Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
ебя, - а только будешь слушать, что старшие... то есть я хотел ска-
зать, что другие будут говорить. Они сказали, что ты молод. Ты, Сергей,
не обижайся; ведь ты и в самом деле еще молод... Так и Анна Ниловна го-
ворит...
Конечно, я был очень молод и тотчас же доказал это, закипев негодова-
нием при таких обидных условиях.
- Послушайте, дядюшка, - вскричал я, чуть не задыхаясь, - скажите мне
только одно и успокойте меня: я в настоящем сумасшедшем доме или нет?
- Ну вот, братец, уж ты сейчас и в критику! Уж и не можешь никак
утерпеть, - отвечал опечаленный дядя. - Вовсе не в сумасшедшем, а так
только, погорячились с обеих сторон. Но ведь согласись и ты, братец, как
ты-то сам вел себя? Помнишь, что ты ему отмочил, - человеку, так ска-
зать, почтенных лет?
- Такие люди не имеют почтенных лет, дядюшка.
- Ну уж это ты, брат, перескакнул! это уж вольнодумство! Я, брат, и
сам от рассудительного вольнодумства не прочь, но уж это, брат, из мерки
выскочило, то есть удивил ты меня, Сергей.
- Не сердитесь, дядюшка, я виноват, но виноват перед вами. Что же ка-
сается до вашего Фомы Фомича ...
- Ну, вот уж и вашего! Эх, брат Сергей, не суди его строго: мизантро-
пический человек - и больше ничего, болезненный! С него нельзя строго
спрашивать. Но зато какой благородный, то есть просто благороднейший из
людей! Да ведь ты сам давеча был свидетелем, просто сиял. А что фоку-
сы-то эти иногда отмачивает, так на это нечего смотреть. Ну, с кем этого
не случается?
- Помилуйте, дядюшка, напротив, с кем же это случается?
- Эх, наладил одно! Добродушия в тебе мало, Сережа; простить не уме-
ешь!..
- Ну, хорошо, дядюшка, хорошо! Оставим это. Скажите, видели вы Нас-
тасью Евграфовну?
- Эх, брат, о ней-то все дело шло. Вот что, Сережа, и, во-первых, са-
мое важное: мы все решили его завтра непременно поздравить с днем рожде-
ния, Фому-то, потому что завтра действительно его рождение. Сашурка доб-
рая девочка, но она ошибается; так-таки и пойдем всем кагалом, еще перед
обедней, пораньше. Илюша ему стихи произнесет, так что ему как будто
маслом по сердцу-то, - словом, польстит. Ах, кабы и ты его, Сережа,
вместе с нами, тут же поздравил! Он, может быть, совершенно простил бы
тебя. Как бы хорошо было, если б вы помирились! Забудь, брат, обиду, Се-
режа, ведь ты и сам его обидел ... Наидостойнейший человек!
- Дядюшка! дядюшка! - вскричал я, теряя последнее терпение, - я с ва-
ми о деле хочу говорить, а вы ... Да знаете ли вы, повторяю опять, знае-
те ли вы, что делается с Настасьей Евграфовной?
- Как же, братец, что ты! чего ты кричишь? Из-за нее-то и поднялась
давеча вся эта история. Она, впрочем, и не давеча поднялась, она давно
поднялась. Я тебе только не хотел говорить об этом заранее, чтоб тебя не
пугать, потому что они ее просто выгнать хотели, ну и от меня требовали,
чтоб я ее отослал. Можешь представить себе мое положение... Ну, да слава
богу! теперь все это уладилось. Они, видишь ли, - уж признаюсь тебе во
всем, - думали, что я сам в нее влюблен и жениться хочу; словом, стрем-
люсь к погибели, потому что действительно это было бы стремлением к по-
гибели: они это мне там объяснили... так вот, чтоб спасти меня, и реши-
лись было ее изгнать. Все это маменька, а пуще всех Анна Ниловна. Фома
покамест молчит. Но теперь я их всех разуверил и, признаюсь тебе, уже
объявил, что ты формальный жених Настеньки, что и затем и приехал. Ну,
это их отчасти успокоило, и теперь она остается, хоть не совсем, так,
еще только для пробы, но все-таки остается. Даже и ты поднялся в общем
мнении, когда я объявил, что сватаешься. По крайней мере, маменька как
будто успокоилась. Анна Ниловна одна все еще ворчит! Уж и не знаю, что
выдумать, чтоб ей угодить. И чего это ей хочется, право, этой Анне Ни-
ловне?
