Китаец всегда должен назвать нечто третье.
   - А вот оно, третье. - Чен мотнул головой на Андрея. - С  ним-то  что
делать? На горбу тащить?
   - Значит, плыть. Поплывем  в  ханскую  ставку,  раньше  она  была  на
берегу. Но и плыть опасно!
   - Плыть надо ночью, а днем прятаться.
   - Что ж, так и решим. Поднимайся, занесем лодку.
   Поднатужившись,  они  затащили  долбленку  в  кусты.  Мастер  остался
сторожить, Чен замел ногой и ветками след от лодки, потом лег и  тут  же
заснул. Андрей, привалившись спиной в круглому деревянному борту,  лежал
в  полудреме,  охваченный  примиряющей   легкостью   отступившей   боли.
Разогретый день наполнен плеском воды, голосами  птиц,  солнечные  пятна
скользили по  земле,  усыпанной  древесным  сором,  сквозь  переплетение
твердых темно-красных прутьев светилась воздушная голубизна.
   Проснулся Чен, сменив на карауле Мастера.  Очень  хотелось  пить,  но
Андрей не решился попросить Чена принести воды. Он закрыл  глаза,  снова
уйдя в расслабляющую  дрему.  Безостановочно  двигались  тени,  медленно
перекатываясь за полудень. В очередной раз  проснулся  Мастер,  отправив
Чена спать.
   - Потом один будешь караулить, нам с Ченом надо выспаться - всю  ночь
веслами махать. Сможешь?
   - Да, Ши-фу, поспите.
   - Не сейчас.
   - Можно тогда спросить?
   - О чем?
   - Кто такая "гаруда"? Или что такое?
   Китаец удивленно поднял голову.
   - Откуда ты знаешь?
   Замявшись в нерешительности, Андрей решил сказать правду:
   - Сон видел.
   - Тогда понятно. Гаруда  -  это  птица.  Это  арабское  имя,  местные
называют ее Хан-Кирети. Так звали птицу, которая отказалась сесть в Ноев
ковчег. Строителя ковчега  здешние  народы  зовут  Борусом,  отсюда  имя
священной горы, рядом с которой мы недавно побывали. По местной легенде,
на эту гору пристал ковчег после потопа.
   Андрей поменял положение подвязанной руки, на которую, вместо  гипса,
Мастер примотал крепкие палки.
   - Отказалась сесть, и что?
   - Если ты помнишь, воды  потопа  стояли  сорок  семь  дней  -  Бытие,
восемь-десять. Птица Гаруда продержалась в  воздухе  сорок  шесть  дней,
потом утонула. Вот и все.
   - Почему она не села на крышу?
   - На какую еще крышу? - непонимающе спросил Мастер.
   - На крышу ковчега, или что там было.
   - Откуда я знаю? Не могла сесть, раз не села.
   Господин Ли Ван Вэй замолчал.  Замолчал  и  Андрей,  закрыв  глаза  и
пытаясь представить себе эту самую Гаруду. Вскоре  его  снова  подхватил
болезненный полусон, и  вот  тогда  он  увидел.  Над  бесконечным  морем
огромная Птица из последних сил держится в воздухе, хватая воздух, густо
насыщенный водяной пылью. Хрипит  грудь,  горящая  от  боли,  в  широких
крыльях словно растягивается жгучий ком, парализующий  последние  слабые
взмахи. В усталом отупении, прерываемом последними  всплесками  звериной
ярости, Птица видит, что свинцовые волны все ближе расходятся  под  ней,
безразлично-жестоко  притягивая  к  себе  усталое   тело.   Серое   море
отделяется от серого неба лишь бледной  полосой  горизонта,  на  которой
вздымается тяжелый, как сундук, силуэт ковчега. Птица не может  спастись
на нем - гордый отказ, сделанный от имени всего Допотопного царства,  не
дает ей прибиться к вонючей теплоте, в которой сгрудилось "всякой  твари
по паре"...
   Усилием воли Андрей открыл глаза,  чувствуя,  что  еще  немного  -  и
свалится в настоящий сон.
