а охотился для компании  Льюиса и Кларка.  Стадо
чернохвостых оленей распростерлось  пред ним,  словно  бурое озеро. Неспешно
топча  дымчатые заросли полыни, они с Поттсом никак не могли решить,  какого
же  застрелить первым. Животных было  много,  они мирно паслись, не опасаясь
людей.  Кольтер  по опыту  знал, что для неуемного аппетита  людей  Льюиса и
Кларка нужен олень, лось или хотя бы пятисотфунтовый медведь. Они жрали так,
словно  в  последний раз.  Это всегда поражало его,  сам он привык  питаться
умеренно, как поссум в зимнем логове.
     Как люди  могут усвоить столько звериной плоти,  удивлялся Кольтер.  Он
был охотником и любил зов чащи и азарт охоты. Но стрелять животных и есть их
мясо любил не очень. Ему просто нравился процесс охоты.
     -- Знаешь, Джон, --  сказал  Поттс,  -- этих  тварей и  стрелять-то  не
обязательно. Можно просто глушить их прикладом по голове,
     --  По правде сказать, чем стрелять  в живых зверей, я бы предпочел сам
пастись вместе с ними, -- безмятежно ответил Кольтер.
     -- Ну, это вообще ни в какие ворота  не лезет, --  Поттс сплюнул. -- Ты
только посмотри, оленята резвятся на солнышке вместе с волчатами.
     -- Прямо как в Библии, -- согласился Кольтер.
     -- Ладно, сэр, пора за работу, -- Поттс поднял ружье, прицелился. -- Ты
же знаешь, ребята в лагере особенно любят мясо молоденьких оленят.
     Кольтер во  сне поднял руку, чтобы предотвратить  выстрел,  но было уже
поздно. Голубоватый дымок  разлился и повис в безветренном воздухе у них над
плечами. И  вдруг он увидел, что  это умирает Джон Поттс, а вовсе  не бедный
маленький  олененок.  "Кольтер", --  прокаркал  сдавленный  голос,  уносимый
течением.  Поттс  лежал  в  реке,  где  его  застрелили черноногие,  рот его
наполнялся кровью  и проточной водой. Джон увидел, как раскрытый  рот Поттса
увеличивается  и рожает  бизона,  чернохвостого оленя, пятнистого  олененка,
бобра,  водяную  крысу и наконец землеройку, которая уселась на нижней  губе
умирающего.
     -- Поговори со мной, Поттс, -- попросил Кольтер.
     Но Джон Поттс оставался в реке, с открытым ртом и мертвыми глазами,  на
нижней губе его прыгала землеройка.
     Затем  осенняя река растворилась и Джон Кольтер увидел себя ползущим по
зимнему полю, на  ногах у  него были снегоступы. Против правил он остался  с
кроу и  их друзьями плоскоголовыми,  но  оба племени вместе  насчитывали  не
больше пятисот  человек. Черноногие  стекали  с окружающих холмов, и их было
тысячи полторы. Кольтер был единственным белым в этой битве.
     Кроу  и плоскоголовых оттеснили к  соснам. Разбившись на кучки, спина к
спине, они вертелись, словно в ритуальном  танце, стреляя из луков и ружей в
черноногих, скакавших вокруг верхом. Кольтер, уже раненый, заряжал и заряжал
ружье, не обращая внимания на раздробленную щиколотку.
     Вдруг всадник на черно-белом пятнистом пони издал громовой клич.
     "Белобровый!", -- звал он.
     Кольтер поднял глаза и увидел,  как всадник на своей проворной  лошадке
объезжает убитых и раненых. Вокруг него стелилась гарь боя, но он не обращал
на нее внимания. У человека было черное лицо, острое, как обсидиановый нож.
     -- Как тебя,называют? -- спросил его Кольтер.
     -- Каменное Лицо, -- ответил человек, -- и когда мы встретимся вновь, я
убью тебя и съем твою печень у тебя на глазах.
