з столовую, в которой лакеи накрывали роскошный стол, сервируя его серебром и свечами, миновала хозяйскую библиотеку, и оказалась в зимнем саду. Запах растений, нежное журчание фонтанчика немного успокоили ее печаль.
     - Куда же это вы убежали? Неужели вам не понравилась наша елка? - неожиданно совсем рядом раздался громкий голос хозяина дома. Антон Иванович в бархатном сюртуке и ярком галстуке появился из-за кадушки с пальмой.
     - О нет! Елка чудная! Замечательная!
     Но она напомнила мне наш дом и елку с родителями!
     Аделия подавила в себе новое желание разрыдаться.
     - Бедное дитя! Вы так страдаете от своей потери! К сожалению, мы не властны над поворотами судьбы.
     Антон Иванович прикоснулся широкой ладонью к ее голове, но так, чтобы не помять прическу, над которой все утро колдовал приглашенный парикмахер.
     - Я стараюсь не раскисать, ведь я старшая! Но что ждет меня по выходу из Института? Как я буду жить вдалеке от сестер?
     Антон Иванович промолчал, но Аделия и не ждала от него ответа. Она, скорее всего, разговаривала сама с собой.
     - Мне так не хватает наших родителей, домашнего тепла, их заботы и ласки!
     Конечно, спору нет, Институт много дает воспитанницам. Но я бы теперь, не задумываясь, променяла все свои знания, подруг, все-все на те мгновения с родителями, которых я была лишена. Мои сестры меньше меня осознают эту потерю, особенно Лека. Именно поэтому я бы хотела забрать ее потом из Института, чтобы она была рядом со мной, чтобы мы жили одной теплой дружной семьей. Но вряд ли такое теперь возможно, - добавила она печально.
     - Значит, семейные ценности для вас важнее всего в жизни? - спросил Липсиц.
     - Да, теплота дома, близких людей - вот что для меня важно. Поэтому все годы, что я провела в институте, меня ужасно угнетали казенные стены, холодные дортуары, эти ужасные медные умывальники, у которых мы толпимся по утрам.
     Бр-р! Там только холодная вода. А классные дамы! Они так строги и неприступны, их не трогает наша боль и горести. Для них главное, чтобы мы были правильно причесаны и одеты, ходили по парам, не разговаривали громко, не бегали, не кричали. А дома, с маменькой, так было хорошо, так чудесно, так свободно и радостно!
     Аделия грустно улыбнулась. Антон Иванович задумчиво слушал девушку.
     - Я не предполагал, что вы имеете именно такой склад ума. Мне казалось, что барышни, воспитанные Институтом, э... - он замялся, - далеки от жизни и, некоторым образом, умозрительно представляют себе реальность за стенами казенного заведения, имеют некие возвышенные, мечтательные воззрения.
     - Не умеют вести домашние счета, распекать горничную, готовить обед, штопать и вязать? Это вы имели в виду? - Аделия улыбнулась сквозь слезы.
     - Да, наверное. Но я не хотел вас обидеть.
     - Нет-нет, вы нисколечко не обидели меня! Нас учат ведению домашнего хозяйства, у меня есть тетрадка с рецептами.
     У меня и Аполонии по домоводству высший балл - двенадцать! - произнесла девушка с гордостью.
     Антон Иванович рассмеялся. Его подопечные оказались чудными барышнями.
     Он подумал о том, что и у него может быть такая же дочь, милая, добрая. Дочь или... жена. Антон Иванович, будучи широкоплечим и бородатым, казался намного старше своих лет. Однако ему еще не было и тридцати. Многие его товарищи уже обзавелись семейством. Он же все пребывал в раздумьях на сей счет. Антону Ивановичу не хотелось спешить. Он ко всем делам подходил основательно. Его мать, Нина Игнатьевна, пыталась руководить выбором сына, постоянно выискивая ему достойную невесту. Но все кандидатки получали неизменно от ворот поворот. И не потому, что Липсиц был капризен или очень разборчив. Нет, просто он полагал, что невесту, которую ведут к алтарю, надо сильно любить. А любовь, похоже, забыла о его существовании. Антон Иванович не искал богатой невесты, потому что сам был богат. Да и искать ему было некогда, он много работал. А свахами брезговал, считая этот обычай варварством и азиатчиной.
