него "моею машиною", как буквально изображено
было в конце этого послания. Я еще читал его, как отворилась дверь и во-
шел Мизинчиков.
 
   - Надеюсь, что вы позволите с вами познакомиться, - сказал он развяз-
но, но чрезвычайно вежливо и подавая мне руку. - Давеча  я  не  мог  вам
сказать двух слов, а между тем с первого  взгляда  почувствовал  желание
узнать вас короче.
 
   Я тотчас же отвечал, что и сам рад и прочее, хотя и находился в самом
отвратительном расположении духа. Мы сели.
 
   - Что это у вас? - сказал он, взглянув на лист, который я держал  еще
в руке. - Уж не вопли ли Видоплясова? Так и есть! Я уверен был, что  Ви-
доплясов и вас атакует. Он и мне подавал такой же точно лист, с теми  же
воплями; а вас он уже давно ожидает и вероятно,  заранее  приготовлялся.
Вы не удивляйтесь: здесь много странного, и, право, есть над чем  посме-
яться.
 
   - Только посмеяться?
 
   - Ну да, неужели же плакать? Если хотите, я  вам  расскажу  биографию
Видоплясова, и уверен, что вы посмеетесь.
 
   - Признаюсь, теперь мне не до Видоплясова, - отвечал я с досадою.
 
   Мне очевидно было, что и знакомство господина Мизинчикова и  любезный
его разговор - все это предпринято им с какою-то целью  и  что  господин
Мизинчиков просто во  мне  нуждается.  Давеча  он  сидел  нахмуренный  и
серьезный; теперь же был веселый,  улыбающийся  и  готовый  рассказывать
длинные истории. Видно было с первого взгляда, что этот человек  отлично
владел собой и, кажется, знал людей.
 
   - Проклятый Фома! - сказал я, со злостью стукнув кулаком по столу.  -
Я уверен, что он источник всякого здешнего зла и во всем замешан!  Прок-
лятая тварь!
 
   - Вы, кажется, уж слишком на него рассердились, - заметил Мизинчиков.

   - Слишком рассердился! - вскрикнул я, мгновенно разгорячившись. - Ко-
нечно, я давеча слишком увлекся и,  таким  образом,  дал  право  всякому
осуждать меня. Я очень хорошо понимаю, что я выскочил и срезался на всех
пунктах, и, я думаю, нечего было это мне объяснять!.. Понимаю тоже,  что
так не делается в порядочном обществе; но,  сообразите,  была  ли  какая
возможность не увлечься? Ведь это сумасшедший дом,  если  хотите  знать!
и... и... наконец... я просто уеду отсюда - вот что!
 
   - Вы курите? - спокойно спросил Мизинчиков.
 
   - Да.
 
   - Так, вероятно, позволите и мне закурить. Там не позволяют, и я поч-
ти стосковался. Я согласен, - продолжал он, закурив папироску, - что все
это похоже на сумасшедший дом, но будьте уверены, что я не позволю  себе
осуждать вас, именно потому, что на вашем месте я,  может,  втрое  более
разгорячился и вышел из себя, чем вы.
 
   - А почему же вы не вышли из себя, если действительно были тоже  раз-
досадованы? Я, напротив, припоминаю вас очень хладнокровным, и,  призна-
юсь, мне даже странно было, что вы не заступились за бедного дядю, кото-
рый готов благодетельствовать... всем и каждому!
 
   - Ваша правда: он многим благодетельствовал; но заступаться за него я
считаю совершенно бесполезным: во-первых, это и для  него  бесполезно  и
даже унизительно как-то; а во-вторых, меня бы завтра же выгнали.  А  вам
откровенно скажу: мои обстоятельства такого рода, что я должен  дорожить
здешним гостеприимством.
 
   - Но я нисколько не претендую на вашу  откровенность  насчет  обстоя-
тельств... Мне бы, впрочем, хотелось спросить, так как вы здесь уже  ме-
сяц живете...
 
   - Сделайте одолжение, спрашивайте: я к вашим услугам, - торопливо от-
вечал Мизинчиков, придвигая стул.
 
   - Да вот, например, объясните: сейчас Фома Фомич отказался от пятнад-
цати тысяч серебром, которые уже  были  в  его  руках,  -  я  видел  это
собственными глазами.
 
   - Как это? Неужели? - вскрикнул Мизинчиков. - Расскажите, пожалуйста!

   Я рассказал, умолчав о "вашем превосходительстве". Мизинчиков  слушал
с жадным любопытством; он даже как-то преобразился в лице,  когда  дошло
до пятнадцати тысяч.
 
