озоры. У речки, в зарослях
черемухи,  с  перерезанными   горлами   валялось   несколько   случайных
путников-кыргызов - дело готовилось тайное, и свидетели были  не  нужны.
Когда темнота опустилась на степь, конный  отряд  поднялся  и  на  рысях
двинулся вперед, в сторону широкого соленого озера.

***

   К ночи сознание  Андрея  поплыло.  Темная  яма  словно  раздвинулась,
вбирая в могильную стынь свет и запах дальней теплой земли.  Как  сказал
бы Мастер, он достиг состояния  "ван":  "радостного  странствия  духа  в
бесконечном превращении бытия." Но Андрей не различал уже, где его тело,
где дух, где что...
   ...Каждую осень, по ясной и звонкой сентябрьской погодке, вся  Сибирь
копает картошку.  Андрей  на  это  время  всегда  старается  приехать  к
родителям, выехать с  ними  на  поле.  Древко  семейной  лопаты  уж  лет
двадцать знакомо ладоням. Заточенный отцом штык легко входит под бугорок
мягкой  земли,  увенчанный  стеблями  пожухлой  ботвы,  кирзовый   сапог
налегает на лопату, выворачивая клубни крупных темно-розовых картофелин.
Женщины отряхивают клубни, отрывая корнеплоды от их  нитевидных  корней,
перерывают руками мягкую землю в поисках оставшихся картошек,  потом  со
стуком ссыпают их в ведра. Подошедший отец  подхватывает  полное  ведро,
оставляя пустое.
   - А тут у нас "Андретта", - показывает он Андрею, ссыпая  картошку  в
мешок, - не забыл еще?
   - "Андретта" хорошая картошка?
   - Была хорошая, да выродилась. Менять пора.
   Андрей скручивает края мешка, отец связывает  их  капроновым  шнуром,
потом помогает Андрею закинуть пятидесятикилограммовый куль  на  широкое
плечо, обтянутое черной штормовкой. Чуть  горбясь,  Андрей  тащит  мешок
через  поле  к   "КамАЗу":   рывками,   в   такт   шагам,   приближаются
грязно-зеленые доски кузова, бурая рама с  бензобаком,  тяжелое  колесо,
облепленное мягкой землей, глубоко ушедшее в нее.
   - Слышь, земляк, прими! - окликает Андрей мужика в кузове.
   - Давай, - отвечает тот.
   Чуть присев, Андрей пружинит ноги и, выпрямив корпус, мягко  и  точно
посылает куль в кузов - на кучу таких же мешков,  на  груботканых  боках
которых синим химическим карандашом выведены фамилии владельцев.
   - Бери больше, кидай дальше, отдыхай, пока  летит!  -  бросает  мужик
грузчицкую поговорку, подтягивая мешок повыше.
   - Верно, земляк.
   Он возвращается  через  поле,  чтобы  взять  новый  мешок.  В  плечах
легкость, грудь глубоко  вдыхает  теплый  воздух  начала  сентября.  Нос
улавливает запах дыма и печеной картошки, который доносится от  костров,
разведенных в ближайшей березовой рощице...
