й, обычно рядом с основной норой.  Спали  они
на особых  полатях, и никогда на сыром полу норы. Пошарив в темноте, Кольтер
нащупал  их,  где-то  на  высоте  дюймов пятнадцати над  полом. Полати  были
покрыты  свежими  полосками  ольховой  коры.  Да  будут   благословенны  эти
маленькие запасливые хозяева, подумал он,  заползая на полати  и зарываясь в
подстилку.  Спустя несколько  минут  Джон  почувствовал, что согрелся. Мозги
снова заработали.
     Как же индейцы называют бобра?
     Амик.
     Он попробовал слово на  язык. Амик, поблагодарил он, спасибо за то, что
согрел меня. Затем, спохватившись, воздал хвалу Богу за то, что сохранил ему
жизнь.
     Надолго ли? Неотвязный томительный страх охватил его, В мозгу возникали
и расплывались туманные  образы.  Большой мертвый лось  выпрыгнул  из  топи,
встряхнулся.  Огромный бобер, раза в два больше самой норы, выплыл из воды с
лилией  в  зубах.  Кольтер сжался до  размеров  муравья  и упал  в свистящий
водоворот. Кружась в нем, он опять потерял сознание.
     А  когда очнулся, в голове была только одна мысль. Еда. Нужно было хоть
что-нибудь  съесть.  Он  вспомнил бобровые  кладовые, которые им  с  Поттсом
случалось разрывать. Животные были вегетарианцами. Но  наряду  с несъедобной
осокой в их нехитрый рацион  входили и съедобные ягоды. Кольтер начал шарить
в темноте, передвигаясь на  четвереньках, в поисках отверстия, которое,  как
он предполагал, могло вести в кладовую.
     Нора  была  огромной.  Продвигаясь  на четвереньках  по  периметру,  он
размышлял  о жизни  бобров,  об их каналах,  запрудах, дамбах,  поражаясь их
умению строить  норы из земли  и бревен со стенами толщиной в четыре фута, с
валами,  укрепленными осиной,  ольхой  и ивой. Пищи они  запасали множество,
воды  у них всегда  было в достатке; в  общем,  жили они так, что и  человек
позавидовал  бы. А человек, помимо  койотов,  диких котов и росомах, был  их
злейшим врагом. Только теперь,  укрывшись за  стенами бобровой норы, Кольтер
вспомнил, у скольких трудолюбивых и добрых зверьков отнял он жизнь.  Однажды
утром  он в  одиночку отловил девяносто  шесть бобров.  А теперь  его  жизнь
стоила меньше, чем жизнь любого из них. Весьма неприятное чувство.
     Шаря по стенам руками, он наконец нащупал  отверстие. Возможно,  другой
выход. Он  пополз туда, его  широкие  плечи царапались о сужающиеся стены из
земли и древесины.  Ему  удалось  протиснуться  в соседнее помещение. Вход в
него был достаточно широким,  возможно,  для того,  чтобы легче  затаскивать
туда запасы еды -- ветки с листьями.
     Похоже на столовую,  подумал Джон.  Так оно и было:  обеденная нора. И,
судя по всему,  не пустая.  Клацанье зубов ясно  давало  понять, что  где-то
рядом прятался  бобер.  Кольтер  почти  чувствовал тепло его тела. Вообще-то
бобры животные миролюбивые  и редко дерутся между собой и со своими врагами.
Слишком они умны  для  этого. Но  злить  их  не стоит. Кольтер  пару раз был
свидетелем того, как, рассвирепев, они  бросаются  на врага. Их  мощные зубы
рвут плоть, как бумагу.
     Издав предупреждающее шипение, бобер попятился прочь  от Кольтера. Джон
закрыл руками лицо. Не  имея возможности видеть в темноте, он был  абсолютно
беспомощен. Бобер защелкал зубами.