     И  тут  поле взревело. Прямо по снегу потекла река черной крови, сметая
павших в бою. Кольтер закопошился, словно раненый краб, ухватился за дерево,
уносимое потоком крови. Пытаясь выбраться  из  черной лавины, он  беспомощно
шарил в  темноте,  пока  его  пальцы не сомкнулись  на человеческой  руке. В
могучем реве потока рука вытащила Кольтера на возвышенность.
     Он осмотрелся  и увидел,  что  был  спасен  черным скелетом. На его шее
болталась красно-бело-голубая ленточка с висюлькой из желтого золота.
     Медаль Джефферсона, врученная Льюисом за заслуги во имя Великого Белого
Отца.
     -- Отдай  ее, -- угрожающе сказал Джон  Кольтер и дернул за  ленту. Как
только он сделал  это, весь лес вокруг него зашатался, словно лента и скелет
были центром вселенной. Он дергал и  дергал, крича:  "Отдай ее, дикарь..." И
по мере  того  как  ленточка рвалась, деревья  падали, горы оседали  и  реки
черной крови вырывались из ран земли.
     -- Отдай ее...
     Тут он проснулся, цепляясь за ветку тополя, которая обрушилась на землю
вместе с гнездом. Последовали хлесткие  удары веток и  тяжелый шлепок, когда
он  рухнул  на  землю. Джон  стоял на четвереньках и  пытался вспомнить, где
находится.  Было еще темно, но небо уже начало бледнеть.  Впереди  у реки он
увидел расшитые мокасины и кожаные  штаны мужчины -- нет,  не мужчины, понял
Кольтер, мальчика.
     Стоя на берегу реки и держа в руках флягу из оленьего желудка,  мальчик
стал свидетелем падения Бога  с небес. Да, он был убежден в этом -- божество
упало  со звездного  неба,  как роса на  траву,  и теперь смотрело на  него.
Мальчик только никак не мог понять: две у него ноги или четыре?
ЧЕТЫРЕ ГЛАСС
     Когда Джеми проснулся, первым делом ему бросилась в глаза куча земли, и
предыдущий  день  встал в  памяти со  всей  отчетливостью. Он со  стыдом  во
взгляде посмотрел на Хью.
     Жизнь еще не угасла в нем. Все те же мелкие вздохи, цепляющиеся друг за
друга, словно звенья тонкой цепочки, связывающие  воедино  все эти печальные
дни.  Джеми не смог бы сказать точно,  что вызывают в нем эти вздохи -- боль
или радость. Такая мука пронзила душу, что он не удержался и всхлипнул.
     --  Хью...  -- позвал  он,  и ему  показалось  на  миг, что мерный ритм
дыхания  сбился. Но лишь на миг,  и, хотя Джеми продолжал говорить,  никакой
реакции не последовало.
     Он лег опять, и  разум  стал  уплывать в сон.  Снова он ехал  верхом  и
увидел косматую медведеподобную  фигуру с  поднятыми  лапами. Теперь это был
Хью. Что он делает? Манит? Предостерегает? И то и другое...
     Мир  куда-то покатился  и  рухнул,  словно  мимо  пронеслось  множество
коней...
     Тепло  нового дня разбудило Джеми, но он все лежал с закрытыми глазами,
медленно приходя в себя, осознавая, что ему предстоит увидеть вскоре и желая
отсрочить   неизбежное,  оставаясь  под   сенью  сна.   Наконец  он  решился
посмотреть. Сначала на гору вырытой земли, потом на Хью.
     Прошло несколько секунд, пока он уловил слабое дыхание.  Поймав себя на
мысли, что сам задержал дыхание, выдохнул.
     Наведался к ручью,  умылся,  попил, набрал  воды  для  чая. Вернувшись,
Джеми увидел, что ле Бон лежит, прижав ухо к земле. Услышав Джеми, он прижал
палец к губам.
     Джеми тихонько повесил котелок над огнем. Прошло несколько минут.