   ...Негромко прозвенел браслет на руке. Андрей открыл глаза, попытался
вслушаться. Тело ощутило отдаленный гул, слабую дрожь  земли.  Зашуршали
промерзшие стенки ямы - с них посыпались мелкие комья. Гул  приблизился,
стал  сильнее,  и   вдруг   ночь   взорвалась   звериным,   стремительно
накатывающим ревом. Рев еще придвинулся, мерзлая земля завибрировала  от
слитных    твердых    ударов;    все    прокатилось    над    ямой     и
завертелось-закружилось в стороне  селенья.  Донеслись  высокие  женские
крики, кто-то завизжал, тонко и страшно, над краем ямы, на  фоне  ночной
черноты качнулся слабый оранжевый отсвет. Андрей внимательно вслушался в
происходящее, потом подошел к ледяному наросту, уперся  ладонями  в  его
бугры, а ногами в противоположную стенку ямы и так, перебирая  ногами  и
руками в горизонтальном распоре, осторожно полез вверх. Через минуту  он
перевалился через край ямы и огляделся. У  ямы  обнаружился  зарубленный
караульщик, примерно в полуверсте, в стороне селенья поднимались  столбы
пламени над  горящими  юртами,  на  их  фоне  крутились  черные  силуэты
всадников, сверкали кривые сабли. Слышался непрекращающийся воинственный
рев, крики,  топот  копыт.  Забрав  саблю  убитого  караульщика,  Андрей
короткими перебежками  двинулся  в  сторону  погрома.  Ближе  к  селенью
картина налета представилась во всех подробностях:  под  ударами  сабель
валились полуодетые мужчины; женщины бежали  в  степь  или  садились  на
землю,  словно  наседки,  прикрывая  детей.  Скручиваясь,  чадно  горели
войлочные юрты,  вокруг  них  вертелись  всадники,  отбрасывая  огромные
косматые тени. Андрей заметил  "башлыка",  местного  старосту,  которого
вправо-влево таскал за редкую бороду один из напавших. "И-и-и" -  визжал
налетчик и плевал старосте в лицо. С топотом  проносились  все  новые  и
новые конники, всаживая стрелы во все, что еще двигалось.  Андрей  начал
потихоньку отползать от селенья, как вдруг всадник выскочил  на  Андрея,
волоча за косы девушку, одетую в легкую широкую рубаху и такие же штаны.
Перебирая босыми ступнями по мерзлой земле, та  без  крика,  лишь  слабо
всхлипывая, волочилась за всадником.
   "Кистимова девка... Ханаа, кажется... Черт, и мочить-то их нельзя!" А
почему, собственно, нельзя? Кто так сказал - Мастер? А где он был, когда
Андрей в яме сидел?
   Всадник придержал коня, втаскивая девушку поперек седла,  тут  Андрей
кошкой бросился ему за спину, ударил в затылок  рукоятью  сабли.  Что-то
хрустнуло - черт знает, убил, не убил? Андрей сбросил тувинца  с  седла,
его  лошадь,  почуяв  незнакомого  всадника,  встала  на   дыбы,   потом
попятилась, собираясь наддать задом. Андрей  ударил  ее  пятками,  потом
саблей - плашмя,  та  прыгнула  вперед  и  помчалась  в  темноту.  Ханаа
потеряла сознание, Андрей одной рукой охватил бесчувственное тело и гнал
по степи, пока черная горбина ближней сопки не скрыла огонь и крики. Тут
он пустил лошадь шагом, потом и совсем  остановился.  Девушка  пришла  в
себя - резко обернулась, пытаясь что-то крикнуть. Андрей мгновенно зажал
ей рот. Та укусила его  ладонь,  вцепилась  ногтями  в  руку,  тогда  он
коротко и резко ударил  ее  по  ребрам  -  задохнувшись,  девушка  стала
хватать ртом воздух, потом беззвучно заплакала.
   "Так. И дальше что?" - накинув на Ханаа свою шубу, он тронул  лошадь,
направляя поверху длинной степной гряды, но не выезжая на самую вершину.
Сверху видно несколько потускневших огненных пятен, между  которыми  уже
не было людского мельтешения. В ночи  послышался  густой,  но  слабеющий
топот копыт, быстро уходящий на юг.
   - Саим, Саим! - несколько раз выкрикнула девушка, указывая в  том  же
направлении.
   - Ладно, разберемся, - ответил Андрей по-русски,  потом  успокаивающе
погладил ее по руке.
   - Саим! - продолжала вскрикивать Ханаа, дергая его за  рубаху.  В  ее
голосе послышался подступающий плач.
   Это стало надоедать. Нянька он, что ли?
   - Отставить разговоры! Ну!! - рявкнул Андрей, чуть приподняв кулак.
   Девушка мгновенно замолкла, испуганно сжалась, втянув голову в плечи.
