остки. Взрослые со  щупальцами  длинной  в  сотню  метров  никогда  не
спаривались и не покидали открытого океана.
     Мария точно описала то, что делалось на станции. Столовая была  полна
людей, и шум в ней стоял оглушительный. Она заполнила поднос,  высматривая
Мохаммеда. Он сидел за  угловым  столиком  в  кольце  возбужденных  людей,
которые явно хотели узнать, что произошло с ком-системой.
     Анна остановилась с подносом в руках, и Мохаммед взглянул на нее.
     - Я не хотел говорить по ком-системе, Анна. Пока  я  вел  передачу  с
аэродрома, за мной наблюдал  военный  тип.  Чуть  только  он  увидел,  кто
выходит из самолета, как отключил энергию и  больше  часа  отказывался  ее
включить. Криптофашист! Можешь представить, как я был зол!
     - Про этого человека хоть что-нибудь известно? - спросил кто-то.
     - Он наверняка в дипломатическом лагере, так? На станции его  нет,  а
они вряд ли оставили беднягу под дождем в темноте.
     Анна улыбнулась.  В  этом  весь  Мохаммед.  Употребляет  слова  вроде
"фашист", словно понимает их смысл, - и верит в цивилизованных людей. Есть
же правила поведения, и члена дипломатической миссии оставлять под  дождем
не полагается.
     - Но это им так не сойдет, верно? - спросил еще кто-то.
     Она не поняла, кому "им". Хвархатам? Военным  землянам?  И  взятые  с
потолка  предположения  ее  не  интересовали.  Она  кивнула  Мохаммеду   и
отвернулась, ища взглядом свободный стул.
     Позднее, когда Анна шла из одного корпуса в  другой,  послышался  рев
инопланетянского аэроплана, и она  посмотрела  вверх.  Над  ее  головой  в
сторону океана проплывали его огни - белый и янтарно-желтый.



                                    3

     На следующее утро самолет  вновь  прилетел,  а  улетел  вечером.  Это
указывало, что переговоры идут, как запланировано.
     Официальных сообщений из лагеря не поступало. Переговоры были  строго
секретными - как обычно  -  и  никак  не  освещались  средствами  массовой
информации. Сотрудникам станции кое-какие сведения выдали,  поскольку  они
находились под боком, но теперь и их держали в полной неизвестности.
     Через три дня она получила первые неофициальные  сведения.  От  Кати,
которая трахалась с дипломатом, каким-то младшим атташе, не сдержанным  на
язык. Катя извлекала информацию из своего дипломатика  (носившего  звучное
имя Этьен Корбо) и делилась с избранными друзьями, на чью скромность могла
положиться. Было бы жаль, если бы про это узнали другие члены миссии.
     - Он у них переводчик, - объяснила Катя. - Их старший переводчик.  По
словам Этьена в первый день он представил главного хвара (он у  них  вроде
генерала), а потом сказал:  "Меня  зовут  Никлас.  Не  впадите  в  ошибку,
полагая, что я должен испытывать  раздвоенность,  и  не  считайте,  что  в
дальнейшем мои слова будут моими. Когда я говорю,  говорит  генерал".  Или
что-то в этом роде. Этьен  склонен  приукрашивать  свои  истории.  Военная
разведка послала запрос за пределы системы. Хотят  выяснить,  что  это  за
тип.
     - Ну, а что переговоры? - спросила Анна. - Есть продвижение?
     Катя обаятельно улыбнулась. Большинство  ее  предков  происходило  из
Юго-Восточной Азии, а некоторые  были  африканцами.  Она  была  невысокой,
смуглой, худощавой - и самой красивой женщиной,  каких  доводилось  видеть
Анне, не считая голограмм. А еще она была первоклассным ботаником, и никто
лучше нее не разбирался в желтых мхах наземного покрова.
     -  Про  это  Этьен  со  мной  не  говорит.  Эти  сведения  совершенно
секретные, а вот пересказывать  мне  всякие  сплетни  можно.  Он  свободно
владеет - по-настоящему свободно - главным хварским языком.
     - Таинственный человек? - спросила Анна.
     - Ну, да. Переводчики утверждают, что он пользуется по  крайней  мере
еще одним  языком  -  не  часто,  не  подолгу  и  только,  когда  говорите
генералом. Наши представления о втором языке не имеют. Естественно, мы все
записываем, но переводчики утверждают, что фраз на  втором  языке  слишком
мало и разобраться в нем они не сумеют.