- Дядюшка, в каком вы заблуждении, дядюшка! Да знаете ли, что Нас-
тасья Евграфовна завтра же едет отсюда, если уж теперь не уехала? Знаете
ли, что отец нарочно и приехал сегодня с тем, чтоб ее увезти? что уж это
совсем решено, что она сама лично объявила мне сегодня об этом и в зак-
лючение велела вам кланяться, - знаете ли вы это, иль нет?
Дядя, как был, так и остался передо мной с разинутым ртом. Мне пока-
залось, что он вздрогнул, и стон вырвался из груди его.
Не теряя ни минуты, я поспешил рассказать ему весь мой разговор с
Настенькой, мое сватовство, ее решительный отказ, ее гнев на дядю за то,
что он смел меня вызывать письмом; объяснил, что она надеется его спасти
своим отъездом от брака с Татьяной Ивановной, - словом, не скрыл ничего;
даже нарочно преувеличил все, что было неприятного в этих известиях. Я
хотел поразить дядю, чтоб допытаться от него решительных мер, - и
действительно поразил. Он вскрикнул и схватил себя за голову.
- Где она, не знаешь ли? где она теперь? - проговорил он наконец,
побледнев от испуга. - А я-то, дурак, шел сюда совсем уж спокойный, ду-
мал все уж уладилось, - прибавил он в отчаянии.
- Не знаю, где теперь, только давеча, как начались эти крики, она
пошла к вам: она хотела все это выразить вслух, при всех. Вероятно, ее
не допустили.
- Еще бы допустили! что б она там наделала! Ах, горячая, гордая го-
ловка! И куда она пойдет, куда? куда? А ты-то, ты-то хорош! Да почему ж
она тебе отказала? Вздор! Ты должен был понравиться. Почему ж ты ей не
понравился? Да отвечай же, ради бога, чего ж ты стоишь?
- Помилосердствуйте, дядюшка! да разве можно задавать такие вопросы?
- Но ведь невозможно ж и это! Ты должен, должен на ней жениться. За-
чем же я тебя и тревожил из Петербурга? Ты должен составить ее счастье!
Теперь ее гонят отсюда, а тогда она твоя жена, моя родная племянница, -
не прогонят. А то куда она пойдет? что с ней будет? В гувернантки? Но
ведь это только бессмысленный вздор, в гувернантки-то! Ведь пока место
найдет, чем дома жить? У старика их девятеро на плечах; сами голодом си-
дят. Ведь она ни гроша не возьмет от меня, если выйдет через эти пакост-
ные наговоры, и она, и отец. Да и каково таким образом выйти - ужас!
Здесь уж будет скандал - я знаю. А жалованье ее уж давно вперед забрано
на семейные нужды: ведь она их питает. Ну, положим, я рекомендую ее в
гувернантки, найду такую честную и благородную фамилью... да ведь черта
с два! где их возьмешь, благородных-то, настоящих-то благородных людей?
Ну, положим, и есть, положим, и много даже, что бога гневить! но, друг
мой, ведь опасно: можно ли положиться на людей? к тому же бедный человек
подозрителен; ему так и кажется, что его заставляют платить за хлеб и за
ласку унижениями! Они оскорбят ее; она гордая, и тогда... да уж что тог-
да? А что если ко всему этому какой-нибудь мерзавец-обольститель подвер-
нется?.. Она плюнет на него, - я знаю, что плюнет, - но ведь он ее
все-таки оскорбит, мерзавец! все-таки на нее может пасть бесславие,
тень, подозрение, и тогда... Голова трещит на плечах! Ах ты, боже мой!
- Дядюшка! простите меня за один вопрос, - сказал я торжественно, -
не сердитесь на меня, поймите, что ответ на этот вопрос может многое
разрешить; я даже отчасти вправе требовать от вас ответа, дядюшка!
- Что, что такое? Какой вопрос?
- Скажите, как перед богом, откровенно и прямо: не чувствуете ли вы,
что вы сами немного влюблены в Настасью Евграфовну и желали бы на ней
жениться? Подумайте: ведь из-за этого-то ее здесь и гонят.
Дядя сделал самый энергичный жест самого судорожного нетерпения.
- Я? влюблен? в нее? Да они все белены объелись или сговорились про-
тив меня. Да для чего ж я тебя-то выписывал, как не для того, чтоб дока-
зать им всем, что они белены объелись? Да для чего же я тебя-то к ней
сватаю? Я? влюблен? в нее? Рехнулись они все, да и только!
