часто.
     -- Я видел раньше таких раненых, -- опять услышал Джеми слова ле  Бона.
--  Скоро все кончится, парень. И слава Богу.
     Юноша беззвучно зарыдал. Он понимал, что нельзя желать такого.
     -- Я только хочу, чтобы он перестал мучиться, -- сказал он наконец.
     --  Скоро  перестанет,  Джеми.  Скоро перестанет,  --  в голосе ле Бона
слышалась  печаль.  --  Немногие могут  похвастать такой жаждой жизни. Скоро
кончатся его испытания. Скоро.
     Джеми кивнул, вытирая  мокрые  щеки  о плечи. После завтрака  ле Бон не
меньше часа разглядывал лежащего перед ним человека. Наконец он произнес:
     -- Я все думаю об этих ри.  Я боюсь, Джеми.  И ты тоже, я вижу. Не хочу
проявить неуважение, но  ведь Хью все равно скоро умрет, а хоронить человека
--  дело долгое, особенно когда нечем копать, кроме ножей. И все это время мы
будем  рисковать своими  шкурами,  хотя  могли бы  уже  пуститься  вслед  за
ребятами.
     -- Согласен.
     -- Так вот, исходя из соображений практичности -- и, как я уже  сказал,
без всякого неуважения -- думаю, нам надо выкопать могилу заранее. Все равно
мы сидим  здесь без дела, и когда мы ее выроем  --  до того как он умрет или
после  --  ему  будет безразлично. Душа-то его будет знать,  что  друзья все
сделали  правильно. Он не  обидится, если мы подготовимся заранее. Зато себя
мы немного обезопасим.
     -- Да, -- согласился Джеми.  -- Я думаю,  он понял бы. Вытащив  нож, ле
Бон  встал и подошел к  раненому. Кончиком ножа прочертил  на  земле длинные
линии, на всю длину лежащего прикинув на  глаз  ширину могилы. Затем воткнул
лезвие в почву и вырезал первый квадрат дерна.
     -- Из  земли  придем  и в  землю уйдем, --  сказал он, -- как  в Библии
говорится.  Сделаем  все  как  надо,  Джеми. Нужного  размера  и  достаточно
глубокую, чтобы укрыть его от дождя  и стервятников. Сделаем хорошо. Я знаю,
как он тебе дорог.
     Чуть позже Джеми встал и подошел  к другому концу  отмеренного участка.
Поколебавшись минуту, тоже начал копать.
     Они  копали  весь  день, выгребая  мягкую  землю руками, а  твердую  --
ковыряя  ножами.  Они вытаскивали камни и корни. Гора  земли выросла рядом с
ямой.  Когда  глубина  стала вполне  достаточной, они вытерли ножи о  траву"
вымылись в ручье и вернулись к Хью.
     Тот по-прежнему мелко и часто дышал. Они поели,  и последний луч солнца
окрасил  лицо Хью.  Они смотрели на  него,  пока  не зажглись  звезды, потом
пожелали друг другу спокойной ночи и завернулись в одеяла.
     В их снах Хью уже был частью земли.
ТРИ КОЛЬТЕР
     Старейшинам черноногих было известно коварство речных заторов, а потому
самых шустрых молодых воинов, которые первыми добежали до кладбища деревьев,
немедленно  отозвали назад. Юноши нехотя выбрались на  берег и с нетерпением
стали ожидать поощрения к  дальнейшим действиям. Но старики лишь бесстрастно
смотрели на воду. Человек, которого они преследовали, Белобровый, был там. В
этом не было  сомнений. Как не было сомнений  и в том, что то был не простой
человек  --  он  бежал,  как олень,  и исчез,  как  олень. Он прячется  тут,
говорила им река. Где-то здесь, дразнила она, может быть, там, где вы меньше
всего  ждете... прямо под  носом. Они  опустили луки, не сводя глаз с зелени
холодного, быстрого потока.
     Куда он исчез? Может он умеет дышать как рыба?  Или река  с ним заодно?
Тишина повисла над рекой. Воины шарили глазами по берегу в поисках разгадки.
Молодежь нарушила  молчание, перешептываясь, выпадая таким образом  из круга
ожидания. Запах добычи был слишком близко, чтобы  можно  было ждать  дольше.
Когда они залпом выпустили в омут стрелы, никто из старейшин не поднял руки,
чтобы  остановить  их.  Пуская  пузыри,  всплыли  оперенные   хвосты  стрел;
мальчишки  бросились  собирать  их.  Сразу  же  возникло  опасное  искушение
оседлать  коряги и, вглядываясь в зеленые воды, пускать стрелу за стрелой  в
мельтешащие тени.
