й. От мысли об убийстве женщин и детей,  о  том,
чтобы допустить по небрежности их гибель, у него  наверное,  шерсть  могла
стать дыбом, хотя я этого как будто не заметил. Или он  все-таки  выглядел
пушистее обычного?
     Он посмотрел на меня и сказал:
     - Так или не так?
     - Человеки очень редко умирают от голода, - сообщил я  ему.  -  Кроме
как во время стихийных катастроф вроде наводнения или  землетрясения.  Но,
учитывая численность населения Земли, трудно  обеспечить  всем  адекватное
питание. Думаю, следует признать, что некоторая часть населения недоедает,
а недоеданию сопутствуют болезни.
     А сверх  этого,  загрязнение  среды  обитания,  скученность,  система
здравоохранения, дышащая на ладан  даже  в  самых  преуспевающих  странах.
Медицинское обслуживание, которое описывал Ватка, существует и на Земле, и
его показывают  в  телевизионных  новостях,  но  подавляющему  большинству
землян оно не доступно. Ни о чем таком я упоминать на стал.
     А Ватка продолжал:
     - Если жизнь священна, то почему Богиня дала нам смерть? Или человеки
смеют спорить с ней, утверждать, что она ошиблась?
     - Священны они обе, - сказал Гварха. - И жизнь, и  смерть  -  великие
дары.
     - Так почему человеки не относятся к ним с почтением? И разумно,  как
наставляла Богиня праотцов всех нас? Они убивают,  когда  убивать  нельзя.
Они не убивают, когда убить надо. Нет способа  вести  пристойную  войну  с
такими существами.
     Гварха наклонился вперед и взял  чашу  со  столика  -  свою  любимую,
круглую и гладкую. Покрытую белоснежной глазурью.
     - Скажи мне еще раз, кто такой Ники.
     - Для тебя это не секрет, - ответил Ватка. - Все знают  про  браслет,
который ты ему подарил.
     Я точно не помнил, куда  положил  его,  когда  снял.  Где-то  в  моих
комнатах. Но вспомнить, как он выглядит, мне не требовалось.
     Каждое звено имело форму свернутой в кольцо лозы. В середине  каждого
звена среди золотых листочков кусочек нефрита, вырезанный  в  форме  тлая.
Гварха подарил его мне много лет назад после поездки домой, в которую меня
не взял. Тогда я еще ни разу не видел тлая,  но  знал,  что  он  такое,  -
маленький хитрец в звериных пьесах.
     - Лжец, - сказал Ватка. -  Обманщик,  животное,  которое  изготовляет
орудия для больших и благородных животных.
     - Ха! - сказал Гварха. Голос у него стал сердитым. Пора было  кончать
застольную беседу.
     Я наклонился и начал массировать мышцы у основания его шеи.
     - Что? - спросил он.
     "Что, по-твоему, ты делаешь, Ники?" Так должен был бы прозвучать этот
вопрос. Я нажал ногтем большого пальца. Он посмотрел на меня и замолчал.
     Умница!  Он  все  еще  был  способен  уловить  сигнал.  Я   продолжал
массировать его шею. Мышцы были как каменные.
     Некоторое время царило молчание. Ватка завершил свою речь о том,  чем
плохи человеки и, в особенности, Ники Сандерс. Он сидел  как  груда  меха,
глядя в никуда.
     Вейхар поднял голову, то ли ободренный тишиной, то ли заинтригованный
ее  причиной.  Наши  взгляды  встретились.  Я  покосился  на  дверь.  Этот
прелестный чуткий мальчик зевнул и сказал, что совсем  засыпает,  что  ему
пора. Он встал, как всегда  с  неподражаемым  изяществом,  и  поблагодарил
первозащитника за интереснейший вечер. И даже не солгал: уж, наверное,  он
был интересным!
     Потом он обернулся к Ватке. Не пойдет ли наступающий с ним? Он был бы
так рад его обществу!
     Словно возвращение в свои комнаты было эпохальным путешествием, а  не
коротенькой прогулкой (правда, на неверных ногах, если говорить  о  Ватке)
по отлично освещенным коридорам.
     Ватка поднял голову. Наконец-то халин одолел его. Это было  очевидно.
Причем сразу, как удар грома. Не знаю, разглядел  ли  он  улыбку  Вейхара,
расслышал ли его интонацию  -  почтительность  и  дружелюбность  с  легким
обещанием. Вейхар делает правильно. Зазывности было ровно  столько,  чтобы
придать интереса его просьбе составить ему компанию, но не столько,  чтобы
его к чему-то обязать.
