ьких
дверях там служба безопасности поставила свои печати?
     Я знаю, Гварха, ты не ответишь на эти вопросы. Да и скорее всего меня
уже не будет на станции, когда ты их прочтешь. Вот моя теория.
     Двери ведут в тамбуры, а за тамбурами скрыт еще один мрачный  сюрприз
наступающего  Шена  Валхи.  Какой,  собственно,  я  не  уверен.  Возможно,
межзвездный военный корабль класса "луат" со всеми его косморазведчиками и
мусорщиками. В воображении я вижу, как он висит в середине дипломатической
станции - огромный, тупорылый, страшный, и косморазведчики  облепили  его,
точно сосущие детеныши.
     Мусорщики  (почти  наверное)  помещены  сверху.  Плоские,   в   форме
наконечника копья, как чешуи на широкой спине луата.
     Вот каким он рисуется мне, Гвар. Бронированное  чудовище  из  легенды
для эвакуации женщин - или для уничтожения земного космолета.
     Может быть, я ошибаюсь. Может быть, за этими дверями ничего  нет.  Ты
часто говорил мне, что воображение у меня чересчур сильное.
     Я шел и злился. Не  стану  пересказывать  рожденные  злобой  мысли  -
мелочные, выгораживающие меня.  Потом  началась  секция,  где  плафоны  не
горели, и светились только лампочки у пола. На пересечении двух  коридоров
я остановился. Один уходил направо и налево  совершенно  прямо,  другой  -
слегка изгибался. Воздух был холоднее обычного  и  пахнул  химикалиями,  с
помощью которых настилают ковры.
     Я начал проделывать серии упражнений для ханацина. Медленные,  следя,
чтобы  каждое  движение  было  абсолютно  точным.  Это  помогло.  Я  начал
следующую, еще более медленную, а затем перешел  с  третьей  -  сохранению
определенных поз. Обычно к этому моменту мое дыхание успокаивается.
     Третья серия уносит все следы раздражения. Во время четвертой уже  не
осознаешь себя. К концу пятой обретаешь истинный покой. Уже не двигаешься.
Ты пуст, распахнут, готов, безмятежен и чулмар.  Перевода  для  последнего
слова я так и не подобрал. В обычной речи оно означает "благочестивый", "с
юмором". Но в  контексте  ханацина?  Не  знаю.  Я  завершил  пятую  серию,
некоторое время пробыл в трансе, затем очнулся. Коридоры не изменились,  а
я совсем замерз. Взглядом я поискал камеры,  наблюдающие  за  пересечением
коридоров. Их было две - под самым потолком, скрытые тенями. Наверное,  на
каком-то наблюдательном посту дежурные смотрели на свои экраны  и  гадали,
что затеял Сандерс Никлас на этот раз? Если ему  вздумалось  тренироваться
для ханацина, то почему здесь, а не в ханацин-зале?
     Место для всего, и все на своем месте, наставлял меня  отец,  имея  в
виду свою библиотеку и сарай, где хранились инструменты.
     Когда я вернулся к себе, лампочка над дверью в комнаты Гвархи янтарно
светилась. Дверь была отперта. Я больше  не  злился,  но  очень  устал,  и
настроение, рожденное сериями упражнений, еще отчасти сохранялось. Мне  не
хотелось его терять, слушая обвинения или оправдания Гвархи.
     Я принял душ и лег спать.
     Утром в моем компьютере была весть  от  Гвархи  на  главном  хварском
языке, очень официальная и очень вежливая.
     Он предпочел бы, чтобы я не вступал ни в какой контакт с человеками.
     Он предпочел бы, чтобы я  не  подключался  ни  к  каким  кодированным
записям, кроме, естественно, лично моих.
     Он предпочел бы, чтобы я не ходил к себе в кабинет.
     В моем  статусе,  позаботился  он  объяснить,  никаких  изменений  не
произошло. Мой доступ  к  секретным  материалам  сохраняется.  Он  никаких
распоряжений не  отдавал.  (Еще  бы!  Тогда  уже  ничего  нельзя  было  бы
сохранить в тайне.) Но в виде одолжения ему, не могу ли я провести день  в
каких-либо безобидных занятиях?
     - Безусловно! - сообщил я компьютеру.
     Он знает, что я люблю гулять по пустым секторам, и знает,  как  важны
для меня такие прогулки. Но не  буду  ли  я  так  добр  ограничиться  теми
секторами станции, которые используются в настоящее время?
     И он будет очень благодарен, если я вечером навещу его.
