а. В общем, дал я себя уговорить, а потом всех, кто меня уговаривал, вместе с их многочисленными приспешниками и наймитами взял да и наказал. Устроил маленькую войну, в итоге которой потери противника составили человек двести без малого, а я лишился всего-навсего своей биографии. Номинально Семен Андреевич Ступин умер. Погиб на глазах у нескольких десятков милиционеров. Грохнулся на машине с Бережковской набережной в воды Москвы-реки и утонул. Между тем фактически Семен Андреевич, то бишь я, и сейчас живее всех живых, и цель моя ближайшая проста и незамысловата, как обелиск. Очень мне хочется как можно скорей зажить прежней, нормальной человеческой жизнью. Снова иметь квартиру, работу, друзей, любимую девушку... Разумеется, придется начинать с нуля, под чужой фамилией, с чужим прошлым. Но прежде всего нужно выжить.
     Погиб-то я, конечно, погиб, причем, как выше было отмечено, погиб принародно, вот только труп мой, к сожалению, не найден, а это настораживает. И негодяев, которым я сорвал прекрасно спланированный далеко за рубежами СНГ террористический акт, и господ из ФСБ (еще бы, какой-то безвестный Ступин С. А. сорвал прекрасно спланированный террористический акт). Ну и до кучи, в милицейском ведомстве я прохожу, наверное, сразу статьям по десяти. Ищут меня, нутром чую, ищут! Причем все сразу, очень упорно и скрупулезно. Но не там ищут. Из Москвы я не бежал, пластической операции не делал, в подполье не скрываюсь. Просто ушел на дно. Опустился, в социальном смысле этого слова. Красиво выражаясь - деклассировался. И существую максимально открыто, по возможности честно, во всем своем нынешнем мерзопакостном виде. Я не мылся уже месяца четыре. Оброс, извините, завшивел, благоухаю ядреной смесью аммиака и перегара. Мой бутик - помойка, мой обеденный стол - урна, мое жилище - подвал, чердак, коллектор. И еще - изо рта у меня пахнет гнилым больным зубом, а на щеке растет чирей, наверное, от грязи. Ну кому из облеченных властью господ придет в голову брать, например, отпечатки пальцев у подобного мне типа. Даже у помешавшегося на дешевом детективном чтиве выпускника милицейской учебки я не вызову подозрений, только презрение и брезгливость. И криминальные элементы я не интересую, для них я "чмо", недочеловек. Об меня западло пачкать ножик, на меня жалко тратить пулю.
     Помимо прочего, статус бомжа - отличный плацдарм для будущей новой добропорядочной жизни под чужой личиной. Московские бездомные давно уже приняли меня за своего. Спросить какого-нибудь Вальку Ханурика с Белорусского вокзала или Битюка с Павелецкого, как долго они знают Десанта, и вам ответят - лет пять, не меньше. Я вписался в московскую клоаку органично и естественно. Я не ряжусь под нищего, не лицедействую. Я живу точно так же, как и они. Я стал своим. Своим в доску. Пью все, что горит, запойно и с удовольствием. Забыл, что такое брезгливость. Не обращаю внимания на оскорбления и презрительные взгляды прохожих. Иногда выхожу на паперть, стою с протянутой рукой, прошу милостыню.
     Прокол в образе случился лишь однажды, примерно три месяца назад, в середине января.
     Было холодно, шел снег, и уже два дня мы с Бородой голодали, а главное, не выпивали. Как сейчас помню, подходит к нам на задворках Ленинградского вокзала мелких размеров бандит. Все как надо - кожанка, бритый затылок, медная цепочка под золото на шее. Пацан еще, лет двадцати, не больше.
     - Заработать хотите? - спросил бандюшонок.
     - Чего робить треба? - откликнулся Борода.
     Иногда он ни с того ни с сего переходил на украинскую мову. Дурная привычка. Из-за нее Борода однажды схлопотал в челюсть от бывшего матроса-черноморца, ныне сержанта милиции. Логика элементарная: вы, хохлы, наш Черноморский флот хотите присвоить, ну так и получай за это по рогам!
     - Вагон треба разгрузить, бригаду собираю. - Бандит достал из кармана пачку сигарет, закурил, предложил нам.
     Меня такая щедрость сразу же насторожила, а Борода обрадовался. Бедняга давно жил только сегодняшним днем, и не днем даже, а часом. Чего-либо планировать или предвидеть он окончательно разучился. Сейчас хорошо, и ладно, вечером помру, и хрен с ним...