     Наконец ле Бон поднялся.
     --  Я  кое-что слышал,  --  сказал  он, отряхиваясь, и уточнил: -- Стук
копыт. Майор и  его люди, как ты знаешь, далеко. Я не утверждаю,  что это не
могут быть бизоны, но это могут быть и ри.
     Джеми кивнул.
     -- Похоже,  плохи  наши  дела,  --  вздохнул  ле  Бон.  Джеми  невольно
посмотрел на Хью, чье поверхностное дыхание вновь сделалось прерывистым.
     -- Бедный  Хью!  -- сказал ле  Бон.  -- Он на  самом краю.  Одному Богу
известно,  что за  внутренняя  сила дала  ему  возможность  продержаться так
долго.  Ну, теперь-то уж скоро. Посмотри на  него! Дышит  с трудом. Господи!
Если бы он только знал, что грозит нам! Я думаю, он сам предпочел бы умереть
прямо сейчас. Послушай землю, Джеми! Послушай!
     Джеми послушно лег, прижав ухо к земле. Он услышал  биение собственного
сердца,  эхо своего дыхания,  птичий гомон,  порывы  ветра в траве. Но среди
всего этого можно было уловить и  какой-то другой стук, похожий  на пульс --
слабый, еле  различимый. А может, и не было  ничего.  Он продолжал  слушать.
Возможно, тихая дробь...
     --  Не знаю,  -- сказал он. -- Все может  быть.  Может, там  и движется
что-то.
     -- Ага, -- обрадовался ле  Бон. -- Теперь понял, что  они приближаются?
Может, оно  и не так,  но при одной мысли, что вот-вот покажутся ри, мурашки
бегут по спине, правда?
     Джеми кивнул, взял свою кружку, отошел попробовать воду.
     -- Случись что, никто из нас  не уцелеет, -- сказал ле Бон  и оглянулся
на Хью. Потом снова лег и прислушался. --  Я слышу их, Джеми! Господи спаси,
я слышу их! -- причитал он.
     Джеми посмотрел на Хью. Перестал  дышать,  наконец? После долгой  паузы
грудь вновь слегка приподнялась.
     -- Думаю, нам нужно сложить вещи и оседлать коней, -- сказал ле Бон. --
Приготовиться, чтобы как можно быстрее двинуться в путь.
     Джеми облизнул губы и обшарил горизонт взглядом.
     -- Хорошо, давай.
     Ле  Бон двигался  быстро,  почти лихорадочно.  Паника заразительна, вот
Джеми  заметил, что и сам  бежит,  роняя  седло и  не  может с  первого раза
попасть ремнем подпруги в пряжку. Ле  Бон не сводил глаз с горизонта, косясь
из стороны в сторону.
     Когда сборы были закончены, ле Бон подошел к Джеми.
     -- Скоро, Джеми,  -- сказал он. -- Совсем скоро. Глаза Джеми  заволокло
слезами.  Ле Бон наклонился, поднял ружье Хью, лежавшее рядом с ним, повесил
его на плечо.
     -- Надо бы и эти вещи уложить, ему-то они не понадобятся.
     Он поднял большой охотничий нож  в кожаном чехле вместе с ремнем и тоже
повесил себе на плечо, встряхнул и сложил одеяло.
     -- ... и кремень, -- пробормотал он, шаря рукой. Нашел и сунул в сумку.
     Джеми всхлипнул и отвернулся. Он слышал, как ле Бон понес  снаряжение к
лошадям.
     -- Прости, Хью, -- прошептал он.
     Он и  сам не  знал, сколько времени смотрел сквозь  слезы  на  лежащего
охотника, пока ле Бон не положил руку ему на плечо.
     --  Я знаю, это тяжело, -- сказал  разведчик, -- но он бы понял. Прожив
всю жизнь на тропе, он познал, что значит быть практичным.
     Джеми кивнул, отвернувшись.