     Опять-таки, безусловно.


     День я работал над своим журналом, стараясь  записать  все,  пока  не
начал забывать и пока  информация  не  начала  меняться,  как  обычно  это
бывает. Человеческий мозг как  запоминающее  устройство  оставляет  желать
лучшего.
     Подредактировать можно будет потом: подобрать  другие,  более  точные
слова,  сделать  описание   живее.   Хотя   есть   опасность:   реальность
превращается в искусство.
     Свет лампочки у двери Гвархи стал янтарным.  Он  дома  и  ждет  меня.
Наверное, достал кувшин халина и сидит с чашей  в  руке  на  диване  перед
кувшином, обиженный, полный жалости к себе. Говнюшка, как он смел шпионить
за мной?
     Почему предал его и его Людей? Сейчас я вижу только, что был глуп.
     И кто из нас больший предатель? Кто причинил вред серьезнее?
     Впрочем, неважно. Наверное, женщины Эттина заберут меня отсюда  очень
скоро. Помириться мы с Гвархой можем только  сейчас.  Может  быть.  Богиня
будет милостива к нам, и у нас еще будет время спорить и винить друг друга
- время для сотен предположений и контрпредположений. А пока я хочу только
мира и покоя.
     Почему-то  мне  вспоминаются  животные  Анны  -  гигантские   медузы,
разрывающиеся между страхом и сладострастием, отчаянно сигналящие о  своих
добрых намерениях, а вокруг колышутся их стрекательные щупальца.
     "Я это я. Я не нападу. Дай мне приблизиться. Дай мне  прикоснуться  к
тебе. Обменяемся тем, что зовется любовью."
     Когда я закончу эту фразу, я отключу  компьютер,  встану  и  пойду  к
двери.

                                         Из журнала Сандерс Никласа и т.д.




                       ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ВОЗВРАЩЕНИЕ


                                    1

     Несколько дней все шло по-прежнему - во всяком случае, насколько было
известно  Анне.  Она  наблюдала  мужские  переговоры,  продолжавшиеся  без
изменений, и проводила все остальное время с землянами. Никто из хвархатов
к ней не заглядывал. О Нике она не знала ничего, и в зале  переговоров  он
не появлялся.
     "Сохраняй спокойствие", - твердила она себе.
     По коридорам ее провожал Вейхар или новый молодой человек - Чейчик  -
с  прелестным  дымчато-серым  мехом.  По-английски  он  говорил  с  резким
акцентом и обычной хварской любезностью. Его  глаза,  которые  она  видела
редко, так как он благопристойно их все время отводил, были бледно-серыми,
почти бесцветными.
     - Что с Матсехаром? - спросила она у Вейхара.
     - Вам не нравится Чейчик Ан?
     - Он, видимо, прелесть, но  мне  не  хватает  подробнейших,  удар  за
ударом, описаний очередной сцены матсехаровской пьесы.
     Вейхар засмеялся.
     - Пьесу он почти закончил, но в финале  столкнулся  с  трудностями  и
попросил отпуск, чтобы заняться исключительно пьесой.
     - И он его получил? Его освободили  от  служебных  обязанностей  ради
пьесы?
     - Пьеса и есть его главная обязанность. Он же служит в художественном
корпусе, не забудьте. А сюда откомандирован временно.
     Два дня спустя Вейхар встретил ее у дверей секции землян.
     - Нам придется... как это? - пойти в обход по пути к вашим комнатам.
     - Почему?
     - Первозащитник выразил желание увидеть вас.
     Какой первозащитник - можно было не спрашивать.  Вейхар  называл  так
только Эттин Гварху.
     Он проводил ее в кабинет Эттин Гвархи, который выглядел точно так же,
как в последний раз, когда она была тут, но  перед  столом  стояло  только
одно кресло. Эттин Гварха сидел за столом. На нем была военная космическая
форма. Он сказал:
     - Вам не нужно ждать,  держатель.  Я  распоряжусь,  чтобы  мэм  Перес
проводили в ее комнаты.
     Вейхар ушел. Дверь за ним закрылась, и Эттин Гварха кивнул на  пустое
кресло.
     - Прошу вас, садитесь.
     Анна села.
     Он сложил ладони и посмотрел на нее. Комната была  ярко  освещена,  и
его зрачки сузились в две  черные  черточки  поперек  синего  фона.  Глаза
хвархатов ее особенно смущали, если, пожалуй, не считать их кистей.
     - Я оставлял вас без внимания, мэм. Прошу извинения. Произошло  много
всего.
