дин Юрий
плохо переносит наш тропический климат, я назвал бы его истинным
джентльменом, насколько это возможно для человека, не имевшего удачи
родиться под властью британской короны.
   Я заметил, что господин Юрий не смог скрыть скептического отношения к
сообщению о дикарях и даже оглянулся в поисках моральной поддержки. К
сожалению, он не заметил моего выразительного взгляда, иначе бы понял, что
нашел во мне союзника.
   Однако в следующий момент мне пришлось удивиться. Профессор представил
майора Тильви Кумтатона, весьма положительного молодого человека, с
которым мне приходилось сталкиваться и с которым мы достигли полного
взаимопонимания3.
   Из краткого и не очень умелого выступления майора я понял, что голые
туземцы в самом деле скрываются в ущелье Пруи. Таятся они или нет, все
равно они жулики. И стоят лишь одного: чтобы о них немедленно забыть.
   К сожалению, ничего подобного не произошло. Профессора загудели, как
будто узнали, где лежит клад в миллион фунтов стерлингов. А один
английский джентльмен по имени Никольсон тут же потребовал, чтобы
конференция в полном составе отправилась в горы поглядеть на вшивых
дикарей. И ни один разумный человек не дал ему отпора. Я надеялся, что вся
эта пустая история так и закончится, но случилось непредвиденное:
профессор Мангучок обратился к сидевшему в зале высокому покровителю
конгресса господину министру просвещения и тот неожиданно согласился,
чтобы, правда, не все, но три или четыре профессора вылетели в тот район.
Мне захотелось крикнуть: что вы делаете! Эти места кишат амебной
дизентерией, москитами, змеями и бандитами! Но я промолчал, и моя
скромность также попала в общую копилку человеческих ошибок, приведших к
трагедии.
   Но мне ли, скромному противнику насилия, поднимать голос против решения
нашего правительства?
 
 
 