     Старики по-прежнему не делали  ничего, чтобы остановить их. Собственная
упоительная  ловкость, с  которой юнцы лисьим шагом  пробирались вдоль голых
полузатопленных  стволов, перепрыгивая  с  одного  на  другой, заставляла их
визжать от восторга. Вдруг из-под воды раздался рев, словно проснулся спящий
левиафан. За ним последовал мерзкий, чмокающий  звук.  Одно торчащее из воды
бревно,  толщиной с лодку,  ушло в глубину, а другое,  наоборот,  всплыло на
поверхность.
     Джон Кольтер, все  еще обнимая торчащее  из ила бревно  на  дне  омута,
начал беспокоиться. Бревна вокруг него начали скрипеть и стонать, все пришло
в движение, словно дно реки хотело поменяться местом с поверхностью, пытаясь
встать  с  ног на  голову. Он  ничего  не видел,  а лишь ощущал дрожь своего
спасительного дерева и молил Бога, чтобы оно не всплыло в этом круговороте.
     На  поверхности  одно  их  всплывших  бревен  прижало  юношу-индейца  к
верхушке кольтерового дерева, отхватив ему  ногу у колена, словно  комариную
лапку. Паренек издал отчаянный вопль, и его кровь  окрасила воду над головой
Джона. Конечно, ничего этого  он не видел, но какая-то часть его чувствовала
все,  знала,   что  происходит.   Омут  превратился   в   сущий  ад,  бревна
зашевелились, из илистого дна  вырывались  пузыри величиной с пушечные ядра,
коряги скрипели, словно раненые киты.
     Охваченный  страхом,   Кольтер  попытался   отвлечь  себя  от  грозящей
опасности. Он не мог думать ни о чем другом,  кроме как, что в любую секунду
бревно, ставшее его спасителем, вытолкнет его из воды, и постарался обмануть
свой разум воспоминаниями. Однажды, два года назад, когда он охотился вместе
с Мериуэзером Льюисом, пришлось ему как-то съезжать верхом с крутого берега.
Лошадь, копыта которой  были обернуты оленьей кожей, чтобы облегчить езду по
каменистой  тропе,  поскользнулась на  мшистом камне и  опрокинулась  назад.
Кольтер  не успел  освободить ноги из стремени.  Мериуэзер Льюис  беспомощно
смотрел  с  другого берега,  как  его лучший  охотник и  наездник валится  в
стремнину, где  вместе с лошадью, связанный с ней  стременем,  исчез  в пене
водоворота.
     В  тот день Кольтер стал предметом  веселых  шуток.  Ибо  Он всплыл  на
поверхность ярдах в пятнадцати вниз по течению, верхом, сжимая в правой руке
приклад ружья. "Счастливчик ты, Джон Кольтер",  -- сказал тогда Поттс, качая
головой  и  удивляясь,   как  это   человеку  удалось  сохранить  ирландскую
удачливость, но избавиться от шотландской невезучести.
     -- Это не просто везение, -- рассудительно заметил Льюис, продувая свою
трубку, -- у этого человека милость Божья зашита в кожаной куртке.
     "Зашита ли  она еще?"  --  думал  Кольтер, втягивая  в  себя воздух  из
нароста. Он не  был особенно набожным, хотя и молился, как каждый нормальный
человек, когда положено. Правда, до  сих пор он не беспокоил  Господа своими
глупыми просьбами, чувствуя,  что как-нибудь и сам выкрутится. И вот теперь,
всасывая по каплям драгоценный воздух, окоченев от холода, оглохнув от стука
крови в голове, он решил, что дольше так продолжаться не может. Право слово,
лучше  последовать примеру Поттса и дать пронзить  себя стрелами, чем  стать
жертвой пытки.
     Черноногие на берегу, сделав шесты из ольховых  стволов, пытались  с их
помощью освободить смертельно раненного юношу, который безучастно смотрел на
своих спасителей. Используя шесты  как рычаги,  мужчины и юноши  двигали ими
вверх  и  вниз,  но  бревно,  прижавшее  раненого паренька  к  дереву  Джона
Кольтера, отказывалось подаваться.
     Наконец получилось.  Мужчины  на  берегу  налегли  на  шесты,  согретый
солнцем полдень содрогнулся от слаженного крика, и бревно подалось. В тот же
миг дерево Джона Кольтера совершило полный оборот вокруг своей оси и, словно
наполненное воздухом, тяжело вылетело из воды.