   - Откуда местные знают эту историю - про потоп, про ковчег?
   - Возможно, от несториан  - их тут много было.
   Они даже крестили здесь.
   - А я думал, что русские крестили местных, - говорит Андрей.
   - В православие  да,  но  христианство  тут  было  и  до  них.  Когда
монгольский  хан  Батый  пришел  на  Русь,  в  его  войске  многие  были
христианами.
   - Выходит, православные русские сражались с монголами-несторианами?
   -  Выходит,  так.  В  монгольских  обозах  шли  походные  церкви   со
священниками-несторианами. Коренные монголы, выходцы из Ононского  бора,
принадлежали к азиатской белой расе - у них  были  длинные  лица,  русые
волосы и синие глаза. А  кони  под  ними  были  из  Хорезма  -  высокие,
тонконогие ахалтекинцы. Все это не очень похоже  на  картинки  из  ваших
книжек, не правда ли?
   - Откуда вы это знаете?
   Андрей вновь переложил руку. Мастер ощупал повязку и лубки,  проверяя
крепость узлов.
   - Я изучал древние истории, читал летописи в императорской библиотеке
в Пекине.
   - А здесь, в Минусинской котловине, были монголы?
   - Да. Это была Белая орда, улус Джучи. Когда монголы пошли  на  Русь,
местные кыргызы дали им войско. Оно пошло  в  Монголию  зимой,  по  льду
Енисея.
   Отдыхая от  разговора,  Андрей  вновь  закрыл  глаза:  в  полузабытьи
мелькнула белая лента реки меж крутых склонов,  поросших  темно-зелеными
соснами. По этой ленте, покачивая частоколом  копий,  отряд  за  отрядом
уходит в молчаливую темную даль, растворяясь в сумерках зимней  тайги  -
первобытной, стоящей здесь от начала веков.  Скрипит  мерзлый  снег  под
копытами, вылетает пар  из  черных  лошадиных  ноздрей,  тусклое  солнце
блестит на низких железных шлемах, отороченных дорогой красной лисой...
   "Вот воины были... не нам чета". С какой-то  странной,  отрешенной  и
гордой жалостью Андрей подумал о сибирских всадниках, ушедших на Запад и
сгинувших во тьме веков.
   - Это войско вернулось из похода?
   - Вполне  возможно.  Потери  были  небольшими.  Русские  тогда  плохо
воевали. Помолчи-ка!
   Со стороны реки донесся шум,  плеск  воды,  хлопанье  крыльев,  и  на
мелководье опустилась стая  странных  птиц  -  на  голенастых  ногах,  с
длинными  гибкими  шеями  и  толстыми  загнутыми  клювами.   "Енисейские
фламинго... вроде, были такие..."
   Едва слышное шевеление показало, что и Чен проснулся. Птицы  беспечно
кормились на отмели, охорашивались, выгибая шеи. Короткий и резкий свист
прервал птичью идиллию - шумно хлопая крыльями, стая поднялась  и  низко
полетела над водой. Одна птица осталась - она кричала, вытянув  из  воды
длинную шею, и била крыльями, поднимая брызги. "Вот и еда пришла - а  то
уж брюхо к спине прилипло!"
   Чен, видимо, подумав то же самое, чуть приподнялся, но Мастер тут  же
прижал  его  к  земле.  Невдалеке  хрустнула  веточка,  зашуршали  ветви
краснотала, н на берег, по направлению к  раненому  фламинго,  осторожно
вышел человек с коротким охотничьим луком. Осмотревшись, он положил  лук
на землю, разулся, достал нож и направился  в  воду.  Чиркнув  по  горлу
бьющейся птице, охотник вытащил ее на  берег.  "Давай,  Чен,  -  now  or
never!!" - едва подумал Андрей, как тугая черная пружина, развернувшись,
вылетела на берег, одним коротким ударом  отправив  охотника  в  нокаут.
Зашвырнув птицу в  кусты,  Чен  затащил  туда  же  бесчувственное  тело.