   - Так-то лучше, - миролюбиво заметил  Андрей,  пытаясь  успокоить  ее
голосом.
   Поеживаясь  от  холода,  он  дернул  за  повод,  направляя  лошадь  к
разоренному селенью.

Глава тринадцатая

   Из балки столбами поднимались серые дымы, уже издалека доносились вой
и причитание женщин. Перевалив невысокую гряду, Андрей увидел  сгоревшие
решетки юрт, разбросанные вещи, мертвые тела на земле.  Подъехав  ближе,
он спрыгнул с лошади, оставив на ней девушку, забрал у нее свою шубу  и,
хлопнув лошадь по крупу, направился в сторону своей юрты. Снизу не  было
видно, уцелела ли она в набеге. Усталость и голод приглушали чувства.  В
данный момент кыргызов он не опасался - у тех были  другие  дела,  кроме
возвращения его в яму. Но когда те оправятся от налета, вполне возможно,
захотят снова вернуться к Андрею и его отказу  рубить  голову  русскому.
Тем быстрее требовалось найти Мастера.
   Андрей вспомнил, как Мастер оглядывал степь,  стоя  близ  вскопанного
поля. Будто поджидал  кого-то.  Может,  он  знал  о  предстоящем  ночном
налете? А то, что Андрей попал в яму, - это как-то  связано  с  налетом?
Может, Мастер "устроил" туда Шинкарева, чтобы тот под ногами не путался?
И тем фактически спас ему  жизнь?  А  выбравшись  из  ямы  -  спутал  ли
Шинкарев чьи-то карты? Вопросов много, ответов пока нет.
   Шагал Андрей медленно, краем глаза замечая картину  разгрома:  там  и
тут валялись трупы; женщины, неподвижно сидящие на земле, закрыв  руками
лицо; женщины, которые вцепились себе  в  волосы  и  выли  как  волчицы,
медленно и ритмично раскачиваясь. Возле одной из юрт  показалась  группа
мужчин - туда и поскакала Ханаа, ударив пятками лошадь.
   Их юрта сгорела, но за черным остовом Андрей заметил Белого и Рыжего,
пощипывавших траву. Тут же был и Мастер - спокойно сидел в  "полулотосе"
на аккуратно сложенной  кошме.  На  коленях  у  него  лежал  развернутый
свиток. Подойдя ближе, Андрей  отыскал  обгоревший  кусок  кошмы  и  сел
по-турецки, на некотором расстоянии от господина Ли Ван Вэя.
   - Я видел, как ты увез Ханаа, - подняв глаза, спокойно сказал китаец.
- Надеюсь, ты почтительно с ней обращался? Она девушка хорошего рода.
   - Почтительно? - Андрей хмыкнул.  -  Можно  и  так  сказать.  Вы  нас
видели?
   - Я ведь тоже ускакал в степь. Тогда и увидел. Вот, коней сберег.
   - А поесть чего найдется? Сутки не жрамши, по вашей-то милости!
   Китаец поднялся с кошмы и убрал свиток.
   - Поехали в аал, там тебя накормят.
   В селенье все еще  слышалось  завыванье  женщин,  мужчины  не  успели
разойтись  от  большой  юрты.  На  Андрея  никто  не  обратил  внимания.
Спешившись, Мастер указал ему  на  соседнюю  юрту  -  небольшую,  крытую
берестой, а не войлоком.
   - Это летняя кухня, там и поешь.
   Внутри оказалось несколько женщин, в том числе Ханаа. Андрей  получил
большую пиалу с айраном - напитком из кислого молока - и чашку "похты" -
сметанной каши, сваренной на медленном огне.
   - Харынга тох? (Сыт желудок?) - спросила Андрея одна  из  женщин,  но
он, не понимая, лишь  улыбнулся  в  ответ.  На  улице  Мастер  о  чем-то
толковал с Кистимом.