   - Ловко! - сказал он, выслушав рассказ. - Я даже не ожидал от Фомы.
 
   - Однако ж отказался от денег!  Чем  это  объяснить?  Неужели  благо-
родством души?
 
   - Отказался от пятнадцати тысяч, чтоб взять потом тридцать.  Впрочем,
знаете что? - прибавил он, подумав, - я сомневаюсь, чтоб у Фомы был  ка-
кой-нибудь расчет. Это человек непрактический; это тоже в своем роде ка-
кой-то поэт. Пятнадцать тысяч... гм! Видите ли: он и взял бы деньги,  да
не устоял перед соблазном погримасничать, порисоваться. Это, я вам  ска-
жу, такая кислятина, такая слезливая размазня, и все это при самом неог-
раниченном самолюбии!
 
   Мизинчиков даже рассердился. Видно было, что ему очень досадно,  даже
как будто завидно. Я с любопытством вглядывался в него.
 
   - Гм! Надо ожидать больших перемен, - прибавил он, задумываясь. - Те-
перь Егор Ильич готов молиться Фоме. Чего доброго, пожалуй,  и  женится,
из умиления души, - прибавил он сквозь зубы.
 
   - Так вы думаете, что непременно состоится - этот гнусный, противоес-
тественный брак с этой помешанной дурой?
 
   Мизинчиков пытливо взглянул на меня.
 
   - Подлецы! - вскричал я запальчиво.
 
   - Впрочем, у них идея довольно основательная: они утверждают, что  он
должен же что-нибудь сделать для семейства.
 
   - Мало он для них сделал! - вскричал я в негодовании. - И  вы,  и  вы
можете говорить, что это основательная мысль - жениться на пошлой дуре!
 
   - Конечно, и я согласен с вами, что она дура... Гм! Это  хорошо,  что
вы так любите дядюшку; я сам сочувствую... хотя на ее  деньги  можно  бы
славно округлить имение! Впрочем, у них и  другие  резоны:  они  боятся,
чтоб Егор Ильич не женился на той гувернантке... помните, еще такая  ин-
тересная девушка?
 
   - А разве... разве это вероятно? - спросил я в волнении. - Мне кажет-
ся, это клевета. Скажите, ради бога, меня это крайне интересует...
 
   - О, влюблен по уши! Только, разумеется, скрывает.
 
   - Скрывает! Вы думаете, он скрывает? Ну, а она? Она его любит?
 
   - Очень может быть, что и она. Впрочем, ведь ей все  выгоды  за  него
выйти: она очень бедна.
 
   - Но какие данные вы имеете для вашей догадки,  что  они  любят  друг
друга?
 
   - Да ведь этого нельзя не заметить; притом  же  они,  кажется,  имеют
тайные свидания. Утверждали даже, что она с ним в непозволительной  свя-
зи. Вы только, пожалуйста, не рассказывайте. Я вам говорю под секретом.
 
   - Возможно ли этому поверить? - вскричал я, - и вы, и вы признаетесь,
что этому верите?
 
   - Разумеется, я не верю вполне, я там не был. Впрочем, очень может  и
быть.
 
   - Как может быть! Вспомните благородство, честь дяди!
 
   - Согласен; но можно и увлечься, с тем чтоб непременно  потом  завер-
шить законным браком. Так часто увлекаются. Впрочем,  повторяю,  я  нис-
колько не стою за совершенную достоверность этих известий, тем более что
ее здесь очень уж размарали; говорили даже, что она была в связи  с  Ви-
доплясовым.
 
   - Ну, вот видите! - вскричал я, - с  Видоплясовым!  Ну,  возможно  ли
это? Ну, не отвратительно ль даже слышать это? Неужели ж вы и этому  ве-
рите?
 
   - Я ведь вам говорю, что я этому не совсем верю, -  спокойно  отвечал
Мизинчиков, - а впрочем, могло и случиться.  На  свете  все  может  слу-
читься. Я же там не был, и притом я считаю, что это не мое дело. Но  так
как, я вижу, вы берете во всем этом большое участие, то считаю себя обя-
занным прибавить, что действительно мало вероятия насчет  этой  связи  с
Видоплясовым. Это все проделки Анны Ниловны, вот этой Перепелицыной; это
она распустила здесь эти слухи, из зависти, потому что сама прежде  меч-
тала выйти замуж за Егора Ильича - ей-богу! - на том основании, что  она
подполковничья дочь. Теперь она разочаровалась и ужасно  бесится.  Впро-
чем, я, кажется, уж все рассказал вам об этих делах и, признаюсь, ужасно
не люблю сплетен, тем более что мы только теряем драгоценное  время.  Я,
видите ли, пришел к вам с небольшой просьбой.
 
