оял на самом берегу и целился весьма уверенно.
Никаких шансов скрыться на другом берегу у меня не было.
   Значит - вниз.
   Я успела глубоко вдохнуть и мысленно попрощалась с самой собой, Анитой
Крашевской, тридцати одного года (честно!), разведенной, красивой и
талантливой.
   Внизу меня подхватил поток, и я не сопротивлялась ему, чтобы как можно
дольше сохранить воздух в легких.
   Меня несло все быстрее, раза два ударило о камни, раз я чуть не
застряла на каком-то повороте, но я не очень чувствовала внешние толчки,
потому что была занята лишь одним - как бы не глотнуть воды... Это было
страшно и отвратительно, в какой-то момент мои глупые легкие заставили
меня потерять контроль над собой и вдохнуть воду, после чего я начала
терять сознание... И не знаю, как меня вынесло потоком на крутой склон и
выкинуло на камни, что, видно, и спасло меня - от удара я начала судорожно
кашлять, выплескивая из легких воду и стараясь носом втянуть воздух... А
потом я долго лежала на каких-то колючках, наслаждаясь тем, что на свете
есть колючки и самый настоящий воздух, и зарекаясь подходить к воде иначе,
как к умывальнику. Я пролежала там, пока не почувствовала, что готова идти
дальше.
   Поток, который вырывался из-под скал и скатывался по камням, вливался в
Пруи несколько ниже нашего лагеря. Так что мне пришлось перебраться через
реку, благо я нашла широкий плес, и пробираться тропкой к палаткам, уже не
веря тому, что лишь недавно жила в махонькой империи страха.
   Я подошла к лагерю, никем не замеченная, и уже увидела сквозь листья
бамбука площадку и палатки на ней, как остановилась, словно громом
пораженная. Я вспомнила, в каком я виде!
   Впереди, разгуливая по травке, мирно беседовали Вспольный с
Никольсоном, чуть дальше несколько солдат - их явно стало больше, чем было
раньше, - прислушивались к отдаленному звуку вертолетного мотора.
   Я не могла выйти из леса. Я не могла подойти к ним. Я готова была
умереть, но - ни шагу дальше.
   Может показаться странным - ну прикрылась бы каким-нибудь банановым
листом, крикнула бы, чтобы мужчины отвернулись... Нет, я стояла столбом -
вся моя наглость и уверенность в себе, которые поддерживали меня в
каменном стакане, куда-то испарились. И ни тяжкая судьба голых людей, ни
беспокойство за их жизнь, ни жалость к этому подонку Матуру - ничто не
могло подвигнуть меня на то, чтобы покинуть убежище и показаться моим
коллегам и солдатам в образе Афродиты, которой не досталось морской пены.
   Я уселась и стала ждать, когда площадка опустеет.
   В ущелье стояло безветрие, и меня начали жрать комары и всяческие
летучие твари. Мне пришлось отступить к реке и некоторое время, мучаясь
голодом и отчаянием, подпрыгивать у воды. Тут на берег, конечно же, пришли
за водой солдаты, и мне пришлось спрятаться в самых колючих на свете
зарослях, где кроме меня жил еще гигантский паук-человекоед, впрочем, я не
настолько хорошо разбираюсь в энтомологии - может быть, он был
обыкновенным слоноедом. Паук смотрел на меня, я на паука, и в конце концов
паук, по-моему, решил, что я недостойная его размеров и аппетита добыча, и
отправился на настоящую охоту. Когда я выбралась из обморока, я сползла в
воду, залезла туда по шею и сидела так минут десять, пока окончательно не
закоченела.
   Но это помогло мне прийти в себя, а когда я вернулась к засаде у
лагеря, пошел редкий дождик и комары разлетелись по своим бомбоубежищам.
   Начало темнеть, и я надеялась через полчаса или в худшем случае через
час вернуться к себе в палатку, к такому милому халатику и тапочкам.
   Но не тут-то было.
   Раньше меня на поляне появился другой гость - господин директор Матур!
   Он не скрывал своей наготы. Он гордился ею, как племенной жеребец
сомнительных кровей. Ах ты, мой муженек!..
   Я не сердилась на него - он тоже был близок к смерти, его унижали и
даже чуть было не заставили меня изнасиловать, что, как вы знаете,
невозможно без моего одобрения.
   Все бросились к нему.