     Каникулы барышень Манкевич пролетели стремительно, и восьмого января они снова оказались в стенах Института.
     Прибывающие воспитанницы бурно делились домашними впечатлениями. До глубокой ночи в дортуарах не смолкали разговоры и шепот. Некоторые девушки в величайшей ажитации рассказывали подругам о своих явных и мнимых возлюбленных.
     Аделия отделывалась скупыми ответами на многочисленные вопросы. Да и о чем. рассказывать? Разве можно выразить словами некое странное чувство, которое поселилось у нее в груди? Она не могла понять, что это: не тоска, не боль, а плакать хочется. И страшно и сладко одновременно. Предчувствие чего-то, но чего?
     Через неделю господин Липсиц снова посетил своих подопечных, потом опять и так стал приезжать, как раньше, бывало, приезжали родители. Мадам Липсиц все реже сопровождала его.
     - Что это наш благодетель зачастил к нам? - ехидно спросила Лека, после очередного визита опекуна, уплетая одну конфету за другой.
     - Это его христианский долг, - пожала плечами Аполония. - А вот твой долг не есть все одной, а поделиться с сестрами!
     Аделия промолчала. Она не могла сознаться себе, а тем более сказать сестрам, что каждый раз ждет этих визитов, тщательно причесывается, приводит в порядок и без того идеальное платье.
     - Антон Иванович, а отчего вы не женаты? У вас есть невеста? - спросила как-то раз назойливая Лека, пользуясь тем, что она младшая, и потому может позволить себе бесцеремонные вопросы.
     - Вот дожидаюсь, пока вы, мой милый розанчик, подрастете! - отшутился молодой человек. - Но если говорить серьезно, я, милые барышни, в скором времени женюсь.
     - Как женитесь?! На ком? - в один голос воскликнули сестры.
     - Это пока секрет! Но обещаю вам, вы все получите приглашение на торжество.
     На следующий день после обеда, когда выдалось немного свободного времени, сестры встретились в укромном уголке в глухом коридорчике. Это было их тайное место встреч. Одноклассницы знали об этом месте и иногда прибегали, чтобы известить кого-либо из них о тайной встрече:
     - Манкевич! Поля! Тебя твои сестры дожидаются в вашем "секретнике".
     Собравшись, девушки принялись обсуждать новость.
     - Наверное, ему мамаша невесту выискала! - высказала догадку Поля.
     - Я думаю, это одна из тех девушек, которых мы видели в их доме на Рождество, - вяло включилась в разговор Аделия.
     - Кто бы она ни была, она запретит ему ездить в Институт. Это точно! - безапелляционным тоном произнесла Лека и заскулила точно маленькая собачонка:
     - Опять нас никто навещать не будет, не будут привозить гостинцев!
     - Ах, Лека! Ты опять о еде! Точно зверек какой-то! Все время грызешь чего-нибудь! А посмотришь, одни косточки торчат, - с некоторым раздражением, ей не свойственным, произнесла Аделия.
     - Зато вы обе версты коломенские, колбасы вареные, - заверещала младшая, и разговор принял совсем другой оборот.
     На следующий приемный день Антон Иванович не приехал, не было его и потом.
     Сестры решили, что молодой человек занят подготовкой к свадьбе. Поэтому, когда дежурная в классе объявила, что к Аделии пришли, та очень удивилась. Еще больше удивило ее то обстоятельство, что на этот раз не позвали ни Полю, ни Лелю. Она одна сидела подле опекуна.
     - Аделия Станиславовна!
     Она с изумлением посмотрела на гостя.
     Отчего он обращается к ней так официально?
     - Сударыня! Вы помните наш разговор в зимнем саду под Рождество? По глазам вижу, что помните. Так вот, этот разговор заставил меня посмотреть на вас совсем иными глазами. Я много думал о вас в последнее время и пришел к выводу, что вам совершенно незачем ехать в Калугу к вашей родственнице.
     Сердце Аделии затрепетало. Она остается в Петербурге! Она хотела спросить, где она будет жить после выпуска. Но не успев задать вопроса услышала ответ, - Вы не поедете в Калугу, потому что я предлагаю вам стать моей женой.