     - Сколько платишь? - вмешался я в разговор.
     - По литру на рыло за час работы, только срочно!
     Я напрягся еще больше, но виду не подал. Что-то тут не то, однако соглашаться придется. Не может бомж отказываться от литра за час.
     - Где вагон-то? Куда идти, хлопчик? - оживился Борода.
     - Пошли за мной, мужики, покажу.
     Мы долго плутали по путям. В дороге к нам присоединилась еще одна компания из похожих персонажей - бандит и двое бомжей. Потом еще шестеро бездомных и двое бандитов. А когда мы дошли до места - закуток среди свалки железнодорожных вагонов, - я насчитал двадцать оборванцев и восемь хозяев.
     В железнодорожном закоулке нас ожидал крытый автофургон с надписью "Хлеб" на борту.
     - Давайте, братки, тихо и без шума полезайте в машину, - скомандовал широкоплечий рыхлый бандюга с золотыми передними зубами.
     - Так ведь говорили - вагон разгружать... - вяло запротестовал Борода.
     Остальные бездомные тоже почуяли наконец неладное, зашумели.
     - Быстро в машину! - Золотозубый выхватил из-под полы куртки пистолет.
     Газовый, отметил я про себя, не страшно.
     Мне-то не страшно, а вот соплеменники перепугались, стайкой потянулись к фургону.
     - А ты чего ждешь? - Бандюга больно ткнул меня рукояткой пистолета в спину.
     - А я не полезу, - спокойно ответил я.
     - Еще как полезешь! - ухмыльнулся "начальник" золотозубым ртом и замахнулся для следующего удара рукояткой в челюсть.
     От удара я ушел, чуть присев. Кулак с пистолетом просвистел над головой. Удивиться мой обидчик не успел. Боец под шкурой бомжа проснулся после долгой дремы и уже делал свое привычное кровавое дело, рутинную работу профессионального костолома.
     Золотозубого я свалил ударом в пах. Очень удобно: приседаешь на корточки, уходишь от удара в голову и синхронно выбрасываешь вперед сжатую в кулак руку. Есть, правда, одна тонкость. Нужно не просто присесть, а мгновенно расслабить ноги, так чтобы тело рухнуло вниз под собственной тяжестью. Тогда все получится, как доктор прописал.
     У меня получилось. Бандюга позабыл про пистолет, согнулся в три погибели, прижал растопыренные пальцы к травмированным гениталиям. Рожу при этом скорчил презабавнейшую.
     Сказал "а", говори "б", начал драку, дерись. Кстати, и в этой простецкой формуле присутствует один крайне важный нюанс - драться в общепринятом значении не нужно. Нужно бить! Разить врага наповал. Никаких компромиссов, однозначно, как в шахматной головоломке: "Белые начинают и выигрывают". В два хода.
     Из глубокого приседа я выпрыгнул вверх, выбросил вперед ногу и вывел из строя еще одного бандита. Удар каблуком в подбородок - штука чувствительная. Пока мои противники не опомнились, я успел уложить еще двоих. Один получил ребром ладони по шее, другой временно потерял способность видеть - мои грязные длинные ногти чиркнули по его вылупленным поросячьим глазкам, словно тупое бритвенное лезвие.
     А что бомжи? А ничего! Замерли подле автомашины, стоят, разинув пасти, моргают, как дети неразумные.
     Нельзя вам, братья, садиться в эту машину. В ней смерть, я это чувствую, я это знаю! Много долгих лет старичок японец учил меня чувствовать опасность, ощущать приближение старухи с косой так же, как обычные люди чувствуют голод и жажду.
     Бандитов осталось пятеро. Мой опытный глаз сразу же подметил - двое из них не бойцы, зато остальные - тертые калачи. Сразу же отступили подальше от меня. Правильно делают, им нужна свобода маневра, в куче я их быстренько уделаю.
     Двоих зазевавшихся лопушков я достал просто, изящно, без излишеств. Прямой в переносицу, дуговой в висок - и готово. А вот те трое, которые тертые да бывалые, чуть было не достали меня. Взяли в крут, попытались отвлечь с фронта и атаковать с тыла. Я ответил ударом ноги "лягающая лошадь" и связкой из двух ударов руками под названием "ласточки ловят комаров". И все было кончено. Бой длился секунд тридцать. Как правило, настоящая уличная драка столько времени и занимает, не больше.