   Пошатываясь, Матур стоял на краю прогалины. Его тут же подхватили под
руки и поволокли к большой палатке, желая немедленно положить в спальный
мешок и лечить либо эвакуировать в Танги. Но Матур держался мужественно. В
вечерней тишине мне было слышно каждое слово, произнесенное моим собратом
по несчастью.
   - Что с вами было? - спрашивал майор Тильви Кумтатон, и ему вторили
остальные участники экспедиции. Даже господин Никольсон, с презрением
сухопарого жеребца относившийся к толстой жабе - Матуру, не мог не
сочувствовать господину директору.
   - Я там был! - воскликнул Матур. - Я был схвачен!
   Затем последовал короткий раунд борьбы между фельдшером и Матуром, в
ходе которой тот отбился от лекарств и продолжил свою душераздирающую
историю.
   Рассказ Матура занял добрых полчаса, так что мне придется изложить его
здесь вкратце.
   Оказывается, камешки, из-за которых Матур на самом деле отправился в
ночной поход, были ни при чем. На самом деле его выманили с помощью
прекрасной дикарки, которая подкралась к его палатке и умоляла прийти на
помощь ее маленькому народу, который попал в злобные лапы японского
военнослужащего.
   Ну хорошо, подумала я, сердиться за это на Матура нельзя. Он скрывает
свое богатство, свою добычу... Меня больше занимало, как он вырвался из
каменного стакана? Беглец он или шпион?
   Далее Матур довольно сбивчиво, но горячо рассказывал, как он решил
освободить голых дикарей от власти японца, как он пришел вместе с дикаркой
к запрятанному высоко в горах озеру, где угнетал дикарей жестокий японец.
   Матур вступил с японцем в отчаянную борьбу, что было нелегко сделать,
потому что японец был вооружен автоматом, пулеметом и еще гранатами, а
Матур сражался голыми руками. Эта титаническая схватка закончилась в конце
концов победой Матура, который изгнал японского милитариста, но, к
сожалению, за это время неблагодарные дикие люди разбежались по ущелью и,
может быть, ушли за хребет, в сторону Китая.
   Тут профессор Никольсон, который делал вид, что верит в плохо
слепленную версию Матура, спросил, не встречал ли Матур в своих боевых
странствиях некую женщину по имени Анита Крашевская.
   И тут мой Матур искренне зарыдал.
   - Никогда! - воскликнул он. - Никогда не прощу себе, что не удержал эту
девушку. Да, она была в плену у японца, но я умолял ее потерпеть, она же
испугалась, кинулась в озеро... и утонула!
   Я собралась было засмеяться, но передумала, ведь тут Матур говорил
правду: он видел, как я нырнула в озеро, и не видел, как я из него
выбралась. А следовательно, я утонула.
   Майор Тильви Кумтатон стал выспрашивать у Матура, где же находится это
озеро, и я поняла, что мой муженек или не знает карт, или не хочет, чтобы
озеро нашли.
   Пока военные вежливо, но настойчиво допрашивали Матура, я услышала, как
к зарослям, в которых я скрывалась, подошли Никольсон и Юра Вспольный. И
тут я, к удивлению своему, услышала, что Вспольный плачет. Этот большой и
толстый белый джентльмен в очках плакал, как маленький мальчик, забывая
английский и переходя на русский язык:
   - Я пойду ее искать, может быть, она жива.
   - Скоро будет темно, - отвечал Никольсон. - А с утра мы пойдем вместе.
Я полностью разделяю ваши чувства.
   - А может быть, Матур врет? - спросил Вспольный.
   - К сожалению, я не вижу нужды для него врать.
   - Да, - согласился Вспольный. - Нужды лгать нет.
   Растроганная, я уже готова была выйти из кустов, но тут меня
обеспокоила другая мысль: если Матур что-то скрывает и лжет, то почему?
Что случилось в каменном стакане? Может, это дьявольская хитрость Сато и
он таится поблизости, чтобы ночью зарезать всех моих товарищей, включаю
трогательного и милого Юру Вспольного?
   Я поняла, что сейчас сделаю - я быстро добегу до пещеры и узнаю, где же
на самом деле пришельцы, живы ли, что им грозит... И это будет куда
быстрее, чем организация военной спасательной экспедиции.
   И я вновь отказалась от уютной палатки и горячего кофе, потому что мне
было жалко этих нелепых пришельцев, о которых никто не должен знать, что
они пришельцы.
   Было еще светло, и дорога к пещере была мне отлично знакома.
