Он засмеялся.
     - Анна, вы неподражаемы! Вопросам нет конца. Но я достиг предела моей
способности отвечать на них. - С этими словами он ушел.



                                    8

     На следующий день он принял участие в переговорах. Анна в одиночестве
наблюдала за экраном в соседней комнате. Никлас вошел прямо за  генералом,
одетый в серую форму космического воина, которая сидела  на  нем  отлично.
Она впервые увидела его с Эттин Гвархой. Он был почти на голову выше.  Что
за странная пара! Против  обыкновения  он  не  сутулился  и  не  улыбался.
Бледное худое лицо казалось замкнутым, отчужденным.  Когда  все  сели,  он
представился:
     - По-моему, я имел удовольствие познакомиться почти со всеми вами  на
прошлых переговорах.
     Чарли ответил утвердительно, а затем принес извинения за  злополучное
происшествие, их прервавшее, и так далее.
     Никлас выслушал и перевел. Хвархаты чуть-чуть  изменили  позы.  Затем
заговорил Эттин Гварха:
     - Ваши извинения излишни, - перевел Никлас. - Они уже были  принесены
и приняты, прежде чем Люди согласились на нынешние.
     Чарли открыл было  рот,  но  закрыл  его.  Извинение  отчетливо  было
предназначено лично Никласу. Столь  же  отчетливо  хвархаты  сделали  вид,
будто Никласа тут вообще нет. Или он просто не  существует  как  личность?
Анна не знала, какой сделать вывод.
     Еще одна какая-то бессмысленная игра.
     После этого ничего существенного не  произошло.  Дипломаты  обсуждали
возможность  обмена  пленными,  хотя  обе  стороны   уклонялись   признать
официально, что эти пленные у нее  есть.  Генерал  продолжал  делать  вид,
будто не знает английского. Ну, для  чего?  Так  он  выигрывает  время  на
обдумывание? Никлас переводил  ровным,  безразличным  голосом,  совсем  не
похожим на его обычный голос, который поднимался и понижался, менял  ритм,
передразнивал, посмеивался.
     Она пообедала с делегацией, но ничего не сказала  о  своем  последнем
разговоре с Никласом, хотя его имя  и  было  упомянуто.  Им  не  терпелось
узнать,  почему  его  снова  использовали  как  переводчика.  Анна  пожала
плечами. Она понятия не имеет. Так захотел генерал.
     Днем пришел Хей Атала Вейхар и проводил ее на женскую  половину.  Она
проверила  компьютер,  который  принес  Никлас.  Как  он  и  предупреждал,
компьютер был слащаво дружелюбным - у нее даже мурашки по коже бегали. Она
выбралась из программы обучения, как могла  быстрее,  и  перешла  к  игре,
которую рекомендовал Ник.
     За основу был взят китайский роман  "Обезьяна".  Игрок  (она  выбрала
вариант для одного  игрока)  действовал  как  главный  персонаж  романа  -
волшебная каменная обезьяна, которая устроила бедлам на Небесах:  похитила
персики бессмертия и всячески допекала китайских богов.
     В  наказание  Обезьяну  заточили  под  горой.  Чтобы  освободиться  и
искупить свою вину,  она  должна  была  сопровождать  буддистского  монаха
Трипитаку в Индию и назад, чтобы Трипитака мог доставить китайскому народу
три корзины со священными буддистскими книгами, и тем спасти этот народ от
алчности, похоти и злобы.
     Путешествие  в  Индию,  естественно,  было  сопряжено  со  множеством
опасностей,  и  ей  приходилось  вступать  в   единоборство   со   всякими
чудовищами. Некоторые,  потерпев  поражение,  превращались  в  друзей,  но
большинство оставались свирепыми. В играх она никогда не блистала и теперь
почти во всех стычках терпела  поражение.  Игра  допускала  корректировку.
После того как Обезьяна погибала энное число раз, Анна нажимала  кнопку  и
продолжала игру с того же места,  не  возвращаясь  к  началу.  Легендарная
Обезьяна  жульничала  при  всяком  удобном  случае,  так  почему   бы   не
последовать ее примеру?
     В заключение, если бы  ей  удалось  доиграть  до  конца  и  доставить
корзины с Писанием, она (как сообщалось в инструкциях) обрела бы свободу и
преображение, став истинным Буддой. Однако на это должно было  уйти  много
времени даже с корректировкой.