     Из кабины автофургона высунулась голова в серой милицейской фуражке.
     - Атас! Менты! - заорал я, чтоб хоть как-то расшевелить живописную кучку бомжей. - Линяйте отсюда! Облава!
     Подействовало. Оборванцы кинулись врассыпную. Бороду я насилу догнал аж возле Казанского вокзала.
     - Откуда приемы знаешь? - спросил Борода после того, как отдышался.
     - В десанте служил, - ответил я.
     И с тех пор ко мне прилипла кличка Десант. Заметьте, не Десантник, а именно Десант. Отверженные привыкли экономить на всем, даже на окончании имен собственных.
     Рассказанная мною история с мордобоем произошла зимой. Сейчас уже весна, но к площади у трех вокзалов мы с Бородой едем впервые после того памятного случая. До сегодняшнего дня мы опасались, что нас ненароком узнают побитые бандюки. Как выяснилось в дальнейшем, опасались не зря.
     На станцию метро "Комсомольская" мы прибыли ровно в шесть ноль-ноль. Платформа, несмотря на ранний час, забита народом. Весна на носу, пора навещать продрогшие за зиму приусадебные участки. Прекрасно! В толпе проще прошмыгнуть мимо ментов. Мы нездешние, непривычные, у нас могут быть неприятности.
     Эскалатор вытянул нас на привокзальную площадь. Предстоял обязательный ритуал обхода территории, поиск старых знакомых, установление новых контактов. Мы должны открыто о себе заявить и получить молчаливое согласие на соискание разовой работы или объектов в привокзальном буфете. Жаль, в переход с протянутой рукой не пустят, слишком место людное и хлебное. Попрошайки подозрительно хорошо организованы, разбиты на группы и подчиняются так называемому "графу", реже - "графине". Графу платят после трудового дня "пятку", пятую часть "заработанных" денег. Граф улаживает конфликты с милицией, помогает с ночлегом, заботится о еде. (Как и во времена крепостного права, графы взимают подать с подданных всех мастей и специализаций. Платят дань и "лакомки" - попрошайки возле супермаркетов, и "подорожники" - пираньи автомобильных пробок, и "смертники" - завсегдатаи кладбищ.) Нам с Бородой иногда удавалось диким образом попопрошайничать день, другой. Потом нас прогоняли-Просились на постоянную работу, но "в штат" нас не взяли. Мы слишком дурно пахнем, и актеры из нас никудышные, разжалобить не умеем.
     Курсируя по Плешке между Ленинградским, Казанским и Ярославским вокзалами, я нашел семь жирных окурков. Один еще тлел. Я жадно затянулся. Никотин успокоил зубную боль, мне стало хорошо. Еще бы выпить...
     - Эй ты!
     Я оглянулся. Бомжиха. Толстая, старая, обвешанная целлофановыми пакетами.
     - Кто будете? - спросила бомжиха.
     - Тебе чего надо, бабуля? - отозвался я.
     - Дело есть.
     - Што за дело, мама? - навострил уши Борода.
     - Меня тут обижает один, дадите ему в харю - чернила с меня.
     - Обманешь, - усомнился я, хотя выпить хотелось очень. После вчерашнего череп раскалывался, да еще зуб этот треклятый...
     - Нате задаток, - бомжиха достала из полиэтиленового пакета с фотографией обнаженной красотки початую бутыль портвейна.
     - Отойдемте в сторонку, мама, - заулыбался Борода, - дай-ка батл. Глоток мне, полтора тебе, как больному. О'кей, Десант? Ин вино вернтас! Андэстэнд?
     Борода - бомж из интеллигентов. Таких, как он, много, я привык. Иногда, правда, отдельные высказывания Бороды повергают меня в шок. Вчера, к примеру, он в пьяном виде принялся довольно складно рассуждать о неэвклидовой геометрии. Борода клянется, что раньше был секретным физиком-ядерщиком. Скорее всего врет, хотя, кто знает, недаром же до сих пор в ходу поговорка: "От сумы и от тюрьмы не зарекайся". Будь ты хоть физик-ядерщик, хоть дворник, а хоть и министр юстиции...
     Портвейн меня воскресил. Сбил зубную боль, прояснил разум, согрел тело.
     - Ну, бабка, кого и где наказывать будем? - я был готов к подвигам.
     - Пошли, сынки, за мной.