    
 
 
   * * *
 
    
 Духи гор покровительствовали мне. Неожиданно распогодилось, облака
разбежались. Оказалось, что солнце только-только ушло за зубцы гор и их
вершины еще окрашены желтым закатным светом. Так что в моем распоряжении
было достаточно времени, чтобы дойти до пещеры, не поломав по дороге ног.
   Мне странно было идти по ущелью. За последние дни оно стало мне
знакомым, будто я прожила здесь больше месяца. Я возвращалась в особый,
никому не известный мир, о котором и я вчера имела самое смутное
представление.
   Последние лучи солнца оторвались от вершины самой высокой из гор, и
ущелье было залито вечерней синевой, когда я поднялась на площадку перед
большой пещерой и отвернулась от открытой уборной пришельцев.
   Мне не хотелось поднимать каменную плиту в темном внутреннем зале
пещеры и лезть в узкий проход, ведущий к озеру, но у меня не было другого
выхода.
   К счастью, мне не понадобилось этого делать.
   Как только я ступила под навес над площадкой, внутри пещеры раздались
радостные голоса и в моем мозгу прозвучали слова Любы:
   - Смотрите, кто к нам пришел!
   - Не может быть! - сказал По-из. - Вы же, к сожалению, утонули.
   - К счастью, я чудом не утонула, - ответила я. - И не пытайтесь
изобразить меня духом.
   - Вы не бросили нас! Вы не забыли о нас! - стенали пришельцы, окружив
меня. Их нагота была мне привычна и не пугала. Моя собственная не играла
здесь роли. Даже Ут-пя с его дудочкой меня почти умилял.
   - Мне стало любопытно, - сказала я, - потому что мне встретился
директор Матур.
   - И что он вам сказал? - спросил капитан Ут-дирек. Голос его звучал
сдержанно.
   - Он меня не видел, он говорил с другими. Он сказал, что уговаривал вас
встретиться с людьми, но вы убежали.
   - И вы не поверили? - спросила умудренная жизненным опытом Не-лю.
   - Разумеется, - сказала я. - Он же сказал, что Сато от него убежал.
   - У нас есть фонарь, - сказал капитан. - Это ваш фонарь. Его потом
забрал Сато. А теперь это наш фонарь.
   Он протянул мне фонарь, но я не сразу поняла, зачем.
   - Зажгите, - сказал капитан. Он выглядел подавленным, а я тупо стояла с
потушенным фонарем в руке.
   Потом зажгла его.
   Луч его обежал лица пришельцев. Пришельцы жмурились и отворачивались от
яркого света. Потом он натолкнулся в глубине пещеры на лежащего навзничь
человека.
   Глаза Сато были закрыты, щеки ввалились и потемнели, нос заострился - я
его даже не сразу узнала.
   - Когда вы пропали, господин Сато очень сердился. Он даже пошел в воду,
чтобы вас найти, - рассказывал между тем По-из.
   - Он хотел меня спасти? - Я была поражена непоследовательностью этого
человека.
   - Он очень сердился, но не хотел, чтобы вы утонули. Он снял пояс и
штаны и нырнул в воду. Он вас не нашел, а толстый человек Матур схватил
мешочек, кожаный мешочек с красными камнями и хотел убежать.
   Сато вылез из воды и полез за ним в подземный ход.
   - А потом вы услышали оттуда выстрелы.
   - Да, - сказал По-из. - Мы услышали выстрелы и испугались. Мы сидели и
ждали. Мы долго ждали.
   - А потом он начал стонать, - сказала Люба.
   - Кто? - не поняла я.
   - Господин Сато. Я почувствовала, что он жив, но ему очень больно. И мы
полезли туда, чтобы ему помочь, - ответила Люба.
   Я так живо представила себе эту сцену - голые пришельцы толпятся у
черной дыры подземного хода и прислушиваются к стонам, несущимся из-под
земли.
   - Мы нашли его у самой пещеры. Видно, он догнал господина Матура, когда
тот открывал каменную плиту. Мы подняли господина Сато наверх и положили
здесь. Мы не делали ему больно. Но он все равно умер.
   Раны были смертельные. - Люба говорила виноватым голосом, хотя это мне
только казалось, нельзя же мысленно говорить виноватым голосом.
   Но пришельцы чувствовали себя виноватыми.