     Только  теперь Кольтер  понял, что загораживает  животному единственный
выход  из помещения. Он  медленно прижался к боковой  стене норы. Послышался
скрежет  когтей  перепончатых  лап, и  бобер  выскользнул  в  большую  нору.
Кольтер, который еще быстрее отполз назад, уткнулся головой в кучу сваленных
веток.  Пошарил вокруг руками. Улыбнулся.  Золотая  жила.  Бобровая столовая
была к его услугам. Чего  в ней  только не было: масса еды  -- осока, ягоды,
кувшинки, крапива, грибы, коровий пастернак, камыш, репейник, корни ириса.
     Удовлетворенно вздохнув, он принялся выбирать из кучи ягоды. Ягоды были
свежие, и он жадно отправлял их  в  рот, сок стекал по подбородку, раздражая
ножевую  рану. Съев все ягоды, Джон перешел на пастернак и  грибы. В отличие
от сладких  сочных ягод,  они были сухие и горьковатые. Специфический, почти
мясной   вкус   напомнил   ему  о  том,  как   он  любил  собирать   большие
золотисто-оранжевые лисички. Мухоморов и поганок в лесу было тоже без счета,
но  бобры,  так же,  как  и Кольтер, умели  отличать  съедобные.  Запасенные
бобрами грибы были вполне  ничего, хотя  и суховаты. Он  продолжал  набивать
себе рот. Глотать  было  трудно, горло  болело. Но  спазмы в желудке  начали
проходить. Кольтер нашел настоящий деликатес  --  молодой побег королевского
папоротника. Съел его. Среди травы и корней нашлось немного водяного кресса,
совсем свежего. Пережевывая его, он почувствовал страшную жажду. На этот раз
он напился до ломоты в зубах,  ледяная вода успокоила разум и дух, облегчила
боль в горле.
     Поев, Кольтер  ощутил  усталость.  Насытившись впервые за  два  дня, он
решил не возвращаться  в основную  нору, попробовав устроиться здесь. Хотя в
кладовой не было полатей, он  отыскал небольшую возвышенность,  отгороженную
ольховыми  палками,  возможно,  место, где  спали  бобрята,  пока  их матери
занимались хозяйством. Кольтер укрылся мягкой корой и мгновенно уснул.
     --  Когда-то, -- говорил Длинная  Рука, сидя  возле костра и жмурясь на
пляшущее пламя, -- всю эту местность населял бобровый народ. И ему  пришлось
строить эти плотины для защиты от посягательств  Койота. Он делал свои дамбы
из гор. Они делали свои из  грязи и дерева. Но оказалось  так,  что они были
лучшими строителями  и  победили. Бобер  --  священное существо,  его нельзя
дурачить.  Поджигать  норы  --  плохое  дело,   и  когда-нибудь  мы  за  это
поплатимся. Это все, что я хотел сказать.
     Огонь, скачущий по хвойной древесине  в костре, громко затрещал, словно
в  подтверждение  его  слов.  Воины кивнули, сказав "Хай"  в знак  согласия.
Бешеное пламя заплясало  в глазах  Каменного Лица. Для него не было  другого
пути.  Они  потратили целый  день на  поиски  Белобрового, но  нашли  только
размытые следы  раненого  лося. Белобровый  опять сумел  выбраться из  леса,
оставив их с носом.
     --  Тот, кого мы  ищем,  --  сказал  Каменное  Лицо,  --  всего-навсего
человек. Я видел его кровь, и она такая же красная, как наша.
     --  Пусть мальчик, Брат Енота,  расскажет, что видел, -- предложил один
из мужчин.
     Глаза  воинов  обратились  на  подростка.   Мальчик  облизнул  губы   и
бессмысленно уставился на огонь.  У него не  было дара рассказчика, но, если
они хотят, он скажет им то,  что видел. Багровый кровоподтек  на  переносице
указывал место, куда ударил Белобровый.