     Не знаю, воспринял ли Ватка хоть что-нибудь. Он почти впал в забытье,
но все же сумел вытащить себя из кресла и промямлить  слова  благодарности
за приятный вечер. Вейхар обвил его косматую тушу и  направился  с  ним  к
двери. Я пошел за ними. Когда дверь открылась, Вейхар сказал по-английски:
     - С тебя причитается, Ники.
     - Чего? - спросил Ватка.
     - Я пожелал Ники доброй ночи.
     - Не личность, - заявил Ватка и, спотыкаясь, вышел.
     Дверь закрылась, позади меня что-то разбилось вдребезги. Я обернулся.
Гварха поднялся из кресла. Руки у него были пустыми, а по  стене  напротив
стекал халин. На ковре валялись осколки его любимой чаши.
     - Зачем ты?
     - Я был сердит. И сейчас я сердит. Что там между Вейхаром и Ваткой?
     - Ты из-за этого сердишься?
     - Конечно, нет.
     - Вейхар увел Ватку, пока он еще не потерял своего  места,  а  ты  не
лишился лучшего начальника штаба на всем периметре.
     - Я его лишился, - сказал Гварха. - Я не  потерплю  у  себя  в  штабе
таких, кто говорит о тебе подобные вещи.
     - Обсудим это утром.
     - Решать не тебе.
     - Да, первозащитник.
     Он посмотрел на меня. Его зрачки заметно сузились, хотя он  не  выпил
ни глотка с того момента, как я вошел в комнату.
     - Как ты терпишь? Почему не пришел в ярость?
     - Я не хочу разговаривать.
     - Тогда уходи.
     - Прежде я присмотрю, чтобы ты лег, если только ты не хочешь провести
ночь возле установки для утилизации органических отходов.
     - Меня не вывернет. Я пил мало.
     - И хорошо делал.
     На секунду мне показалось,  что  он  заупрямится  или  опять  возьмет
начальственный тон. Но тут он приглушенно кашлянул, что означало смешок.
     - Я не желаю больше спорить. То есть  с  тобой.  То  есть  по  такому
поводу. Спокойной ночи. - И он направился к своей  спальне,  почти  твердо
держась на ногах.
     Я решил, что он сам справится, и оглядел комнату.  Следовало  бы  все
оставить именно в таком виде: кольца и лужицы халина на столиках,  широкое
пятно на стене и липкая дрянь на ковре. Пусть Гварха выйдет сюда  утром  и
увидит, какая он свинья.
     Но чистоплотность и аккуратность всегда были проклятием моей семьи, и
мне было мучительно оставлять комнату в подобном беспорядке.  А  потому  я
прибрал ее, составил чаши и кувшины на  его  кухне  и  все  перемыл,  даже
осколки чаши, которую он разбил. Потом заглянул в спальню, проверить,  как
он. И услышал храп, который он всегда издает, когда засыпает пьяный.
     Ну и вечер! Я налил вина в стакан и сел в гостиной  напротив  отмытой
стены, поставив вентиляционную систему  на  отсос  и  освежение.  Смрадные
запахи  заметно  ослабевали.  Я  прислушался  к  гудению  вентиляторов   и
размышлял о тлаях.
     Всякий раз, когда я бывал на хварской планете, то обязательно хотя бы
раз видел этого зверька, обычно за  городом  в  сумерках  или  очень  рано
утром. Он копался в компостной куче  или,  посапывая,  кружил  по  саду  в
поисках пищи - круглое пушистое создание, нечто  среднее  между  крысой  и
поссумом. Мордочка  заостренная,  уши  с  кисточками  и  длинный,  тонкий,
пушистый, цепкий хвост.
     А однажды я увидел очень  крупную  особь  посреди  проулка  в  центре
хварской столицы.
     Они живут повсюду, едят  все.  Избавиться  от  них  невозможно.  Люди
относятся к ним с досадой и уважением.
     Когда Гварха дарил мне браслет, он сказал, что  нефрит  -  цвет  моих
глаз. Свой выбор он  объяснил  только  этим,  хотя  я  несколько  раз  его
спрашивал, почему тлай? И какой тлай?
     В звериных пьесах для детей, всегда нравоучительных, тлай - обманщик,
вор, коварный интриган. Его замыслы всегда терпят неудачу, и в конце пьесы
он всегда наказывается.