     Ее  дни  обрели  определенный  распорядок.  Утром  она  наблюдала  за
переговорами землян с хвархатами, днем разговаривала со своими  коллегами,
иногда оставаясь в их секторе весь вечер. Но чаще возвращалась  к  себе  и
читала или странствовала с Обезьяной.
     Хварские  женщины  оставались  на  станции,  хотя  она  с   ними   не
встречалась.  Головной  Лугала  Цу  тоже  оставался  тут   и   следил   за
переговорами, как и Анна, издалека с помощью голограмм.
     Все это она узнала от своих сопровождающих,  но  и  только.  Ей  было
неизвестно, ни что делают все вышеупомянутые, ни что они  намерены  делать
дальше. Эйх Матсехар сказал, что не знает, а Хей  Атала  Вейхар  объяснил,
что не ему предполагать, о чем думают женщины или головные.
     Лугалы, мать и сын,  представлялись  ей  пауками  в  центре  паутины,
настороженными, готовыми действовать, едва настанет  момент.  Хотя  Лугала
Минти больше смахивала на жабу. Впрочем, Анна скорее симпатизировала жабам
и  прочим  земноводным.  Беззащитные,  уязвимые  земноводные  вымирали  от
загрязнения среды обитания быстрее всех остальных животных на  Земле.  Жаб
следовало лелеять и оплакивать, а не сравнивать с Лугала Минти.
     Собственно, у нее не было сколько-нибудь веской причины относиться  к
Лугалам с недоверием - только безвкусная любовь матери  к  пышности  и  ее
склонность ораторствовать о пакостности человечества. Достаточно ли этого,
чтобы осудить двоих людей, когда сына она даже ни разу не видела?
     Если  ее  сопровождал  Вейхар,  они  разговаривали   о   человеческой
литературе.  Он  спросил,  какую  бы  еще   книгу   ему   прочесть.   Анна
рекомендовала "Гекльберри Финна". Ему не мешает узнать про рабство.
     - Да-да, - сказал Вейхар, - я о нем знаю, но  мне  оно  непонятно.  С
какой стати кому-то вздумается  порабощать  -  это  правильный  глагол?  -
женщин и детей? И почему мужчина соглашается подчиняться подобному?
     Как всегда в разговорах с хвархатами Анна почувствовала, что упускает
что-то самое существенное. Она  не  могла  ответить  на  вопросы  Вейхара,
потому что не понимала, о чем он, собственно, спрашивает.
     Когда ее сопровождал Матсехар, они говорили о театре. Вернее, говорил
Матсехар, а она слушала. Он начал работу над своей версией "Макбета".
     - Я начинаю  понимать,  как  действуют  человеки,  когда  ведут  себя
коварно. Ники сказал, что мне будет полезно прилететь сюда, и он  оказался
прав. По обыкновению.
     Однажды  в  коридоре  она  увидела   Никласа.   Он   разговаривал   с
инопланетянином, чей мех был  снежно-белым.  В  позе  Ника  ей  почудилось
что-то непривычное, хотя она не сразу поняла, что именно. Ник заметил  ее,
выпрямился с улыбкой и приветственно поднял руку.  А  затем  повернулся  к
своему собеседнику.
     - Не понимаю, чем ему интересен этот меховой ком! - сказал Матсехар.
     - Что?
     - Снежный дурень. Умалишенный. Шут.
     - Кто он?
     - Чемпион по ханацину этой  станции.  Это  его  единственный  талант,
если, конечно, не зачислять в таланты хорошее телосложение.
     Анна спросила, что такое ханацин. Вид воинского  искусства,  а  также
танец.  Если  он  исполняется  как  воинское  искусство,  двое  участников
выступают как противники, и один должен одержать победу над  другим,  а  в
танце они партнеры и одержать победу могут только вместе. Снежный дурень -
мастер воинского искусства.
     - Не  знаю,  что  затевает  Ники,  хотя  он  занимается  ханацином  и
настолько овладел этим искусством, что нуждается в хорошем  противнике.  -
Матсехар помолчал. - Но он не настолько в нем преуспел, чтобы нуждаться  в
таком противнике. Кирин... погодите, я знаю, есть такой человечий идиом...
Кирин употребит его в пищу еще живым. В  вашем  языке  поразительно  много
фигуральных оборотов,  связанных  с  едой.  Иногда  это  вызывает  у  меня
тошноту, хотя это, конечно, пустяки в сравнении с гетеросексуальностью.
     О, конечно!
     - А Ник? -  Она  не  нашла  приемлемого  выражениям  чтобы  докончить
вопрос.
