риятности. Нам бы этого не хотелось.
     - Сеня! - приказал я.
     Я видел, как люди, чья очередь подошла, показывали на какой-нибудь из
колбасных муляжей, лежавших в ярко освещенной  витрине,  но  продавщица  в
наколке с милой улыбкой отрезала небольшой кусок от единственного толстого
колбасного батона, лежавшего перед ней.
     Когда подошла очередь пожилого мужчины в зеленом пальто, он  протянул
продавщице квадратный клочок бумаги и ему также отрезали кусок колбасы.
     Неприятное предчувствие овладело мною.
     Оно оказалось правильным.
     - Ваш талон, - сказала продавщица, занеся нож над батоном колбасы.
     - У нас есть деньги, - сказал я.
     Ирка молчала. Сенечка высовывал нос, заглядывая за прилавок.
     - Я сказала - талон! - повысила голос продавщица.
     Но улыбка не исчезла с ее лица.
     - Граждане, не задерживайте, - произнес кто-то сзади.
     Почтенная старуха в мантилье оттолкнула Ирку и стала  оттеснять  меня
от прилавка.
     Мужчина  в  зеленом  пальто,  который  задержался,  обнюхивая   кусок
колбасы, доставшийся ему, сказал наставительно:
     - Мы же не можем делиться колбасой с каждым приезжим.
     - Но мы тоже хотим кушать! - сказал Сенечка.
     - Кушайте у себя дома, - сказала старуха в мантилье, тоже  получившая
свой кусок.
     Пожилой мужчина вышел вместе с нами. Он чувствовал себя  неловко.  Он
был на вид добрым человеком.
     - Вы должны понять  нас,  -  сказал  он.  -  Мы  находимся  в  тисках
дефицита. К счастью, нам хватает продуктов для обеспечения нужд населения.
И сейчас, скажу я вам, положение постоянно улучшается.
     Старуха в мантилье пошла направо, он - налево.
     Мы остались стоять у магазина. Сенечка оглянулся  на  витрину  -  она
была богато украшена пластмассовыми копиями разных продуктов.
     - Кого они обманывают? - риторически спросила Ирка.
     - Милая, - сказал я, - ты  забыла,  что  наша  планета  уже  сто  лет
страдает под гнетом пришельцев!  Если  бы  Россией  правили  мы  с  тобой,
колбасы было бы достаточно.
     Еще около часа мы гуляли по городу, который был невелик.
     Я обратил внимание на то, что все стены, обращенные к бетонной башне,
были прозрачны, и помещения за ними были ярко освещены, как гастроном  или
отдел носок-чулок универмага.
     Но помимо магазинов прозрачные стены были у мастерской,  где  девушки
распевали веселые песни, шили платья, и в другой мастерской,  где  столяры
изготавливали стулья. Столяры были как на подбор,  славные  молодые  люди.
Они улыбались нам сквозь прозрачную  витрину  так  непринужденно,  что  мы
невольно улыбались в ответ.
     Наконец мы попали на вокзал. Вокзал оказался небольшим,  к  нему  был
проведен лишь один одноколейный путь. Поезд, состоявший из  двух  открытых
вагончиков и сверкающего медными деталями паровоза с длинной расширяющейся
трубой, поджидал нас у платформы,  по  которой  носильщик  вез  тележку  с
чемоданами и прогуливался дежурный в фуражке с красной тульей.
     Стайка девочек в одинаковых коричневых платьях  и  белых  передничках
выпорхнула на платформу, и девочки щебеча расселись  на  лавочках  первого
вагона.
     Красивая женщина со сложенным зонтиком в руке глядела  на  поезд,  не
изъявляя желания сесть в него.
     - Поехали? - спросил Сеня.
     - Но мы не знаем, куда идет поезд, - сказал я. -  Мало  ли  куда  нас
завезут.
     - Скажите, пожалуйста, куда направляется поезд?  -  спросила  Ирка  у
дежурного по станции.
     - Вы билет купили? - спросил он.
     Я посмотрел почему-то направо и увидел, что передняя стена вокзала  -
стеклянная.
     - По талонам? - язвительно спросил Сенечка.
     - Без талонов, - ответил человек в красной фуражке.
     Паровоз загудел.
     - Залезайте, залезайте! - приказала красная фуражка. - Там заплатите.
     Я обернулся к красивой женщине. Она прочла мой  безмолвный  вопрос  и
ответила:
     - Не беспокойтесь, он вернется на эту же платформу.