     Выловив  из  воды  раненого,  черноногие прыснули в  разные стороны  от
берега  под защитную сень деревьев. А  Джон  Кольтер летел  в  небо, подобно
ракете.  Старое  дерево  описало  в  воздухе  пируэт, словно раненый  кит, и
плюхнулось в воду.
     Пока   индейцы  были  заняты   спасением  собственных  жизней,  Кольтер
незамеченным рухнул в крону тополя,  нависавшего над берегом.  Ошеломленный,
он  огляделся и понял, что сидит в покинутом вороньем гнезде. Внизу  все еще
продолжалась  грохочущая битва  бревен,  которые ворочались  в пене, обдавая
белыми фонтанами заросли ивняка.
     Минуту спустя племя вернулось на берег, чтобы теперь, когда волнение на
реке  прекратилось  и коряги и  бревна  спокойно  покачивались в  ее  водах,
отыскать изуродованное  тело  Джона Кольтера.  Когда через  несколько  минут
этого  не случилось, они  решили обыскать берег. Старики,  покачав головами,
послали  быстроногих молодых  воинов на восток, запад, север и юг. Остальные
принялись  разбивать  лагерь вдоль берега. Им  ничего  не оставалось, только
ожидать всплытия  тела или возвращения  с добычей  поисковой команды. Каждый
фут земли был обследован. Белобровый был где-то здесь, он не мог исчезнуть.
     Но река  обманула их. Легенда оказалась права: у реки раздвоенный язык,
как у змеи, и говорит он на тысячу ладов.
     Когда воины  вернулись ни  с чем, не  обнаружив и следа  беглеца,  было
решено ночевать здесь,  а утром послать  лучших следопытов осмотреть болото.
Старики согласились  с  тем, что это единственное место, где может прятаться
Кольтер.  День,  который  начался  обещанием  славной  добычи,  заканчивался
глубокими раздумьями о человеке, которого они прозвали Белобровым. Был ли он
обычным двуногим, как они? Или же это некое могущественное существо,  только
с  виду похожее на человека? Старейшины долго размышляли над  этим, и каждый
держал при себе свои мысли, не доверяя их остальным.
     Бог Богов,  наблюдавший  за  Джоном  Кольтером, выудил его  из  реки  и
забросил  на  дерево, спрятав  его  в вороньем гнезде из  тополиных и ивовых
прутьев. Теперь, скрытый от глаз неопавшими  листьями тополя, он был невидим
для преследователей, но сам из своего укрытия мог видеть все, что происходит
внизу.
     Осознав, что  надежно спрятан, Кольтер решил осмотреть  ноги, утыканные
колючками.  За  годы   охоты   с   Льюисом  он   научился  вытаскивать   эту
болезнетворную щетину, иголка за  иголкой. Солнце, окрасившее западный склон
холма,  показало,  сколько  еще  осталось до того  часа,  как  осенние  тени
наполнят долину. Он с удвоенной энергией занялся спасением исколотых ног.
     Мозоли  прожитых лет хорошо защитили ступни. "Где ты достал такие ноги,
Джон?" -- спросил его однажды Поттс, когда они сидели у костра.
     --  Они  плясали,  --  ответил  Джон  Кольтер,  --  на муравьиных кучах
манданов, на снегах кроу, на выжженных холмах черноногих...
     Они посмеялись над кольтеровой любовью к поэзии, к замысловатым фразам.
     -- Видел я тех муравьев, -- усмехнулся Поттс, -- и снега кроу, когда ты
босиком удирал, как ошпаренный, от ватаги их воинов, но не родился еще белый
человек, который сможет убежать от черноногих. Они лучшие бегуны в Скалистых
горах.
     -- Это было  у подножия Галлатина, я  бежал, спасая свою шкуру. В одном
ботинке,  кровь хлестала  из ноги, раненной мушкетной пулей  черноногих -- и
это подлинный факт, -- возразил Кольтер.
     Он рассказал  Поттсу  легенду о том, как черноногие получили свое  имя,
пробежав  по горящим  холмам.  Сказку  давних времен о  людях,  прошедших по
выжженной  земле,  которая  пожирала  их  мокасины  и  жгла  подошвы ног,  и
оставивших черный след на траве.
     Теперь  его собственные  ноги напоминали задницу испуганного дикобраза.
Но выглядели они не хуже,  чем год назад, когда он тащился, ковыляя на одной
ноге, пятьсот  миль, без огня, имея  при себе лишь небольшой мешок с бусами,
киноварью, иголками и пачкой табаку -- все, что осталось от торговли с кроу.
