.
     Когда-то меня прозвали Бультерьером, а бультерьеры, как известно, не кусают, бультерьеры откусывают. И горе тому, кто попадется на пути разъяренного бультерьера.
     Осторожно оглядываюсь по сторонам. Задействую, помимо зрения, все доступные мне органы чувств, их у меня немного больше, чем у обычного человека. Ничего не изменилось, как и минуту назад, лишь мы двое, я - дичь и он - охотник, месим ногами придорожную пыль.
     Делаю несколько глубоких вдохов, насыщаю легкие кислородом, напрягаю мускулы, сжимаю их, спрессовываю, будто резиновые жгуты, концентрируюсь на точке дань-тянь...
     Все. Я готов. Пора!
     Резко поворачиваюсь лицом к преследователю, нас с ним разделяет расстояние не менее сорока метров. Взрываюсь, расслабляю мышцы, всем телом устремляюсь вперед, навстречу идущему за мной человеку...
     Дедушка учил меня бегу долго и тщательно. Подростком я ежедневно преодолевал обязательную многокилометровую марафонскую дистанцию. Бегал и налегке, и с грузом, и по открытой, и по пересеченной местности.
     Искусству тайхэн-дзютцу - перемещению в пространстве - дед уделял особое внимание, считал, что без совершенного овладения техникой ходьбы, бега, прыжков и лазания невозможно стать настоящим воином. Дед, как всегда, был прав. Приобретенные навыки впоследствии не раз, не два и не три спасали мне жизнь.
     Марафон я освоил довольно быстро. Сейчас уже и не помню первые годы тренировок, что неудивительно: я был тогда слишком мал, и в памяти остались больше переживания и ассоциации, чем конкретные события.
     А вот спринтерские дистанции мне всегда давались с трудом. Лишь к пятнадцати годам я научился пробегать стометровку с дедовской фетровой шляпой на груди, удерживаемой лишь потоком встречного воздуха.
     Проклятая широкополая шляпа много лет подряд никак не хотела до конца дистанции покорно лежать на детском худощавом теле, все время падала под ноги, иногда за несколько шагов до финиша. Как мне хотелось придержать шляпу рукой! И как за это сердился на меня дед! Обзывал меня никчемным, никудышным учеником, наказывал, увеличивал нагрузки, и все равно шляпа падала в пыль, и следом за ней падал в изнеможении я.
     Зато как я был горд, когда в день своего пятнадцатилетия пробежал сто метров (и даже чуть больше) так, что встречный поток воздуха весь этот, казавшийся мне бесконечным, путь удерживал злополучную шляпу точно посередине грудной клетки. Помню, как попутный ветер-предатель свистит в ушах, а я бегу, бегу на одном дыхании, и глаза режет от скорости, дух захватывает...
     Сейчас я, конечно, так бегать уже не умею. Постарел, погрузнел, раздался в плечах. Однако если бы в молодости я не освоил искусство спринтерского бега, то к своим сорока с гаком вообще бы забыл, что означает бежать быстро...
     Те сорок метров, что разделяли меня и соглядатая, я преодолел быстро. По-настоящему быстро! Дед мог бы мною гордиться, будь он жив и наблюдай он мой рывок.
     На этот раз за мной шпионил ухе не мальчик. Шпиону больше тридцати. Он широк в плечах и хорошо развит. У него черные вьющиеся волосы, большие красивые глаза и массивная нижняя челюсть.
     Я не ошибся. Это не случайный прохожий, маршрут которого ненароком совпал с моим путем следования.
     Я бежал быстро, но он успел занять оборонительную стойку. Выставленная чуть вперед нота расслаблена, локти прижаты к телу. Сжатая в кулак правая рука возле солнечного сплетения. Открытая ладонь готова блокировать мой удар. В глазах пустота, на губах ухмылка. Уверен в себе, сволочь!
     Вихрем налетаю на черноволосого бойца. Предплечьем сбиваю его "выстреливший" в меня правый кулак, локтем бью в массивную челюсть, коленом во впалый живот. Сбиваю его с ног, падаю сверху, тараню лбом переносицу, ломаю кулаком ребра. После такой атаки не живут...
     Я понимаю, что сделал глупость, дал волю эмоциям и еще больше усложнил свое и без того сложное положение. Труп моей жертвы найдут очень скоро. Обязательно отыщется и свидетель, который запомнил прогуливающегося недалеко от места пожара длинноволосого блондина в черных очках.
     Этот труп менты тоже запишут на мой счет, как и труп Толика, которого я не убивал.
     Я понимаю, я все понимаю, но гибель Надежды, матери моего ребенка, выбила меня из проторенной, привычной колеи, затуманила мой рассудок, и я попросту сорвал злость на первом подвернувшемся под руку бойце из стана моих врагов.
     Примитивная месть не принесла мне столь желанного успокоения, напротив, я еще больше разозлился. На этот раз на себя. Если и дальше буду действовать в том же духе - испорчу все окончательно.
     А может, и хрен с ним со всем? Может, так и надо! Пойду прямо сейчас, отыщу заброшенный пионерлагерь и отведу душу. За всех отомщу. За Надю, за Кольку Малышева, за Толика, за сына. Но вдруг мои сын еще жив? Что тогда? Начать убивать всех подряд из банды похитителей - и тогда уж точно подписать сыну смертный приговор? Нет, так дело не пойдет! Срочно нужно разобраться с самим собой, взять себя в руки, заставить себя действовать рационально. Поврежденная схема терминатора нуждается в спешной починке, а его программа - в коррекции. И как можно быстрее!
     Мне везет. Улица до сих пор пустынна. Злоупотреблять везением преступно. Вскакиваю на ноги, оттолкнувшись от агонизир