   - С просьбой? Помилуйте, все, чем могу быть полезен...
 
   - Понимаю и даже надеюсь вас несколько  заинтересовать,  потому  что,
вижу, вы любите вашего дядюшку и принимаете большое участие в его судьбе
насчет брака. Но перед этой просьбой я имею к вам  еще  другую  просьбу,
предварительную.
 
   - Какую же?
 
   - А вот какую: может быть, вы и  согласитесь  исполнить  мою  главную
просьбу, может быть и нет, но во всяком случае  прежде  изложения  я  бы
попросил вас покорнейше сделать мне величайшее одолжение дать мне  чест-
ное и благородное слово дворянина и порядочного человека, что все, услы-
шанное вами от меня, останется между нами в глубочайшей тайне и  что  вы
ни в каком случае, ни для какого лица не измените этой тайне и  не  вос-
пользуетесь для себя той идеей, которую я теперь нахожу необходимым  вам
сообщить. Согласны иль нет?
 
   Предисловие было торжественное. Я дал согласие.
 
   - Ну-с?.. - сказал я.
 
   - Дело в сущности очень простое, - начал Мизинчиков, - Я, видите  ли,
хочу увезти Татьяну Ивановну и жениться на ней; словом, будет нечто  по-
хожее на Гретна-Грин - понимаете?
 
   Я посмотрел господину Мизинчикову прямо в глаза и некоторое время  не
мог выговорить слова.
 
   - Признаюсь вам, ничего не понимаю, - проговорил я наконец, - и кроме
того, - продолжал я, - ожидая, что имею дело с человеком  благоразумным,
я, с своей стороны, никак не ожидал...
 
   - Ожидая не ожидали, - перебил Мизинчиков, - в  переводе  это  будет,
что я и намерение мое глупы, - не правда ли?
 
   - Вовсе нет-с... но...
 
   - О, пожалуйста, не стесняйтесь в ваших выражениях! Не  беспокойтесь;
вы мне даже сделаете этим большое удовольствие, потому что эдак ближе  к
цели. Я, впрочем, согласен, что все это с первого  взгляда  может  пока-
заться даже несколько странным. Но смею уверить вас, что  мое  намерение
не только не глупо, но даже в высшей степени благоразумно; и если вы бу-
дете так добры, выслушайте все обстоятельства...
 
   - О, помилуйте! я с жадностью слушаю.
 
   - Впрочем, рассказывать почти нечего. Видите ли: я теперь в долгах  и
без копейки. У меня есть, кроме того, сестра, девица  лет  девятнадцати,
сирота круглая, живет в людях и без всяких, знаете, средств. В этом  ви-
новат отчасти и я. Получили мы в наследство сорок душ.  Нужно  же,  чтоб
меня именно в это время произвели в корнеты. Ну сначала, разумеется, за-
ложил, а потом прокутил и остальным образом. Жил  глупо,  задавал  тону,
корчил Бурцова, играл, пил - словом, глупо, даже  и  вспоминать  стыдно.
Теперь я одумался и хочу совершенно изменить образ жизни. Но  для  этого
мне совершенно необходимо иметь сто тысяч ассигнациями. А так как  я  не
достану ничего службой, сам же по себе ни на что не способен и  не  имею
почти  никакого  образования,  то,  разумеется,  остается   только   два
средства: или украсть, или жениться на богатой. Пришел я сюда почти  без
сапог, пришел, а не приехал. Сестра дала мне свои последние  три  целко-
вых, когда я отправился из Москвы. Здесь я увидел эту Татьяну  Ивановну,
и тотчас же у меня родилась мысль. Я немедленно решился пожертвовать со-
бой и жениться. Согласитесь, что все это не что иное, как  благоразумие.
К тому же я делаю это более для сестры... ну, конечно, и для себя...
 
   - Но, позвольте, вы хотите  сделать  формальное  предложение  Татьяне
Ивановне?
 
   - Боже меня сохрани! Меня отсюда тотчас бы выгнали, да и она сама  не
пойдет; а если предложить ей увоз, побег, то она тотчас пойдет. В том-то
и дело: только чтоб было что-нибудь романическое и эффектное.  Разумеет-
ся, все это немедленно завершится между нами законным браком. Только  бы
выманить-то ее отсюда!
 
   - Да почему ж вы так уверены, что она непременно с вами убежит?
 