Некоторое время охотник лежал  на  животе,  затем  начал  подергиваться,
приподнялся на локтях, все еще опустив голову. Голова его снова упала на
землю, но он все же приподнялся, согнул ноги в коленях и  медленно  сел.
Увидев  его  лицо,  Андрей  с  Мастером,   не   удержавшись,   удивленно
вскрикнули: "Кистим!!" Действительно, это был он.

Глава двадцать четвертая

   Кистим ошалело озирался, и вдруг дернулся, заметив Чена, собравшегося
ощипать птицу. Лицо Кистима исказилось, он попытался  было  броситься  к
Чену, но тот показал Кистиму тяжелый кулак:
   - Еще хочешь? Могу добавить.
   - Нельзя!!! Хысхылых! - вскрикнул  Кистим,  не  обращая  внимания  на
Андрея с Мастером.
   - Отдай ему эту курицу, - скомандовал господин Ли Ван Вэй,  -  а  ты,
Кистим, хоть бы поздоровался. Вон  и  Андрей  сидит,  он  твоей  невесте
как-никак честь спас, а то и жизнь. А мы думали, что  не  выйдете  вы  с
гор.
   - Здравствуйте, господин посол. Здравствуй, Адерей. Птицу надо убить,
- показывает он на фламинго, - а есть нельзя! Хысхылых!
   "Убить Птицу! Нет, что-то явно накатывает".
   - Так что, жарить не будем? - недовольно проворчал Чен.
   - Я дам вам еды. Сейчас, быстро принесу. А ее заберу, ладно?
   - Давай быстрей!
   Захватив фламинго, Кистим скрылся из виду.
   - Ему можно верить? - спросил Чен. - А то бы связали,  а  курицу  эту
зажарили.
   - Рискнем, - ответил Мастер.
   - Ну-ну...
   Тяжело проскрипели шаги, и  показался  Кистим  с  лошадью  в  поводу.
Спустя несколько минут на берегу  затрещал  костер,  над  ним  забулькал
медный котелок с брошенными туда веточками смородины.
   - Что такое "хысхылых"? - спросил Андрей.
   - Вот она, птица, - отвечает  Кистим,  по-прежнему  не  глядя  ему  в
глаза.
   - Их что, не едят? - Чен,  как  видно,  не  оставил  своих  намерений
относительно фламинго.
   - Едят, когда другого нет.
   - А тебе она зачем?
   - Жениться.
   - На ней, что ли?! - заржал Чен,  отхватывая  крепкими  зубами  кусок
лепешки.
   - Помолчи-ка! - оборвал его  Мастер.  -  В  самом  деле,  что  значит
"жениться"?
   - Вы видели Ханаа? Вот на ней.
   - Ханаа хорошая девушка, но при чем здесь эта птица?
   - Когда хочешь жениться,  надо  платить  "халын"  -  выкуп  родителям
девушки. Мне чем платить? А у Ханаа  урянхи  отца  убили,  дядя  сказал,
может ее так отдать. Только исполнить древний обычай - добыть эту птицу,
"хысхылых", и подарить родителям девушки. Те отдают ее без выкупа, а  то
птица проклянет их род, и девушка помрет.
   - Вот оно что... тогда понятно.
   Мастер прикрыл глаза, неторопливо жуя кусочек лепешки, думая о чем-то
другом.
   - А как там наши лошадки, Белый с Рыжим? Живы? -  неожиданно  спросил
он.
   - Белый жив, в аальном табуне сейчас. Я с гор на нем уходил,  был  бы
другой конь - достали бы урянхи. А вот Рыжий там остался.
   - Жалко, хороший был конь. Так ты оттуда сейчас, от озера?
   - Нет, - глянув на Андрея, Кистим перешел на кыргызский.