   Юрий Сидорович Вспольный 
 
   Когда корреспондент ТАСС Геннадий Фроликов узнал о том, что я наряду с
профессором Никольсоном, профессором Мангучоком и Анитой Крашевской
включен в состав группы, которая отправится к Гитанскому перевалу, он
позеленел от зависти. Я утешил его, сказав:
   - По крайней мере ты теперь можешь быть совершенно спокоен, что твоя
информация была правдивой.
   - А как же китайский пилигрим? - спросил он ехидно.
   - Китайский пилигрим прошел той дорогой очень давно, - ответил я. - И
обещаю, что первым информацию о нашей экспедиции получишь именно ты.
   - И на том спасибо. - Потом он спросил: - А может быть, тебе трудно, с
твоим весом? Я готов тебя заменить.
   - К сожалению, - ответил я, - в нашу группу включили только ученых.
   Независимо от их научных степеней. Ни одного журналиста с нами не
будет. Это решение лигонского правительства, и не нам с тобой его
оспаривать.
   Полагаю, что я удачно поставил Геннадия на место. Почему-то журналисты
полагают, что им всегда должно предоставляться первое место. Нет, не
всегда!
   Нас провожали на конференции, как будто мы отправлялись к Северному
полюсу. Многие завидовали. И я их понимаю. В самом деле, возможно, мы
вскоре увидим самое последнее в истории человечества забытое и оторванное
племя. Руководство конференции и лично министр просвещения сделали все
возможное, чтобы наша поездка была удобной.
   Транспортный самолет, который должен был доставить нас в окружной центр
город Танги, был нагружен всем необходимым. Армия предоставила нам
палатки, продовольствие, с нами отправились к тому же военный фельдшер,
сутулый молодой человек по имени Фан Кукан, и, что меня удивило,
пронырливый директор Матур. На аэродроме, пока мы ждали погрузки в
самолет, он подошел ко мне и на правах старого знакомого стал жаловаться
на судьбу, бросившую его в дикие горы, и даже намекал на то, что эти
дикари - никакие не дикари, а американские хиппи или торговцы опиумом. Я
холодно выслушал его ламентации и не стал их комментировать. Я убежден,
что майор Кумтатон никак не спутал бы американских хиппи с настоящими
дикарями. Директор Матур объявил мне, что он руководит административной
группой. Эта группа состояла из него, повара-китайца, имени которого я не
запомнил, и нескольких ящиков с продуктами и прохладительными напитками.
   Полагаю, что директор Матур присоединился к нам потому, что надеялся
заработать на этой экспедиции. Иначе его и калачом не заманишь в такие
дикие места.
   Как сейчас у меня стоит перед глазами сцена нашего отлета в горы, такая
мирная и деловая, что невозможно было предположить, к каким событиям она
приведет.
   Небольшой транспортный самолет жарился посреди летного поля, и мы,
пассажиры, не спешили подниматься по железной лесенке в его раскаленное
чрево. Мы стояли в тени под козырьком здания аэропорта:
   смуглый, высокий для лигонца, черноглазый майор Тильви; сухой, желчный,
явно недовольный всем (возможно, это просто манера общения)
   профессор Никольсон; похожий на китайского божка, добродушный профессор
Мангучок, одетый по-арктически тепло - в шерстяной костюм, который он
берег для торжественных случаев, толстый свитер под пиджаком, ярко
надраенные армейские башмаки, на голове шерстяная шапочка, как у лыжника.
Анита Крашевская лениво обмахивалась круглым красным опахалом. Я сразу
догадался, что она купила его вчера в пагоде. Такие носят монахи. Вряд ли
женщине, причем иностранке, следует ходить с таким опахалом. Я подумал,