   - Здравствуй, Адерей. У тебя хорошая  удача,  -  сказав  это,  Кистим
сразу отошел, не гладя ему в глаза. "Я так понимаю,  извиняться  тут  не
принято".
   - Ты поел? - осведомился Мастер.
   - Да, Ши-фу. Что происходит? Кто были эти люди, ночью?
   - Монголы и урянхи.
   - Урянхи?
   - Тувинцы, говоря по-русски. Увели лошадей,  увели  Сайма,  мальчика,
наследника рода.
   - Брата Ханаа?
   - Да.
   "То-то она дергалась".
   - И что теперь?
   - Нужно похоронить отца Ханаа,  здешнего  старосту.  Потом  соберется
отряд, который пойдет за урянхами - отбивать табун, искать мальчика. Хан
даст воинов - к нему уже послали гонца.
   - А мы?
   - Кистим просит пойти с ними.  Возможно,  им  нужна  будет  помощь  в
горах, кыргызы плохо знают перевалы.
   - И мы пойдем?
   Китаец оглядел горизонт, чуть туманный в дымке разогревшегося дня.
   - А ты что думаешь?
   - Пойдем! - решительно ответил Андрей.
   Игра началась, и стоять от нее в стороне  Андрей  не  собирался.  Как
выразился в свое время начальник Шинкарева, уходя из силовой структуры в
коммерческую: "Я не намерен стоять швейцаром в дверях перестройки".
   - Что ж, ты сам так решил. -  Мастер  был  явно  доволен  ответом.  -
Правда, есть одно "но"...
   - Что за "но"?
   - Возможно, придется поработать саблей. А в этом ты не силен. Рука не
поднимается? - в узких глазах китайца блеснул мстительный огонек.
   - Поднимется, - сухо ответил Андрей.
   Тем временем двое мужчин  сняли  одну  из  решеток  юрты,  вынесли  и
поставили на телегу гроб.  Женщина,  одетая  во  все  черное,  налила  в
деревянную чашку  молока,  накрыла  ее  белой  материей,  обошла  вокруг
телеги, повторяя древнее заклятье-оберег. Послышались причитания,  члены
семьи  покойного  по  очереди  подходили,  отпивали  из  чашки.   Телега
тронулась, скрипя  колесами  и  медленно  переваливаясь  на  кочковатом,
каменистом подъеме. Погребальное шествие, следуя за  телегой,  вышло  на
высокое место, удаленное от полей и выгонов, на котором было расположено
родовое кладбище. Андрей с господином Ли Ван Вэем  тоже  пришли  сюда  -
никто их не пригласил, но и запрета, похоже, не было. Ветер легко шуршал
в колосках  прошлогодней  травы,  которой  обросли  накренившиеся  плиты
могил.
   - Хорошее место, сухое, - заметил Мастер, оглядев кладбище.
   Лишь только мужчины стали зарывать могилу, женщины отправились назад,
готовить поминки. Потом ушли и мужчины, на кладбище остались лишь Андрей
с китайцем. Мастер подошел к  могильному  холмику,  взял  горсть  свежей
земли - как тогда, на пашне. Приблизил к лицу, вдохнул  над  ней,  потом
сказал:
   - От могильной земли  веет  по-особому.  В  Китае  говорят:  "Останки
погребенных предков вбирают в себя "дыхание  земли",  и  это  определяет
судьбу их потомков".
   Мастер  медленно  повернул  ладонь  -  темные  комки  высыпались   на
могильный холмик. Китаец указал на него Андрею:
   - Вот чем живет воин "Земли". Он бьется в скорби, понимая, что шансов
нет, все равно победит Смерть.
   - Скажите, Ши-фу, - спросил Андрей, - я правильно сделал, что не убил
того казака?
   - Как решил, так и сделал.
   В голосе не было ни злости, ни мстительности, - лишь спокойствие.
   - Но ведь мне нельзя убивать, - напомнил Андрей.
   - Это бы ничего не изменило. Он все равно должен был умереть.
   - Я сам так подумал. Но чувствовал, что нельзя.