   Андрей не понимал, о чем именно он говорит с Мастером, ухо улавливало
лишь отдельные знакомые слова: "Кзыл-Яр-Тура" -  Красноярск,  "Сисим"  -
река, приток Енисея. Потом слово "каан". Это может быть  "кан"  -  кровь
по-кыргызски, либо река Кан, протекающая к востоку от Красноярска;  либо
же "каан" - "каган", "хан" - правитель енисейских  кыргызов.  Неожиданно
мелькнуло слово "ча-зоол" - сначала в вопросе Мастера,  потом  в  ответе
Кистима.
   "Если чазоол в ханской ставке, он нас  как  пить  дать  достанет,  за
пещеру-то! Только с моей рукой сейчас от него и бегать. Может, поехать с
Кистимом да разговорить его по пути? Но предложить это  должен  господин
Ли Ван Вэй. А как ему  сказать?"  Ну,  это-то  просто  -  Кистим  первый
перешел на свой язык, так и ему стесняться нечего.
   - Listen, Shi-Fu! I would like to go with Kistim, to take part in his
wedding ceremony...
   - Just you?
   - Yeah. You and Chan can go to Kahan...
   Мастер перебросился с Ченом парой слов  по-китайски.  "Кто  тут  кому
свой, кто кому чужой?" Потом Мастер обратился к  Кистиму  на  русском  -
понятном для всех:
   - Видишь, как Андрей у нас плох...
   - Он не такой хороший воин, как вы и этот человек, - спокойно заметил
Кистим.
   - Весьма  польщен,  -  поклонился  Чен.  "Вообще-то  я  лекарь,  если
почтенная публика еще не забыла. А забыла, так можно и напомнить".
   - А как этот мальчик, Саим? - спросил Андрей, приближаясь к теме.
   - Плохо. После урянхов сердце болит, голова болит, - ответил Кистим.
   - Лечить надо.
   В безветренном тепле  раннего  вечера  волны  улеглись,  мощная  река
катилась размеренно и мирно. От кустов на мелкую воду протянулись острые
тени, над кустами чиркнули утки, плеснувшие в недалекой  заводи.  Кистим
схватился было за лук, да лишь махнул рукой.
   - Слушай, Кистим, - сказал Мастер, - как поедешь к  озеру,  возьми  с
собой Андрея, очень нам с ним неудобно. А  он  Сайма  посмотрит,  может,
тебе и девушку легче сватать будет. Саим ведь брат ее.
   "Вот оно как - буду кунаком влюбленного джигита".
   - Одна лошадь плохо. Тут аал недалеко... - с простецким видом заметил
Кистим.
   - Вот. - Китаец достал  из  тючка  пару  круглых  бронзовых  монет  с
квадратным отверстием посередине. - Купи ему лошадь.
   - А вы, Ши-фу? - спросил Андрей для виду.
   - Мы к вам скоро подъедем. Еще на свадьбу успеем.
   "А лодку-то Кистиму не показал".
   У Андрея было двойственное чувство.  С  одной  стороны,  не  хотелось
отрываться от своих китайцев: он не увидит, чем они будут заниматься,  к
тому же рискованно остаться один на один с Кистимом - вопрос с ямой  так
и не был закрыт. С другой стороны, он увидит и узнает нечто такое,  чего
китайцы знать не будут, то есть снова наберет некоторые очки.
   - Надо ехать, раз решили. Садись, Адерей. - Кистим указал на седло.
   Втроем они усадили Андрея, Кистим взял повод, и скоро заросли  кустов
полностью скрыли от глаз низкий песчаный берег Енисея.

***

   Аал открылся через  полчаса  неторопливого  хода,  показавшись  из-за
невысокой гряды, - со своими  собаками,  косматыми  верблюдами  у  серых
войлочных юрт, узкоглазыми  детишками,  разглядывающими  путников  из-за
длинных материнских юбок. За китайские монеты  Кистим  быстро  сторговал
коренастого пегого конька  вместе  со  сбруей,  да  еще  прикупил  кусок
дешевого ярко-красного сатина. Захватив материал и убитого фламинго,  он
скрылся в одной из юрт, затем вы-. шел, держа в руках два длинных  куска
домашней колбасы.
   - Ты ел хыйма? - протянув кусок, спросил он Андрея.
   - Ни разу.