     Мы вошли  во  второй  вагон.  Старинный  вагон,  лишенный  стен,  был
разделен на небольшие купе. Мы заняли одно  из  них,  и  Сенечка  принялся
прыгать на мягком сидении. Начальник станции в  красной  фуражке  погрозил
ему жезлом и крикнул:
     - Перестань хулиганить, высажу!
     Потом он поднял жезл, паровоз еще раз загудел и, резко взяв с  места,
дернул вагон, так что нам пришлось хвататься за скамейки и друг за  друга,
чтобы удержаться. Девочки в соседнем вагоне завизжали  так,  что  заложило
уши.
     Со второго раза паровозику удалось сдвинуть  поезд,  и  он  запыхтел,
отходя от вокзала. Красивая женщина подняла руку с платком, провожая  нас.
Я помахал ей, мне ее стало жалко.
     Поезд  побежал,  набирая  скорость.  К  путям   подходили   небольшие
огородики, в которых возились люди, но эти огородики вряд ли были видны  с
башни - они были устроены так, чтобы  их  прикрывали  дома.  Вообще  нашим
взорам предстала как бы изнанка жизни Аркадии. С изнанки город был не  так
весел, чист и хорошо покрашен.
     С другой стороны путей был высокий зеленый откос,  отлично  видный  с
башни. На нем не было строений и огородов,  но  в  некоторых  местах  были
разбиты цветники. Затем мы долго ехали вдоль выложенной из  бетонных  плит
гигантской стометровой надписи "Слава экологии!"
     Через несколько минут на откосе, ставшем круче и выше,  возникла  еще
одна, не меньших размеров, надпись: "Украсим Родину садами!"
     К  этому  времени  поезд  совершил  уже  плавный  полукруг,  и  башня
Наблюдений осталась позади. Железнодорожный путь все  более  углублялся  в
землю, и вдруг в вагоне наступила темнота - мы въехали  в  туннель.  Сразу
стук колес стал громче и резче, паровоз загудел и запахло дымом.
     - Далеко отъехали, - сказала Ирка. - Как возвращаться будем?
     - Вернемся! - радостно откликнулся Сеня. Как и все мы, он никогда еще
не ездил на поезде, но если мы с Иркой могли скрывать свои чувства,  делая
вид, что такое путешествие нам не в новинку, то Сенечка ликовал открыто.
     В вагоне было совсем темно. Я протянул руку и нащупал  тонкие  пальцы
Ирки. Мною овладело странно-щекочущее чувство полета с горы.
     - Ты хорошая, - прошептал я. Не знаю, услышала ли Ирка, но она сильно
сжала мои пальцы. А Сенечка, не поняв, о чем речь, спросил:
     - Что ты говоришь? Что случилось?
     - Тебе еще рано об этом знать, - сказал я.
     Ирка засмеялась.
     Туннель кончился так же неожиданно, как и начался.  Слева  показались
сады, задние стороны домиков, узкая улица,  обращенная  к  нам  некрашеной
стороной. Над нами совсем близко тянулась к небу твердыня башни.
     Значит, железная дорога шла по внешней  границе  полумесяца,  который
образует город, затем на конце рога полумесяца шла под  землю  и,  обогнув
твердыню, вышла на поверхность у другого рога полумесяца,  совершив  таким
образом круг.
     С другой стороны  путей  снова  появился  гигантский  лозунг:  "Своим
трудом крепи чистоту Отчизны!"
     - Ты видел много книжек, - сказала Ирка. - Все  эти  люди  как-то  не
по-нашему одеты. И платья до земли, и шляпы, и этот поезд такой  странный.
Что это значит?
     - И лошади! - вмешался в разговор сообразительный  Сенечка.  -  Разве
так бывает, что ни одной машины? Ни одного самолета?
     - Лошади, - повторил я. - На лошадях ездили раньше, чем на машинах  и
самолетах.
     - Ясное дело, что раньше! Кто такое  платье  по  доброй  воле  носить
будет! В нем не побежишь, не прыгнешь. А как в нем  драться  на  ножах?  -
произнесла Ирка.
     - Или от мента убегать, - сказал Сенечка и засмеялся.
     Во дворе домика, выходившего задом к путям, сидел старик с деревянной
ногой в полосатой фуфайке.  Он  погрозил  нам  кулаком  и  крикнул  что-то
непонятное. Девочки в соседнем вагоне громко пели хором.  Мы  вернулись  в
центр городка. По главной улице двигалась высокая  черная  карета,  в  ней
сидела дама, которая обмахивалась розовым веером.  Рядом  с  каретой  ехал
верхом молодой человек, который разговаривал с дамой, склонившись к ней.