     Анну это все не слишком интересовало. Она не разделяла страсти Кати к
интригующим загадкам, которую в ней,  по  ее  словам,  пробудило  изучение
растений. "Они жутко сложные и хитрые, и не дают мне успокоиться. Те,  кто
не  способны  убежать,  должны  находить   самые   увлекательные   способы
выживания".
     Все  это  не  имело  никакого  отношения  к  человеку,   назвавшемуся
Никласом.


     Погода изменилась. Один солнечный день сменялся другим.  Бабье  лето,
сказали бы на Земле. Ветер  стих.  Иногда  в  океане  вздымались  пенистые
гребни, но не в закрытой бухте. Красный и  его  товарищ  тихо  плавали,  и
никакой деятельности инструменты не фиксировали. Экономят энергию,  решила
Анна. Они ведь ничего не едят, пока спаривание не завершается.
     Больше  к  ним  никто  не  присоединился.  Причина  этого  оставалась
неясной. Может быть, погода?  Анна  сидела  в  каюте  и  читала  последние
профессиональные журналы, доставленные посыльным зондом, или писала письма
домой.
     Короткие  письма.  Отчасти  из-за  запретов  службы  безопасности   -
переговоры упоминанию не подлежали - но еще и  потому,  что  писать  было,
собственно, не о чем. Как рассказать  о  ее  жизни  людям,  живущим  среди
девяти миллиардов других людей? Что  они  знают  о  мраке,  о  пустоте,  о
безмолвии, о чуждости? Для них живой реальностью было человечество.  Ни  с
чем другим они не  соприкасались.  Хвархаты  были  легендой,  а  существа,
которые она изучала, чем-то непостижимым. У нее больше общего с солдатами,
во всяком случае с теми, кто служит на Краю.
     Как-то  утром  она  надула  резиновую  лодочку,  поставила  мотор  и,
тарахтя, выехала в бухту. Была изумительная осенняя погода: ясная,  тихая,
теплая. Главное солнце планеты стояло в зените, и  она  могла  заглядывать
далеко в глубину прозрачной, почти неподвижной воды.
     Она направилась к Красному - медленно, не спуская глаз с портативного
сонара. Он не шевелился. В десятке метров от него она выключила  мотор,  и
лодка заскользила по инерции совсем бесшумно.  Вот  он!  Плавает  у  самой
поверхности.
     Верхняя часть животного, прозрачный, шириной в три метра колокол  или
зонт, мягко покачивался. Внутри смутно виднелись пищеварительные трубки  и
скопления нервной ткани. По нижнему краю колокола располагались  щупальца.
Она различила три разновидности - длинные толстые жгуты, с помощью которых
Красный плавал, сенсорные щупальца, покороче и потоньше,  и  продуцирующие
свет - совсем короткие, похожие на обрубки. Все они тихонько извивались  в
такт покачиванию колокола.
     Двадцатиметровых стрекательных  щупалец  и  даже  еще  более  длинных
брачных она не увидела. Их заслонял колокол, из-под которого они свисали.
     Ее окружали небесно-синие воды бухты и золотистые холмы  по  берегам.
Совсем рядом было животное, прозрачное, как стекло,  и  пульсирующее,  как
сердце. Ее охватило ощущение громадного счастья и  удовлетворения:  вот  в
чем заключался смысл ее жизни.
     Несколько минут спустя она прикрепила к веревке  бутылку  для  взятия
проб и начала погружать ее в воду  очень  медленно  и  осторожно.  Красный
заметил бутылку. С бока, ближайшего к ее лодке, протянулись щупальца.  Рты
на их концах открывались и всасывали воду, проверяя.
     По краю  колокола  пробежали  огоньки.  Интересно!  Если  бы  Красный
общался с другой псевдосифонофорой, он бы выбросил химические вещества. Но
он, должно быть, понимал, что такой  вести  она  не  воспримет,  и  потому
прибегнул к ночному языку.
     "Красно-красно-синий", сказали огоньки. (Первый цвет, собственно, был
ближе к темно-розовому, и они даже хотели назвать его Розой. Но такое  имя
ему не подходило. Слишком он был велик и слишком опасен.)
     Первая весть дважды  обежала  периметр  колокола.  Затем  последовала
вторая. "Оранжевый-оранжевый-оранжевый".
     Оранжевый цвет выражал тревогу.