что надо будет ей сказал, об этом, но только очень деликатно. В джинсах и
мужской рубашке с расстегнутым воротником она казалась совсем молоденькой.
   Студенткой. И удивительно - всем было жарко и все были потные,
разгоряченные, а она была совершенно свежей, какой-то прохладной, и ее
каштановые волосы лежали послушно, пышно, как в осенний день в Варшаве.
Чуть в стороне возвышался грузный директор Матур с очень красными губами,
как у всех любителей бетеля. Из-под черного пиджака свисали холстинные
дхоти, а на голых темных, не очень чистых ногах были сандалии.
   Трудно осудить меня за то, что я подошел к Аните спросить, не нужно ли
ей чего-нибудь. В конце концов она, во-первых, молодая женщина, ей труднее
других. Во-вторых, она представитель социалистического лагеря из
дружественной Польской Народной Республики.
   Анита с улыбкой сказала мне, что ни в чем не нуждается, и я решил, что
при первой же возможности украду у нее опахало, чтобы не начинать ненужных
разговоров.
   К Тильви подошел пилот. Я решил, что нас приглашают в самолет, но
оказалось, что пилот жалуется на перегрузку, и Кумтатону пришлось нас
покинуть, чтобы отдать распоряжения. Полеты над горами вообще небезопасны,
поэтому известие о перегрузке меня встревожило, однако я не подал виду.
Рядом со мной Никольсон и Мангучок негромко, хотя оживленно, спорили о
том, что они будут делать по прибытии на место.
   Я прислушался к этому разговору.
   - Приобщение к цивилизации... - с нескрываемым презрением говорил
Никольсон. - Что оно может дать вашим подопечным? Вы хотите, чтобы к ним
приехал такой торговец, как тамил, что стоит в двух шагах от вас? Чтобы он
заразил туземцев сифилисом или оспой?
   - И вы полагаете, что лучше дикарям оставаться в первобытном состоянии?
   - Я убежден, что в этом их спасение.
   - Ваша надежда, коллега, иллюзорна. - Профессор Мангучок сердился, его
темные щеки побагровели, но он старался сохранять спокойствие. - Мы
никогда не сможем оставить их в том состоянии, в каком они пребывали до
нашего появления. О племени уже известно. И если мы их не будем охранять,
если мы не поможем им войти в семью современных народов, тогда они,
оставленные на произвол судьбы, станут легкой добычей для любого
злоумышленника.
   - Вы намерены отобрать у них детей и отправить в интернаты?
   - Простите, господа, - бесцеремонно вмешался в их беседу Матур. -
Господин Никольсон указал на меня, как на тамила и злоумышленника. Я
отвечу на это без обиды. Я отвечу так, как вы того и не ожидаете.
   Потому что вы мыслите по книжкам писателя Жюля Верна. Скажите мне, кому
нужна горстка голых туземцев? Рабами в наши дни никто не торгует.
Ценностей у этих голых людоедов нет. Даже их земля никого не интересует.
Вам еще придется как следует поискать злоумышленника, который согласится
угнетать и грабить дикарей. Грабить!
   Директор Матур даже фыркнул от негодования.
   Никольсон не удостоил Матура ответом, достал трубку и начал набивать ее
табаком. Мангучок был куда вежливее.
   - Вы ошибаетесь, господин Матур, - сказал он. - Опыт учит нас, что
корыстные люди всегда найдут, чем поживиться. Я горячий сторонник строгого
контроля над поселением племени. Да, мы должны быть втройне осторожны,
потому что переход к новой жизни для небольшого племени может оказаться
трагическим. Без государственного контроля он будет трагическим наверняка.
   В этот момент к нам вновь подошел пилот и сообщил, что самолет готов к
отлету.
 