     - Сандерс Никлас широко известен склонностью глядеть по сторонам.  Он
говорит, что воздерживаться было бы богохульством.
     - Что-что?
     - По его словам, у вас, у человеков, есть ряд неприятных заболеваний,
передающихся сексуально.
     - Да.
     -  У  нас  тоже  есть  такие,  хотя  несравнимо  более  легкие,   чем
изнурительные недуги, которые описывал Ники.
     Венерические  заболевания.  Каждые  четыре-пять  лет  возникал  новый
штамм, получавший название, как и новые штаммы гриппа, по месту,  где  его
обнаруживали в первый раз.
     - Но Ники нашими болезнями не заражается. Никакими. Он походит  и  на
нас, но только внешне. На том уровне, где живут и размножаются болезни, он
совсем другой.
     - Но какое это имеет отношение к благочестию?
     - Он говорит, что случай привел его туда,  где  можно  иметь  секс  с
многими людьми, не боясь умереть.  Это  дар  Богини.  А  дарами  Той,  что
сотворила Вселенную, надлежит пользоваться.  Вполне  возможно,  он  только
шутит, но полной уверенности нет. Он шутит  так,  что  кажется,  будто  он
говорит серьезно, а когда  думаешь,  что  он  шутит,  выясняется,  что  он
говорил серьезно. Но что он глядит по сторонам, это бесспорно.
     Они молча прошли еще один коридор, а затем Матсехар вернулся к своему
"Макбету"  и  объяснил,  как  прекрасно  леди   Макбет   преображается   в
честолюбивую   мать,    которая    подстрекает    и    улещивает    своего
сопротивляющегося сына-воина, пока он в конце концов не становится -  кара
за честолюбие! - чудовищем, не признающим ее власти.



                                    9

     Вечер я провел с Матсехаром. Он был в странном настроении -  грустном
и одновременно кусачем.  Я  не  мог  понять,  почему.  Ну,  да  он  всегда
мрачноват - плата за гений и непохожесть.
     Когда его что-то тревожит - если он рассержен, утомлен или  находится
под стрессом, Матсехар становится  неуклюжее  обычного.  Пытаясь  заложить
свою версию "Макбета" в мой мини-компьютер для чтения, он  его  уронил,  и
нам пришлось ползать на коленях в поисках рукописи, которая провалилась  в
ворс ковра. Наконец я ее углядел -  радужный  проблеск  среди  ворсинок  -
подобрал кристалл и  отдал  ему.  А  он  опять  его  уронил  и  разразился
английскими ругательствами. Я забрал у него компьютер, зарядил рукопись  и
налил нам выпить - ему халина, себе воды.
     - Ну, как тебе нравится Анна? - спросил я. Мы еще не виделись  с  тех
пор, как он начал ее сопровождать, а насколько  я  его  помню,  он  всегда
интересовался землянами.
     Он подвигал чашей с халином. Судя  по  его  состоянию,  он  рано  или
поздно ее опрокинет.
     Наконец он заговорил:
     - Эттин Гварха куда поразительнее, чем я думал. Он способен  смотреть
на тебя, как на одного из Людей. Когда я смотрю  на  Перес  Анну,  я  вижу
инопланетное  существо.  Не  могу  подняться  над  внешними  признаками  -
странными пропорциями тела, рук и ног,  которые  не  сгибаются  нормально,
кожи, голая и словно выдубленная, глаза... - Он содрогнулся и посмотрел на
меня,  наши  взгляды  встретились.   -   Я   считал,   что   способен   на
непредвзятость,  Ники.  Но  нет,  я  полон  предубеждений,   точно   тупой
земледелец на равнине Эйха. Я чувствую, что попал в ловушку  самого  себя.
Ха, Никлас! И я чувствую себя одиноким. Я завидую  тебе,  хотя  зависть  -
эмоция, мне неприятная. Я видел, как ты  в  коридоре  разговаривал  с  Шал
Кирином. Это великий  дар,  Ники,  -  смотреть  на  людей  и  находить  их
достойными любви.
     - Только не распусти вредных  слухов,  Матс.  Я  хочу,  чтобы  Гварха
сосредоточился на переговорах.
     - Так Кирин тебя не интересует?
     - Сейчас - нет. Хотя, Богиня свидетельница, тело у него великолепное,
а такая расцветка мне всегда нравилась - белый мех и полоски темной  кожи.
На Земле есть дерево береза. К зиме оно сбрасывает листья, а кора  у  него
белая с черным. Вот на что похож Кирин. На березу в снегу.