   - О, не беспокойтесь! в этом я совершенно уверен. В том-то и  состоит
основная мысль, что Татьяна Ивановна способна завести амурное дело реши-
тельно со всяким встречным, словом, со всяким, кому только придет в  го-
лову ей отвечать. Вот почему я и взял с вас предварительное честное сло-
во, чтоб вы тоже не воспользовались этой идеей. Вы же, конечно, поймете,
что мне бы даже грешно было не воспользоваться таким  случаем,  особенно
при моих обстоятельствах.
 
   - Так, стало быть, она совсем сумасшедшая... ах! извините, - прибавил
я, спохватившись. - Так как вы теперь имеете на нее виды, то...
 
   - Пожалуйста, не стесняйтесь, я уже просил вас. Вы спрашиваете,  сов-
сем ли она сумасшедшая? Как вам ответить?  Разумеется,  не  сумасшедшая,
потому что еще не сидит в сумасшедшем доме; притом же  в  этой  мании  к
амурным делам я, право, не вижу особенного сумасшествия. Она же, несмот-
ря ни на что, девушка честная. Видите ли: она до прошлого  года  была  в
ужасной бедности, с самого рождения жила под  гнетом  у  благодетельниц.
Сердце у ней необыкновенно чувствительное; замуж ее никто  не  просил  -
ну, понимаете: мечты, желания, надежды, пыл сердца,  который  надо  было
всегда укрощать, вечные муки от благодетельниц -  все  это,  разумеется,
могло довести до расстройства чувствительный характер. И вдруг она полу-
чает богатство: согласитесь сами, это хоть кого перевернет. Ну,  разуме-
ется, теперь в ней ищут, за ней волочатся, и все надежды  ее  воскресли.
Давеча она рассказала про франта в белом жилете: это  факт,  случившийся
буквально так, как она говорила. По этому факту можете судить и  об  ос-
тальном. На вздохи, на записочки, на стишки вы ее  тотчас  приманите;  а
если ко всему этому намекнете на шелковую лестницу, на испанские серена-
ды и на всякий этот вздор, то вы можете сделать с ней все, что угодно. Я
уж сделал пробу и тотчас же добился тайного свидания. Впрочем, теперь  я
покамест приостановился до благоприятного времени. Но дня  через  четыре
надо ее увезти, непременно. Накануне я начну подпускать лясы,  вздыхать;
я недурно играю на гитаре и пою. Ночью свиданье в беседке, а к  рассвету
коляска будет готова; я ее выманю, сядем и уедем. Вы понимаете, что  тут
никакого риску: она совершеннолетняя, и, кроме того, во всем  ее  добрая
воля. А уж если она раз бежала со мной, то уж, конечно, значит, вошла со
мной в обязательства... Привезу я ее в  благородный,  но  бедный  дом  -
здесь есть, в сорока верстах, - где до свадьбы ее будут держать в  руках
и никого до нее не допустят; а между  тем  я  времени  терять  не  буду:
свадьбу уладим в три дня - это можно. Разумеется, прежде  нужны  деньги;
но я рассчитал, нужно не более пятисот серебром на всю интермедию,  и  в
этом я надеюсь на Егора Ильича: он даст, конечно, не зная, в  чем  дело.
Теперь поняли?
 
   - Понимаю, - сказал я, поняв, наконец, все в совершенстве. - Но, ска-
жите, в чем же я-то вам могу быть полезен?
 
   - Ах, в очень многом, помилуйте! Иначе я бы и не просил. Я уже сказал
вам, что имею в виду одно почтенное, но бедное семейство. Вы же мне  мо-
жете помочь и здесь, и там, и, наконец, как  свидетель.  Признаюсь,  без
вашей помощи я буду как без рук.
 
   - Еще вопрос: почему вы удостоили выбрать меня для вашей  довереннос-
ти, меня, которого вы еще не знаете, потому что я всего несколько  часов
как приехал?
 
   - Вопрос ваш, - отвечал Мизинчиков с самою любезною улыбкою, - вопрос
ваш, признаюсь откровенно, доставляет мне много удовольствия, потому что
представляет мне случай высказать мое особое к вам уважение.
 
   - О, много чести!
 
   - Нет, видите ли, я вас давеча несколько изучал. Вы, положим, и пылки
и... и... ну и молоды; но вот в чем я совершенно уверен: если уж вы дали
мне слово, что никому не расскажете, то уж, наверно, его сдержите. Вы не
Обноскин - это первое. Во-вторых, вы честны  и  не  воспользуетесь  моей
идеей для себя, разумеется, кроме того случая, если захотите вступить со
мной в дружелюбную сделку. В таком случае я, может быть, и согласен буду
уступить вам мою идею, то есть Татьяну Ивановну, и готов ревностно помо-
гать в похищении, но с условием: через месяц после свадьбы  получить  от
вас пятьдесят тысяч ассигнациями, в чем, разумеется, вы мне заранее дали
бы обеспечение в виде заемного письма, без процентов.
 
