к порядку. Но на сей раз неожиданно для себя получила выговор от Хорошевского.
     - Прошу вас, мадемуазель, сядьте на свое место и не мешайте мне вести урок!
     Теплова потеряла дар речи. За все годы службы в институте никто и никогда не смел покушаться на ее безграничные права. Ученицы тоже оторопели. Как только прозвенел звонок, классная дама поспешно вышла и бросилась в апартаменты начальницы. Девочки же, ликуя, окружили нового преподавателя и забросали его вопросами.
     Аполония именно в этот миг осознала, что появился новый интересный человек.
     Она точно проснулась, словно не видела его до того времени, хотя его уроки проходили уже недели две, а в дортуарах только и было разговоров, что о новом инспекторе и учителе. Правда, она постеснялась вместе со всеми подойти к нему и продолжала, оставаясь за своей партой, украдкой наблюдать за всеобщим кумиром.
     Вместе с Хорошевским в Институт пришло несколько учителей, готовых, так же как и он, по-новому обучать девочек: развивать их ум, заставлять иметь собственное мнение, побуждать к чтению. Всех их, так же как и Хорошевского, ученицы обожали, за исключением одного. Господин Мелих преподавал древнюю историю и философию. "Зачем девочкам философия?" - недоумевали классные дамы. "Для их умственного развития, для расширения кругозора", - твердил инспектор.
     Наконец перед ученицами возник новый преподаватель. Природа наградила его невзрачной внешностью: маленький, с лысиной на макушке, на носу крохотное пенсне, черты лица мелкие, делающие его похожим на грызуна. Видимо, он очень страдал в глубине души от своей невзрачности, поэтому старался компенсировать недостатки внешности безграничными познаниями и сыпал их на головки своих учениц. Бедняжки, они оторопели от обилия незнакомых и непонятных слов, идей, сложных имен. Многие вообще не понимали, о чем идет речь, мучились и плакали, когда не могли вызубрить урок, а уж пересказать с пониманием и вовсе не представлялось возможным. Иногда учитель поднимал палец и изрекал некую истину или понятие, по его мнению, ключевое. Так, однажды он с глубокомысленным видом произнес:
     - Тезаурус! Барышни, тезаурус! Что значит, сокровищница. Сокровищница наших мыслей, идей.
     Класс замер, пытаясь запомнить замысловатое слово. И в тот же день Мелих перестал быть Мелихом. Отныне его так и прозвали - Тезаурус.
     Позже, когда ученицы совсем осмелели в обществе Хорошевского, они робко попытались спросить, для чего им такой непонятный предмет. Отчего господин Тезау.., то есть Мелих, так сложно и замысловато объясняет свой предмет. И почему он так отличается от тех доброжелательных и приятных в общении учителей, которые пришли вместе в Хорошевским.
     - Барышни, милые, Осип Осипович чрезвычайно начитанный и образованный человек. Редко встретишь подобного преподавателя. Поэтому надобно развивать свой ум и пытаться взять все, что данный кладезь знаний вам может передать.
     Аполония боялась Тезауруса. Она почти понимала, о чем тот вещает на своих уроках, но философия не привлекала ее. Теперь она полюбила историю. Затаив дыхание, слушала Андрея Викторовича, переписывала его лекции. Перед ее мысленным взором проносились картины прошлого, да так ярко, будто она сама была то на поле Ватерлоо рядом с Наполеоном, то в Кремле на коронации Государя Императора, то на Заячьем острове вместе с Петром Великим и его подвижниками. Андрей Викторович все время побуждал учениц читать.
     Аполония читала взахлеб, проглатывала книгу за книгой, но этого ей было мало.
     Ей хотелось поговорить о прочитанном, но она робела, не знала, как подойти и спросить. Вдруг ее вопрос покажется наивным, глупым. Ей не хотелось выглядеть в глазах Хорошевского совершенной дурой.
     И все же она решилась.