     Он заговорил не как мальчик, но как муж:
     -- Как вы знаете, я  видел того, кого  называют Белобровым. Он  сошел с
небес  и опустился  на все  четыре ноги.  Он посмотрел  мне в лицо. Я не мог
смотреть на него долго, и потому не запомнил, как он выглядит.
     Брат Енота следил,  как молчаливый дымок поднимается в огромный дымоход
ночи и смешивается с дымом от костров звездных людей.
     -- Его  кровь, -- продолжил он, -- может, и похожа на нашу. Но говорят,
что  даже большие медведи на небесах роняют свою кровь на землю в это. время
года и делают листья красными.
     -- Белобровый --  человек,  и ничего  более...  -- нахмурился  Каменное
Лицо.
     Кое-кто  закивал в знак согласия. Один или  двое  даже рассмеялись,  но
потом оглянулись через плечо в темноту.
     --  Время  пришло,  --  объявил Каменное Лицо. Воины встали  на ноги  и
каждый взял по факелу.
     -- Ищите сначала маленькие норы, -- сказал им Каменное лицо. --  И если
увидите Белобрового, кричите совой, чтобы я знал.
     У костра  остались только мальчик, Брат Енота,  и старик, Длинная Рука.
Остальные унесли в темноту свои огни.
     Снаружи норы,  в которой  спал Джон Кольтер,  теперь  слышались другие,
ночные,  шумы.  Где-то  далеко раздавался  чистый  и  холодный  лай  лисицы.
Лягушачий концерт умолк. Как большое ворсистое одеяло, ночь легла на болото.
Кольтер проснулся, прислушался. Доносился плеск воды,  другие звуки, которые
он не мог определить. Он слушал, выгнув шею.
     Потер руки ладонями и почувствовал твердую засохшую грязь. Ощупал лицо,
грудь. Грязь обволакивала его, как темнота.
     Это хорошо,  меня нелегко будет разглядеть. Кольтер знал, что в потолке
кладовой есть  слабая  точка,  место,  где  бобры  оставляют  отверстие  для
вентиляции, идентичное дымоходам индейских вигвамов.
     Нащупав  нож, Кольтер  встал  на колени  и  воткнул  лезвие в изогнутую
куполообразную крышу кладовой. Он начал медленно прощупывать потолок, втыкая
нож все глубже и глубже.
     Вдруг  раздался  треск.  Шаги.  По крыше  кладовой шел человек. Кольтер
слышал над головой скрипучие шаги. Палки, укреплявшие крышу, начали ломаться
и падать. Внезапно перед  лицом Кольтера возникла чья-то нога. Он схватил ее
и одним рывком сдернул человека вниз. Тот тяжело упал на пол.
     Кольтер  бросился на  него с  ножом. Но воин  двигался  быстро,  и  нож
вонзился в ольховую загородку.
     Человек ухватил Кольтера за шею, и оба принялись кататься по полу, рыча
и обмениваясь ударами, стараясь провести смертельный захват. Кольтер потерял
нож; он был где-то под ними.
     Возникшее из  ниоткуда  колено  ударило  Кольтера  по голове.  В глазах
полыхнули  яркие искры.  Он тяжело упал.  Руки воина  все  туже сжимали шею.
Отплевываясь, Кольтер шарил в темноте пальцами по голове противника, нащупал
что-то мягкое, сильно потянул вниз.
     Пучок волос, который он сжал в руке, дал ему шанс поторговаться за свою
жизнь...
     Теперь, как  только человек начинал  сильнее сжимать его горло, Кольтер
тянул волосы назад, тянул и тянул до тех пор, пока не чувствовал, что захват
слабеет. А однажды он изловчился и смог откинуть назад голову воина.
     Темнота разразилась рычанием, голова задергалась, но вернулась обратно.
Он снова потянул хвост  волос, и вновь  голова вернулась  назад. Всякий  раз
Кольтер слышал щелканье позвонков, но человек, сомкнувший смертельный захват
на его шее, не разжимал рук.
