беда - отворяй ворота! А тут еще Вениамин, с его.., с его пьянством, да-да, не удивляйтесь! Я тоже поудивлялась, да все прошло!
     Свыклась, приноровилась! Он решил, что если я уеду к отцу, то уж точно обратно не вернусь, и запил так, что чудом откачали.
     Такого запоя с ним не было никогда.
     Она вытерла глаза платком. Борис жадно изучал ее лицо, фигуру, благо собеседница не обращала внимания на его испытующие взгляды. Трофимов, помогая ее снять пальто и шляпу, вкрадчиво спросил:
     - Почему он так решил? Разве вы плохо жили, ссорились?
     Оля махнула рукой и вкратце поведала предысторию дуэли.
     - И вот только теперь я здесь, - произнесла Извекова, оглядевшись по сторонам, и снова заплакала, вспомнив причину приезда; - Теперь ваш черед рассказывать. - Она снова вытерла глаза и попыталась взять себя в руки.
     Они проговорили до позднего вечера.
     Оля требовала все новых и новых подробностей жизни и кончины отца. Трофимов пересказал ей все, до мельчайших подробностей. Оба изнемогли от разговоров, и Борис отвез Ольгу в отель. Когда погружали ее вещи, он обратил внимание, что их слишком много для женщины, которая приехала лишь на похороны.
     На другой день Трофимов явился к ней в номер спозаранок. Оля ждала его. Они поехали на кладбище и долго там просидели. Борис с жаром говорил об учителе, и в его словах против его воли постоянно сквозил невольный укор Оле. Он полагал, что теперь его полномочия исчерпаны: дочь заберет прах и отвезет урну в Россию.
     - Да, разумеется, я поступлю именно так, но позже, - неуверенно произнесла Извекова.
     Трофимов не понял, но переспрашивать из деликатности не стал.
     Через несколько дней он перевез Олю из гостиницы в квартиру, которую до этого снимал Миронов. Трофимов навещал ее часто, но не оставался подолгу, из чего она решила, что его кто-то всегда ждет. Что ж, Боря стал хорош собой, представительный мужчина! Имеет практику, печатается в научных журналах, его знают в медицинских кругах. Она попыталась представить себе как могла выглядеть возлюбленная Трофимова и почему-то решила, что это непременно вдова, с рыжими волосами и веснушками на курносом носу.
     - Отчего же вдова, да еще и рыжая? - засмеялся Борис, когда по прошествии месяца, она случайно обронила свои предположения.
     Они пили чай в малюсенькой гостиной.
     Оля совершенно уже освоилась в новом жилище, и от ее присутствия холостяцкое жилье покойного Миронова приняло теплый и уютный вид.
     Оля не нашлась, что ответить, и тоже робко засмеялась, наверное, в первый раз за последние несколько месяцев.
     - Нет, милая Ольга Николаевна, никакая вдовушка меня не ждет. Но я несвободен. Однажды, королева Елизавета сказала, что она замужем за Англией. Так вот, я женат на науке!
     - Что ж, достойный выбор! Во всяком случае, ваша избранница никогда не разочарует вас и не предаст! - пылко воскликнула Оля и покраснела, поняв, что ее слова оказались слишком откровенными.
     Трофимов поставил чашечку на столик.
     Оля сидела, выпрямившись, и напряженно ждала. Отчего-то она решила, что теперь Трофимов должен захотеть говорить с ней о прежних чувствах.
     - Я понимаю вас, бля! Вы пережили ужасное разочарование. Вас предали, предали в самых лучших, сокровенных чувствах! Я хорошо помню, как вы были счастливы, как искренна была ваша любовь!
     А теперь вы на распутье. Как я полагаю, вы не торопитесь возвращаться?
     - Сама не знаю. - Она вздохнула. - Наверное, я решусь требовать развода.
     - Мне кажется, что это будет непросто, - заметил собеседник. - Одно хорошо, вы уехали, у вас есть деньги, вы относительно свободны. Не думаю, что господин писатель станет заявлять в полицию. Главное для вас - не только юридические аспекты вашей свободы. А ваша внутренняя жизнь, ваше понимание себя. Ведь, как я понял, вы и не жили для себя, своим миром. Вся ваша жизнь состояла из услужения семейству Извековых, не так ли?