     "Я Красно-красно-синий", сообщало животное, "и мне  не  нравится  то,
что ты делаешь".
     Она вытащила бутылку, и животное успокоенно забормотало -  бесцветный
огонек обегал и обегал  колокол.  Она  еще  подождала.  Красный  потемнел.
Теперь можно было без опасений включить  мотор.  Она  двинулась  на  самой
малой скорости, памятуя о длинных  стрекательных  щупальцах  там  внизу  -
скрытая от взгляда шелковая сеть в воде.



                                    4

     Три недели спустя начали  приплывать  остальные  животные,  одно,  за
другим минуя узкий пролив. Теперь началась настоящая работа. Анна изменила
часы дежурства. Подавляющую часть ценной информации приносили ночи,  когда
животные плавали у самой  поверхности  и  посылали  вести-вспышки.  Иногда
(такое поведение наблюдалось только в брачный сезон) они повторяли одну  и
ту же либо все разом, либо по очереди, так что  по  бухте  взад  и  вперед
проносились одинаковые комбинации вспышек.
     В бухту заплывали только относительно крупные животные  с  щупальцами
примерно  одной  длины,  так  что  они  друг  другу  не  угрожали.  Прочие
псевдосифонофоры - их были сотни - плавали в океане  за  входом  в  бухту,
привлекаемые чем-то (возможно, каким-то феромоном), но не решаясь свернуть
в пролив.
     - Никаких признаков интеллекта, - заявила Мария. -  Маленькие  боятся
больших, как заведено в природе. И  всех  влечет  желание  спариться,  что
также диктуется природой.
     Анна не стала спорить: она была поглощена работой и  очень  утомлена.
Она знала, что переговоры продолжаются - самолет  регулярно  пролетал  над
бухтой, но давно потеряла всякое представление, как могут обстоять дела.
     Как-то утром после дежурства она поднялась на холм за станцией.  Небо
было темным и прозрачным, а над водой сияла утренне-вечерняя звезда -  две
ярко сверкающие точки.
     Псевдосифы принялись сигналить перед самым концом ее смены  и  теперь
разошлись вовсю. Пульсирующие синие и  зеленые  огни  метались  по  бухте,
передавались  через  пролив  в  океан.  Ритм  и   чередование   оставались
неизменными,  но  цвета  там  выглядели  бледнее.  Кое-где  она   замечала
оранжевые вспышки. В такой ситуации этот  цвет  мог  означать  сексуальную
фрустрацию.  По  какой-то  причине,  остававшейся  пока  не   разгаданной,
псевдосифы спаривались только в бухте. А в открытом океане - никогда. (Еще
одно доказательство, что их нельзя считать разумными. Отсутствие  гибкости
в поведении, общепринятого признака разумности, заметила Мария.) Маленькие
знали, что в этом  году  размножаться  не  будут,  и  все-таки  устраивали
настоящую иллюминацию. Вдали от берега их было заметно меньше,  но  и  там
они усеивали темную воду до самого  горизонта,  вспыхивая  одновременно  с
большими в бухте.
     Изумительное зрелище.
     Спустя несколько минут из лагеря вышли двое  очень  вежливых  солдат.
Морские  пехотинцы.  Название  не  изменилось,  хотя  теперь  их   корабли
бороздили космос. Они были в форме, головы выбриты, если не считать узкого
гребешка   волос   ото   лба   до   затылка.    Волосы    мальчика    были
светло-золотистыми, прямыми и тонкими, темные волосы  девушки  курчавились
тугими завитками.
     - Холм входит в запретную зону, мэм, - сказала девушка. -  Вы  должны
вернуться.
     Ее товарищ посмотрел вниз на бухту и океан.
     - Что это там? - спросил он.
     - Животные, - ответила она. - Сейчас у них  брачный  сезон.  Это  как
пение лягушек или как Верди. Мы пока не знаем, разумны ли они.
     - А почему бы и нет?  -  сказал  мальчик.  -  Киты  ведь  разумны.  И
дельфины.
     Он ошибался, но ей не хотелось спорить.
     - Я поднялась сюда, чтобы вести наблюдения.
     - Да, посмотреть стоит!
     - И так будет еще много недель.
     - Ого! - воскликнул он радостно.
     - Мэм, вы должны уйти отсюда, - сказала девушка.


     На  следующий  день  самолет  не  улетел  в  обычный  час.  Хвархатов
пригласили на званый вечер, объяснила Катя.