     Анна выжидательно молчала.
     - Прибыл корабль. Он увез моих родственниц домой. Лугала Минти решила
отбыть с ними. Цей Ама Ул и ее переводчица останутся. Никакой  женщине  не
следует оставаться единственной на периметре. - Он промолчал, все  еще  не
отводя от нее глаз. - Ники полетит с моими тетками. Мы  с  вами  останемся
тут... как это говорится?.. держать оборону.  -  Он  разнял  руки  и  взял
что-то вроде металлического карандаша. - От такого положения мне очень  не
по себе. Женщина не должна участвовать в борьбе на периметре.
     - Но я уже в нее втянута.
     - Да, а потому нам необходимо обсудить, что предпринять. Вашу роль  и
мою. Мне кажется, все основное мы уже обсудили в предыдущей беседе. В той,
в которой участвовали мои родственницы. Но я хочу быть  абсолютно  уверен,
что мы достигли взаимного понимания и согласия.
     Он  говорил   с   особой   тщательностью,   медленнее   обычного,   с
педантичностью, а его  длинные  узкие  мохнатые  руки  вертели  и  вертели
металлическое стило.
     -  Мои  тетки  устроят  так,  чтобы  сюда  прислали   других   женщин
побеседовать с вами. Скорее всего Сплетение поручит им расспросить  вас  о
человечестве. Если Сплетению придется  решать,  что  такое  человеки,  ему
потребуется  информация.  Эти  женщины  обеспечат   причину   для   вашего
пребывания в  хварском  космическом  пространстве.  Говорите  с  ними  так
честно,  как  сможете.  Если  почувствуете,  что  честь  не  позволит  вам
отвечать, так прямо им и скажите.  Люди  понимают  требования  чести.  Но,
пожалуйста, будьте осторожны. Я не уверен, что способен дать вам полностью
понять, насколько эта ситуация опасна для Ники, для меня и для моих теток.
Если у вас возникнут проблемы, обращайтесь прямо ко мне. Хей Атала  Вейхар
абсолютно надежен, а Эйх Матсехар - хороший друг  Ники,  и  никто  еще  не
ставил под сомнение порядочность женщины Цей Ама.  Но  я  не  хочу,  чтобы
кто-нибудь из них узнал о том, что случилось.
     - Вот и весь мой план, мэм Перес, - продолжал он после  паузы.  -  Вы
будете беседовать с прилетающими женщинами. Я буду продолжать  переговоры.
Мы будем надеяться, что в центре дела пойдут хорошо, и никто не  узнает  о
том, что произошло.
     Он бросил стило и снова, сложив ладони, встретил ее взгляд.  Нет,  он
ее не обманывал. Этому хвархату было очень и очень не по себе.
     - У меня ощущение, будто я подвергался испытанию, как герой старинной
пьесы, и не выдержал его. Я не смог допустить, чтобы Ники погиб.
     - А что следовало бы сделать? - спросила Анна.
     - Предложить ему убить себя или же сообщить о его  измене.  И  то,  и
другое было бы вполне приемлемо,  хотя  первое  нанесло  бы  моей  карьере
меньше вреда. При условии, что никто не узнал бы, почему он себя убил.
     Анна мотнула головой.
     - Вовсе нет. Вам пришлось бы что-то сделать со мной. Я  ведь  обещала
молчать, только чтобы спасти Ники. Первозащитник,  вы  попали  в  переплет
просто потрясающей сложности. И я не вижу выхода,  позволяющего  сохранить
честь.
     - Вас это словно бы забавляет. Так? Или я слышу гнев?
     - Я не очень высоко ставлю понятие личной чести. По-моему, когда люди
начинают ссылаться на свою несгибаемую верность  принципам,  они  пытаются
замаскировать, что лишены сострадания и простой человеческой порядочности.
- Она задумчиво промолчала. - А также не верят ни  в  нравственные,  ни  в
политические системы, которые утверждают важность  общины  и  прав  других
людей. Это только мое мнение,  ограниченное  моими  личными  сведениями  и
представлениями. Там,  откуда  я,  те,  кто  ссылаются  на  честь,  обычно
оказываются задницами с реакционным уклоном.
     - Интересно, - сказал  он  после  короткого  молчания.  -  И  кое-что
объясняет в особенностях человечества.
     - Задниц с реакционным уклоном у  нас  хоть  отбавляй,  -  продолжала
Анна. - Но есть и люди, которые бы  поняли  ваше  отношение  к  чести.  Не
думайте, что я так уж типична.