     Разговор стал Оле неприятен. Борис говорил правильно. Но от этих слов в ней поднимался протест, она не хотела мириться с бесплодностью своего бытия. Да к тому же он разочаровал ее, не сказав ни слова о собственных чувствах. Неужели все прошло? Впрочем, немудрено, столько лет, и потом, она так дурно относилась к нему, к его любви. Вот теперь она пришлась бы совсем кстати! Только, увы, чувства - деликатная материя, не товар в лавке. Заверните, я возьму, ах, нет, передумала. Впрочем, так и быть, давайте!
     Трофимов ушел, оставив на столе недопитый чай и тоску в душе Ольги. Она собралась пройтись, прогуляться, потом передумала. Незнакомый город пугал молодую женщину, по-английски она говорила плохо...

Глава 34

     Вера рассматривала принесенный почтальоном конверт. Она узнала почерк, рассмотрела штемпели. Нет сомнения, от нее, от Ольги. Как хочется заглянуть внутрь, узнать, что она пишет, беглянка! Это она, Вера, первая разоблачила мачеху. Отец ждет ее и ждет, а она все не едет и не едет, не шлет ни писем, ни телеграмм. Вера решилась и самовольно открыла запертую дверь в комнату Ольги Николаевны. Вот тут-то и вскрылась вся правда. Обнаружилось, что увезены все необходимые вещи, фотографии, драгоценности, ценные бумаги. Зачем тащить за собой целый воз, если ехать только за тем, чтобы забрать и перевезти прах покойного?
     - Я знаю, она там не одна, она наверняка с Трофимовым сошлась! - лила Вера яд на душу Вениамина Александровича. - Иначе что ей там делать так долго, в чужой стране?
     - Нет, это невозможно! Я не пойму, как она умудрилась обвести меня вокруг пальца!
     - Вот, вот! В тихом омуте черти водятся!
     - А что Павел, он тоже ничего не знал?
     Но Павел, по счастью для себя, на тот момент уже получил место на железной дороге и отбыл из дома. Теперь он редко бывал в столице, да и к отцу не очень спешил.
     Поэтому выпытать что-либо из брата по горячим следам не удалось.
     Вера вошла во вкус разоблачительницы. Дня не проходило, что бы она не корила мачеху и за побег, и за мыслимые и немыслимые прошлые грехи. Разом забылось все доброе, вспомнилась и история с Пепелищевым. Извеков был мало осведомлен о тогдашнем происшествии на пруду.
     Он знал только, что Вера влюбилась в его приятеля, да безответно. Теперь обрисовались "истинные" очертания события. Бедная Ольга оказалась в Верином пересказе коварной искусительницей и соблазнительницей. Она уже тогда, вероятно, изменяла Извекову! Поэтому немудрено, что, убежав в Лондон, она тотчас же сошлась со своим бывшим воздыхателем!
     И вот письмо! Что там? Вернется или нет? Требование развода или раскаяние?
     Девушка повертела плотный пакет, посмотрела на просвет. Может, нагреть на свече и аккуратно вскрыть?
     - Вера! Неужели письмо? От Оли? - Отец появился в дверях.
     - Да, только принесли, я хотела отдать вам. - Вера протянула конверт.
     Вениамин Александрович, поплотней запахнув бухарский халат, тяжело двинулся к столу и принялся распечатывать послание. Дочь тревожно смотрела ему в затылок, пока он читал. Шею писателя залило краской. Он тяжело задышал и отбросил письмо: Вера боялась пошевелиться.
     - Какая низость! Какая подлость!
     Обвинять меня во всех смертных грехах!
     Я, видите ли, отравил ее жизнь! Погубил ее молодость! Это я-то! Я! Который дал ей, ничтожной, свое известное имя, одарил своим чувством, вывел в великий и прекрасный мир! Какая неблагодарность!
     Извеков закрыл лицо ладонями, и казалось, что он рыдает. Вера обомлела. Вениамин Александрович стонал и мотал головой. Она не могла более сносить его терзания и бросилась перед ним, обнимая его колени.
     - Папа, не убивайтесь так! Она никогда не была достойна вашей любви!
     - Нет, все кончено, все меня оставили! - Извеков казался безутешным.
     - Я, я с вами навеки! Я никогда не покину вас! - Вера порывисто обнимала отца.
     Тот прижал ее голову к себе, потом отпрянул и точно увидел ее впервые в жизни.