Глава восьмая

Матильда Карловна Бархатова наконец получила то, о чем мечтала последние два года непрестанно, днем и ночью. Ночью особенно. Ее страстным желанием было вдовство и обретение свободы. Юная Матильда, имевшая пышные привлекательные формы и неотразимую влекущую внешность, была выдана замуж за совершенного старика - банкира Бархатова. Ее отец, запутавшись в долгах, предпочел уступить дочь своему кредитору, нежели разориться и пойти по миру. Матильда мучительно переживала, что ее фактически обменяли на пачку векселей, обозлилась на отца и весь белый свет. И вот старичок, наконец, оставил этот мир, а прекрасная вдовушка обрела долгожданную свободу и довольно большое наследство, как утешение за пережитое унижение.
     Наследство банкира было разделено на две части. Одна часть принадлежала Матильде, другая - взрослому сыну от первого брака Юрию. Молодой человек самонадеянно решил, что прекрасная юная мачеха не сможет остаться равнодушной к его ухаживаниям и ему удастся заполучить ее долю наследства.
     Наскучавшись со старым Бархатовым, Матильда Карловна с удовольствием бросилась в объятия Бархатова молодого.
     Юрий полагал, что он сможет легко вытянуть деньги из легкомысленной вдовы или, в крайнем случае, поведет ее под венец. Но, к удивлению Юрия, мачеха оказалась вовсе не легкомысленной и глупой.
     Она тотчас же поняла его незамысловатые планы и со смехом выставила незадачливого любовника вон. Вернее, на правах бывшего родственника ему дозволялось появляться в доме, но на прежние, интимные отношения он уже мог не рассчитывать.
     Юрий на долгие годы оказался в смешной роли друга богатой, красивой, свободной, но, увы, ему недоступной женщины. Недоступной, как и часть папашиного наследства, уплывшая от него безвозвратно. Но Юрий не предавался отчаянию. Он стоически переносил очередного любовника прекрасной Матильды, зная, что срок их недолог. Она не любила скучать.
     Однажды доктор Литвиненко, лечивший госпожу Бархатову от истинных и мнимых болезней, от которых страдают одинокие и праздные дамы, привел к Матильде молодого человека, среднего роста и выразительной внешности. На первый взгляд ничего необычного в нем не было.
     Но некое внутреннее напряжение выдавали глаза, пронзительные, глубоко сидящие. Рот, подвижный, капризный, яркий, чуть выдвинутый вперед подбородок делали лицо слегка надменным. Волосы светлые, небрежно зачесанные назад. Щегольской костюм, модная шляпа, трость, дорогие перчатки. Матильда вмиг, оценила гостя быстрым взглядом.
     - Кого это вы мне привели, любезный доктор?
     Доктор Литвиненко и впрямь был сама любезность. Он имел большую практику среди богатых пациентов, слыл хорошим, врачом и был вхож во многие дома.
     - Изволите любить и жаловать. Вы хотели нового лица, новых впечатлений? Я поспешил исполнить вашу просьбу.
     - Как зовут вашего друга? - Хозяйка протянула гостю холеную полную руку, на которой мерно покачивался тонкий золотой браслет. - Вы тоже по медицинской части?
     - От медицины у него только фамилия. Хирургическая, в некотором смысле.
     - Это как же? - черные брови Бархатовой выразительно выгнулись.
     - Резаков. Огюст Резаков, - представился гость и чуть притронулся сухими губами к атласной коже протянутой руки.
     - Огюст? - удивленно протянула низким чарующим голосом Матильда. - Вы что, француз? Католик?
     - Нет, сударыня, я считаю себя русским и православным. Но мой батюшка был французский граф. К сожалению, его путь и жизненный путь моей матери разошлись.
     - Как интересно! - Матильда жестом предложила гостям сесть, позвала горничную и приказала подать угощение.
     Завязался разговор. Резаков вел себя странно, можно даже сказать - дерзко.
     Он не пытался очаровать хозяйку, не говорил комплиментов. Его шутки были злы, замечания ядовиты и колки. Зачем доктор его привел? Впрочем, он забавен, отличается от других. Пожалуй, его можно оставить при себе для разнообразия.
     Иногда среди горы сладостей хочется остренького.
     Матильда чрезвычайно удивилась, когда новый знакомый явился через пару дней сам, без приглашения. Правда, она думала о нем, он занимал ее воображение, оставаясь непонятым и загадочным.