     Они  катались  по  норе, то  и  дело натыкаясь  на отточенные бобровыми
зубами острые  колья.  Вдруг  Кольтер  почувствовал,  что раскаленный  обруч
соскользнул  с шеи.  Живая удавка лопнула. Не теряя времени,  он  собрал все
силы  и тянул волосы до  тех пор, пока  неприятный треск не возвестил  ему о
том, что дело сделано.
     Кольтер  свалился  за  спиной  у  мертвеца.  Из  плеча  индейца  торчал
потерянный нож, а на шее сбоку зияла круглая рана -- несчастный напоролся на
остро отточенный бобровый колышек.
     Времени  оставалось только на  то, чтобы улизнуть. Кольтер выкарабкался
на крышу  кладовой через отверстие,  проломленное  неосторожным воином. Ночь
озарялась пламенем горящих  бобровых  нор.  Люди, как  безумные, метались от
одной норы к другой, стараясь поджечь все до последней.
     Кольтер  разглядел,   что  единственным  путем  отступления  оставалась
длинная дамба, которая вела к  самой середине  озера. Она начиналась всего в
нескольких футах от него. Взобравшись на нее, он смог бы укрыться в болоте.
     Наудачу прыгнув  во тьму, он опустился прямо на дамбу, не поскользнулся
и припустил  вдоль  нее  к  берегу.  Вокруг  засвистели  стрелы. Он нырнул в
заросли лиственниц как раз в тот момент,  когда  горящая  стрела вонзилась в
ствол позади него.
     И  снова  Джон  Кольтер  бежал  в  погоне  за  собственной  жизнью.  Он
продирался  сквозь заросли, как насекомое рвется  из паутины --  коричневый,
обмазанный засохшей грязью человек ковылял  по болоту,  наполненному воплями
тех, кто жаждал его крови.
     Он  вырвался  из густого ивняка и влетел прямо  в круг света от костра.
Вокруг никого не было. Еловое  бревно, догорая,  пузырилось смолой.  Кольтер
подошел к костру, окунул пальцы в горячую смолу и обмазал ею волосы.
     Затем  нагнул  голову  макушкой  к  огню.  Прилипшие  к  Черепу  волосы
зашевелились от маленьких голубых искр, пляшущих на голове.
     Старик и мальчик, вернувшиеся к  костру, увидели  нечто  поразительное.
Коричневое тело, и круглая голова, светившаяся голубоватым звездным светом.

ШЕСТЬ ГЛАСС
     Хью  Гласс  попил из ручья.  В  сероватых зарослях  голубики нашел себе
пищу,  обобрав все ягоды,  несмотря  на  горьковатый  привкус. И  снова пил,
проталкивая в  себя глоток  за  глотком, пока живот не  раздулся  и не начал
булькать  при каждом движении.  Развернулся головой  к  югу,  ибо  на  север
раскинулся  выжженный  до черноты  бассейн Малой  Миссури.  К югу же  убегал
небольшой ручей, вокруг которого рос мелкий кустарник. К тому же, двигаясь в
этом  направлении,   он   будет  удаляться  от  ри.  Хью  прополз  на  длину
собственного тела и немного передохнул.
     До форта  Кайова на Миссури было более ста миль. Пытаться проползти это
расстояние -- безумие. Тем не менее остановиться было равносильно смерти. Он
прополз  еще  на длину тела и снова передохнул.  И еще раз. Каждый раз,  как
силы  возвращались, он тащил себя  на несколько дюймов вперед. На  юг. Ручей
будет  петлять,  даже пересыхать местами, почва станет  каменистой. Но иного
выбора нет.  Ждать бессмысленно,  да и  некого. Протащить свое тело немного,
остановиться,  отдышаться. Еще  протащить.  Нужно найти  идеальный ритм  для
движения. Он найдет. Остановка. Вперед.