     Он молча посмотрел мимо нее на дальнюю стену, на гобелен  с  огнем  в
кольце мечей.
     - Меня тревожит еще кое-что, - сказала она наконец.
     - Да?
     - Мне не нравится, что человечество будут судить заочно.
     - Не понял.
     - Сплетение возьмется решать, люди мы или не люди. Но мы об  этом  не
знаем.  У  нас  не  будет  возможности  выступить  в  свою   защиту.   Это
несправедливо.
     - Ха! Теперь вы заговорили о справедливости, заявив, что не верите  в
честь.
     - В справедливость я верю... по большей части. И,  безусловно,  верю,
что люди имеют право голоса, когда их обвиняют.
     -  Вы  хотите,  чтобы  Сплетение  сообщило  вашему  правительству   о
происходящем, с тем, чтобы Конфедерация могла выдвинуть  доводы  в  пользу
человечества?
     - Да.
     - Я спрошу моих теток, - сказал Эттин Гварха со вздохом. -  Но  я  не
уверен, мэм, что это осуществимо. Чтобы объяснить вашим  сопланетникам,  в
чем заключается проблема, нам пришлось бы коснуться  того,  что  мы  хотим
сохранить в тайне. Но  вспомните,  что  Ники  будет  находиться  на  нашей
планете, что Сплетение будет присылать людей сюда, чтобы они беседовали  с
вами, и что у нас  есть  пленные  человеки.  Иными  словами,  человечество
все-таки будет представлено.
     - Такого рода ответственность мне не по плечу, - сказала Анна.
     - Вы полагаете,  что  группа  человечьих  политиков  сможет  добиться
лучших результатов, чем вы и Ники?
     - Это я не говорила. Я сказала, что  не  могу  взять  на  себя  такую
ответственность.
     - Но, возможно, у вас не будет другого выхода. - Он встал, но  поднял
ладонь, когда она хотела последовать его примеру. - Пожалуйста,  подождите
тут.
     Он вышел в открытую дверь, откуда навстречу ему прошел Никлас.  Дверь
закрылась. Ник неторопливо подошел к столу генерала и прислонился к  нему.
Он был в своем обычном коричневом костюме и засунул руки в  карманы  новой
куртки, точно такой же, как та, которую он  изрезал.  Его  лицо  выглядело
бледнее обычного, немного  отчужденным  и  серьезным.  Секунду  спустя  он
вытащил руки из  карманов,  оглянулся,  проверяя,  что  стол  позади  него
свободен, а затем подтянулся и сел на стол.  Он  болтал  ногами,  упираясь
ладонями в край стола.
     - Вы так никогда взрослым и не станете? - спросила Анна.
     Он ухмыльнулся, и отчуждение исчезло с его лица.
     - А зачем, собственно? Чтобы превратиться в столп общества? Но только
вот какого общества? Нет и нет. Эттин Гварха решил, что до  моего  отъезда
нам следует дать возможность поговорить.
     - Зачем?
     - Я его не  спрашивал.  Я  не  потребую  родословной  сула,  которого
получил в подарок.
     - Чью родословную?
     - Это домашнее животное, которым  пользуются  для  охоты,  высотой  с
шотландского пони. Но верхом на них не ездят, а посылают их по следу дичи.
Зубы у них вот такие! - Он развел  ладони  сантиметров  на  пятнадцать.  -
Очень острые зубы. - Ну и  правда,  существует  пословица,  что  невежливо
спрашивать о родословной дареного сула.
     - А-а-а! - протянула Анна.
     Он снова уперся ладонями в стол.
     -  Собственно,  мне  следует  поблагодарить  вас.  Если  бы   вы   не
согласились помочь Эттину выпутаться, у Гвархи  не  было  бы  выбора.  Ему
пришлось бы бросить меня на съедение волкам.  Что  это  меня  потянуло  на
фигуральные выражения с животными? Возможно,  потому,  что  я  не  слишком
уверен в своем статусе.
     - С генералом вы помирились?
     Ник мимолетно улыбнулся.
     - Заключили перемирие и начали переговоры. Предстоит многое простить.
Я по-настоящему зол, что он прослушивал мои комнаты и ваши, ну, и он не  в
таком уж восторге, что я опять перешел на другую сторону. Проклятое  слово
на "п", оно меня снова преследует.
     Анна промолчала, ожидая, что он будет продолжать, но он тоже молчал.
     - Моя мать была психологом. Я вам рассказывала?