     Мы поспешили. Я сразу же решил предоставить Бороде почетное право врезать по харе бабушкиному обидчику. Ну а сам в дело вступлю, только если жареным запахнет.
     Вслед за бабкой мы с Бородой попетляли закоулками Казанского вокзала, вышки на воздух в браво зашагали по мокрому асфальту пустой платформы.
     Тут я услышал шаги сзади. Быстрые, уверенные шаги, слаженный топот трех пар мужских ног. Оглянулся.
     Здрасьте, приехали! Бандюки! Неужели в здешних пенатах до сих пор помнят мое зимнее показательное выступление? А ведь помнят?
     - Стой смирно! - Самый рослый из бандитов откинул полу черной кожаной куртки, выхватил из кобуры под мышкой пистолет. Не газовый, боевой. - Бородатый пусть канает, а ты с нами пойдешь. Бабка, держи!
     Бандит вытащил из кармана скомканные в бумажный шарик деньги, швырнул бомжихе.
     - Руки вытяни впереди себя и не дергайся, стреляю без предупреждения.
     Я подчинился. Здесь, на платформе, очень не хотелось устраивать цирк. Если сразу не убили, значит, и мне спешить некуда, успею еще мазуриков по носам пощелкать.
     Тупое пистолетное рыло смотрело на меня с расстояния пяти шагов, а еще два не менее тупых человеческих рыла подошли вплотную и украсили мои немытые запястья парой никелированных браслетов.
     Москва. Конец XX века. Центр города. Трое разбойников заковывают в наручники нищего бродягу. И никому до этого дела нету...
     - Пошли!
     Ладно, пойдем. Что, опять по шпалам в недра привокзального хозяйства? Точно, угадал! У господ бандитов воображение не блещет изощренностью. Они были, есть и будут в плену штампов.
     - Ты, урод, замочил Зуба и думал, с рук сойдет?
     Пистолет уткнулся мне в спину, и его хозяин продолжил учить меня жизни:
     - Мы знали, что найдем тебя, урод! Всю местную шушеру на уши поставили. Если бы ты на Плешку сунулся, а они нам не стукнули, мы бы их самих, каждого, на куски, понял?
     Я все понял. Зуб, наверное, - это тот, с золотыми зубами. Неужели околел после моего довольно слабого тычка в пах? Не повезло парню, я ведь его убивать не хотел. Теряю форму. Вот к чему приводят алкоголизм и табакокурение.
     Маленький кирпичный домик. Два этажа, четыре окна на фасаде и железная дверь. В прошлой жизни, в былые времена, возвращаясь в любимый город после летнего отдыха, в пяти минутах езды до перрона, когда пассажиры с чемоданами толпятся в проходе, я любил смотреть в вагонное окно, наблюдать за переплетением рельсов и дивиться на такие вот домики-грибки, форпосты огромных столичных вокзалов. Мне всегда было интересно, что это за сооружения, зачем они? Наконец-то я удовлетворю свое любопытство.
     Железная дверь отворилась, меня втолкнули внутрь. Темная узкая лестница на второй этаж, под лестницей свалка орудий производства дорожных рабочих, слева еще одна дверь, деревянная, за ней крохотный, почти кукольный кабинетик. Пожелтевшие плакаты эпохи раннего застоя на растрескавшейся штукатурке. Колченогий стол завален бумагами, поверх них черный, допотопный телефон, рядом валяется фуражка с железнодорожной символикой на кокарде. Хозяина фуражки поблизости не наблюдается. Вместо него грубо струганный табурет оседлал дяденька примерно моих лет, в белой рубашке без галстука под едко-зеленым пиджаком, с модным мобильным телефоном в холеной руке.
     - Поймали, значит... - изрек дяденька, с интересом меня разглядывая, - попался, значит... Долго ловили...
     Безоружные конвоиры стиснули меня с боков, вооруженный приставил сзади пистолет к затылку.
     - Ну что, значит, попался или нас тебе тоже неслабо раскидать, как Зубову команду, а?
     Феноменально! ФСБ - серьезная государственная контора, международная мафия, милиция, в конце концов, не смогли поймать Семена Ступина, а какая-то мелкая бандитская шелупонь, шутя, походя, отловила бомжа по кличке Десант. Ведь сколько времени прошло!
     Зимой я подрался, весной меня поймали. Невероятно! Что-то тут не так. Может быть, я ошибаюсь? Может быть, передо мной не мелкая бандитская гопота? А кто тогда? Черт его знает! Поживем - увидим.