   - В тебе говорил воин "Земли".  Это  ЕМУ  было  нельзя.  Ведь  казака
привезли из твоего города, с той же земли, с которой пришел и ты сам.
   - А вы могли бы убить китайца?
   - Тысячу китайцев, если понадобится. Но ты не об  этом  думаешь.  Или
еще не чувствуешь того, что должен. Не знаю, как  сказать.  Задай  любой
вопрос. Не стесняйся!
   - Зачем вы меня в яму посадили? - спросил Андрей, не думая.
   -  Путь  Дао  идет  через  темноту,  Мировую  пещеру.   Каждому   она
раскрывается по-своему,  но  любое  постижение  начинается  с  земляного
мрака.    Вот    послушай,    как    написал    литератор    Хуан    Юэ:
"Непостижимо-далекое: высота гор - не в неприступных кручах,  в  глубине
ущелий постигаешь их величие; красота дерев - не в пышной кроне, в  мощи
корней  познаешь  их  совершенство".   Основатель   монастыря   Шаолинь,
Воддхид-харма, девять лет медитировал в пещере. А ты на  сутки  попал  в
яму. Было бы, о чем говорить!
   - Боддхидхарма-то сам в пещеру сел, никто его туда не спихивал. А что
касается суток, так это я сам выбрался, через сутки.
   - Что ж, молодец. Тебя мне продал староста этого селенья.  И  вот  ты
вышел из ямы, а он попал в нее. - Мастер указал на могильный холм.
   - Что-то мы сегодня все о могилах, -  заметил  Андрей,  поднявшись  и
разминая ноги. - Печально.
   - Да, "Земля" печальна. Впрочем, как посмотреть. Для китайцев  образы
смерти означают праздник - "наслаждение траты". Трата же есть вовлечение
души в пустоту "единого дыхания". Поэтому китайские грузчики  весь  день
вкалывают на рынке, а вечером пропивают заработанное вместе с публичными
женщинами. Это тоже трата - смерть - пустота.
   - Грузчики знают учение? Простые люди?
   - Конечно, не знают. Но они его чувствуют. Они ведь тоже  китайцы.  А
ты не знаешь и не чувствуешь. Пока.
   - Как-то сложно все... Можно еще спросить?
   - Спрашивай.
   - Воин "Земли" дерется в скорби, зная о победе смерти.  Воин  "Земли"
дерется на автоматизме, применяя стандартные, заученные приемы. Скорбь и
автоматизм, печаль о смерти и многократное повторение... Что это  такое,
если взять вместе?
   - Ритуал, - с ходу ответил Мастер. - Жертвоприношение: себя и  своего
врага. Вот последний смысл воина "Земли". Ри-ту-ал, - медленно  повторил
Мастер, пристально глядя в глаза Андрею. Того слегка передернуло.
   Уже на закате они направились к  селенью.  Навстречу  им  поднималась
вереница людей с хворостом в руках. Когда Андрей с Мастером приблизились
к юрте покойного, на выгибе кладбищенской горы, почти слитой с угасающим
черно-фиолетовым небом, закачался золотистый цветок поминального костра.
   Молчаливым кругом люди встали у входа в юрту. Сгорбленный седоволосый
"кам" - родовой шаман - разложил все, потребное для  последнего  обряда:
белый конский череп,  девять  колючих  веток  шиповника,  девять  черных
камней. К юрте подвели вороного конька, на  котором  Ханаа  встретила  в
степи Кистима. Все замерли. В полной тишине из  юрты  раздались  низкие,
ритмичные удары в бубен - там, в кромешной тьме, шаман искал  "харан"  -
"черную душу" покойного. Глухие удары  словно  сгустили  темноту  внутри
людского круга, они становились сильнее, сдвигаясь по юрте то вправо, то
влево, пошли вкруг остывшего очага. Внезапно донесся протяжный стон - то
плакал схваченный "харан", он боялся уходить в  Нижний  мир,  к  черному
богу Эрлик-хану.