     --  Послушай, мне самому не  нравится предлагать  это,  -- продолжал ле
Бон,  -- но сейчас в опасности  наши жизни, и если мы  потеряем скальпы ради
того, чтобы отдать последний долг,  то Хью мы этим не поможем.  Чуть раньше,
чуть позже.  Не все ли равно. Он  бы  это понял, ты  же знаешь.  Сам бы  так
поступил, если б пришлось. Понимаешь, о чем я?
     -- Да, -- отозвался Джеми.
     -- Так что  думаю,  нам лучше тронуться в  путь  -- и  чем  раньше, тем
лучше. Эти ри могут выскочить внезапно.
     -- Мне нужно побыть немного вдвоем с Хью.
     -- Конечно. Я понимаю. Я подожду возле лошадей. Джеми подошел к Хью и с
тихими  словами опустился на колени. Ле Бон ждал  около лошадей, вглядываясь
вдаль. Немного погодя, Джеми встал, подошел к своему коню, вскочил в седло.
     -- Поехали, -- сказал ле Бон, -- на запад, -- и он тряхнул поводьями.
     Джеми оглянулся назад, но увидел лишь гору земли.
     Паря в пространстве, он видел внизу белую фигуру на голубом, она меняла
форму --  птица, гора, рыба,  -- медленно загоралась, рассыпалась, исчезала.
Появилась новая фигура, на этот  раз раскаленный добела заостренный щит, вот
он раскололся пополам, соединился снова. Появилась  горящая лодка, уплыла. А
он смотрел, как  голубое -- вода? -- становилось синим. По краям краски были
ярче. Вдруг  захотелось  двигаться. Но  когда  он попытался, упала тьма. Все
исчезло.
     Он лежал, склонив  голову  к плечу, и  вдруг почувствовал  свет. Увидел
огонь на голубом. Пришло и ушло слово "утро". Он моргнул и стал наблюдать.
     Небо  продолжало полыхать.  Легче  было  смотреть  в  одну  точку,  чем
поворачивать голову. Сначала  оно  было красное,  с  розовым,  затем розовое
сменилось оранжевым.  Потом  все краски  растаяли и шар солнца выполз  из-за
края земли, на  него было больно смотреть.  Он поднял глаза вверх, и  голова
его откатилась назад. Теперь глазам стало прохладнее, остался только голубой
цвет. Он глубоко вздохнул и выдохнул, почувствовав боль в груди.
     И тут вдруг  вспомнил медведя, который выдавил из него  дыхание  и  дал
свое,  зловонно-сладкое... Он вспомнил скорость, с которой зверь приблизился
и схватил его. И  еще морду зверя, как она растекалась, превращаясь в другие
образы, по мере того как его рассудок уплывал, а душа уносилась в вихре...
     Несмотря на  боль, дыхание становилось глубже.  А Джеми? Джеми ведь был
здесь, разве  нет?  Хью казалось, что  он помнит его голос,  словно во  сне,
растянутые во времени слова. Джеми...
     Голубая  твердь  над ним,  земля под ним... Он  словно подвешен. Небо и
земля. Это место принадлежало  ему, он чувствовал это в силу  необлеченной в
слова физической узнаваемости, гнездившейся где-то на краю сознания.  До тех
пор пока он не будет шевелиться, рвать  оковы, время  останется неподвижным,
это место защитит его, и нечто страшное, притаившееся в засаде, не обрушится
на него.
     И все же  шевелиться  было надо, ибо душа его вернулась из странствий и
побуждала его восстать из сна земли и войти в день.
     Хью развел  руки в стороны,  согнув  локти и  прижимая ладони  к земле.
Вздохнул  и  задержал   дыхание.  Затем   нагнул   голову   вперед  и  начал
отталкиваться, пытаясь подняться.  Медленно-медленно его плечи оторвались от
земли.  Кровь   оглушительно   застучала  в  висках,  прилила  к  лицу.   Он
отталкивался все сильнее.