     -  Этьен  говорит,  что  они  пытаются  установить  менее  формальные
отношения, поскольку вопрос о мебели был улажен.
     - О мебели? - переспросила Анна.
     - Меня не спрашивай, - сказала Катя. - Этьен сразу прикусил язык. Это
засекреченные сведения.
     - Хм! - буркнула Анна и отправилась на дежурство. Иоши ушел с катера,
когда  уже  стемнело.  Анна  поднялась  на  палубу.  Вода  в  бухте   была
зеркальной.  В  ней  неподвижно  висели   инопланетяне,   не   обмениваясь
сигналами.
     По причалу к ней шли трое.  Один  впереди,  двое  следовали  за  ним.
Толком она разглядела их, лишь когда  они  вошли  в  свет  фонаря  у  края
причала рядом с катером.
     Первый был человек, но она, едва взглянув на него, впилась глазами  в
одного из его спутников - плотного, в серой одежде.  Его  плоское  широкое
лицо покрывал серый мех, а глаза были сплошь синими - ни намека на белки -
с горизонтальными полосками зрачков, в первый момент широкими, но  тут  же
сузившимися на свету.
     Инопланетянин секунду смотрел на нее, потом опустил  взгляд.  Третьим
был морской пехотинец, мальчик, с которым она говорила на  холме.  Он  нес
винтовку, как и инопланетянин.
     Человек впереди вооружен не был, во  всяком  случае  она  не  увидела
ничего, похожего на оружие. Его  руки  были  засунуты  в  карманы  куртки,
простой, сшитой из коричневатой ткани и чуть странного покроя,  словно  ее
сшил кто-то, имеющий лишь смутное представление  о  человеческих  фасонах.
Остальная его одежда тоже была простой, коричневатой и какой-то не такой.
     Одно из вознаграждений за измену? Скверно  сшитая  одежда  неуклюжего
покроя?
     А он сказал:
     - Прямой взгляд означает вызов. Одинаково у обеих рас. Вот почему  он
опустил глаза. Показывая, что не хочет боя.
     - Прекрасно, - сказала Анна.
     - Мне назвали вас как специалиста, от которого я могу узнать про огни
в океане.
     Она кивнула, все еще глядя на серую фигуру.
     - Можно мне подняться на борт? Боюсь, они пойдут со  мной  и  устроят
проверку, нет ли тут чего-нибудь, чему могу  повредить  я  или  что  может
повредить мне.
     Она взглянула на него. Он был таким же  непримечательным,  как  и  на
ком-экране, когда она увидела его в первый раз. Только волосы были  сухими
и вились - рыжевато-каштановые с заметной проседью. Лицо у него было очень
бледным, словно годы и годы его не касались солнечные лучи.
     - Вы переводчик, - сказала она. Не называть же его предателем!
     Он кивнул.
     Какого  черта?  Почему  бы  и  нет?  Когда  еще  ей  выпадет   случай
рассмотреть хвархата вблизи? Она указала на трап.
     Он что-то сказал инопланетянину. Оба солдата  поднялись  на  катер  и
занялись обыском.
     - Поосторожнее! - крикнула Анна им вслед. Никлас  добавил  что-то  на
непонятном языке, шагнул на борт и оперся  о  поручень,  оглядывая  бухту.
Кто-то из псевдосифонофор начал сигналить: желтый, зеленый, белый,  желтый
- почти наверное имя. "Я это я. Я это я".
     - Ну, так что же они такое? - спросил он.
     Она объяснила и затем добавила:
     - Беда в том... Мы знаем, что степень  разумности  у  них  связана  с
размерами. К такому выводу мы пришли, изучая маленьких. Эти ребята там еще
подростки и не слишком сообразительны. А  большие  не  покидают  открытого
океана, и мы еще не нашли способа подобраться к ним.
     Солдаты вышли из каюты и остановились, поглядывая на Никласа  и  друг
на друга. Мальчик (морской пехотинец) как будто нервничал. Выражение  лица
инопланетянина ей ничего не сказало. Да и выражение ли  это  вообще?  Поза
указывала на настороженность, но без тревоги. Он не боялся, но  ничего  не
упускал, хотя и не смотрел никому прямо в лицо.
     - Все это очень интересно, - сказал Никлас. - Но я не понимаю, почему
вы полагаете, что эти животные могут быть разумными существами.
     Теперь сигналили шестеро-семеро. И все вести были  разными.  Нет,  не
хор. Может быть, секстет. Или просто какофония.