   - Ешь, как я.
   Глядя на Кистима, Андрей поднял колбасу вертикально, чтобы не пролить
вкусную жидкость, которой был пропитан фарш из жирного мяса, с  добавкой
лука, перца и внутреннего сала лошади.
   - Вкусно? - спросил Кистим.
   - Вкусно. Скоро поедем?
   - Сейчас и поедем, только свое заберу.
   - Что заберешь?
   - Скоро увидишь.
   Он еще раз зашел в юрту, вынес свою птицу вместе с каким-то свертком.
Приторочив все это к седлу, Кистим  помог  Андрею  забраться  на  своего
пегого, и двое путников под лай собак выехали из кочевья, направляясь  в
темнеющую степь.
   - Не опасно ночью ездить?
   - Опасно, да времени нет, - ответил Кистим, ударяя пятками. - Ничего,
проскочим. Утром на месте будем.
   Степная ночь  глухая,  беззвездная,  наполненная  какой-то  косматой,
дымной  темнотой.  "Киргизская  ночь",  -  мельком  подумал  Андрей,  но
занимало его не это.
   - Когда у вас свадьба? - спросил он Кистима.
   - Утром поедем девку брать. По обычаю через месяц надо делать  "той",
праздник.
   - Ты будешь делать?
   - Нет.
   Они ехали конь-о-конь по едва видимой дороге, которая  выглядела  как
две  параллельные  тропы,  -  в  степи  путники  обычно  ездят   парами,
неторопливо беседуя на ходу. В студенческие годы, завербовавшись рабочим
в геологическую экспедицию, в якутской степи Андрей видел остатки  таких
дорог. В экспедиции он и познакомился с Виктором, отцом Татьяны.
   - Не будешь устраивать "той"? Почему? - переспросил он Кистима.
   - На что? - пожал тот плечами. - Денег нет, баранов нет. Надо быстрей
домой ехать.
   - Почему быстрей?
   "Быстрей?" Андрей (точнее, Наблюдатель в нем) выделил решение Кистима
быстрей возвратиться к родителям. Это важно, но почему важно, он еще  не
знал. Фактор времени вообще ключевой в этой  операции,  собственно,  она
вся завязана на время.
   - Ты знаешь, китайский господин собирается плыть на Кзыл-Яр-Тура... -
для пробы сообщил Андрей.
   - Говори "Красный Яр", я понимаю. А зачем?
   - Чаем торговать, - с ходу ответил Андрей, - да  он  хотел  и  к  вам
заехать, соболей прикупить. Может, травы своей  сторгует.  Сказать  ему,
где вы живете?
   - Йок, нет соболя, русский  все  на  ясак  забрал.  В  Москву  соболь
поехал. И приезжать не надо - скоро уйдем оттуда.
   "Вот оно как!"
   - К русским, под Красный Яр? Ты говорил об этом зимой.
   - Сюда, в Хоорай.
   - В степь? Вы ж охотники, в тайге живете.
   - Зачем в степь, в тайгу и перейдем. Хан место дал на Сисиме.
   - "Так... насколько я знаю родное отечество, добром это не  кончится.
Целое племя  налогоплательщиков  собралось,  можно  сказать,  слиться  в
оффшор. Стало быть, жди "маски-шоу" с автоматами. Детали  в  зависимости
от места и времени, но суть-то всегда одна".
   - А жену как - к своим повезешь?
   - Сама хочет, - пожал плечами Кистим. - А вот ханьцам  не  надо  туда
ехать.
   - Думаешь, за вами казаки пойдут, на Сисим? Так ведь ханьцы  прямо  в
Красный Яр поплывут, на ярмарку.
   Кистим помялся, кусая губы.
   - Знаешь, я не верю тебе, Адерей. Ты говоришь, что  не  урус,  а  сам
уруса не убил, шерти не дал. Но ханьцу я верю - он нам не враг. Увидишь,
скажи ему - не надо на Красный Яр ехать, плохо там будет.
   "Похоже, тут не налоговая проверка, а, можно сказать, война на  носу!