     - Разве вы не думали обо мне? - довольно развязным тоном спросил Резаков в ответ на ее изумленный взгляд. - Полно, не пытайтесь меня обмануть! Вы думали обо мне, я вам интересен!
     - Интересны? О, господин Резаков, вы, однако, чрезвычайно лестного о себе мнения, - ответила Бархатова, стараясь придать своему голосу как можно больше ироничности.
     - Конечно интересен. Я не такой, как все. Я не рафинированная заводная кукла мужского пола, поющая приятности для женского уха. Я не несу слащавую чушь и всегда говорю то, что думаю. Я не делаю секретов из своих желаний и намерений, тем более что они совпадают с намерениями иной стороны.
     - Вы о ком говорите?
     - О вас, Матильда Карловна, о вас.
     О ваших тайных чувственных намерениях и влечениях.
     Она вспыхнула, и ее лицо приняло неприязненное выражение.
     - Вы забываетесь, сударь! Вы слишком многое себе позволяете. Неужели доктор Литвиненко представил меня как легко доступную добычу?
     - А, вот и вы находитесь в плену ханжеских представлений! Я вовсе не о том вам толкую, не о вашей репутации и прочей чепухе. Я говорю о вашем теле, о его громком голосе, который призывают вас выплеснуть наружу все то, что кипит и трепещет внутри.
     Он приблизился к ней на опасное расстояние. Глаза его смотрели почти не мигая. "Наверное, так смотрят змеи на свою жертву", - подумала Матильда. Но ведь она не кролик, не добыча. До сих пор она сама выступала в роли ловца душ, и вот такой неожиданный для нее оборот. Нельзя сказать, что эта опасная и наглая игра Резакова ей не нравилась. Было и страшно и интересно. Матильда почувствовала, как покалывает кончики пальцев, как кровь приливает к лицу и подгибаются коленки.
     - Не смейте так со мной разговаривать, не смейте так рассматривать меня! - вскричала Бархатова, но голос предательски осип от волнения и возбуждения.
     - Какой нелепый цвет, он вам не идет, - словно не слыша последних слов, медленно произнес Резаков и дотронулся до тонкой материи на ее округлом плече.
     Она отшатнулась от его горячего, прожигающего прикосновения. И не устояла.
     Она стала жертвой змея-искусителя, который обвился своим крепким подвижным телом вокруг ее полного пленительного стана. Если бы Матильда была юной девушкой, незнакомой с таинствами плотской любви, она, наверное, сошла бы с ума от такого напора страсти и остроты переживаемых ощущений. Но даже на нее, имеющую опыт и знания секретов телесной любви, Огюст произвел ошеломляющее впечатление. Они вновь и вновь упивались друг другом, и Матильда с ужасом поняла, что Резаков околдовал ее окончательно.
     После этого запоминающегося свидания Резаков превратился в частого гостя в доме прекрасной вдовы. Он иногда неделями жил у Бархатовой, не отказывал себе ни в чем и помыкал прислугой как хозяин. Когда угар первой страсти прошел, Матильда вдруг задала себе вопрос: кто этот человек, который считает себя хозяином не только в ее постели, но и во всем доме? Все попытки выспросить у Резакова, чем он занимается, на что живет, кто его родители и прочее, вызывали у молодого человека только тоску и раздражение. Он принимался острить, выбирая мишенью саму хозяйку, ее манеры, гардероб, фигуру или лицо. Матильда никак не могла взять в толк, что это за новый способ ухаживания - говорить всякие гадости? Когда она все же попыталась урезонить любовника, указав на некоторую несуразность его поведения, он тотчас же вскочил и с искаженным от ярости лицом выбежал вон.
     Матильда потеряла дар речи. Этим же вечером у нее началась мигрень. По первому зову явился доктор Литвиненко.
     - Давненько, давненько мы с вами не виделись, - вкрадчиво произнес доктор, мягко ступая по пушистому ковру спальни. - Я рад и не рад одновременно. Видеть вас одно наслаждение, но вот видеть вас, когда вы хвораете, мне как доктору весьма прискорбно. Я надеюсь, что наш общий знакомый рассеял вашу хандру?
     - Он сбежал, мы повздорили, - вздохнула Матильда.
     С Литвиненко у нее сложились достаточно откровенные отношения, - Что он за человек, доктор, скажите мне?