 
 
   Юрий Сидорович Вспольный 
 
   К счастью, самолет не задержался на земле, иначе бы мы все изжарились в
нем. Он круто поднялся над полем, и в иллюминатор мне были видны ангары и
дома вокруг аэродрома, рисовые поля, отделяющие его от города. Когда мы
поднялись еще выше, то открылся чудесный вид на невысокие зеленые холмы,
увенчанные пагодами, - священный комплекс Нефритового Будды и дальше на
неорганизованные, толпящиеся домики окраин и правильные, распланированные
еще в колониальные времена, кварталы центра. Море скрывалось в дымке и
сливалось с блеклым небом.
   Я сел рядом с Тильви Кумтатоном, так как счел нетактичным все время
находиться рядом с Анитой Крашевской - такое настойчивое внимание могло
быть ложно истолковано моими коллегами.
   - Вы теперь живете в Танги? - спросил я майора.
   - Нет, в Бавоне.
   - И не тянет в столицу? - И тут я понял, что проявляю бестактность.
   Мне надо было догадаться, что майор в немилости у новых лидеров страны.
Бавон - это глухомань, деревня на краю света... Но Тильви и вида не подал,
что вопрос ему неприятен.
   - Изредка я в ней бываю. Но обычно я занят.
   - Вы так и не женились?
   - А вы? - улыбнулся майор. - Мы вам можем найти очень хорошую невесту.
Из хорошей семьи.
   - Ну кто пойдет замуж за такого старого толстяка, как я?
   - Вы уважаемый человек, Юрий, - сказал Тильви Кумтатон. - Учитель.
   Профессор. Вас пригласили на такое важное собрание.
   Я знал, что майор очень серьезно, как человек, которому так и не
удалось закончить университет, относится к образованию. В Лигоне, как и в
других буддийских странах, к образованным людям питают уважение.
   - А кого напоминают те люди? - спросил я. - Они тибето-бирманцы?
   - Я, конечно, их не разглядывал вблизи. Мы были осторожны. Кожа у них
темная, волосы прямые, черные. И плоские лица. А вот глаза большие и
светлые. Таких я в наших горах не встречал.
   - А скажите, майор, вам не приходила в голову мысль, что они могли
мигрировать из Китая или из Тибета? Ведь к северу до самой границы тянутся
довольно дикие горы.
   - Я думал об этом, - сказал майор. - Но понял, что этого не может быть.
   - Почему?
   И майор одним логичным ударом разрушил мои надежды на научное открытие.
   - Они же голые, - сказал он. - Они не знают одежды.
   - И что же?
   - Значит, они жители тропического леса.
   И я вынужден был согласиться. Не говоря уж о Тибете, где зимы довольно
суровы, даже в Южном Китае вы не отыщете племен, которые даже в
незапамятные времена обходились без одежды. Зимой там холодно.
   Профессор Никольсон, который сидел передо мной рядом с Анитой, достал
из своего портфеля большой термос и налил в крышечку кофе.
   Его редкие седые волосы прилипли к шее. Я подумал, что в таком возрасте
следует стричься короче, вообще помнить, что тебе уже семьдесят. Розовая
рубашка и длинные седые пряди, прилипшие к шее.
   Не очень эстетично. Матур сидел по ту сторону прохода. Он извлек из
кармана пиджака очень толстую растрепанную записную книжищу, набитую
листочками, счетами, записками, и принялся копаться в ней с наслаждением
скряги, который пересчитывает свои дублоны. Кожа надутых оливковых щек
шевелилась - он жевал бетель.
   Я отвернулся к иллюминатору. Внизу пошли предгорья - зеленые лесистые
холмы, на крутых склонах которых еще сохранились деревья, давно
вырубленные во всех равнинных местах и на склонах, годных для культивации,
что ведет, как известно, к эрозии почвы. Из-за этого в долине Кангема
большая область стала полупустыней, по которой в сухой период гуляют
пыльные бури, а в дожди случаются катастрофические наводнения. Скоро
начнутся горы. Нет, еще не те, куда мы летим, а невысокие лесистые горы
вокруг Танги, на Фанском плоскогорье, разделенные дикими ущельями. Два
года назад здесь со мной и еще двумя присутствующими в самолете людьми -
майором и директором Матуром случилось несчастье. Наш самолет сбили
контрабандисты, приняв за правительственный патруль. И мы чудом остались
живы...
   - Ума не приложу, - сказал мне майор Тильви, - как вы будете с этими
дикарями общаться?
   - А что? - Я с трудом вернулся в сегодняшний день.
   - Я жалею, что нашел это племя, - сказал майор и этим отвлек меня от
воспоминаний.
   - Почему? - не сразу понял я.
   - Конечно, я понимаю, наука, приказание правительства. Но у меня
собственный командующий округом и ему плевать, простите, на голых дикарей.
Я должен был к концу месяца закончить съемку района. А теперь?
   - Теперь вы останетесь с нами?
   - Вот именно. К тому же вам нужна охрана. Неизвестно, как поведут себя
дикари.
   - А где ваши солдаты?
   - Я приказал им не приближаться к пещерам.
   - А вдруг дикари ушли?
   - Вряд ли. Я оставил посты на перевале и у выхода из ущелья. А через
хребты им, пожалуй, не перебраться... Может, вы управитесь быстрее, чем за
неделю?
   - Тильви, - сказал я, - к сожалению, я не могу дать вам такого
обещания. Факт обнаружения дикого племени - большое событие в мировой
науке, и участники конференции намерены специально задержаться в Лигоне,
чтобы ознакомиться с первыми результатами наших наблюдений. Вы же
интеллигентный человек...
   - Но мой командующий округом, - улыбнулся Тильви, - не настолько
интеллигентный человек, чтобы понять, как важна для мировой науки дюжина
голых дикарей.
   - Вот именно! - У директора Матура слишком хороший слух.
   Оказывается, он подслушивал наш разговор, несмотря на шум моторов. -
Мне также совершенно непонятно, что мы там увидим. Увидим жуликов, которые
начнут просить у нас бакшиш. Я не представляю, как мне охранять продукты.
Ведь растащут.
   - Мы не будем останавливаться у самых пещер, - сказал Тильви, обращаясь
ко мне и игнорируя директора. - Мы подобрали место у воды, в двух милях от
пещеры.
   - Правильно, - согласился я.
   Но директора Матура слова майора не убедили. Он раскачивал головой, как
китайский болванчик, демонстрируя этим неодобрение всей операции. И я
снова подумал: а какого черта он с нами увязался?
   Сидел бы в Лигоне, поил оранжадом делегатов, горя бы не знал.
 