     - Да, только ты осталась со мной, мое дитя! Ты мой самый верный и преданный друг! Мы не расстанемся с тобой, уж ты не покинешь меня! Ведь не покинешь, Вера? - Он заглядывал в ее заплаканные глаза.
     Она мотала головой и прижималась к нему еще сильней. Так, плача и обнявшись, они просидели долго. Часы в столовой пробили семь часов, Извеков поднялся и, продолжая охать, пошел в кабинет. Вера сидела на полу, размышляя о том, как теперь они прекрасно заживут вдвоем. Наконец ее, Веру, никто не будет заслонять. Нет ни прекрасной матери, ни ненавистной мачехи. Теперь она будет везде и всюду сопровождать отца, красоваться на приемах рядом с ним. С ней будут знакомиться, ею станут интересоваться. Как же, дочь Извекова! Теперь она и только она - хозяйка дома, повелительница прислуги.
     Вера поднялась с пола, выпрямила спину. Оглядела себя в зеркало. Что ж, пожалуй, настало время играть новую роль.
     Она Горская-Извекова! Вера горделиво улыбнулась сама себе. Ив это мгновение ей показалось, что она стала наконец-то похожа на мать. А раз так, она, занявшая теперь место рядом с отцом, имеет право на материны украшения и наряды.
     Улыбаясь, Вера поспешила к отцу. Подойдя к дверям, постучала. Ответа не последовало. Она постучала сильней. Не может быть, чтобы после такого единения сердец, такого эмоционального порыва он не пустил ее. Из-за двери до ее слуха донеслось слабое позвякивание. Нет, милая Вера, есть еще одна соперница, которую тебе не одолеть, которую батюшка предпочитает всему!

Глава 35

     Отправив мужу письмо, Оля успокоилась. Намерения ясны, решение принято.
     Осталось ждать. Ждать, когда придет ответ. Ждать, пока Извеков согласится на развод. В том, что он согласится, она не сомневалась. Теперь, когда у нее на руках оказались бесценные бумаги, обнаруженные в кабинете писателя.
     Ольга решила не терять время попусту и хотя бы осмотреть Лондон. Но мысли, теснившиеся в ее голове, мешали наслаждаться красотами великого города. С таким же успехом она могла бы ходить по улицам какого-нибудь губернского Н-ска.
     Магазины и лавки могли бы привлечь внимание, но к чему наряжаться, для кого, кто оценит и полюбуется? Вот-вот! Прав оказался Трофимов, она разучилась жить для себя, все с оглядкой на чужое мнение!
     Но Оля все же заставила себя зайти в модный магазин и сделать покупки. Ей пришлось преодолеть робость от смущения, она напрочь забыла все английские слова.
     Однако вышколенные английские приказчики смогли понять ее и без слов. Оля и испугаться не успела, как перед ней оказались разложенными новинки белья, чулки, корсеты. Вот натягивают шуршащее платье и миленькие ботиночки. Снимают с полок коробки со шляпами, украшенными цветами, перьями, птицами, фруктами. Вечером она встретила Трофимова, и тот ахнул, до чего хороши оказались обновки.
     Оля просияла, хоть кто-то оценил ее мучения!
     Они шли по широкому бульвару. Извекова держала спутника под руку. Должно быть, они хорошо смотрелись вдвоем! Во всяком случае, Оле так казалось.
     И как бы сложилась ее жизнь, согласись она тогда, десять лет назад, на его предложение? Вот так бы шли под руку, смеялись или обсуждали домашние дела. Говорили бы о детях. Оля вздохнула, подумав о потерянной малютке. Вот еще один смертный грех Извекова, которому нет прощения!
     Ольге было приятно, Трофимов излучал спокойствие и уверенность. Его рука, на которую она опиралась, казалась такой сильной, такой надежной! Одно печалило.
     Бориса она теперь не интересовала совсем.
     Он опекал ее как друг, и не более того.
     И почему время нельзя поворотить вспять!
     Оля споткнулась, Борис заботливо поддержал ее под локоть. Он ей что-то рассказывал о новых способах борьбы с инфекциями.
     "Нет, я совсем ему не интересна теперь! Но ведь он и сам, в сущности, не изменился, ведь нечто подобное он толковал, и будучи студентом, когда, по его словам, был страстно влюблен! Но тогда эти разговоры только смешили или раздражали меня. Почему же теперь мне так неприятно слушать о его изысканиях? Неужто его любовь догнала меня только теперь?