     Матильда приподняла холодную повязку, которая прикрывала лоб и лицо.
     - Честно говоря, не знаю. Теперь много таких молодых людей, живущих одним днем. Они как мотыльки, яркие сегодня, завтра их уже и нет, сгорели. Да и на что вам знать? Усладил душу и тело, да и Бог с ним.
     - Как вы циничны, доктор, - фыркнула Матильда из-под повязки.
     - Я смотрю в корень, в самую суть, ставлю диагноз. На что он вам? Не насладились?
     Доктор прищурился и насмешливо улыбнулся. Пациентка снова негодующе фыркнула, что означало согласие с вышесказанным.
     - Откуда он взялся?
     - Да откуда же берутся подобные люди? - засмеялся Литвиненко. - За карточным столом познакомились.
     - А, так он не ваш пациент, - разочарованно промямлила Матильда.
     - Да-с, увы. И, стало быть, он не придет на днях ко мне лечиться, - снова засмеялся доктор. - А вам довольно этого лекарства от хандры.
     Доктор ушел, и после него осталось странное чувство недосказанности. Литвиненко не производил впечатление человека, заводящего случайные знакомствами с сомнительными личностями.
     Резаков не приходил. Матильда Карловна расстроилась не на шутку. Она не могла понять, влюблена ли она? Или просто страсть сжигает ее существо? Ее мучило чувство неудовлетворенности оттого, что она не смогла понять характер Огюста.
     Ей хотелось поймать эту яркую птицу, близко поднести к глазам и хорошенько рассмотреть, прежде чем решить, выпускать ее на волю или посадить в клетку.
     Как-то раз она неожиданно увидела Резакова на Бассейной улице. Ей показалось, что он не один. С ним рядом находились какие-то молодые люди, которых она не рассмотрела, да они и не занимали ее. Она окликнула Резакова, но тот ее не услышал или сделал вид, что не услышал. Но при этом молодые люди, стоявшие рядом, тотчас быстро разошлись в разные стороны, не кивнув и не сказав друг другу слов прощания. Резаков быстро пошел в сторону Литейного проспекта, Матильда бросилась за ним. Огюст шел, не оглядываясь, широкими шагами. Она не поспевала за ним, семеня в своих узких башмачках. Дыханию мешал тугой корсет, стягивавший ее полную грудь. Матильда не выдержала и, поборов смущение, крикнула:
     Резаков!
     Он продолжал идти, не оборачиваясь, хотя ей показалось, что он ее услышал.
     - Резаков! Стойте же, Резаков!
     Прохожие стали оглядываться и останавливаться, наблюдая за тем, как нарядная дамочка, пыхтя как паровоз, бежит за молодым человеком. Может, чего украл?
     Может, позвать полицию? Один из дворников в переднике и с бляхой на груди сжалился над Матильдой и двинулся наперерез Резакову. Только тогда тот остановился.
     - Господи, я же бегу за вами, кричу, неужели вы не слышите меня? - укоризненно выпалила Бархатова, едва переводя дух.
     - Бежите за мной? - лениво произнес Огюст. - К чему все это?
     - Полно, друг мой, - она доверительно протянула к нему руку в перчатке. - Помиримся, возвращайтесь.
     Последние слова Бархатова произнесла с усилием. Ей до сего дня никогда не приходилось просить мужчину о любви. Всегда просили только ее.
     - И снова слышать ваши глупые попреки, этот мещанский бред! Увольте! Ищите себе другую собачонку, которая будет лаять то, что вы пожелаете, и лизать вам руки!
     Я не таков, и вы это знаете!
     - Знаю, знаю, - примирительно ответила Матильда. - Полно, Огюст, прекратим ссору. Поступайте как хотите.
     Резаков молчал и смотрел в сторону, показывая всем видом, что красота и соблазнительные прелести любовницы теперь вовсе его не волнуют.
     - Дайте денег, - вдруг резко сказал он.
     Матильда вздрогнула и несколько мгновений смотрела на него с непониманием.
     Вот оно что, вот на что живет любезный Огюст! Он за свои любовные утехи выставляет счет! Боже праведный! Это еще унизительнее, чем венец со стариком!