     Матсехар погрустнел еще больше. Конечно, я рассердился на  него.  То,
как он воспринял Анну, показало мне, как он воспринимает меня.  И  я  тоже
урод, тоже инопланетянин.
     У меня мелькнула фраза, которую я не произнес вслух.
     Матсехар, хотелось мне сказать, вселенная очень велика и почти  везде
холодна, темна и пуста. Не  стоит  быть  слишком  разборчивым,  ища,  кого
любить.
     Но мудрость  старших  всегда  нудна,  а  проблемы  Матса  -  это  его
проблемы. У меня нет способа помочь ему, и не следует  предлагать  советы,
пока сердишься.
     Я протянул руку:
     - Дай-ка мне "Макбета". Мне хочется взглянуть, что у тебя получается.
     Он встал, чтобы отдать мне компьютер, и смахнул свою чашу со столика.


     Первой пьесой Матсехара, которую я видел, была  "Старуха-горшечница",
которую поставил художественный корпус для фестиваля станции. Какой именно
станции, я уже не помню. Возможно, Тейлин. Торчали  мы  там  довольно-таки
долго,  а  она  достаточно  просторна,   чтобы   вместить   представителей
художественного корпуса.
     Пьеса  современная  и  расплывчатая,  то  есть   она   отчетливо   не
принадлежит ни к героическим, ни к жестким, ни к  звериным,  и  ни  с  чем
толком не сочетается.
     Воин, путешествующий по делам своего рода, встречает женщину, которая
лепит горшки у дороги. Воин молод, горд,  удачлив  и  принадлежит  к  роду
(Эйх), могущество которого быстро растет. Женщина  стара  и  почти  слепа.
Горшки она лепит практически на ощупь и глазирует  их  просто  солью.  Она
ощущает контуры и текстуру, но уже не способна различать цвета и узоры,  а
потому обходится без них. Если она и принадлежит к какому-то роду, нам  об
этом ничего не известно. Возможно, ее род потерпел поражение  в  войне,  а
она, как, иногда случалось,  не  стерпела  мысли  о  том,  чтобы  войти  в
победивший род, и предпочла одинокую жизнь.
     Между ними завязывается разговор.  Женщина  толкует  о  горшках  -  о
всяких технических проблемах, и о том как трудно ей справляться с  работой
теперь, когда пальцы от старости не гнутся, а глаза не видят. Воин говорит
о  битвах,  в  которых  побывал,  о  могуществе  своего  рода,   о   своих
честолюбивых замыслах.
     Постепенно зрители начинают подозревать, что женщина эта  -  ипостась
Богини. И уж во всяком случае ясно,  что  молодой  человек  глуп.  Женщина
задает ему вопросы, проницательные и остроумные. Вопросы  эти  подводят  к
мысли: "Что, по-твоему, ты делаешь?" Ответа он не находит и сыплет  клише,
заимствованными из старинных героических пьес, и не умеет спрятать детскую
жадность.
     В финале старуха спрашивает: "Почему ты не положишь свое оружие и  не
займешься чем-нибудь полезным? Слепи-ка горшок!"
     Молодой человек опускает глаза, не зная, что ответить. На этом  пьеса
кончается.
     Гварху она вывела из себя, и он с парой старших  офицеров  отправился
натоксичиться и ругать современный театр. А я пошел погулять по станции.
     На следующий день я  решил  найти  автора  и  отыскал  его  в  театре
художественного корпуса  -  он  спорил  с  кем-то,  кто  оказался  главным
музыкантом. Мне на него указали: для хвархата высок,  хотя  и  ниже  меня,
крупнокостный, худой и  совсем  юный.  Его  юность  объясняла  проблемы  с
пьесой. Он поднял глаза, когда я подошел. (Хвархаты, когда ведут серьезный
спор, обычно смотрят вниз.)
     - Ха! - сказал он на долгом выдохе. Его синие глаза расширились. Даже
узкие длинные  зрачки  словно  раздвинулись.  Он  повернулся  -  неуклюжим
движением. Позже я узнал,  что  в  детстве  он  тяжело  болел  -  какое-то
инфекционное поражение нервной системы. Врачи так и не установили, что это
было.
     Болезнь постигла его в благоприятное время. Будь он моложе, врачи  не
стали бы особенно  бороться,  чтобы  сохранить  ему  жизнь.  (Хвархаты  не
считают маленьких детей Людьми.)  Будь  он  взрослым,  ему  предложили  бы
прибегнуть к выбору, и он мог бы - особенно, молодым - сделать его.