     Девушка молчала и с изумлением смотрела на Антона Ивановича. Господин Липсиц повторил свое предложение:
     - Согласны ли вы, госпожа Манкевич, выйти за меня? Разумеется, после вашего выпуска.
     - Да! - выдохнула Аделия. - Господи! Конечно да!
     Вот, оказывается, какой подарок припасла для нее судьба! Счастливое предчувствие ее не обмануло!
     Антон Иванович смотрел на Аделию и улыбался. Ему хотелось поцеловать нежную щеку, прижать к своей груди это трепетное создание. Но он не мог позволить себе подобной вольности посреди приемной залы, среди воспитанниц и строгих классных дам. Тем более что одна из них явно прислушивалась к их разговору, пытаясь уловить обрывки фраз. Она ходила круга ми и с каждым разом все ближе и ближе подходила к молодым людям. Почему Манкевич теребит и складывает в гармошку свой идеально наглаженный передник? Почему ее уши так горят? Может быть, этот самоуверенный господин говорит о чем-то непристойном? Классная дама не вытерпела и решительно направилась в сторону гостя. В это время Липсиц встал и громко произнес, обращаясь к классной даме:
     - Мадемуазель! Проводите меня к ее превосходительству. Я как опекун госпожи Манкевич желаю сделать важное заявление вашей начальнице.
     Через час весь институт гудел. Чудесная, сказочная история. Несчастная, правда, не бедная сирота прямо из дверей Института идет под венец с добропорядочным и состоятельным человеком. Это ли не мечта каждой девушки!

Глава четвертая

- Я что-то тебя, голубчик, не пойму! - недовольно пожала плечами Нина Игнатьевна. - Ты, что это, на несовершеннолетней жениться собрался?
     - Почему же на несовершеннолетней?
     Ей уже восемнадцать!
     - Ах, так ты о старшей говоришь! Батюшки! - Она обмахнула лицо платком. - Да ты как будто не в своем уме.
     Из этих сестриц только на младшенькую и смотреть-то можно, старшие до того неприглядные! И что ты в ней нашел? Никакой привлекательности, совершенно никакой! Да еще это воспитание институтское, сплошное жеманство, притворство.
     Научат жену разным наукам, будет мужу указывать какие книжки читать! Ее покойница мать такая гордячка была, и тоже институтка!
     - Маман! Мне моя избранница кажется верхом совершенства и привлекательности. Она не яркая красавица, но мне этого и не надо. Мне нужна верная и нежная супруга, и Аделия сможет ею стать.
     - Да когда же ты успел разглядеть-то? - продолжала сердиться мадам Липсиц. Ее второй подбородок угрожающе колыхался. - Да разве я пригласила бы их в свой дом, если бы знала, во что это воплотится?
     - Матушка, позвольте вам напомнить, что решение пригласить девушек погостить у нас принадлежит мне. И решение о своем выборе я так же принимаю самостоятельно.
     - Ты хочешь остаться без моего благословения? - ахнула мать.
     - Я не могу понять причину вашего недовольства моим выбором. Я думаю, вы недовольны именно тем, что не вы, а я сам нашел себе невесту. Простите, не угодил. - Сын сухо поцеловал матери руку. - Надеюсь, что вы вскоре перемените свое мнение.
     С этими словами он удалился. Мать осталась в раздражении и недоумении.
     Обидным казалось все: что решил жениться не на той, которую она предполагала в невестки, что без обиняков высказал ей свое мнение и что легко пренебрег ее нежеланием принять его выбор. Нине Игнатьевне нечем было припугнуть строптивого сына. Она не могла лишить его наследства, он был богат, гораздо богаче ее самой. Отсутствие благословения тоже не поколебало бы решения Антона. И не мудрено, она иногда со страхом думала: "Да верует ли он в Бога?"
     - Верую, матушка, верую, - смеясь ответил сын, когда она однажды рискнула его об этом спросить. - Но только тогда, когда он мне в делах помогает!
     Через несколько дней Нина Игнатьевна поостыла. Она знала своего мальчика и знала, что его решение неизменно. Она недоумевала: вокруг столько красивых девушек, и гораздо более богатых. А у этой еще и сестры, о которых придется заботиться и устраивать их судьбы!
     - Матушка! - заявил Антон Иванович как-то утром. - Я вчера был в Институте и сделал предложение Аделии.