 
 
   Директор Матур 
 
   Господин Юрий смотрел на меня с подозрением. Мне показалось, что я с
моей обычной проницательностью улавливаю в его взгляде вопрос: а зачем вы,
господин директор Матур, столь занятый человек, отправляетесь с нами в
дикие горы, если не интересуетесь этими дикарями?
   Ну что ж, господин Вспольный, ваш невысказанный вопрос справедлив.
   Давайте, как умные люди и джентльмены, признаем это.
   Разумеется, я мог бы ответить господину Юрию, что с детства меня влекут
тайны развития человечества, что первобытные народы хранят для меня в себе
странные загадки... и это будет неправдой.
   Поэтому я вынужден сделать признание, которое мне делать не хотелось,
но теперь, когда все уже позади и некоторые обстоятельства, о которых я (о
человеческие слабости!) предпочел бы забыть, уже всплыли на поверхность,
можно приоткрыть завесу тайны, оставаясь при том честным и чистым
человеком. Да, я летел в том самолете, несмотря на то, что не выношу
полетов, по причине, не имевшей отношения к голым дикарям.
   Вечером того дня, когда на международном конгрессе было объявлено о
диких людях, ко мне подошел старший официант и передал мне просьбу моего
старого друга, владельца завода прохладительных напитков, господина
Сумасвари заглянуть к нему на чашку чая.
   Будучи человеком общительным, я всегда с благодарностью принимаю
приглашения моих друзей. И на этот раз я поспешил на встречу, рассчитывая
провести ее за мирной беседой. Однако мой друг был взволнован. И огорчен.
Причина его огорчения заключалась в том, что его близкий друг пропал без
вести в районе Гитанского перевала.
   Узнав, что туда направляется самолет, мой старый приятель умолил меня
полететь вместе с профессорами и постараться узнать, не стал ли его друг
жертвой голых людоедов4.
   К счастью, полет до Танги прошел без приключений, и через час мы
приземлились на небольшом аэродроме этого тихого горного городка, недавно
разрушенного страшным землетрясением. Правда, за два года небольшие дома
уже были восстановлены, почти отремонтирована миссионерская церковь.
Кое-какие здания еще были в лесах, а на окраине города лежала в развалинах
резиденция местного правителя покойного князя Урао Као, где обитала его
престарелая мать. Я намеревался нанести ей визит, но не успел, потому что
погрузился в дела и заботы.
 
 
 
   Анита Крашевская 
 
   Город был чудесен. Даже то, что он пострадал от землетрясения, не могло
уничтожить его очарования. Поросшие соснами холмы подступали с севера, а
на юге плоскогорье, где он расположен, обрывалось уступами к большому
небесной синевы озеру, за которым голубыми отрогами поднимались горные
хребты.
   Здесь, на плоскогорье, весна была не такой раскаленной, сухой и душной,
как в долине, с гор дул ветерок, неся по тенистым улицам сухие листья.
   Мне очень захотелось побыть здесь одной, чтобы впитать в себя аромат
этого затерянного на краю света уголка, и я совершила небольшое моральное
преступление - сбежала от милейшего русского Пиквика - Юры Вспольного.
Боюсь, ему кажется, что он в меня влюблен. При виде меня он начинает
бесконечно говорить, будто опасается, что, как только он замолчит, я
исчезну. На конференции он усаживается рядом и просвещает меня по части
местных обычаев и древней истории Лигона, бегает за лимонадом и занимает
мне очередь в кантине5, где мы перекусываем в перерыве между заседаниями.
При этом он страшно конфузится и тщательно делает вид, что совершенно мною
не увлечен6.
   В самолете он даже пересилил себя и сел от меня отдельно, но я все
равно шеей ощущала его нежный близорукий взгляд. Нет, он в самом деле
добрый и милый человек, но я несколько устала от его лекций, и, наверно,
придется их как-то прервать, стараясь при этом не оскорбить его чувств.
   Я узнала от профессора Мангучока, что мы задержимся в Танги до утра, и,
пока Юрий был занят научной беседой с Никольсоном, я спустилась по
лестнице деревянной гостиницы, обошла поросшую бамбуком груду щебня и
кирпичей, которая когда-то была местным отелем, и углубилась в город.
   Я прошла мимо базарчика, где женщины из племени синих фанов в красных
тюрбанах и широких коротких ультрамариновых юбках торговали мандаринами и
яблоками. Я даже купила фунт мандаринов и потом пожалела, что не купила
больше. Крутой извилистой улочкой я поднялась к старой, построенной,
видно, в начале прошлого века церкви. Само здание при землетрясении
устояло, но колокольня рухнула и теперь стояла в лесах - ее
восстанавливали. Оттуда, от церкви я полюбовалась видом на озеро. Я даже
залезла на леса и оттуда сделала несколько удачных слайдов. Два пожилых
каменщика бросили работать, глядели на меня, не говоря ни слова, и вежливо
улыбались.
   На зеленой аккуратно подстриженной лужайке у церкви, в тени цветущего
алыми цветами дерева я увидела мраморное надгробие с именем местного
священника или миссионера и относительно недавней датой смерти -
позапрошлым годом. Может быть, этот старый англичанин, отец Фредерик,
погиб во время землетрясения?