     На центральной улице, перед самым большим в городе трехэтажным  домом
с колоннами стояла другая карета,  без  лошади.  Толстяк  в  синем  халате
красил ее в синий цвет, а на балконе второго этажа стоял другой толстяк  в
красном халате и давал указания. Три дворника в ряд  подметали  улицу.  За
ними шел человек в мундире с золотыми пуговицами и золотой каске,  который
следил,  чтобы  улицу  хорошо  подмели.  Перед  магазином  стояла  длинная
очередь.
     Низкое здание вокзала отрезало от нас улицу.
     Вот и платформа. Только на этот раз  мы  подъехали  к  ней  с  другой
стороны. Начальник станции в красной фуражке поднял жезл, приветствуя нас.
Женщина со сложенным зонтиком в руке стояла на платформе.  Я  взглянул  на
солнце - мы путешествовали полчаса.
     Девочки-школьницы с шумом и гомоном посыпались из  соседнего  вагона.
Они промчались к выходу, обтекая бурливым ручейком одинокую женщину.
     Мы тоже вылезли из вагона.
     - Кондуктор приходил? - спросил начальник станции.
     - Нет, кондуктора не было, - сказал я.
     - Ничего, завтра будет, - сказал начальник станции. - А  пока  можете
заплатить мне. С вас по шестьдесят копеек.
     Он взял деньги, приложил пальцы к фуражке и затем поспешил  вперед  к
паровозу, откуда устало спускался машинист.
     - Больше с вами никто не приехал? - спросила женщина с зонтиком.
     Она была красива зловещей, роковой  красотой.  Ее  лицо  было  белым,
словно покрытое мукой, и на нем отчаянно сверкали черные глаза.
     - Вы же знаете, - сказал я.
     - Я ничего не  знаю!  -  воскликнула  женщина.  -  Я  жду  уже  целую
вечность!
     - По-моему, вы - единственный несчастный человек  в  этом  городе,  -
сказала Ирка, как бы приглашая женщину ответить. Та ответила не сразу, она
смотрела через Иркино  плечо  вдоль  поезда,  состоявшего  всего  из  двух
вагонов, будто на самом деле надеялась кого-то увидеть.
     Затем, убедившись, что и  на  этот  раз  никто  не  приехал,  женщина
обернулась к Ирке и сказала:
     - Я счастлива. У меня есть хорошая работа, отличная зарплата. У  меня
отдельная комната. Чего вы еще от меня хотите?
     - А кого же вы ждете? - спросила Ирка.
     - Глупости какие-то! - рассердилась женщина. - Кого я могу ждать?
     - Успокойтесь, Мария Осиповна, - сказал, подходя, начальник  станции.
За ним шел машинист, неся небольшой  чемоданчик.  -  Вас  никто  не  хочет
обидеть. Вы же не хотите обидеть Марию Осиповну?
     - Если я  работаю,  честно  отрабатываю  свой  хлеб,  если  я  честно
встречаю поезда и никому не мешаю - это не основание, чтобы меня упрекать.
     -  Вас  никто  не  упрекает,  -  сказал  начальник  станции.  -   Это
естественное любопытство приезжих. Вы ведь приезжие?  Сейчас  мы  проверим
ваши  документики  и  узнаем,  почему  вы  ходите  по  городу  и   задаете
провокационные вопросы.
     Начальник лукаво улыбнулся, но мне стало не по себе.
     -  Простите,  -  сказала  Ирка  жестко,  -  но  нам  некогда  с  вами
разговаривать. Мы  тоже  на  работе.  Мы  тайно  проверяем,  как  работает
железная дорога. Вам это понятно?
     Она сделала такое ударение на слово "вам", что начальнику станции все
стало понятно.
     - Прошу прощения за задержку, - сказал он, не поверив нам,  но  и  не
желая искушать судьбу.
     Мы вышли  на  улицу.  Хвост  длинной  очереди  в  булочную  пересекал
мостовую.  Мы  с  трудом  пробились  сквозь  толпу.  Толпа  была  веселой,
улыбчивой, полной надежды и даже уверенности, что хлеба хватит всем.
     Миновав очередь, мы увидели  мирного  вида  бабусю,  которая  шла  по
улице, волоча пластиковую сумку, из которой высовывались два батона.
     - Нам надо пройти к пустым складам, - сказала Ирка. - Мы  приезжие  и
немного заблудились!
     - Пошли, - радостно сказала бабушка. - Нам по дороге.
     - А чего такая очередь за хлебом? - спросила Ирка.