- А если так, дядюшка, то позвольте уж мне все высказать. Объявляю
вам торжественно, что я решительно ничего не нахожу дурного в этом пред-
положении. Напротив, вы бы ей счастье сделали, если уж так ее любите, и
- дай бог этого! дай вам бог любовь и совет!
- Но, помилуй, что ты говоришь! - вскричал дядя почти с ужасом. -
Удивляюсь, как ты можешь это говорить хладнокровно... и... вообще ты,
брат, все куда-то торопишься, - я замечаю в тебе эту черту! Ну, не бесс-
мысленно ли, что ты сказал? Как, скажи, я женюсь на ней, когда я смотрю
на нее как на дочь, а не иначе? Да мне даже стыдно было бы на нее смот-
реть иначе, даже грешно! Даже Фома это мне объяснил именно в таких выра-
жениях. У меня отеческой любовью к ней сердце горит, а ты тут с супру-
жеством! Она, пожалуй, из благодарности и не отказала бы, да ведь она
презирать меня потом будет за то, что ее благодарностью воспользовался.
Я загублю ее, привязанность ее потеряю! Да я бы душу мою ей отдал, де-
точка она моя! Все равно как Сашу люблю, даже больше, признаюсь тебе.
Саша мне дочь по праву, по закону, а эту я любовью моею себе дочерью
сделал. Я ее из бедности взял, воспитал. Ее Катя, мой ангел покойный,
любила; она мне ее как дочь завещала. Я образование ей дал: и по-фран-
цузски говорить, и на фортепьяно, и книги, и все... Улыбочка какая у
ней! заметил ты, Сережа? как будто смеется над тобой, а меж тем вовсе не
смеется, а, напротив, любит... Я вот и думал, что ты приедешь, сделаешь
предложение; они и уверятся, что я не имею видов на нее, и перестанут
все эти пакости распускать. Она и осталась бы тогда с нами в тишине, в
покое, и как бы мы тогда были счастливы! Вы оба дети мои, почти оба си-
ротки, оба на моем попечении выросли... я бы вас так любил, так любил!
жизнь бы вам отдал, не расстался бы с вами; всюду за вами! Ах, как бы мы
могли быть счастливы! И зачем это люди все злятся, все сердятся, ненави-
дят друг друга? Так бы, так бы взял да и растолковал бы им все! Так бы и
выложил перед ними всю сердечную правду! Ах ты, боже мой!
- Да, дядюшка, да, это все так, а только она вот отказала мне...
- Отказала! Гм!.. А знаешь, я как будто предчувствовал, что она отка-
жет тебе, - сказал он в задумчивости. - Но нет! - вскрикнул он, - я не
верю! это невозможно! Но ведь в таком случае все расстроится! Да ты,
верно, как-нибудь неосторожно с ней начал, оскорбил еще, может быть; по-
жалуй, еще комплименты пустился отмачивать... Расскажи мне еще раз, как
это было, Сергей!
Я повторил еще раз все в совершенной подробности. Когда дошло до то-
го, что Настенька удалением своим надеялась спасти дядю от Татьяны Ива-
новны, тот горько улыбнулся.
- Спасти! - сказал он, - спасти до завтрашнего утра!
- Но вы не хотите сказать, дядюшка, что женитесь на Татьяне Ивановне?
- вскричал я в испуге.
- А чем же я и купил, чтоб Настю не выгнали завтра? Завтра же делаю
предложение; формально обещался.
- И вы решились, дядюшка?
- Что ж делать, братец, что ж делать! Это раздирает мне сердце, но я
решился. Завтра предложение; свадьбу положили сыграть тихо, по-домашне-
му; оно, брат, и лучше по-домашнему-то. Ты, пожалуй, шафером. Я уж на-
мекнул о тебе, так они до времени никак тебя не прогонят. Что ж делать,
братец? Они говорят: "для детей богатство!" Конечно, для детей чего не
сделаешь? Вверх ногами вертеться пойдешь, тем более что в сущности оно,
пожалуй, и справедливо. Ведь должен же я хоть что-нибудь сделать для се-
мейства. Не все же тунеядцем сидеть!
- Но, дядюшка, ведь она сумасшедшая! - вскричал я, забывшись, и серд-
це мое болезненно сжалось.
- Ну, уж и сумасшедшая! Вовсе не сумасшедшая, а так, испытала, зна-
ешь, несчастия... Что ж делать, братец, и рад бы с умом... А впрочем, и
с умом-то какие бывают! А какая она добрая, если б ты знал, благородная
какая!