     Волоча поврежденную ногу, он полз вперед, то подтягиваясь на локтях, то
поднимаясь на всю длину вытянутых рук, пытаясь отталкиваться здоровой ногой.
Когда  он  поднимался, болели ребра,  когда  опускался ниже,  ломило  спину.
Сломанная нога  волочилась,  словно бревно.  От  этого  тоже  болела  спина.
Некоторое время спустя проснулась боль в сломанной ноге. Уже не мертвая,  но
все  еще бесполезная, нога при движении  давала о себе знать и  тупой ноющей
болью,  и  внезапными  огненными схватками.  Но тлел  в нем и  другой огонь.
Рожденный  болью, он  жег,  затмевая  протесты измученного  тела,  заставляя
вонзаться локтями в землю, толкал вперед и назад, заставлял останавливаться,
собирать силы и начинать все снова и снова. Он выжигал внутренности, полыхал
перед глазами, рождая картины, которых Хью не хотел видеть...
     ...Вот  он  ворвался в сердце боя,  размахивая ружьем,  словно дубиной,
выхватил мальчика,  из  рук нападавших. А  вот  шлепает его, поучая.  А  вот
медведь, как человек,  идет на задних лапах, чтобы задавить его в  объятиях.
На  том  самом  поле,  где  он учил  мальчишку  держать  ружье  -- правильно
отставить  локоть,  выдохнуть  и задержать  дыхание.  Солнце  ерошит  волосы
мальчика,  и яркий девиз реет на флаге. Вот зверь хватает его в  смертельный
зажим и дышит  мускусом, медом,  ягодами и  гниением, а Джеми едет  на  коне
впереди и смеется с пучком извивающихся  змей в руках, и земля раскрывается,
и стук копыт уходит во тьму и сырость...
     Хью  очнулся, рыча. Тут же  поднялся и  пополз дальше. Тени удлинились,
земля  стала  тверже,  узловатые  корни  высовывались  из  земли,  затрудняя
движение.  Он спускался  вниз,  в  ложе  ручья.  Трава цеплялась  за одежду.
Тростниковые заросли преградили путь.
     Он подполз  поближе  и  остановился,  чтобы  перевести  дух  и  выбрать
наилучший  путь  сквозь  заросли.  Он  хотел  добраться  к воде до  темноты,
напиться,  а утром начать все снова.  Это  казалось нелегким делом, хотя  он
чувствовал запах воды и мог слышать журчание, если лежал очень тихо.
     Наметив маршрут, он двинулся дальше, и тут же множество хрупких пальцев
вцепились в  его  одежду,  впились в  тело. Выбравшись  из одного  сплетения
тростника,  он попал  в  другое.  А волочащаяся  нога...  Пронизывающая боль
всякий раз давала знать, когда нога цеплялась за что-то.
     Хрипло  дыша  и  потея, Хью  продирался сквозь  заросли, часто отдыхал,
атакуемый насекомыми, кашлял от пыли и цветочной пыльцы.  К тому времени как
он  выбрался  из тростника, стемнело. Остановившись, чтобы протереть глаза и
восстановить дыхание, он почувствовал, что еще и похолодало.
     Хью  охватило  чувство,  близкое  к  отчаянию,  когда он понял, что, не
спустись  он в  низину, мог бы увидеть покинутый  лагерь. Если бы там кто-то
был,  с ним  можно  было  бы разговаривать, перекрикиваясь.  Потратить целый
день, чтобы проползти так мало...
     Еще немного. Совсем немного. Сил почти не осталось, но вода была рядом.
Казалось, это  заняло  целую  вечность --  ползти дюйм  за  дюймом  по  этой
неровной местности. И остановиться теперь, когда цель так близка. Нога стала
болеть  сильнее,  и  Хью  полностью  сосредоточился  на  дороге.  Размеренно
двигаясь, он взобрался на невысокий холмик и посмотрел вниз.