     Однако в конце концов он, к всеобщему удивлению, выжил и  даже  почти
выздоровел, чего никто не ожидал. Однако в его нервной  системе  произошли
необратимые изменения, сказавшиеся в  основном  на  чувстве  равновесия  и
координации движений.  Он  всегда  чуть  неуклюж  и  постоянно  что-нибудь
роняет.
     "Я видел спектакль, - сказал я ему. - Он мне понравился".
     Не помню его ответ, но он  словно  загорелся  интересом.  (Позднее  я
обнаружил, что его влечет к уродам и изгоям, что  они  действуют  на  него
завораживающе.) Мы поговорили о пьесе, а потом перешли на тему героических
пьес. К тому времени мне они уже приелись, а он их презирал.
     "Напыщены и фальшивы! Жизнь не такова. Мы не герои  на  подмостках  и
подобного рода выборов не делаем. Мы вообще почти никогда не выбираем, как
поступить, а поступаем так, как нас учили матери  и  как  нам  приказывают
старшие по рангу".
     Тут вмешался музыкант, который до тех пор слушал молча: им необходимо
было решить что-то касающееся музыкального сопровождения.
     Матсехар сказал: "Я хочу снова с вами встретиться.  Это  возможно?  Я
хочу узнать, как чувствует себя живущий среди чужих. Почему вы перешли  на
сторону врага? У человеков есть свое понятие о чести?"
     Я ответил, что да, мы можем встретиться,  и  мы  начали  встречаться,
хотя Гварха как будто удивился, когда я сообщил ему об этом.
     "Его произведение - неблагочестивая  наглость.  Почему  тебе  хочется
говорить с ним?"
     Я сказал, что пьеса мне  понравилась,  а  мальчику  интересно  узнать
побольше о землянах.
     "Материал для еще одной отвратительной поделки", - сказал Гварха, или
что-то похожее.
     (Возможно, я что-то присочиняю. Ведь с тех пор прошло  больше  десяти
лет. Можно, конечно, поискать в моем журнале первое упоминание про  Матса.
Пожалуй, я этим займусь, когда допишу.)
     Мальчик довел хварскую прямолинейность  до  предела  -  не  прошло  и
пол-икуна, а он уже принялся расспрашивать меня, каково это - ощущать себя
предателем рода. Как я мог это сделать? Ведь, конечно же,  мне  предложили
прибегнуть к выбору? Почему я отказался?
     "И все это воплотится в пьесу?"
     "Только так, что никто не поймет. Я дерзок, но не безумен. Я не  хочу
раздражать любимого сына рода Эттинов".
     От большинства личных вопросов я уклонился, хотя позднее и ответил на
них. Матс настойчив. Но я сказал ему кое-что о человечестве  и  кое-что  о
моей жизни среди хвархатов.
     "Ты видишь то же, что я, - сказал он. - Все изменилось,  а  мы  ведем
себя как прежде. Это ведь не равнина Эйха и не холмы Эттина. Это космос, и
враг, с которым мы сражаемся, не похож на нас. Мы будем  уничтожены,  если
не научимся думать по-новому".
     С тех пор у меня вошло в привычку встречаться с Матсом. Он был  самым
одаренным из всех,  кого  я  встречал  среди  хвархатов,  может  быть,  за
исключением Гвархи. Матс был более свободен от предрассудков, чем  Гварха,
и обладал более живым воображением. Уже в двадцать  четыре  года  он  стал
лучшим мужским драматургом своего поколения.
     Когда я покинул станцию, то продолжал поддерживать с ним связь  через
зонды. Он присылал мне экземпляры своих пьес или голограммы спектаклей.
     Я посылал ему сведения о театрах Земли, а также изложения  знаменитых
пьес с переводами наиболее выразительных  сцен.  Отбор  был  странноватым,
поскольку мне приходилось довольствоваться тем, что я отыскивал в хварских
информационных системах, в свою очередь ограниченных тем, что отыскивалось
на захваченных земных кораблях.
     "Как важно быть серьезным" в  кратком  пересказе  выглядит  плоско  и
глупо. Реплики в переводе  теряют  все.  (Хвархаты  не  отличаются  тонким
остроумием.) Шекспир,  с  другой  стороны,  звучит  и  в  передаче.  Матса
особенно взволновал "Отелло". Из этого вышла  бы  потрясающая  героическая
пьеса, заявил он. На тему об опасностях