     - Завтра спонсоры будут наш  город  инспекции  показывать.  -  Бабуся
показала нам твердыню, вознесенную к нему. - А у нас народ какой?  Никакой
благодарности! Если что будут давать - устроит очереди, не дай Бог!
     - Значит, сегодня все продают на два дня вперед? - догадалась Ирка.
     - А завтра как всегда! - И бабуся лукаво улыбнулась.  -  Лучше  и  не
суйся!
     Я угадал уличку складов, сбегавших ко рву.
     Мы покинули бабусю, которая еще стояла наверху.
     - Мне интересно, - сказала Ирка, - откуда они набирают таких людей?
     - Может, в пробирках выращивают? - спросил Сенечка.
     - Я думаю, - сказал я, - что наловили в разных  местах  и  свезли.  И
теперь они уже давно тут живут, привыкли. Они счастливые,  у  них  колбаса
есть.
     - Ты прав, - сказала мрачно Ирка,  -  им  всегда  повторяют,  что  за
пределами города колбасы нет.
     - А разве есть? - спросил Сенечка.
     - Я пробовал, - сказал я. - В школе гладиаторов.
     - Школа гладиаторов - это нетипично, - сказала Ирка. - У них связи со
спонсорами, со спецснабжением.
     - Так я и не попробовал колбасу, - сказал Сенечка и проглотил слюну.
     - Попробуешь, обязательно попробуешь. Я тебе  слово  даю,  -  сказала
Ирка.



                            8. ЛЮБИМЕЦ НА БАШНЕ

     Стемнело, но никто не шел.
     На складе было холодно,  мыши  и  крысы  суетились  по  углам,  будто
переезжали с квартиры на квартиру и таскали мебель.
     Сенечка томился бездельем, несколько раз  выбегал  из  склада,  потом
возвращался и убитым голосом сообщал, что никого нет.
     Мы доели наши припасы, потому что понимали, что завтра нас могут и не
покормить.
     Чтобы не сидеть в темноте, мы прошли по улице до  первых  домиков.  В
домиках горели свечи и керосиновые лампы. Над высоким домом была протянута
гирлянда фонариков, но электричества в Счастливом городе не было. Какие-то
люди, громко и пьяно разговаривая, шагали по улице - на всякий  случай  мы
нырнули за угол и встали там. Возвращаться на склад не хотелось - там было
холодно как под землей.
     Отчаявшись дождаться друзей, мы вернулись на склад и сели  в  углу  в
обнимку, чтобы было теплее.
     Открылась дверь, и возница, взглянув внутрь, спросил хриплым шепотом:
     - Вы живые?
     Мы разговаривали тихо, чтобы нас никто не услышал.
     Возница  сказал,  что  сведения  о   завтрашнем   прилете   инспекции
подтвердились  -  за  вечер  на  башню  спустилось  несколько  милицейских
вертолетов.
     - В городе все знают о завтрашней инспекции, - сказал я.
     - А куда денешься? - сказал возничий. В темноте  не  было  видно  его
длинных усов, но по невнятности речи я представлял,  как  он  жует  кончик
уса. - Всего за день до инспекции талоны отоваривают. В день  инспекции  -
пусто.
     - А почему так? - спросила Ирка.
     - Если дают продукты, - ответил возница, - то сразу  бывает  очередь.
Как ты запретишь людям стоять в очереди, когда выкинули  продукты?  Вот  с
башни и виден непорядок.
     - А плохо с продуктами?
     - Мы не жалуемся, - сказал возница. - Как-то достаем, крутимся.  Ведь
люди знают, что в других городах с продовольствием куда хуже.
     - Откуда знаете? - спросила Ирка.
     - Как, откуда? У нас газета выходит, - сказал возница  с  усмешкой  в
голосе. Я понимал, что возница хоть и местный счастливый человек,  но  уже
испорчен общением с Хенриком и нами  -  жителями  другого  мира,  испорчен
скепсисом и неверием.
     - А магазины завтра закроются? - спросил я.
     - Ни в коем случае! Завтра будет день временной выдачи  муляжей.  Все
мы распределены по  магазинам,  а  некоторые  приписаны  к  рынку.  Каждый
возьмет, что положено, и отнесет домой. А потом будет карнавал.
     - Как жалко! - сказала Ирка. - Я никогда не видела карнавала.
     - А я даже слова такого не знаю! - сказал Сенечка.
     - Когда нам выходить? - спросила Ирка.
     - Скоро, - сказал возница.
     - Как вас зовут? - спросил я. Мне показалось неправильным не оставить
в своей памяти человека, который так много для нас сделал.