     Вода. Уже видна.  Последнее усилие, и вот  он добрался до ручья, уронил
голову   в  поток,  почувствовал   его  прохладу,   начал  пить.   Отпрянул,
закашлявшись, снова попил, отдышался и пил, пил, пил.
     Пока  он  преодолевал  этот  последний этап, стемнело окончательно. Хью
немного  отполз  от воды и уронил голову на руки. Проснулось чувство голода.
Но еще больше хотелось спать.
     Ему слышалось,  что птицы поют над его  могилой. Во сне он  лежал в той
самой  яме, там, в лагере,  и земляной холм виднелся рядом.  Друзья положили
его  туда.  Он  чувствовал  прохладный  ветерок  и  слышал  пение  птиц.  Он
пошевелился, вспоминая,  и ярость  ударила изнутри, придавая сил и заставляя
подняться. Хью застонал, стиснул зубы. Он поднимется. Поднимется и тронется,
в путь. Проклятый  Джеми сейчас где-то смеется над ним. Пусть смеется. Пока.
Он  найдет его. Он будет ползти.  Как червь. А потом снова научится ходить и
найдет того,  кто  бросил его здесь. Хью  открыл глаза. Пение птиц, ветерок,
солнце: утро.
     Он собрался с силами, повернулся на левый бок и напился. Потом осмотрел
местность при свете дня.  Вокруг было много ягод, а еще попадались растения,
чьи корни, как он знал, можно есть.
     Снова  в  путь,  за  завтраком.  Он  собрал  все  коренья, которые смог
отыскать,  набил  ими карманы.  Вряд  ли  ему удастся  найти  еще что-нибудь
съедобное между Мораном и Великой. Вернувшись к ручью, он напился до отвала,
передохнул несколько минут.
     Затем  отполз  от  воды и двинулся  дальше. Он  знал,  что овраг  будет
становиться все глубже, шире, превратится в большое ущелье и наконец выведет
его на широкую равнину.  Где-то там,  впереди, придется расстаться с ручьем,
а, возможно, и с жизнью. Он  пополз дальше, отдохнул, снова пополз. Неплохое
начало дня в его-то состоянии.
     Овраг извивался,  камни царапали тело.  Сильно досаждал ветер,  забивая
глаза и рот пылью.  Пара ворон обратила на него внимание, но, решив, что  он
движется слишком  быстро,  пронеслась  мимо. Хью  взбирался  на  возвышения,
переползал через острые каменные глыбы. Становилось все теплее, и первый пот
выступил на лице. Он сплюнул и продолжил путь, отмечая, как мелеет поток при
каждом повышении местности.  Наконец воды в ручье осталось так мало,  что он
решил напиться впрок.
     Глотая  воду, Хью  снова  думал о том, кто покинул его,  обрек  на  это
змеиное  ползанье,  мучительные попытки  выжить.  Желудок  его был  пуст, но
сердце  переполнилось  горькой  пищей  мести,  способной   поддержать  силы,
заставлявшей двигаться, чтобы вернуться и свести счеты.
     Хью выбрался из илистой низины и продолжил путь. Ярость отвлекала разум
от боли.  Передвигаясь  дюйм за  дюймом вверх  по  холму, он проговаривал те
слова,  которые произнесет, когда  настанет великий день  расплаты. Снова  и
снова он повторял  их, каждый  раз немного меняя и видя при  этом испуганное
лицо  того,  кому  были  они  адресованы,  придумывал  на  ходу  его  жалкие
возражения и готовил гневные ответы. Казалось, только это и поддерживало его
силы.
     Человека, который  еле  полз  вдоль  расширяющегося  оврага,  наполняла
странная  разновидность  счастья  -- мечта  о  мщении. Но вдруг  в одном  из
видений он слишком засмотрелся на лицо мальчи