     - Это есть в вашем досье, - ответил Ник.
     - Она мне говорила, что при любых отношениях, если  они  продолжаются
достаточно долго,  обязательно  происходит  что-то,  совершаются  какие-то
поступки, которые невозможно простить. И возникает проблема: как  простить
то, чего нельзя простить? Постарайся  найти  способ,  говорила  она,  либо
останешься в полном одиночестве.
     - А! - Ник  посмотрел  мимо  нее  на  гобелен,  завораживавший  Эттин
Гварху. - Почему вы не вышли замуж? Конечно, меня это не касается...
     Анна пожала плечами.
     - Не везло. Или, возможно, склонность к одиночеству. Или же я  так  и
не смирилась с несовершенством людей.
     После некоторого молчания он сказал:
     - Думаю, мы с генералом найдем выход. Очень помогают тетушки. Они  не
дают Гвархе передохнуть. Как он может требовать, чтобы мужчина, пусть даже
из человеков, оставил родственницу на произвол судьбы? Ситуацию они  видят
именно в этом свете: мужчина старался защитить родственницу, а с их  точки
зрения это достойное поведение. Жаль, вы не  слышали  Эттин  Пер:  "Да  не
допустит Богиня, чтобы какой-нибудь сын Эттина совершил то, чего  ты  ждал
от Сандерса Никласа".
     Анна засмеялась.
     - А Матсехар? Вы с ним говорили?
     Он кивнул.
     - Сказал ему, что кое-что происходит, и чтобы он держался от меня как
можно дальше. Всего важнее  его  искусство.  Говнюшка  начал  талдычить  о
верности и чести, словно не он последние десять лет  поносил  их  в  своих
пьесах. "Ты мой друг, Ники. Я не могу позволить, чтобы  ты  в  одиночестве
пытался справиться с тем, что тебе угрожает!" Мы поспорили,  и  теперь  он
дуется. Когда он поостынет, скажите ему... черт! Скажите ему,  что  я  его
люблю, и он должен заниматься тем, что у него получается  лучше  всего,  а
мои проблемы предоставит распутывать мне.
     - Вы правда хотите, чтобы я ему это передала?
     - Он вам нравится, Анна, а Гвархе - нет. И я не могу прибегнуть к его
посредничеству. Гварха передаст все, что я попрошу с самой  добросовестной
тщательностью и явным неодобрением. - Ники соскользнул со стола. -  Думаю,
нам пора. Гварха ждет, чтобы проводить вас.
     Она встала. Он на секунду обнял ее, поцеловал и попятился.
     - Courage, ma  brave  [Мужайся,  моя  смелая  (фр.)].  Я  думаю...  я
надеюсь, все уладится.
     Анна не знала, что ответить. Она схватила его за обе руки, крепко  их
сжала, потом выпустила  и  пошла  к  двери,  которая  сразу  открылась.  В
прихожей стоял Гварха в непринужденной, но собранной позе, словно спокойно
прождал бы весь день.
     - Мэм?
     Она вернулась с ним на женскую половину. Он  проводил  ее  до  двери.
Анна открыла дверь, замялась, а потом спросила:
     - Вы не зайдете?
     - Да.
     Он вошел.
     Голограмма была включена - холм над научно-исследовательской станцией
на Риде-1935Ц. Почти вечер. Косые полосы  дождя.  Между  зданиями  кое-где
фонари.  Брачную  бухту  окутывала  темнота  -  в  серо-стальной  воде  не
вспыхивали вести.
     Анна выждала, чтобы дверь закрылась, а тогда сказала:
     - Ник думает, что все может уладиться.
     Эттин Гварха раскашлялся - звуки аналогичные человеческому хохоту.
     - Оттеснить Ники назад невозможно. Он отступает в сторону и уже готов
снова устремиться вперед. Он всегда убежден, что видит перед  собой  новую
тропу. - Он  помолчал  минуту-другую,  глядя  на  дождь,  хлещущий  пейзаж
Рида-1935Ц. - Не знаю, мэм  Перес.  Если  мы  будем  осмотрительны  и  нам
улыбнется удача, если мои тетки искусно поведут  дело,  если  моя  бабушка
взыщет по обязательствам, которыми заручилась шестьдесят лет назад и более
того, если Богиня воздержится от своих излюбленных ехидных  шуток,  -  вот
тогда, быть может, все уладится. Пока нам остается одно - идти вперед.
     После новой паузы он сказал:
     - Мне надо вернуться к себе в кабинет. Если вы захотите побеседовать,
если у вас