Он  вспомнил  лагерь,  где кроу зимовали в 1806  году.  Они  кормили лошадей
тополиной корой, а когда ее не хватало и температура падала до минус сорока,
индейцы выкапывали низенькую  вечнозеленую травку,  пахнувшую, как полынь, и
ею кормили голодающих животных. Кольтер ел ее сам и нашел, что она суховата,
но вполне съедобна.
     Живя с кроу, Кольтер научился, как рассказал  Поттсу, бегать босиком по
снегу  --  занятие,  к  которому  он  даже  пристрастился.  Ему  понравилось
испытывать свою выносливость и умение терпеть боль. Сейчас, сидя в брошенном
вороньем  гнезде, Кольтер решил взвесить свои шансы. До сих  пор у  него  не
было причин жаловаться на своего ангела-хранителя -- одно чудо следовало  за
другим. Может, Льюис был не так уж неправ. И все же охотник в душе знал, что
счастье в любой момент может изменить.
     Черноногие  окружали его со всех  сторон,  разведя костры и укладываясь
спать на  одеялах.  Запах стелющегося  дыма и  вареного мяса  достиг ноздрей
Джона и напомнил  о  том, что он  не  ел  с  рассвета. В животе заурчало. Он
оторвал  немного  тополиной коры.  Ему нужна была не сама  кора,  а  сладкая
прослойка между корой и стволом. Соскребая ее ногтями, он понемногу кидал ее
в рот, стараясь жевать долго и медленно, чтобы заглушить спазмы в желудке.
     Черноногие ели полоски оленины, которые коптили, нацепив на палки. Ночь
надвигалась  холодная,  с первыми  зимними заморозками,  высоко в  горах уже
выпал снег. Большинство  воинов отправились обратно в  деревню.  Развлечение
закончилось,  охота  превратилась  в  засаду.  Остались  лишь  те,  кто  был
терпелив, другие же  побрели  к теплу жен, домашним очагам и бизоньему мясу.
Мальчик, изуродованный разбушевавшимися корягами, скончался от потери крови.
Скоро в деревне  начнутся  рыдания,  погребальный плач и членовредительство:
родственницы  погибшего  будут   резать  себе  руки,  чтобы   доказать  свое
безутешное горе.
     Самый быстрый бегун черноногих -- старший брат умершего мальчика -- был
среди тех, кто видел Кольтера, словно  змея извивающегося на траве. Тогда он
усомнился, стоит ли забирать человека, сошедшего, как он думал, с ума. В его
племени  жил  безотчетный  страх  перед безумием, и  к  сумасшедшим, которые
считались повязанными с Богами,  старались не подходить  близко.  Но теперь,
сидя со своим дядей  перед маленьким костром,  воин знал, что Кольтер не был
безумен, а если и был, то это безумие сороки,  способной  одурачить человека
до смерти.
     Белобровый не был сумасшедшим...
     -- За таким человеком, -- сказал дядя, которого  звали Длинная Рука, --
наблюдают Боги. У  белых людей свои Боги. Они не такие, как  наши, но  у них
тоже есть сила. И они приглядывают за Белобровым.
     Племянник Длинной Руки, которого звали Каменное Лицо, не удовлетворился
ответом. Его  никто  не мог обогнать  и победить  в драке, у него было много
лошадей,  украденных  у кроу, и  целых две  жены. Он  был  молод  и силен  и
возненавидел белого человека с того самого дня, когда увидел его.
     -- Великий Таинственный не  любит  белых,  -- проворчал Каменное  Лицо,
пережевывая полоску копченой оленины. -- И это главное.
     Длинная Рука вздохнул.  Взошла  вечерняя звезда, он посмотрел на  небо,
нацепил  кусок  мяса на палку и внимательно поглядел  на племянника. Заметил
мстительный огонь в его глазах и покачал головой.
     -- Сказывают, Таинственный  создал три породы людей, племянник.  Первые
бледные  да  белые.  Таинственному они  не  понравились.  Он  сделал других,
черных, но и эти Ему  не понравились. Тогда он создал  людей красных,  и они
понравились ему, потому что Он наконец сделал хорошо. --  Длинная Рука умолк
и закутался в одеяло. -- Другие люди рассказывают иные истории, -- продолжил
он, -- в которых говорится совсем другое.
     Каменное Лицо ждал продолжения.  Он ценил слова дяди. По правде говоря,
он восхищался этим  человеком, как никем  другим, и был рад, что находится в
его тени.