     Как это некстати! Я не хочу больше никого любить! Или наоборот, мне хочется хорошего высокого чувства и прочной искренней связи? Бог Ты мой, я совсем запуталась! Бедный папа! Как мне тебя не хватает!"
     На глазах Ольги сверкнули слезы.
     - Оля, да вы и не слушаете меня совсем! - Трофимов смотрел на спутницу строго, как учитель в гимназии.
     - Признаться честно, да! - Она понурила голову. - Я все думаю... - Оля запнулась. - К чему мне развод, свобода?
     Что мне с ней делать? Муж прав, я не смогу жить одна, не потому что беспомощна, а потому, что одиночество для меня немыслимо! Послушайте, Борис Михайлович! - вдруг с жаром воскликнула Оля. - Быть может, вы, способны простить меня, забыть ту боль, которую я принесла вам, и.., избавить меня от одиночества?
     Оля, выдавив из себя последнюю фразу, покраснела. Смелость ее иссякла мгновенно, как только слова были произнесены. И в тот же миг она раскаялась в содеянном и устыдилась сказанному. Лоб ее покрылся бисеринками пота... Сделала предложение мужчине! Трофимов молчал, и это молчание становилось мучительным и неприличным. Он понимал нелепость ситуации, но растерялся, в голове, все перемешалось. А ведь он ожидал подобного! И придумывал разные речи, которые именно теперь напрочь вылетели из головы. Сердце бешено стучало. Предательское сердце, о чем ты так громко стучишь? Любовь жива и готова вырваться из тисков железного разума?., О нет! Это слишком больно! Они стояли друг против друга и не смотрели в глаза. Пешеходы обтекали странную пару широкой волной, а они все стояли, не решаясь идти или говорить.
     - Господи! Как нелепо и стыдно! - наконец промолвила Извекова.
     - Нет! Вам нечего стыдиться! Вы были искренни! Буря помимо моей воли бушует во мне. Вот видите, я тоже искренен с вами. Я не рисуюсь. Но я.., я не готов теперь любить, как прежде. И вы должны понять меня, слишком сильно было мое чувство к вам тогда, и много сил ушло на то, чтобы вытравить его из себя!
     Она сделала движение, чтобы уйти и покончить с тягостным для нее разговором. Но Борис крепко держал ее за руку.
     - Но это не значит, что я отвергаю возможность нашего союза. Послушайте, мы взрослые люди, вы уже не невинная девица. Замужняя женщина. Мы могли бы попробовать быть рядом, привыкать друг к другу. Заново узнавать. Мы будем вместе выращивать наше чувство, нашу любовь.
     - Выращивать любовь? - Оля слабо улыбнулась. - Должно быть, это очень прихотливое создание.
     Ее улыбка обнадежила Трофимова. Он поцеловал ей руку, хотя она и не произнесла слов согласия. Когда они подошли к дому, где Извекова снимала квартиру, оба подумали об одном и том же;
     - Мы не будем торопить нашу любовь, - тихо произнес Борис и в первый раз в жизни прикоснулся губами к ее губам и поклонился на прощание.
     Она поднялась к себе и долго сидела, не снимая шляпы и верхней одежды. Прежняя жизнь, полная домашних хлопот, Извеков, его дети, его книги, ее страдания, унижение - все отошло очень далеко, как будто и не было восьми лет. Вечернее солнце посылало в окошко последние лучики, они подбирались к стулу, на который она опустилась, робко трогали край платья, чертили невиданные фигуры на полу. Лучики надежды, нового счастья, новой жизни?

Глава 36

     Массивная дверь темного дерева отворилась, и Вениамин Александрович крикнул в глубину комнат:
     - Вера! Вера! Да поди же ты сюда!
     Весь его вид выражал крайнее раздражение и недовольство собой, дочерью, окружающим миром. Сидевшая с вязанием в столовой Вера вздрогнула и с явным нежеланием поднялась. Она заранее знала весь предстоящий разговор и что за этим последует. В таком состоянии Извеков пребывал, когда очередной роман не получался, а издатели нажимали и сроки иссякали.
     - Отчего тебя никогда не дозовешься! - Извеков топнул ногой.
     - Вы несправедливы! Я пришла тотчас Же, как услышала ваш голос!
     - Нет! Это ложь! Ты сначала делаешь вид, что не слышишь, а потом плетешься нога за ногу!