- Но, боже мой! он уж и мирится с этою мыслью! - сказал я в отчаянии.
- А что ж и делать-то, как не так? Ведь для моего же блага стараются,
да и, наконец, уже я предчувствовал, что, рано ли, поздно ли, а не от-
вертишься: заставят жениться. Так уж лучше теперь, чем еще ссору из-за
этого затевать. Я тебе, брат Сережа, все откровенно скажу: я даже отчас-
ти и рад. Решился, так уж решился, по крайней мере, с плеч долой, - спо-
койнее как-то. Я вот и шел сюда почти совсем уж спокойный. Такова уж,
видно, звезда моя! А главное, в выигрыше то, что Настя при нас остается.
Я ведь и согласился с этим условием. А тут она сама бежать хочет! Да не
будет же этого! - вскрикнул дядя, топнув ногою. - Послушай, Сергей, -
прибавил он с решительным видом, - подожди меня здесь, никуда не ходи; я
мигом к тебе ворочусь.
- Куда вы, дядюшка?
- Может быть, я ее увижу, Сергей: все объяснится, поверь, что все
объяснится, и... и... и женишься же ты на ней - даю тебе честное слово!
Дядя быстро вышел из комнаты и поворотил в сад, а не к дому. Я следил
за ним из окна.
XII
КАТАСТРОФА
Я остался один. Положение мое было нестерпимое: мне отказали, а дядя
хотел женить меня чуть не насильно. Я сбивался и путался в мыслях. Ми-
зинчиков и его предложение не выходили у меня из головы. Во что бы ни
стало дядю надо было спасти! Я даже думал пойти сыскать Мизинчикова и
рассказать ему все. Но куда, однако ж, пошел дядя? Он сам сказал, что
идет отыскивать Настеньку, а между тем поворотил в сад. Мысль о тайных
свиданиях промелькнула в моей голове, и пренеприятное чувство ущемило
мое сердце. Я вспомнил слова Мизинчикова про тайную связь... Подумав с
минуту, я с негодованием отбросил все мои подозрения. Дядя не мог обма-
нывать: это очевидно. Беспокойство мое возрастало каждую минуту. Бессоз-
нательно вышел я на крыльцо и пошел в глубину сада, по той самой аллее,
в которой исчез дядя. Месяц начинал всходить. Я знал этот сад вдоль и
поперек и не боялся заблудиться. Дойдя до старой беседки, уединенно сто-
явшей на берегу одряхлевшего, покрытого тиной пруда, я вдруг остановился
как вкопанный: мне послышались в беседке голоса. Не могу выразить, какое
странное чувство досады овладело мною! Я был уверен, что это дядя и Нас-
тенька, и продолжал подходить, успокаивая на всякий случай свою совесть
тем, что иду прежним шагом и не стараюсь подкрадываться. Вдруг раздался
ясно звук поцелуя, потом звуки каких-то одушевленных слов, и тотчас же
вслед за этим - пронзительный женский крик. В то же мгновение женщина в
белом платье выбежала из беседки и промелькнула мимо меня, как ласточка.
Мне показалось даже, что она закрывала руками лицо, чтоб не быть узнан-
ной: вероятно, меня заметили из беседки. Но каково же было мое изумле-
ние, когда в вышедшем вслед за испуганной дамой кавалере я узнал Обнос-
кина, - Обноскина, который, по словам Мизинчикова, давно уж уехал! С
своей стороны, и Обноскин, увидав меня, чрезвычайно смутился: все на-
хальство его исчезло.
- Извините меня, но... я никак не ожидал с вами встретиться, - прого-
ворил он, улыбаясь и заикаясь.
- А я с вами, - отвечал я насмешливо, - тем более что я слышал, вы уж
уехали.
- Нет-с... это так... я проводил только недалеко маменьку. Но могу ли
я обратиться к вам как к благороднейшему человеку в мире?
- С чем это?
- Есть случаи, - и вы сами согласитесь с этим, - когда истинно благо-
родный человек принужден обратиться ко всему благородству чувств друго-
го, истинно благородного человека... Надеюсь, вы понимаете меня...
- Не надейтесь: ничего решительно не понимаю.
- Вы видели даму, которая находилась вместе со мной в беседке?
- Видел, но не узнал.
- А, не узнали!.. Эту даму я назову скоро моею женою.
- Поздравляю вас. Но чем же я могу быть вам полезен?
- Только одним: сохранив глубочайшую тайну о том, что вы меня видели
с этой дамой.
"Кто ж бы это? - подумал я, - уж не..."