     Звериные пьесы для взрослых  непристойны  и  высмеивают  все  главные
ценности хварского общества - иногда даже гомосексуальность, хотя и  очень
осторожно. Во взрослых пьесах тлай напоминает Братца Кролика -  находчивый
малыш, который надувает и выставляет на посмешище больших  зверей,  буянов
или лицемеров, и никаких не героев.
     Так кто же я? Реальный тлай, жрущий мусор  и  обитающий  в  подполье?
Трус и негодяй из детских пьес? Или Братец Кролик? И нравится ли мне  хоть
какая-то из этих ролей?
     Гварха спросил, почему я не пришел в ярость. А потому что я  не  могу
себе этого позволить. Тлай не дерется, если только его не загнали в  угол,
или он не обезумел от болезни.
     Я допил вино, вымыл стакан и поставил его рядом с  осколками  любимой
чаши Гвархи. А потом пошел к себе и лег спать.
     Дверь я не запер. Он пришел в середине первого икуна. Я сидел в своей
большой комнате и пил кофе. Гварха вошел в халате из простой тусклой бурой
ткани. Деревенская одежда. От него пахло влажным мехом, и выглядел  он  не
то чтобы чудесно.
     - Поглядите, что мне принес в подарок маленький домашний  истребитель
грызунов.
     Он сел, потер лицо, помассировал лоб и за ушами.
     - Ты остришь, - сказал он по-английски. - Воздержись.
     - Хочешь знать, что произошло вчера вечером? Или ты помнишь?
     Он потер шею.
     - Я спорил с Шеном Валхой.
     - В яблочко.
     - Перестань, Ники!
     - Что?
     - Употреблять слова, которых я не знаю. Богиня  свидетель,  сейчас  я
еле понимаю язык Эйха и Ахары.
     Я перешел на его родной  язык  и  описал  все,  чему  был  свидетелем
накануне. Когда я кончил, он сказал:
     - Почти все я помню. Мне придется найти замену Ватке.
     - Пожалуй, да, хотя, возможно, во мне говорит предубеждение. Но  тебе
надо найти для него новые обязанности. Он ведь очень  хороший  специалист.
Ты же не хочешь превратить его во врага, и нельзя его карать за то, что он
говорил прямодушно.
     - Не учи меня, как быть головным.
     - Слушаюсь, первозащитник.
     - Черт, ну и дела, - сказал по-английски.
     - И это широко распространено?
     Он посмотрел на меня с недоумением.
     - Сколько людей утверждают, что человеки - животные?
     Он помолчал, а потом заговорил, подбирая слова:
     - Ватка не один такой. По-моему,  такие  разговоры  идут,  и  я  знаю
далеко не обо всем. Я же любитель человеков. И еще вещи, о которых в  моем
присутствии не говорят. Мои родичи сообщали мне о том, что происходит, но,
думаю,  даже  они  о  многом  умалчивают.  И,   видимо,   эти   настроения
усиливаются. Все больше таких, кто считает, что переговоры ни  к  чему  не
приведут, и нам придется  воевать  с  человеками,  а  если  они  не  будут
сражаться как люди, нам придется их истребить.
     Истребить. Зарубить. Зарезать. Возможны все три перевода. Это мерзкое
слово, полное злобы, и его не употребляют, когда  речь  идет  о  сражениях
людей.
     - Почему ты мне про это не рассказывал?
     - Я не обязан говорить тебе все, что знаю.
     - Это моя раса, Эттин Гварха. Если они животные, то и я тоже.
     Он снова умолк, уставясь на ковер. Потом поднял голову.
     - А что это дало бы? Ты бы смотрел на своих  товарищей  офицеров,  на
людей, среди которых живешь, и спрашивал бы  себя:  который?  Кто  из  них
считает, что я не личность?
     - Ха!..
     Он посидел еще немного в угрюмом молчании, потом встал и ушел к себе.
     Я налил себе кофе и начал медленно пить,  вспоминая,  как  я  был  на
хварской  планете  последний  раз  после  прошлых  наших  катастрофических
переговоров  с  землянами.  И  одно  утро  -  особенно.  Я  был  в  садах,
спускавшихся от величественного дома Эттин Пер к реке,  вдыхал  прохладный
воздух,  ступал  по  росе,  промачивая  ноги,  любовался  яркими  листьями
декоративных растений Пер и столь же ярким оперением халп. Она разводит их
ради яиц и украшения садов. Они расхаживали повсюду, слишком  отяжелевшие,
слишком прирученные, чтобы взлетать.  Я  обогнул  зелено-багряный  куст  и
увидел тлая, кругленького, толстого, темно-рыжего  с  белыми  кольцами  на
хвосте. Он грабил гнездо халпы. С его  мордочки  капал  желток,  и  ловкие
передние лапки тоже были вымазаны в желтке. Я остановился. Он посмотрел на
меня. На секунду-другую мы оба замерли. Потом он убежал  вперевалку,  а  я
остался стоять и смотреть на яичную скорлупу.