     Его  охватила дрожь. Она началась  в руках, быстро  распространилась на
плечи, шею, голову. Левая рука подогнулась,  он упал. В голове,  еще до того
как он  коснулся земли, что-то бухнуло,  поплыли перед глазами красно-черные
волны. Сознание снова ускользнуло.
     Хью услышал тяжелое дыхание,  почувствовал влагу  на бровях.  Казалось,
прошло всего  несколько  секунд, прежде чем он снова открыл глаза. Но теперь
он не  чувствовал  себя подвешенным.  Время  двигалось рывками,  как  колесо
фургона,  застрявшего  в  колее. Нечто, притаившееся в засаде,  придвинулось
ближе.
     Хью уставился в голубизну, дыша глубоко, хотя это и причиняло боль. Все
лицо пульсировало, словно на нем лежала горячая маска. Под веками был песок;
он чувствовал его каждый раз, как моргал. Темные кисточки на веках обрамляли
зрение. Он поднял правую руку, посмотрел на нее, опустил.
     Стиснув зубы, подался вперед,  оттолкнулся локтями и отодвинул их назад
для упора.  Теперь,  помимо  груди, заболели бока и спина, точно раскаленный
обруч  обхватил  верхнюю часть  тела.  Превозмогая боль,  он сделал глубокий
вдох.
     Огляделся.  Его  лошадь  убежала с перепугу,  когда появился медведь, в
этом  Хью был уверен.  Но  где Джеми? Он  был где-то  рядом, это точно,  Хью
слышал его голос в призрачных беседах, пока кругом царил мрак.
     И  земля... Она была истоптана, словно  здесь прошло множество коней, и
видны  были и  следы  сапог.  Майор  Генри  и  его люди? Куда же  тогда  все
подевались? Почему оставили его одного?
     И что  это  за огромная куча  земли? Хью  уронил  руки на землю  и сел,
стараясь побороть  дурноту, которая,  он был уверен, вот-вот охватит его.  И
точно. Все  вокруг  поплыло. Хью  сделал  еще  один глубокий вдох и задержал
дыхание, ожидая, пока взгляд прояснится и пройдет головокружение.
     Нужно попытаться встать. Хью  подогнул ноги  и оттолкнулся. Левая  нога
слушалась,  но правое  бедро  взорвалось страшной болью. Руки ослабли, и  он
рухнул  навзничь,  беспомощно  уткнувшись  лицом  в землю.  Боль  отдавалась
биением красного пульса. Хью стиснул зубы, лицо его исказилось гримасой.
     Боль утихла нескоро.  Он стал осторожно ощупывать  ногу, она отзывалась
острейшей  болью  на самые нежные  прикосновения.  Похоже,  сломана. Нет, не
может быть.
     Но  куда же  все  провалились, бросив его  в таком состоянии?  Он снова
медленно приподнялся и лег  на правый бок. Перекинул левую ногу через правую
и  упер ее  в  землю,  прекрасно  понимая,  какая ждет  его  боль, когда  он
попытается повернуться дальше. Оборот вокруг правой ноги вернул агонию, зато
теперь  он,  задыхаясь,  лежал  на животе, подняв голову и  приподнявшись на
локтях.
     Хью  смотрел  на рассвет и на длинные тени, протянувшиеся от деревьев и
скал. Вскоре майор Генри поедет на запад со своими ребятами. Они обязательно
должны вернуться, заехать за ним. Должны ли? Что-то тут не так, но думать об
этом, лежа вот так, было очень больно.
     Тогда Хью пополз, волоча  за собой, как  бревно, бесполезную  ногу.  Он
развернулся в сторону  земляной кучи. Возможно, она подскажет ему, что здесь
произошло, пока он валялся без сознания.
     Вот  он приблизился к земляному холму и увидел яму. Подполз ближе.  Что
бы  могла значить эта огромная  яма здесь, в  пустыне? Он оценил ее глубину,
осмотрел аккуратно спрямленные углы...