- Право, не знаю-с, - отвечал я Обноскину. - Надеюсь, вы извините,
что не могу дать вам слова...
- Нет, ради бога, пожалуйста, - умолял Обноскин. - Поймите мое поло-
жение: это секрет. Вы тоже можете быть женихом, тогда и я, с своей сто-
роны...
- Тс! кто-то идет!
- Где?
Действительно, шагах в тридцати от нас, чуть приметно, промелькнула
тень проходившего человека.
- Это... это, верно, Фома Фомич! - прошептал Обноскин, трепеща всем
телом. - Я узнаю его по походке. Боже мой! и еще шаги, с другой стороны!
Слышите... Прощайте! благодарю вас и... умоляю вас...
Обноскин скрылся. Чрез минуту передо мной очутился дядя, как будто
вырос из-под земли.
- Это ты? - окрикнул он меня. - Все пропало, Сережа! все пропало!
Я заметил, что он дрожал всем телом.
- Что пропало, дядюшка?
- Пойдем! - сказал он, задыхаясь, и, крепко схватив меня за руку, по-
тащил за собою. Но всю дорогу до флигеля он не сказал ни слова, не давал
и мне говорить. Я ожидал чего-нибудь сверхъестественного и почти не об-
манулся. Когда мы вошли в комнату, с ним сделалось дурно; он был бледен,
как мертвый. Я немедленно спрыснул его водою. " Вероятно, случилось
что-нибудь очень ужасное, - думал я, - когда с таким человеком делается
обморок".
- Дядюшка, что с вами? - спросил я наконец.
- Все пропало, Сережа! Фома застал меня в саду вместе с Настенькой в
ту самую минуту, когда я поцеловал ее!
- Поцеловали! в саду! - вскричал я, смотря в изумлении на дядю.
- В саду, братец. Бог попутал! Пошел я, чтоб непременно ее увидать.
Хотел ей все высказать, урезонить ее, насчет тебя то есть. А она меня уж
целый час дожидалась, там, у сломанной скамейки, за прудом... Она туда
часто приходит, когда надо поговорить со мной.
- Часто, дядюшка?
- Часто, братец! Последнее время почти каждую ночь сряду сходились.
Только они нас, верно и выследили, - уж знаю, что выследили, и знаю, что
тут Анна Ниловна все работала. Мы на время и прервали; дня четыре уж ни-
чего не было; а вот сегодня опять понадобилось. Сам ты видел, какая нуж-
да была: без этого как же бы я ей сказал? Прихожу, в надежде застать, а
она уж там целый час сидит, меня дожидается: тоже надо было кое-что со-
общить...
- Боже мой, какая неосторожность! ведь вы знали, что за вами следят?
- Да ведь критический случай, Сережа; многое надо было взаимно ска-
зать. Днем-то я и смотреть на нее не смею: она в один угол, а я в другой
нарочно смотрю, как будто и не замечаю, что она есть на свете. А ночью
сойдемся, да и наговоримся...
- Ну, что ж, дядюшка?
- Не успел я двух слов сказать, знаешь, сердце у меня заколотилось,
из глаз слезы выступили; стал я ее уговаривать, чтоб за тебя вышла; а
она мне: "Верно, вы меня не любите, верно, вы ничего не видите", и вдруг
как бросится мне на шею, обвила меня руками, заплакала, зарыдала! "Я,
говорит, одного вас люблю и ни за кого не выйду. Я вас уж давно люблю,
только и за вас не выйду, а завтра же уеду и в монастырь пойду".
- Боже мой! неужели она так и сказала? Ну, что ж дальше, дальше, дя-
дюшка?
- Смотрю, а перед нами Фома! и откуда он взялся? Неужели за кустом
сидел да этого греха выжидал?
- Подлец!
- Я обмер. Настенька бежать, а Фома Фомич молча прошел мимо нас, да
пальцем мне и пригрозил, - понимаешь, Сергей, какой трезвон завтра бу-
дет?
- Ну, да уж как не понять!
- Понимаешь ли ты, - вскричал он в отчаянии, вскакивая со стула, -
понимаешь ли ты, что они хотят ее погубить, осрамить, обесчестить; ищут
предлога, чтоб бесчестие на нее всклепать и за это выгнать ее; а вот те-
перь и нашелся предлог! Ведь они говорили, что она со мной гнусные связи
имеет! ведь они, подлецы, говорили, что она с Видоплясовым имеет! Это
все Анна Ниловна говорила. Что теперь будет? что завтра будет? Неужели
расскажет Фома?
- Непременно расскажет,