   И капитан даже сформулировал это состояние:
   - Если бы мы не свалились ему на голову и не нарушили весь порядок его
жизни, он бы и дальше охотился, ходил по горам и, может быть, вернулся в
свою страну Японию. Но мы оказались соблазном. Он изменил жизнь.
   - Вы неправы, - сказала я. - И без вас сюда бы прибыл Матур или
какой-нибудь другой курьер, чтобы выяснить, куда делся контрабандист,
который нес рубины. А мы с вами знаем, что контрабандиста убил Сато и
забрал себе мешочек с камнями. Виноваты рубины, виноваты контрабандисты,
виновата жадность Матура...
   Но, по-моему, я не убедила пришельцев.
   Они сбились в кучку, как замерзшие котята, и тихо гудели - то ли пели,
то ли плакали, а я не знала, что же делать дальше.
   Наконец я поняла.
   Я собралась было идти обратно в лагерь, но желание это было
половинчатым - если ты не знаешь, зачем идти, то не очень хочется
продираться сквозь ночной лес.
   И я решила остаться вместе с ними.
   Мы стащили в одно место сено, что лежало кучками по залу, легли,
прижавшись друг к дружке, и постарались накрыться одеялом японца.
   Его хватило только на женщин, которых положили в середину.
   Лишь Ут-пя не хотел спать. Он остался сидеть над телом Сато, наигрывая,
к счастью, негромко на своей дудочке.
   Я спала в объятиях Любы, прижавшись к Не-свелю, от пришельцев исходил
чужой, необычный, но не неприятный запах, и мне всю ночь снились странные
сны.
    
 
 
   * * *
 
    
 Я проснулась на рассвете от того, что мне было холодно. Оказывается, все
остальные уже поднялись. Одеялом они накрыли фигурку Сато.
   Кто-то сходил к озеру и принес оттуда припасы. Я поела вместе с
пришельцами.
   - Мы решили... - сказал капитан. - Мы пойдем через горы. Мы уйдем из
этих мест. А дальше будет видно.
   Я стала доказывать им, что стоит подождать еще день, я переговорю с
моими коллегами, и мы что-нибудь придумаем.
   Но пришельцы не согласились ждать, потому что они чувствовали мою
неуверенность.
   Они решили идти вверх по реке - там меньше людей.
   Мы собрались расстаться, но никто не решался сделать первый шаг.
   Так мы и стояли на краю площадки, глядя на долину Пруи, над которой
плыл рассветный туман.
   И вдруг издалека донесся звон колокольчика. Тихий такой, мелодичный
звон. Он оборвался.
   - Идут, - прошептал По-из, но замолчал, потому что не смог объяснить,
кто же идет.
   Потом прозвучал негромкий голос.
   Несколько человек неспешно спускались по ущелью.
   Я приблизилась к самому краю площадки и увидела людей, о приближении
которых мы слышали.
   Это были молодые, а то и совсем юные люди, они были странно одеты, а
некоторые и не одеты вовсе. У одних головы были выбриты, у других
оставлены косички, кто-то был облачен в розовую марлевую накидку, а на
ком-то были лишь рваные плавки. У каждого через плечо висела холщовая
сумка, и все были босые... Впереди шествовал буддийский монах, тоже
бритый, в оранжевой тоге.
   Сделав знак пришельцам оставаться на своих местах и позвав с собой
Любу, я осторожно начала спускаться к воде, потому что путники как раз
сделали там привал.
   Мы остановились за кустами, чтобы не пугать людей своим видом, и Люба
сказала:
   - Они ни о чем не думают, они замерзли за ночь. Они здесь чужие.
   - Спроси вон у того, старого человека в оранжевой одежде, кто они и
куда идут?
   Услышав голос в своей голове, буддийский монах вовсе не испугался и не
удивился, а ответил по-лигонски:
   - Это неизвестные паломники. Они идут к реке Ганг. Они пришли в наш
горный монастырь Манудаунток, или Сокровище трех Боддисатв, и мы их лечили
и кормили. А теперь я провожаю их до монастыря в деревне Линили. Мы туда
придем послезавтра.
   Паломники замолчали. Они поняли, что их проводник с кем-то
разговаривает, и потому насторожились.
   Было тихо, только пели утренние птицы. Паломники негромко разговаривали
между собой.
   - С кем это он треплется? - спросила голая до пояса, бритая девушка с
плоской грудью, которой лучше было бы носить лифчик, подбитый ватой, чем
ходить голышом.