     Она уже собиралась ответить ему что-то колкое, но тут Резаков взял ее за руку, и жаркая волна бросилась в голову.
     - Хорошо, - едва пролепетала Матильда.

Глава девятая

Получив письмо от Хорошевской, следователь полиции Сердюков пришел в большое волнение. Он еще и еще раз перечитал послание и задумался. Странная история. Как это не похоже на Андрея. Исчезнуть без следа! Это вдвойне непонятно и подозрительно.
     Андрею Хорошевскому Константин Митрофанович Сердюков приходился троюродным братом. Они были знакомы с гимназических времен. И, собственно, кроме Хорошевского у Сердюкова не было никакой родни. Впрочем, может, она и была, да только он ни с кем не общался по причине замкнутости своего характера. К Андрею он как-то прилепился душой, изредка навещал его. Хорошевский, имея добрый нрав, всегда радушно принимал родственника, мог часами беседовать с ним или не беседовать вовсе. Бывает, что молчание в компании близкого человека еще более значимо, чем разговор. Молчать тоже можно по-разному.
     Хорошевский умел молчать дружески и сочувственно.
     Сердюков работал в полиции, а Хорошевский трудился на ниве народного просвещения. И тот и другой достойно служили обществу. Ни тот, ни другой не стяжали ни славы, ни денег, ни орденов, но считали свое дело первостепенным и благородным занятием, без которого не может быть прогресса Отечества. Оба не имели семьи и полностью посвятили себя любимому делу.
     Казалось бы, все в их жизни предопределено и идет по некоему плану, ан нет.
     Однажды Сердюков к немалому своему удивлению получил от кузена приглашение на свадьбу. Это было столь неожиданно, что Константин Митрофанович не поверил собственным глазам и поначалу решил, что это розыгрыш. Андрей, хоть и служил инспектором классов, но не утратил детских ребячеств и иногда позволял себе разные милые шутки и весьма легкомысленное поведение: то на велосипед вскочит, то снимет обувь и бредет босиком по лужам и смеется громко и беззаботно, словно дитя. Впрочем, все вольности он допускал только вне стен почтенного учебного заведения.
     Однако на сей раз это не был розыгрыш, и церемония состоялась. Сердюков поначалу чрезвычайно конфузился невесты, совсем молоденькой барышни, недавней ученицы Хорошевского. "И как это его угораздило?" - недоумевал Константин Митрофанович. Сердюкова удручало, что теперь молодая жена займет его место в. жизни товарища, что ему теперь не будет возможности навещать Андрея запросто, как бывало, и проводить с ним время, ничем себя не обременяя.
     Невеста поначалу тоже настороженно отнеслась к угрюмому и несимпатичному родственнику, долговязому, белобрысому и молчаливому. Но молодая жена не хотела менять жизнь мужа по своему разумению. Она уважала его и полагала, что если Андрюша любит своего родственника и относится к нему не только как к родне, но и как к доброму товарищу, значит, и она будет принимать его радушно. Прошло немного времени, и постепенно неловкость первого узнавания и привыкания прошла, и Сердюков снова стал приходить в дом кузена, но только теперь он шел туда не только к нему, но и к ней.
     Надо отметить, что женщин следователь побаивался и сторонился. У него никогда не складывалось романтических отношений. Он не умел ухаживать, казался неуклюжим. Всегда затянутый в форменный сюртук, с сосредоточенным выражением лица погруженный в свои думы, он не производил впечатления завидного жениха. По роду службы, сталкиваясь и с мошенниками и с убийцами, он с печалью и отвращением убеждался в том, что женщины на этом поприще иногда превосходят мужчин.
     Когда он познакомился с новой родственницей, то первое, что поразило его, это ее улыбка, ясная, открытая, светлая.
     Именно с такой улыбкой она однажды встретила его в своем доме. Андрея не было, он задержался на службе. Сердюков, усталый и замотанный, присел за чайный стол и в ожидании хозяина принялся коротать время в беседах с его женой. Вернее, говорила почти только она. Весело, непринужденно, с любовью она рассказывала о муже, его заботах. При этом от гостя не требовалось, чтобы он поддакивал, кивал головой или еще как-нибудь участвовал в разговоре. Сердюков молча отхлебывал