     Да, пора снова побывать там.  Пора  подышать  воздухом  под  открытым
небом вдали от вечной борьбы за власть на периметре.
     Вечная борьба  за  власть  в  центре  -  дело  женщин.  Тетки  иногда
приглашают Гварху присутствовать на их совещаниях. Изредка зовут меня, как
специалиста по врагам-землянам. Я докладываю, и меня отсылают -  и  больше
никаких забот. Богиня,  как  заманчиво!  Но  пока  еще  нельзя.  Некоторые
проблемы необходимо решить тут!

                                         Из журнала Сандерс Никласа и т.д.



                                    24

     Раздался звонок. Ей потребовалась минута, чтобы сообразить,  что  это
дверь, а не ВС. Она  приложила  ладонь  к  внутренней  пластине,  и  дверь
открылась, там стоял Никлас. Его бледное лицо застыло в маску.
     - Что происходит? - спросила она.
     Он вошел, и дверь закрылась.
     - Анна, мне надо вам кое-что сообщить. На это  потребуется  время,  и
вам нужно быть очень внимательной.
     Такой тон она слышала не впервые - обычно, когда речь  шла  о  смерти
кого-то близкого.
     - У меня ничего не запланировано. Нам не помешают.
     - Сядьте, хорошо? Мне нужно место, чтобы расхаживать.
     - Ник, в чем дело? Вы меня пугаете.
     Он уже  прошел  в  дальний  конец  комнаты,  а  теперь  повернулся  с
усмешкой.
     - Я в ужасе, Анна. Да сядьте же!
     Она послушалась, а он постоял немного, глядя  мимо  нее  на  дверь  в
коридор.
     - Во-первых, это никак не связано с первозащитником. Инициатива  моя,
и он не знает, что я решил сделать.
     Анна открыла было рот, но промолчала.
     - Есть сведения, которые необходимо довести  до  вашей  стороны.  Как
именно сообщить их послу, придумайте сами. Здесь у вас было бы  безопасно,
если вы придумаете предлог, чтобы пригласить его сюда  одного.  Еще  лучше
было бы на борту вашего космолета. О человеческом секторе забудьте, там  и
унитазы прослушиваются.
     - Наши специалисты провели проверку, и нам сказали...
     - Поверьте мне. Люди подслушивают. И я тоже. Примерно каждый  день  я
просматриваю записи. Люди не любят лгать,  но  идут  на  это,  особенно  с
врагами, и не отказываются от преимуществ.  -  Он  обходил  комнату  вдоль
стен, и ей приходилось поворачиваться следом за ним.
     - А вы не сядете? У меня шея разбаливается.
     Он бросился в кресло и угрюмо посмотрел на нее.
     - По-моему,  мы  достигли  какого-то  поворотного  пункта.  Если  эти
переговоры будут сорваны, возможно, уже ничего нельзя будет  исправить.  И
мне  кажется,  что  ваши  делегаты  не  отдают  себе  отчета  в  опасности
положения. Вы должны добиться положительного результата.
     Он помолчал. Она выжидающе смотрела на него, ожидая продолжения.
     - Значит, сведения, - наконец сказал он. - Ведя войну,  Люди  следуют
правилам, абсолютным  и  нерушимым.  И  первое,  самое  важное,  запрещает
хварскому мужчине причинять  физический  вред  женщине  или  ребенку.  Они
хорошие воины, имеющие долгую и кровавую историю, но на всем ее протяжении
хварские армии практически никогда не нападали на  гражданское  население.
На мужчин - да, поскольку, выйдя из  детства,  каждый  мужчина  становится
воином. И всегда - законный объект для нападения, пусть он  тяжело  болен,
пусть он столетний старец. Но к женщинам и детям  нельзя  прикасаться.  То
есть физически. - Он улыбнулся. - Я читал  кое-какие  женские  пьесы.  Они
рассказывают о судьбе тех, кто принадлежал к роду, потерпевшему поражение.