     - Разумеется, оно было принято? - с сарказмом спросила мать.
     - Разумеется, - , последовал добродушный ответ. - Я говорил с начальницей.
     Она согласна не препятствовать моим посещениям, при условии, чтобы все было в рамках приличия и не способствовало излишнему возбуждению других воспитанниц. Прошу вас, поезжайте туда, повидайтесь с Аделией и уверьте начальницу в самых благих намерениях нашего семейства.
     И будьте, пожалуйста, поласковее к бедной девушке, ведь вы скоро станете ей второй матерью. Ей так важна материнская любовь и поддержка!
     Когда Аделия встретилась с госпожой Липсиц, та уже смотрела на девушку без прежней улыбки. Бедняжка сразу почувствовала холод и отчуждение. Она никак не могла понять, отчего будущая свекровь с ней так неласкова, почему в разговоре прорываются недовольные интонации? Наивная девушка полагала, что в лице матери мужа она найдет утраченную материнскую любовь. Да и сама Нина Игнатьевна не могла понять, за что она невзлюбила невесту сына? Вразумительного ответа она не находила, хотя раз за разом задавалась этим вопросом.
     Другая неприятность ожидала Аделию в лице классной дамы. За все годы обучения девушка никогда не попадала в рапорт, ее никогда не наказывали, в отличие от других учениц и особенно от младшей сестры. Теперь замечания и наказания посыпались как горох из дырявого мешка: "Манкевич! Почему волосы торчат в разные стороны! Пелерина сидит криво и бант замят! Неряха!"; "Негодница!
     Опять какие-то посторонние бумаги на парте? Я скажу учителю, чтобы он снова спросил тебя на уроке! Сразу видно, что теперь в голове вовсе не ученье, а разные неприличные мысли!"; "Как затянут корсет? Или на тебе нынче и вовсе нет корсета? Совсем от рук отбилась!"; "Что вы все шушукаетесь по углам со своими сестрами! Это неприлично и бестактно по отношению к другим девицам! Стала невестой и решила, что все позволено? Какой дерзкий взгляд, какая непристойная улыбка Бесстыдница!"
     Раньше Аделия пролила бы реки слез от несправедливых обвинений, но теперь ей было ровным счетом все равно. Скоро, скоро всему конец: ранним вставаниям, зубрежке уроков, холоду спальни, скудным обедам, придиркам и грубым окрикам классной дамы. А самое главное, она не поедет в Калугу, останется в столице, будет жить в собственном доме с таким чудным человеком, как ее жених. Правда, она еще мало его знает, но он не может быть нехорошим. Любит ли она его? Этого Аделия пока не поняла, но всей душой желала, чтобы страстная любовь к жениху охватила все ее существо.
     А что касается классной дамы, так ее можно только пожалеть. Это она от зависти обозлилась. Бедная мадемуазель! Вся ее жизнь отдана казенным стенам и воспитанницам. Впереди у Аделии любовь и нежная привязанность супруга, а у той - казенная комната, непослушные ученицы, такие же злые, как она, коллеги и тоскливое увядание.
     Когда одноклассницы узнали о счастливой перемене в жизни Аделии, то большая часть из них пришла в совершенный восторг. Они готовы были часами сидеть около нее и слушать подробности знакомства, мельчайшие детали, рассказанные уже не один раз. Другие завидовали и не верили, что так просто могли привалить счастье и удача этой невзрачной Манкевич. Они шушукались по углам и, кривя губы, намекали на неприличные обстоятельства сватовства. Мол, недаром время провела на каникулах! Но таких было мало, так как Аделия отличалась такой наивностью и чистотой помыслов, что представить ее в непристойной ситуации было совершенно невозможно.
     Сестры тоже по-своему переживали счастливую перемену в судьбе старшей.
     - Теперь, вероятно, мне придется поехать к тетушке в Калугу, - грустно пошутила Аполония.
     - Нет, что ты! - пылко воскликнула Аделия. - Я заберу вас к себе. Мы будем жить все вместе!
     - Вряд ли Антон Иванович согласится на такую обузу, - усомнилась Аполония. - А уж его мамаша и подавно!
     Аделия закусила губу. Мечта жить одним домом крепко засела в ее головке.