     - Густав, - ответил возница. И продолжал: - Сейчас мы выйдем ко  рву.
Разговаривать там нельзя. На башне уже  много  милиционеров.  Спонсоры  не
хотят случайностей.
     - А как мы поднимемся на нее? - спросил я.
     - Этого не надо будет делать. Все равно не забраться.
     - А как?
     - Под водой во рву есть вход в башню. Он служит для тех случаев, если
воду из рва спустят. Для чистки или ремонта. О нем никто не знает. Мы сами
узнали случайно - в архиве нашли планы башни.
     В вечерней тишине донесся бой часов на здании вокзала.
     - Пора, - сказал Густав. - Нам должны принести надувную лодку.
     Молчаливой процессией мы спустились ко рву. Вода в нем неслась как  в
горной реке.
     - Почему это так происходит? - спросил я шепотом.
     - Там у них установлена машина, - Густав махнул рукой  в  направлении
башни, - чтобы никто не мог подплыть к башне.
     Костяная голова одного из чудовищ, обитавших во  рву,  высунулась  на
мгновение из воды и исчезла, унесенная течением.
     - А кто эти чудовища? - спросил я. - Драконы?
     - Драконы? - Густав меня не понял.
     - Если свалишься в воду, живым не выбраться, - прошептала Ирка.
     - Здесь нет драконов, -  сказал  Густав.  -  Не  понимаю,  о  чем  вы
говорите.
     - Разве вы не видели голову?
     Возница улыбнулся - в полутьме сверкнули его зубы.
     Он вытащил из кармана хлеб, отщипнул от него кусок и,  размахнувшись,
кинул в воду выше по течению.
     Тут же из воды высунулась голова  чудовища.  Рядом  -  другая.  Кусок
хлеба исчез.
     - Что это?
     - Это большие черепахи, - сказал возница. - Они безопасные.  Но  если
не знаешь, то страшные.
     У нас в городе все думают, что они едят людей. И кто-то  поддерживает
эти слухи.
     - А где вход в башню? - спросил я.
     - Видите вырубленный в башне над  водой  крест?  -  ответил  вопросом
Густав.
     Я пригляделся. Кажется, я его разглядел.
     - Под ним есть вход в башню. У самого дна рва.  Он  забран  решеткой,
которая закрыта на засов.
     Время шло. Вышла луна, в маленьком  городском  парке  под  гирляндами
керосиновых фонариков играл небольшой оркестр.
     - Где же ваша лодка? - спросила Ирка.
     - Сам хотел бы знать, - ответил возница. - Уже полчаса как они должны
были принести лодку.
     Мы ждали. Говорить не хотелось. Что-то случилось.
     - Может, вы сходите и спросите? - сказала Ирка.
     - Это в другом конце города, - сказал Густав, - за вокзалом. А  через
полчаса город объявляется спящим. И уже нельзя по нему ходить.  С  этим  у
нас строго.
     - Тогда спешите, узнайте, - сказал я.
     Густаву не хотелось идти, но он понимал, что мы правы.
     - Никуда не уходить! - с преувеличенной строгостью произнес он.
     - Не беспокойтесь.
     Его шаги удалились. Было тихо. Из  парка  доносилась  музыка,  кто-то
высоко над нами засмеялся. Башня поднималась черная и неприступная. На  ее
вершине  между  зубцами  загорелся  маленький,  но  яркий  огонек.   Потом
расширяющийся луч света скользнул по  стене  -  видно,  кто-то  перегнулся
через парапет и осветил стену сверху. Луч фонарика не  достиг  воды.  Вода
мчалась у наших ног беззвучно и быстро. При свете луны  я  увидел,  как  к
поверхности поднялась гигантская черепаха.
     Не знаю, сколько прошло времени  -  но,  наверное,  не  меньше  часа.
Густав не возвращался. Сенечка извелся - ребенку трудно ждать.
     Оркестр в парке перестал  играть,  огоньки  в  домах  гасли  один  за
другим. Густав все не шел.
     Вдруг  издали,  сверху,   со   стороны   вокзала   донесся   короткий
предупреждающий крик. Мы замерли, вслушиваясь. Снова крик. Мне показалось,
что слышны были быстрые шаги - кто-то убегал. Потом резкий короткий звук -
один, два, три...
     - Это выстрелы, - тихо сказала Ирка. Она поднялась на ноги.
     В городе все умолкло.
     - Я поднимусь по течению, - сказал я, - и нырну.  С  таким  расчетом,
чтобы меня снесло течением