И как всегда, главный вопрос - "Когда?"".
   - Когда?
   - Что когда?
   - Когда будет плохо?
   - Зачем тебе знать? - подозрительно глянул Кистим.
   - Так ведь и мне туда плыть, с ханьцами-то.
   - Зачем тебе плыть?  Живи  в  Хоорае,  здесь  лучше.  Урусы  сами  "в
кыргызы" уходят из-под Красного Яра, из-под Томского  острога.  Поживешь
здесь, потом поедешь в Хань с послом,  так  и  домой  вернешься  -  если
правду говоришь, что ты не урус.
   - Почему русские уходят?
   - Под московским царем плохо жить, тяжко. Казаков все  время  плеткой
бьют. Ясашных бьют, крестьян бьют. Плохо.
   "Да что за страна такая - какой век ни возьми, все бьют?"
   Оба замолкли и молча поехали дальше. Каждый  думал  о  своем,  слушая
негромкий стук копыт по мягкой степной дороге.

***

   По ночному Енисею спускалась узкая лодка-долбленка. Сидящий на  корме
широкоплечий мужчина, приноровившись к неустойчивой  посудине,  мерно  и
неутомимо работал веслами. На носу, опершись спиной о  кожаный  мешок  с
чаем, устроился пожилой  китаец.  С  досадой  цокнув  языком  на  темное
беззвездное небо, он достал из кожаного тючка небольшую масляную лампу и
какие-то свитки. Выбив огонь, он вздул лампу, опустив ее на  дно  лодки,
чтобы  прикрыть  свет  бортами,  и   развернул   узкий   длинный   шелк,
всматриваясь в столбцы изящных иероглифов, нанесенных сбоку от  чертежа.
Чертеж  изображал   множество   концентрических   кругов,   на   которых
располагались Крыса, Обезьяна, Петух, Змея и еще восемь  гороскопических
зверей.
   - Что говорят звезды, Ши-фу? - спросил мужчина за веслами.
   - Что близок наш срок. Говорят они и про русского варвара.
   - Что именно?
   - Темны его числа.
   Чен помолчал некоторое время, ровно и сильно работая веслами.
   - Чего вы с ним возитесь, давно хочу спросить?
   - Надо. Не говорил ли он тебе про Птицу?
   - Делать мне нечего, как слушать его  варварские  бредни.  А  что  за
птица?
   - Знаешь, один арабский поэт написал:

   Нет жаждущих приюта под тенью совы,
   Хотя бы и не было на свете птицы Хумай...

   - Арабы тоже варвары.
   Он по-прежнему ровно греб, чуть ослабляя нажим при спуске и  с  силой
вгоняя долбленку на плавные подъемы волн.
   - Так и думай, Чен, - тихо сказал Мастер, - думай проще  -  иначе  не
сможешь ответить ни на один вопрос. А потом почувствуешь, что устал.
   - Бросьте, Ши-фу! Вы великий Мастер!  Ученики  умереть  готовы,  лишь
пальцем шевельните.
   - Или убить? "Мандарин, которого  убивают  за  пять  тысяч  ли,  лишь
шевельнув пальцем, - убийство ли это?" Но что я скажу,  когда  увижу  их
ТАМ - всех, кто убивал и умер по моему приказу.
   Пожилой китаец, ссутулившись, принялся сворачивать свитки.
   - А что вы скажете тем, кого отказались взять в  ученики?  Разве  тем
самым вы избавили их от смерти? - возразил Чен.
   - Нет, конечно... Сменить тебя? Если нет, я посплю -  утром  с  ханом
говорить, голова нужна свежая.
   - Спите, Ши-фу. По течению грести нетрудно.
   - Хоть ты и не любитель думать, но раскинь-ка мозгами, пока гребешь -
чем будем в Красноярске заниматься? Кормить нас никто не будет.
   - Да нет, о деньгах я  люблю  думать.  Вы  говорили,  мы  на  ярмарку
плывем? Э-э-э... - оторвавшись от весел, Чен смо