     - Что я могу вам  сказать?  Определить  разумность  расы  не  слишком
трудно,  когда  ее  представители  похожи  на  нас,  например,  ваш  серый
приятель. Хвархаты с самого начала ни у кого сомнений не вызывали. Едва мы
увидели их первый космолет, едва они произвели первый выстрел  по  нашему,
мы поняли это.
     Он посмотрел на нее, но ничего не сказал.
     - А они там (она махнула рукой на бухту) иные в полном смысле  слова.
Мы не можем твердо решить, каковы признаки интеллекта у морских  животных,
не пользующихся орудиями. Но почему вас это заинтересовало?
     - Простое любопытство. Последние дни  мы  улетали  после  наступления
темноты, и я видел внизу их огни. Их видно и  с  острова  -  пятна  света,
покачивающиеся в океане. Вы говорите, что это  молодь?  И  еще,  мне  надо
как-то убить время. Сегодня они устраивают светский вечер. Дурацкая затея,
но генерал заинтересовался. Он никогда не видел, как развлекается компания
землян. По-моему, из  этого  ничего  не  выйдет.  Хвархаты  не  едят  ради
развлечения. Для них прием пищи либо необходимость, либо священнодействие.
Пить ради развлечения они пьют, но их попойки - крайне неприятная штука, и
я их избегаю, насколько могу. - Он помолчал, глядя на бухту. -  Мне  жутко
подумать, как генерал пытается поддерживать светскую беседу или -  впервые
в жизни - разделывается с канапе.
     - А что с переговорами? - спросила она.
     - Это ведь еще только начало. - Он пожал плечами. - А  дипломатия  не
входит в сферу моей деятельности.
     Ей  хотелось  задать  вопрос,  каким  образом  он  оказался  в  таком
положении, но она не представляла, как к нему подступиться. Как,  ну,  как
предают свою расу? И она  продолжала  рассказывать  о  животных  в  бухте,
официально  именуемых   Pseudosiphonophora   gigantans   [Псевдосифонофоры
гигантские]. Потом она умолкла, и они вместе продолжали смотреть на бухту.
     Стоял он спокойно, небрежно положив  локти  на  поручень  и  свободно
переплетя пальцы, но она ощущала судорожное напряжение и одиночество.  Ну,
на мысль о  напряжении  ее  могло  навести  что-то  в  его  позе,  на  что
сознательно она внимания не обратила. А одиночество? Ее выдумка?
     Он выпрямился.
     - Мне пора. Насколько я знаю генерала, он уже скучает, а, возможно, и
натоксичился. Алкоголь на хвархатов не действует, но он прихватил с  собой
свою дрянь. - Он помолчал. - Спасибо за информацию. В старинной книге,  не
помню ее заглавия, есть строка о познании нового:  единственный  абсолютно
надежный  источник  радости  и  единственное  подлинное  утешение.  -   Он
усмехнулся. - А последнее время новое я узнавал только  о  мебели.  А  это
мало что дает, поверьте.
     Он ушел в сопровождении обоих солдат. Анна следила за ними,  пока  их
фигуры не растаяли в темноте. На редкость странный разговор!



                                    5

     Утром, когда она сменилась с дежурства, ее вызвал Реймонд.
     - Будьте добры, Анна, зайдите ко мне. - Он заметил выражение ее  лица
и добавил: - Это очень важно.
     Она схватила в столовой чашку кофе с  тартинкой  и,  злясь,  пошла  к
нему. Рей никогда ей не нравился, и на последних выборах она  за  него  не
голосовала. Однако надо отдать ему должное, директором он был  неплохим  и
умел ладить с дипломатами и военными.  В  данный  момент  -  умение  очень
полезное.
     Он оказался не один. У большого письменного стола  сидела  женщина  в
форме. Ее кожа была такой же темной и такого же оттенка, как кофе, который
только что выпила Анна. Она была острижена по уставу, и ее скальп блестел,
как отполированный, а волосы - узкий уставной гребешок - были выбелены.  В
ее ушах болтались серьги из мелких бусин.
     - Майор Ндо, - сказал Реймонд.
     - Пожалуйста, садитесь, - сказала майор.
     Анна села. Ее охватила тревога. К ее блузе и брюкам прилипли  крошки.
Она смахнула их и повернула голову, ища, куда поставить  чашку.  Не  найдя
ничег