     - Ну что, слабо, значит?
     Искусство ниндзютцу отличается от прочих боевых искусств и дисциплин прежде всего тем, что его адепты умеют решать, казалось бы, абсолютно неразрешимые с точки зрения здравой логики задачи.
     Резко дергаю головой, ухожу с "директрисы огня". Правого конвоира бью каблуком лыжного ботинка по коленке. Левого - головой в нос. Вооруженного бандита сзади, не оборачиваясь, схватил скованными наручниками руками за запястье, нащупал пальцем болевую точку сюко на внешней стороне кисти, надавил. Пистолет упал на пол, следом свалился его владелец. Воздействие на точку сюко парализует ноги. Удар пяткой довершил дело. Нокаут.
     Для порядка добавил левому локтем по затылку и правому другим локтем под ребра, уложил ребят. Осмотрелся. Все. Полный ажур.
     - Неслабо, - улыбнулся я открыто и искренне.
     К моему немалому удивлению, дядька в белой рубашке и зеленом пиджаке остался абсолютно спокойным и даже несколько безразличным.
     - Знаю, что неслабо. Поэтому ты и здесь. Мимо Плешки ни один бомжара не пройдет. Мы тебя ждали и дождались. Капкан сработал к взаимному удовольствию.
     - Не понял я...
     - Не понял, значит. А я объясню. Ты, братец, нам нужен. Я вижу, ты человек немолодой и должен помнить телепередачу "Алло, мы ищем таланты". Это про нас. Ты, братец, в бегах. Это понятно, в школу ходить не надо. Учитывая твои таланты, думаю, мочканул ты кого-то в Мухосранске и дернул в золотоглавую прятаться. Типичный случай. Я прав?
     - В чем-то прав, а вообще...
     - Детали опустим, - перебил белорубашечник. - Нюансы твоей поганой биографин меня не интересуют. Главное, кто ты есть сейчас, что ты умеешь и как твои умения приспособить в дело. То, что ты не мент, не агент на задании, для меня очевидно. По виду бомжуешь уже годика два. Я прав?
     - Слушай, дядя, не понял я, кто ты такой есть-то? И почему я тебя не убиваю, а слушаю стою, тоже не знаю.
     - Ну зачем же тебе, братец, убивать свое светлое будущее? Вы, бомжары, ощущаете, как от меня исходит запах вашего будущего благополучия. Пахнет дорогим табаком, молодым женским телом, вкусной жратвой. Догадываешься, кто я? Я - Господь Бог, ибо сказано: "Придет он к нищим и обездоленным".
     - Не понял?
     - Мозги пропил, вот и не понял! Скажу проще: я - начальник отдела кадров. В наше время рыночной экономики кадры решают все. Среди вас, бомжей, порой можно отловить таких интересных индивидуумов, что самому не верится. Отловишь, помоешь, кого необходимо закодируешь от алкоголизма и пристроишь в дело. Дашь человеку шанс набить жизнь заново. Главное, что у моих крестников с нравственностью все в порядке, запросто идут на любые работы. Недавно вот химика одного выловил. Доктор наук в пропилом, светило. Кинули его, дурачка, с квартирой, он запил с горя, с работы погнали, он, братишка, забомжевал. Совсем человек был конченый, а сейчас в тепле и уюте вполне профессионально синтезирует наркоту. Здоровый, счастливый, располнел.
     - Но я в прошлом...
     - Стоп! Конкретно твое прошлое меня не интересует. Ты же не доктор наук, правда? Считай, что сегодня ты заново родился, братишка. Даже если числился в розыске - твое дело. Дм нас же лучше. Будешь жопу рвать, только бы к ментам не загреметь. А поймают, про нас будешь молчать в первый же день в камере сдохнешь. Хотя кто тебя, такого замухрышку, может ловить? Мухосранские милиционеры? Хотели бы - давно бы поймали... Выходит - никому ты, кроме вас, не нужен, братишка.
     - Никому, - поспешил я согласиться.
     - Вот-вот, начинаешь соображать! - одобрительно кивнул мой собеседник. - В общем, сделаем так: сейчас тебя отвезут в одно место, на хату. Помоют, подстригут, и будешь лечиться от пьянства и отъедаться. Потом пойдешь в бригаду к Бате. Батя Зуба недолюбливал, а ты, братишка. Зуба замочил, значит, поладите. Будешь для начала рядовым бойцом, дальше все от тебя зависит. Наручники сам снять см