Все родичи старше двадцати лет, а иногда и пятнадцати, - истреблены.  Ваши
братья. Ваши дяди.  Ваши  более  дальние  родственники.  Вы  и  ваши  дети
становитесь членами рода, который уничтожил вашу семью. Некоторые  женщины
прибегают к выбору, но это считается не слишком достойным  поступком.  Вам
положено жить ради детей. А детям положено забыть своих  дядей  и  старших
братьев.  Едва  война  оканчивается,  едва  их  принимают  в  род,   месть
оборачивается убийством внутри семьи, а это ужасающее преступление.
     - Ник, это имеет отношение к делу?
     - Я отвлекся? Но это трудно. Я говорил, что Люди не убивают женщин  и
детей. Такое случалось, хотя и редко.  И  рождало  своего  рода  священную
войну. Все соседи объединяются и  истребляют  род,  поставивший  себя  вне
закона. - Он помолчал, глядя ей в глаза. - Земляне нападают на гражданское
население. Именно так главным образом велись наши войны последние  два-три
века. Хвархаты это знают. И  знают,  что  окажутся  в  вопиюще  невыгодном
положении, если, воюя с нами, будут соблюдать свои правила. Земляне смогут
нападать на их города, а они не  смогут  ответить  тем  же.  Я  исхожу  из
предположения, что мы отыщем планеты друг друга -  родные  планеты.  Черт,
Люди практически уверены, что знают местоположение Земли. Они могли бы уже
сейчас захватить нашу с вами родную планету, если бы не их правила.
     Он помолчал.
     - И еще они знают, что рано или поздно  люди  разберутся  в  хварских
правилах войны,  а  тогда  какой-нибудь  умный  дурень  среди  землян  или
какая-нибудь группа умных дурней заявит: "У нас есть враги. Нам  известно,
как их уничтожить!" А тогда, я убежден, земляне выберут  войну.  Я  сказал
генералу, показал ему, что, по моим расчетам, у Людей есть  год,  от  силы
два. В материалах, которые мы  захватили,  содержалась  информация  такого
рода - в материалах, которые мы забрали с вашей планеты... Рид...  как  ее
там?
     - Тысяча девятьсот тридцать пять-Ц, - подсказала Анна, он кивнул.
     - Кое-кто из  ваших  людей  уже  почти  нащупал,  когда  по  хварским
правилам можно убивать, а когда нет. Однако многое другое о  Людях  понять
не так-то  просто,  и  человечество,  вполне  вероятно,  будет  втянуто  в
полномасштабную войну, когда мы начнем разбираться.  Знаете,  Анна,  я  бы
чего-нибудь выпил - и предпочтительно не кофе.
     Она сходила на кухню, принесла  бутылку  розового  анжуйского  и  два
стакана, налила их и протянула один Нику. Он поставил его на столик.
     - Хвархаты считают, что личность подразумевает  разум  и  способность
судить и проводить  различия.  Особенно  в  сфере  морали.  Внешность  для
определения личности, по их мнению, особой роли не играет. Скажем,  на  их
планете сохранились их близкие  биологические  родственники,  которых  они
называют красным народцем. Примерно, наши... ну, не знаю... Гомо  хабилис,
пожалуй. Они умудрились выжить до настоящего времени на десятке  островов,
как орангутаны на Земле до... до...
     - До прошлого века, - докончила Анна, ощутив  привычную  горечь.  Еще
один безвозвратно исчезнувший вид.
     - О родстве с красным народцем Люди знают, но людьми их  не  считают,
поскольку у них не  существует  системы  морали,  которую  Люди  могли  бы
признать. Некоторые хвархаты тоже не настоящие люди. По  убеждению  Людей,
убить того, кто находится в коме, не  значит  совершить  убийство.  Как  и
того, чей мозг ущербен  по  любой  причине,  будь  то  несчастный  случай,
болезнь, врожденный дефект. Когда вы приканчиваете такого, то  прекращаете
страдания животного. Они считают нас сумасшедшими, раз мы считаем  внешнее
сходство с нами признаком личности.
     Анне стало немного не по себе.
     - То же относится и к преступникам. Они  попадаются  и  среди  Людей,
хотя их заметно меньше, чем у нас. То есть, насколько могу  судить  я.  Во
всяком случае они твердо  знают,  что  некоторые  члены  их  расы,  вполне
нормальные в смысле интеллекта, абсолютно  лишены  нравственного  чувства.
Они  предпочитают,  чтобы  индивиды  кончали   самоубийством,   а   потому
предлагают им прибегнуть к выбору и  дают  на  это  некоторый  срок.  Если
преступник  остается  жить,  его  скорее  всего  убьют.  Это  зависит