   - Как? - вскричал я, - так вы ее уж и мне предлагаете?
 
   - Натурально, я могу уступить, если надумаетесь, захотите. Я,  конеч-
но, теряю, но... идея принадлежит мне, а ведь за идеи берут  же  деньги.
В-третьих, наконец, я потому вас пригласил, что не из кого и выбирать. А
долго медлить, взяв в соображение здешние обстоятельства, невозможно.  К
тому же скоро успенский пост, и венчать не станут.  Надеюсь,  вы  теперь
вполне меня понимаете?
 
   - Совершенно, и еще раз обязуюсь сохранить вашу тайну в полной непри-
косновенности; но товарищем вашим в этом деле я быть не могу,  о  чем  и
считаю долгом объявить вам немедленно.
 
   - Почему же?
 
   - Как почему ж? - вскричал я, давая наконец волю накопившимся во  мне
чувствам. - Да неужели вы не понимаете, что такой поступок даже неблаго-
роден? Положим, вы рассчитываете совершенно верно, основываясь на слабо-
умии и на несчастной мании этой девицы; но ведь уж это одно и должно бы-
ло бы удержать вас, как благородного человека! Сами же вы говорите,  что
она достойна уважения, несмотря на то что смешна. И вдруг вы пользуетесь
ее несчастьем, чтоб вытянуть от нее сто тысяч! Вы, конечно, не будете ее
настоящим мужем, исполняющим свои обязанности: вы непременно ее  покине-
те... Это так неблагородно, что, извините меня, я даже не  понимаю,  как
вы решились просить меня в ваши сотрудники!
 
   - Фу ты, боже мой, какой романтизм! - вскричал Мизинчиков,  глядя  на
меня с неподдельным удивлением. - Впрочем, тут даже и не романтизм, а вы
просто, кажется, не понимаете, в чем дело. Вы говорите, что это неблаго-
родно, а между тем все выгоды не на моей, а на ее  стороне...  Рассудите
только!
 
   - Конечно, если смотреть с вашей точки зрения, то,  пожалуй,  выйдет,
что вы сделаете самое великодушное дело, женясь на Татьяне  Ивановне,  -
отвечал я с саркастическою улыбкою.
 
   - А то как же? именно так, именно самое великодушное дело! - вскричал
Мизинчиков, разгорячаясь в свою очередь. - Рассудите только:  во-первых,
я жертвую собой и соглашаюсь быть ее мужем, - ведь это же стоит чего-ни-
будь? Во-вторых, несмотря на то что у ней есть верных тысяч  сто  сереб-
ром, несмотря на это, я беру только сто тысяч ассигнациями и уже дал се-
бе слово не брать у ней ни копейки больше во всю мою жизнь,  хотя  бы  и
мог, - это опять чего-нибудь стоит! Наконец, вникните: ну, может ли  она
прожить свою жизнь спокойно? Чтоб ей спокойно прожить, нужно отобрать  у
ней деньги и посадить ее в сумасшедший дом, потому что каждую минуту на-
до ожидать, что к ней подвернется  какой-нибудь  бездельник,  прощелыга,
спекулянт, с эспаньолкой и с усиками, с гитарой и  с  серенадами,  вроде
Обноскина, который сманит ее, женится на ней, оберет ее дочиста и  потом
бросит где-нибудь на большой дороге. Вот здесь, например,  и  честнейший
дом, а ведь и держат ее только потому, что спекулируют на ее денежки. От
этих шансов ее нужно избавить, спасти. Ну, а понимаете, как  только  она
выйдет за меня - все эти шансы исчезли. Уж я обязуюсь в том, что никакое
несчастье до нее не коснется. Во-первых, я ее тотчас же помещаю в  Моск-
ве, в одно благородное, но бедное семейство - это не то, о котором я го-
ворил: это другое семейство; при  ней  будет  постоянно  находиться  моя
сестра; за ней будут смотреть в оба глаза. Денег у ней  останется  тысяч
двести пятьдесят, а может, и триста ассигнациями: на это можно,  знаете,
как прожить! Все удовольствия ей будут доставлены, все развлечения,  ба-
лы, маскарады, концерты. Она может даже мечтать об амурах; только, разу-
меется, я себя на этот счет обеспечу: мечтай сколько хочешь, а  на  деле
ни-ни! Теперь, например, каждый может ее обидеть, а тогда никто: она же-
на моя, она Мизинчикова, а я свое имя на поруганье не отдам-с! Это  одно
чего стоит? Натурально, я с нею не буду жить вмест