     - Я пришла, сразу, - как можно миролюбивей произнесла Вера, стараясь погасить нарастающую бурю, которая теперь частенько возникала на пустом месте.
     - Хорошо, пусть так. Ступай тотчас же в издательство, найди там Короткова, ты его знаешь, и скажи, что до конца месяца рукопись не сдам, не успеваю, хоть убейте меня!
     - Но это невозможно, папа! Он ведь и так дал вам второй месяц отсрочки! Я и в прошлый раз ходила, не могу, мне стыдно!
     - Глупости какие! - Извекова трясло от раздражения и упрямства дочери. - Какой тебе стыд! С тебя как с гуся вода, а я и впрямь не могу смотреть ему в глаза!
     - А вы позвоните ему по телефону, - осторожно предложила дочь.
     - Ты просто не хочешь мне помочь! - прорычал романист и хлопнул дверью.
     Вера вздрогнула и какое-то время продолжала стоять перед закрытой дверью.
     Подобные вспышки недовольства и злобы в последнее время участились. Хотя, если подумать, они нередки были и прежде, только все это мало задевало девушку, все удары принимала на себя сначала мать, а потом мачеха. Теперь, когда они остались вдвоем, Вера оказалась единственным объектом, на которого Извеков выливал свое раздражение. Отец выражал недовольство по любому поводу. То плох обед, то посуда недостаточно блестит, то карпы несвежи.
     Пыль на рояле, цветы завяли, забыли переменить с вечера. Погода дурная, дождь моросит. Солнце слишком ярко светит. Газеты всякую дрянь публикуют. Власть беспомощна, городская управа проворовалась. Нравы грубые, народ тупой. Грязь на черной лестнице, и вонь такая, что в кухню тянет...
     Все чаще Вениамин Александрович подолгу сидел в кресле после трапезы, не в силах двигаться или работать. В такие минуты он принимался рассуждать на разные темы, и дочь поначалу поддерживала беседу, до тех пор, пока не обнаружила, что отец часто говорит об одном и том же. Его мысль точно ходила по кругу. Порой становилось трудно понять, о чем он толкует.
     Вера удивлялась, но не смела указывать Извекову на эти странности в рассуждениях... Ведь не может же великий писатель, властелин умов и покоритель сердец быть при ближайшем рассмотрении стареющим недалеким пьяницей, снедаемым честолюбием и гордыней? Алкогольные возлияния теперь уже не являлись секретом, тем не менее оба старательно делали вид, что порок остается в тайне. Вера не знала, как противостоять злу. Однажды она попыталась робко намекнуть отцу на то, что тот губит свое здоровье и топит талант. Последовавшая гневная отповедь, полная желчи, обидных и грубых слов, принудила девушку незамедлительно капитулировать и больше никогда не касаться запретной темы. Себе дороже!
     Вениамин Александрович требовал, чтобы Вера была рядом в любой момент дня и ночи. Он стал бояться умереть во сне, и ей надобно было заходить в нему по несколько раз и ночью, и днем, когда он изволил почивать. Прислушиваться к дыханию, поправлять подушки и одеяла.
     Если она собиралась на прогулку или по магазинам, Вениамин Александрович с таким унылым видом мелочно напутствовал ее, что чаще всего она в итоге оставалась дома. Если ей все же удавалось уйти, то непременно надо было вернуться вовремя, доложить о встреченных знакомых, о всяческих виденных деталях и мелочах. Невольно Вера стала вспоминать мачеху.
     Порой ей казалось, что она готова так же, как Ольга, исчезнуть из родного дома, бежать, бросить Вениамина Александровича наедине с его творчеством, героями и героинями. Пусть они терпят его ужасный характер! Извеков подозревал, что в голове дочери могут рождаться подобные планы.
     - Знаю, знаю, хочешь оставить старого отца в одиночестве, бросить меня на произвол судьбы!
     - Вы напраслину на меня наводите!
     Куда мне бежать от вас! Что я без вас!
     - Вот-вот! Ты правильно мыслишь!
     Не забывай, чья ты дочь! - выговаривал Вере отец. - Тебе выпала великая роль прожить жизнь рядом с гением! А это ох как несладко! Я знаю, - он мягко улыбнулся, и голос его стал нежным, - тебе со мной очень нелегко. Но что поделаешь, это естественная плат