     Могила. Точно. Это должна быть могила. Хотя и пустая. Ждет. Моги...
     Чья? Его затрясло. Пот выступил  на лбу. Как долго?  Как долго он здесь
пролежал?  Насколько подошел он к тому, чтобы попасть в эту яму? Были ли его
друзья готовы положить его туда?  И все  же... Почему они  так долго ждали и
бросили его в тот  самый  момент, когда  огонь  вновь затеплился? Он покачал
головой.
     Движение  дало  Хью  почувствовать,  что  горло  словно  набито  сухими
листьями.  Он тут  же  испытал  жажду, которая  заслонила  собой  все прочие
чувства.  Вновь  распластавшись  на земле, он повернулся и  пополз  к ручью,
волоча ногу.
     Несколько  раз он  останавливался, когда  силы  уходили  из рук,  плеч,
здоровой  ноги. Хью лежал, опустив голову  на вытянутые руки, тяжело дыша  и
прикидывая,  сколько сил  ему еще отпущено в этом испытании. Каждый раз, как
он  поднимался, чтобы продолжить путь  к воде,  к жажде  добавлялось тяжелое
дыхание и непреодолимая усталость.
     Когда Хью наконец добрался,  оказалось, что он  не  в состоянии поднять
голову. Он  рассчитывал  согнуть  ладонь в виде  чашки, наполнить ее водой и
пить, но вместо этого  пришлось опустить лицо в воду. Он набрал полный рот и
проглотил. Еще раз  набрал  в рот воды.  Поперхнулся. Закашлявшись, отпрянул
назад. Бока болели, лицо горело. Все раны ожили, будто их обдали кипятком. В
горле запершило, но это  быстро прошло. Теперь он уже  мог набирать  воду  в
ладонь и пить более осторожно. И никак не мог  остановиться. Медленно глотал
пригоршню  за  пригоршней,  пока  не  почувствовал,  что   наполнил  желудок
прохладой. Наконец Хью  заставил себя отползти  в сторону,  уронил голову на
руки и заснул.
     Проснувшись,  он  снова  напился и обмыл  лицо.  После этого  осторожно
приподнялся и стал  осматривать  следы, оставшиеся от лагеря. Вряд ли  здесь
останавливались  ри,  они  бы  добили  раненого.  Значит,  майор  со  своими
следопытами уже ушел  на запад.  Может быть, они  ждали, что он  поправится,
пока не отчаялись или не испугались чего-то? Однако готовая могила и сам он,
до сих пор живой, казалось, противоречили этому...
     Или  же...  Как долго?  Как  долго  он  был без  сознания?  День?  Два?
Несколько?  Может  быть,  в  этом  объяснение?  Ждали-ждали,  а  потом  были
вынуждены уехать? И все же...
     Хью пополз налево, к отпечаткам лошадиных  копыт. Рассмотрел их глазами
следопыта, потом подполз ближе и потрогал слежавшийся грунт пальцами.
     Следы старые. Сухие. Несколько  дней,  понял он, прошло с тех пор,  как
отряд проехал на запад. Может, они оставили кого-нибудь приглядывать за ним?
Вон небольшой навес  из  веток возле того места, где он лежал... Хью  пополз
туда, работая руками, отталкиваясь здоровой ногой. Да, здесь мог бы укрыться
от непогоды наблюдатель.
     Добравшись до  навеса, он  осмотрел  все, что находилось под ним. Трава
примята, земля продавлена с двух сторон. Здесь спали люди, возможно, не одну
ночь. Плоский кусок коры, круглые отпечатки на нем, похожие на дно кружки...
Хью представил, как Джеми сидит здесь, пьет чай, смотрит на него...
     Один навес... Достаточно большой для  Джеми и  еще  одного  человека...
Только  один  навес... Значит, остались, чтобы позаботиться о нем,  а  отряд
отправился дальше. Ну конечно.
     Но  почему их  нет  здесь  сейчас?  Хью  развернулся и пополз  проч