   - Наверно, здесь немало бесплотных астральных тел, - ответил юноша с
длинным носом и тонкой косичкой на затылке. - Блаватская предупреждала в
своих работах, что в предгорьях Индии надо быть вдвойне внимательным.
   - Я потерял равновесие духа, - сказал капризно исхудавший паренек в
розовой майке - единственном предмете туалета, который ему достался.
   Меня смущало то, что я так легко понимаю этих молодых паломников.
   Имя Блаватской тоже мне было откуда-то знакомо. О, Матерь Божья! Они же
говорят по-русски!
   Я так удивилась и обрадовалась, что выбежала из-за куста и оказалась
среди молодых людей.
   Сначала они шарахнулись было во все стороны, скорее от неожиданности,
чем от страха. Но далеко не отошли. Их нелегко было удивить.
   - Привет! - сказала я им. - Вы откуда здесь взялись?
   Юноша с длинным носом, который предупреждал об астральных телах,
посмотрел на меня с подозрением.
   - А вы что, здесь и живете?
   - Пока живу.
   - По принципиальным соображениям? - спросила девица с большим животом,
месяце на восьмом. У нее было обиженное лицо, словно ее пригласили на
прогулку, а теперь заставляют таскать немыслимые тяжести.
   - Нет, я здесь ненадолго.
   Люба, почувствовав, что от молодых людей не исходит опасности, тоже
вышла из-за кустов и присоединилась к нам, ни у кого не вызвав удивления.
Лишь монах все поглядывал наверх, на кусты, словно ждал, что оттуда
появятся новые лесные феи. Затем он вспомнил, что он монах, а не любитель
эротических зрелищ, потому склонил голову и начал усердно перебирать
четки. Четки были рубиновые, цены им нет.
   Как хорошо, что Матур далеко отсюда!
   - Куда путь держите? - спросила я. Наверно, получилось неестественно,
но я никак не могла найти нужного тона в беседе с этими странными
созданиями. Когда я жила в Москве, там таких еще не водилось.
   - В Бенарес, - ответил мне длинноносый - видно, ихний вождь. - В святой
город.
   - И зачем же?
   - Там нас ждет гуру Нилаканта Шастри.
   - Долго будет ждать, - сказала я.
   - Почему? Почему? - спросил длинноносый.
   - Потому что дорога на Бенарес чуть правее, - сообщила я. - А таким
путем вы скоро доберетесь до Сиамского залива.
   И тут я поняла, что они плохо изучали в школе географию и разницы между
Сиамским заливом и Панамским каналом не ощущают.
   - Не слушай ее, Денис, - сказала беременная паломница. - Это типичная
провокация. Ты лучше спроси ее, в какой школе ЦРУ она русский язык выучила?
   Туг все паломники посмотрели на меня, как на врага, и я поспешила
ответить.
   - Никакого ЦРУ! Я здесь нахожусь в экспедиции.
   - Вот видишь, Василиса! - сказал человек с челкой.
   - А какая же, позвольте, экспедиция? - не сдавалась беременная девица.
(Впрочем, если беременная, то по-русски уже не девица, да?)
   - Ищем трон царя Соломона, - призналась я.
   - Евреи, - пояснил остальным мрачный тип с челкой.
   - Нет, ты скажи, в самом деле промахнулись? - спросил исхудавший
паренек.
   - А давно идете? - спросила я.
   - Мы верим в великого Кришну и вечное благо. В спасение через добро!
   - крикнула беременная девица. Видно, ей все это уже порядком надоело.
   - И давно идете? - спросила я.
   - Мы сами из Люберец. Мы примкнули к туристской группе в Монголию, -
сказал длинноносый.
   - На поездку в Индию характеристик не дали, - сказала беременная, а
мрачный тип с челкой пояснил:
   - Монголия является страной социалистического лагеря.
   Исхудавший паренек показал мне крепкую палку, всю изрезанную зарубками.
   - Шестьсот семьдесят дней, - сказал он. - Особенно трудно приходилось в
Китае. Но мы в коммуне работали.
   - Всех бы повесила! - закричала беременная.
   - Василиса, Василиса, - стали уговаривать ее товарищи. - Где твое
смирение?
   - Нет, - сказала я. - В таком состоянии вам идти дальше нельзя. Вам не
выдержать пути до Бенареса.
   - А что делать? - пискнула бритая девица с плоской грудью. - Мы уже на
гран