     -- Говорят, -- рассказывал Длинная  Рука, отрывая зубами кусок оленины,
--  был один  водоем.  Давным-давно  белый человек пришел  к этому  водоему и
вымылся  в нем. Он  мылся долго, и вода после него стала  нечистой. Потом он
ушел. И пришел туда  один  из  нашего  племени. Он вымылся  в  воде, которая
осталась после белого  человека, и, говорят, когда  вышел, кожа его не  была
такой чистой, как у белого человека. А вода в водоеме стала совсем грязной.
     Длинная Рука  засмеялся  и снова  посмотрел на вечернюю звезду.  Затем,
пережевывая мясо, улыбнулся:
     --  Не сердись, племянник. Это  всего  лишь  история,  придуманная  для
вечернего костра. Я не знаю, правда ли это. Я услышал  ее от одного племени,
далеко на юге.
     Каменное Лицо мрачно смотрел на пламя.
     -- А  я слышал, что у них нет богов. И нет  чести. Ты ведь знаешь,  что
эти люди  сделали с бобрами. Они убили их, чтобы другие люди могли носить их
как шапки -- и ради этой глупости  они истребили всех бобров на нашей земле.
--  Это  не значит,  что у них нет Богов. У них свой путь, у нас -- свой. Вот
оно как.
     -- Нет, дядя. Их путь  -- неправильный путь. Они делают то, что  хотят,
когда хотят, и все только для самих себя. Для себя одних. Ты помнишь,  когда
их вождю, человеку,  которого они звали Многие Бури, выстрелил в спину их же
человек. Это произошло из-за  того, что белые стреляют,  не подумав, убивают
оленей больше,  чем надо. И что они  дали нам взамен? Они называют  огненную
воду, которая выжигает  у человека  сердце и  разум, Молоком Великого  Отца.
Если этот  Отец  так велик, зачем он пьет молоко, которое  сжигает душу? Они
дали  нам  вещь,  которую  называют  Лицо  Джефферсона.  Кусок  бесполезного
металла. Я видел один такой на шее у скелета.
     -- Племянник, раскрой глаза. У нашего вождя висит такая медаль, он снял
ее с кроу, убитого в бою. Они говорят, что это  лицо Великого Отца, живущего
на востоке.
     -- Дурной  знак. Тот  скелет, который я  видел, тоже принадлежал  кроу.
Думаю, этот металл и убил его, или Молоко  Великого Отца, что, впрочем, одно
и то же.
     Вот уже  тьма сгустилась над двумя мужчинами, и  они теперь были больше
склонны  слушать,  нежели  говорить.  Из  зарослей донесся  крик совы.  Пять
нисходящих нот, окончившиеся кашлем, сделали тишину лагеря еще более полной.
     -- Давай отдыхать, -- мягко  сказал  Длинная  Рука. --  Утром нам опять
придется охотиться за Белобровым, -- он хихикнул. -- Не думаю, что мы найдем
его.  Я  чувствую, он  рядом с нами, даже  сейчас, может, он, как Брат Сова,
умеет видеть в темноте?..
     --  Сегодня, -- прошипел Каменное Лицо, -- я мог бы убить его, когда он
извивался в траве, словно змея. Вместо этого я оставил его в живых. Завтра я
выслежу его.  И когда я  найду его, обещаю,  я  съем  его печень  у  него на
глазах.
     Кольтер дрожал в своем убежище на верхушке дерева. С  наступлением ночи
зубы начали выстукивать дробь, руки и ноги тряслись крупной дрожью. Подтянув
колени к груди, он прижался  спиной  к  шершавой коре дерева. В сгустившейся
тьме под ним скользили силуэты мужчин, спускавшихся к  воде, чтобы наполнить
кувшины  и  кожаные  мешки для  воды. Борясь с ночным холодом,  Джон Кольтер
продумывал план  побега. Подождать до глубокой ночи, когда  индейцы заснут в
своих  одеялах, спуститься с  дерева,  подползти  к реке  и проплыть вниз по
течению до бобровой запруды. Если удача и на этот раз не отвернется от него,
отыскать бобровую нору, провести там остаток ночи, попытаться выйти к горам.
     К реке, которую  кроу звали Майяпеонза. С ее водораздела открывался вид
на слияние Вонючей Воды и  реки Большого Рога. На юге располагалась высохшая
впадина  древнего внутреннего моря, на востоке  ограниченная рекой  Большого
Рога,  на  западе  --  Скалистыми горами. В  ясный день  можно  было увидеть
Совиный Ручей и горы, протянувшиеся вдоль Большого Рога более  чем  на сотню
миль к югу. Как же она называется? Кольтер порылся в памяти.
     Аммаххапаишша.  Прошептав это  имя  и услышав, как  оно  заструилось  с
дерева вниз, Кольтер уснул.
     И  увидел  сон. Он снов