     А потом все смешалось. Выпуск и свадьба слились в ее памяти. Аделия хоть и хорошо училась, но не была первой. При выпуске она не получила заветного шифра - вензеля с инициалами императрицы, которым награждались лучшие из лучших.
     Зато над ее головой вознесся золотой венчальный венец. Начальница позволяла выпускницам венчаться в институтской церкви. Сначала состоялся молебен в ознаменование выпуска, а потом было пение церковного хора в честь новобрачных. Когда Аделия с мужем после венчания шла к карете, Лека бросилась к ней на шею, прижалась крепко к плечу, давясь слезами прошептала:
     - Сестричка! Любимая! Не оставляй меня!
     Аделия насилу оторвала от себя девочку, перекрестила и твердо произнесла:
     - Обещаю тебе памятью наших родителей, что не оставлю вас никогда!
     Классная дама приказала Леке вернуться, и та, заливаясь слезами, убежала в дортуар.

Глава пятая

Переполох, вызванный исчезновением малышки Липсиц, закончился так же внезапно, как и начался. Девочка обнаружилась в спальне для младшего класса. Вбежавшая туда горничная не поверила собственным глазам, ведь она раз десять осмотрела помещение! Перекрестившись и схватив ребенка в охапку, она потащила ее в квартиру директрисы.
     - Где, где ты была все это время? - простонала белая от страха и переживания классная дама.
     Девочка молчала и на все дальнейшие расспросы не проронила ни слова.
     - Лизонька, дитя мое, что молчишь?
     Куда ты подевалась? - тормошила девочку мать. - Может, тебя кто-нибудь обидел?
     Девочка продолжала молчать. Аделия с беспокойством вглядывалась в лицо племянницы. Ее широко раскрытые глаза говорили вместо сомкнутых губ: с ребенком приключилось нечто, что она не может осмыслить и пересказать простыми словами.
     - Оставь ее. Может быть, позже нам удастся чего-нибудь добиться, - сказала она сестре, которая безуспешно пыталась услышать от дочери хоть слово.
     По собственному опыту Аполония знала, что когда дети бывают сильно напуганы или смущены, с ними надо обходиться особенно деликатно. И тогда, по прошествии некоторого времени, они могут впустить взрослого в свой маленький мир. Так и произошло. Уже на следующий день, когда еще гостившая в пансионе Аделия задремала с книгой в кресле, Аполония призвала Лизу и посадила к себе на колени.
     Некоторое время обе молчали. Аполония перебирала русые волосы девочки, доставшиеся ей от сестер Манкевич. Лиза обняла тетку и тихонько прошептала:
     - Поля, я видела этого карлика!
     Аполония отшатнулась от девочки с неподдельным ужасом.
     - Глупости! Ты не могла видеть того, чего не существует!
     - Нет, я видела его, - упрямо повторила девочка.
     - Хорошо, если ты его видела, то расскажи, каков он из себя?
     - Он маленький, но выше меня. И такой весь.., какой-то, как гуттаперчевый.
     Глаза маленькие, противные, и весь он противный, гадкий. Гадкий...
     Рот ее искривился, и она хотела заплакать.
     - Погоди, погоди реветь, - строго произнесла Аполония, полагая, что расспросами она убедит ребенка в иллюзорности видения и тем самым успокоит ее.
     - А что на нем было одето? Припомни.
     - Не знаю, - протянула девочка. - Что-то было надето, пальто, как будто, шапка по брови, и волосы торчат... Носом шмыгает... Пальцы такие длинные, холодные и мокрые...
     Аполония с недоумением взирала на племянницу. Получалось, что та действительно описывала нечто реально увиденное.
     - Он что, трогал тебя?
     - Он взял меня за руку и повел.
     - Куда? - прошептала осипшим от страха голосом Аполония.
     - В свое царство тьмы. Так он сказал. Но я не могла туда идти. Мне было так страшно, я боялась, что меня станут искать и не найдут. Я вырвалась и убежала.
     - Боже милостивый! - это вскрикнула Аделия, которая, притаившись в кресле, слышала весь разговор. - И где же это царство тьмы, куда он тебя потащил?
     - Я не знаю, маменька! - девочка стала дрожать и плакать. - Темно было, я не помню, не помню. Я уб