   У  Андрея  ноги  стали  ватными,   сильно   забилось   сердце.   Плач
прекратился, но снова глухо бил бубен - это шаман вбивал в него  "черную
душу". Когда "кам" показался из юрты, словно мягкая лапа коснулась  лица
Андрея, подняв дыбом волосы. Неведомый страх стиснул грудь,  надавил  на
живот свинцовым шаром. С сильным ударом бубна шар рванулся вверх, тысячи
иголок впились в  лицо  и  плечи.  Сразу  перехватило  дыхание,  ударило
зеленым огнем под закрытые веки. Бум-бум-бум - мерно бил  бубен,  рыдали
женщины, а Андрея отшатнуло от толпы,  какая-то  сила  швырнула  его  на
землю. Свинцовый шар словно уперся в горло, Андрей хрипел, ни в силах ни
кричать, ни дышать, со-трясаемый  желудочными  спазмами.  Бум-бум-бум  -
глухие удары заполнили все тело Андрея, внутренности сотрясались,  войдя
в  резонанс  с  мертвенными  звуками  шаманского  бубна.  Андрей   почти
задохнулся, когда в нем словно прорвалось что-то, горячая волна  ударила
в голову, из носа пошла кровь.
   Вороной конь храпел, в страхе пятясь перед шаманом.  Усадив  на  коня
невидимую душу, "кам" хлестнул  его  колючими  ветками  шиповника,  конь
заржал, поднялся на дыбы и пропал в  темной  степи.  Обряд  окончился  -
"черная душа" ушла, она не могла принести  несчастье  живым.  Совершенно
без сил, но в сознании, Андрей валялся в стороне  от  молчаливой  толпы.
Временами тело его сотрясали конвульсии. Могильный костер внезапно погас
- вместе с затихающим эхом последнего удара.
   Когда все разошлись, тогда китаец подошел к Андрею.
   - Ну что, жив? - тихо спросил он.
   - Гха-а-а-а, - захрипел тот, не поднимая головы.
   - Отлежишься, пойди к озеру, помойся. Потом поспи где-нибудь.  Хватит
с тебя "Земли".
   - Что... это?
   - Ритуал, -  в  голосе  китайца  прорвался  стран-вый,  едва  слышный
смешок, но закончил он серьезно, - "Земля" приняла тебя.

Глава четырнадцатая

   Степные версты длинные. Просохнув на весеннем солнце, густо  запылила
натоптанная кочевая дорога, мелкая пыль повисла над частоколом бунчужных
пик, оседая на лица, на голубую придорожную полынь  и  потные  лошадиные
крупы. Андрей приподнялся на стременах, пытаясь хоть немного  размяться.
Мастер же сидел на  своем  Белом  прямо,  как  свечка,  глаза  его  были
закрыты. Один из воинов отъехал в сторону, свесился с седла, ухватившись
за гриву, спустил штаны. "Всякого цирка повидал, но как с коня гадят..."
- подумал Андрей.
   Закончив дело, всадник свистнул плетью, умчался вперед.
   Очень хотелось пить, хотелось сесть  в  прохладную  траву,  побродить
босыми ногами в холодной воде. Андрей закрыл глаза, пытаясь отключиться,
как Мастер, но  не  заснуть  -  спать  нельзя,  свалишься,  задние  враз
затопчут.
   От нечего делать Андрей принялся разглядывать седло и сбрую  Мастера.
У  того  был  китайский  "арчак"  -  длинное  седло  с  пристегивающейся
подушкой, одной только передней лукой и круглыми бронзовыми  стременами,
чьи узкие дужки были вылиты в виде драконьих морд. Узкая золоченая решма
- налобное украшение Белого - тоже была в форме головы  дракона.  Черные
ножны сабли поблескивали  золотыми  обручами,  к  седлу  был  приторочен
двойной сафьяновый саадак - фигурный налуч с  широким  боевым  луком,  и
колчан, полный длинных  стрел,  оперенных  маховыми  перьями