-  шепнул  Олег  и  расстегнул
ледяными пальцами лифчик.
   - А трусики? - лукаво спросила Рита.
   - И  трусики,  -  нежно  сказал  Олег,  и  навстречу  его  рукам  она
приподняла бедра.
   Как же им было хорошо в эту ночь - в холодной комнате,  где  все  еще
пахло Валиными духами, на неубранном столе стояли пустые  бутылки,  были
съедены все  бутерброды,  а  в  коробке  не  осталось  ни  одной,  самой
завалящей, конфеты! "Здорово, что  есть  хлеб  и,  кажется,  молоко",  -
подумала, засыпая в объятиях мужа, Рита. И уже в полусне мелькнуло перед
ней растерянное лицо Вали, когда как-то очень по-хозяйски цыкнул на  нее
Гена, и так ее стало жаль и за нее тревожно, что Рита решила  сразу  же,
завтра, ей позвонить и честно сказать все, что по этому поводу думает.

Глава 3

   - Думаешь, я сама не понимаю? -  выслушав  ее  взволнованную  тираду,
тихо сказала Валя. - Но жить-то надо? А теперь мы еще и работаем вместе,
и я у него в подчинении.
   - Но, Валя...
   - Молчи. Что ты знаешь о жизни? Я как взгляну на мамины руки...
   - Она еще работает?
   - Скажешь тоже! - фыркнула в трубке Валя. - От  работы  мы  ее  сразу
освободили.  Генка  сказал:  "Пусть  мать  отдыхает.   Хватит   с   нее,
напахалась". Не такой уж он,  знаешь,  плохой,  грубый  только.  -  Валя
вздохнула.
   - А что отец? - осторожно спросила Рита.
   - А отца выперли к чертовой матери! - Валя  явно  повеселела.  -  Как
пошли бабки, так он нам стал на фиг не нужен.
   - Ох, Валя...
   - Что - Валя?
   - Ты вполне прилично зарабатывала в ателье.
   - Да оно теперь в полном дерьме! - закричала  Валя  так  громко,  что
Рита, сморщившись, чуть отодвинула от уха трубку. -  Пораскинь  мозгами:
какой дурак нынче шьет в ателье,  когда  на  рынках  всего  навалом,  со
всего, считай, света? А вот что будет с вами,  не  знаю.  Ученые  сейчас
кому нужны?
   - Обществу, - сдержанно ответила Рита: она обиделась.
   - Да уж, - усомнилась Валя. - Общество прям спит и видит... То-то все
рвут когти - в Германию да в Америку.
   - Не все, - из последних сил стараясь держаться, возразила Рита.
   - Ну, гляди, - снисходительно усмехнулась Валя.
   Или Рите только так показалось? - Если что, пусть Олежка валит к нам,
пристроим. И сыты будете, и одеты, и все такое...
   "Ни за что!" - подумала Рита и, попрощавшись, повесила трубку. А дома
ее ждал сюрприз.
   - Можно? - раздался певучий знакомый голос.
   Дверь отворилась, и вошла мама - в новой шубке из серебристой лисы, в
кокетливой шляпке, с огромным пакетом в руке.
   - Мамочка, как ты прошла? - изумилась Рита. -  У  нас  же  пропускная
система!
   - Глупости, - беспечно махнула  рукой  в  лайковой  длинной  перчатке
мама. - Попросила вахтера.
   Сказала: "Здесь живет моя дочка - замужем за аспирантом, - но меня  в
гости не приглашает". Он и пустил. "Вся молодежь, -  говорит,  -  такая.
Проходите, мадам, проходите". Так и сказал - "мадам".
   Слово "товарищ" уже не в моде, а другого еще не придумали.
   -  Солоухин  предлагает  "сударыню",  -  вспомнила  Рита  статью   из
"Литературки".
   - "Сударыня" - слишком важно, степенно, - возразила мама. - Мы же все
спешим, торопимся...
   Екатерина Ивановна засмеялась своим негромким мелодичным смехом. "Еще
бы ее не пустить!" - с восхищением и какой-то странной досадой  подумала
Рита, откровенно любуясь матерью. А та одним движением сбросила на тахту
легкую шубку, стянула как вторую кожу перчатки,  сняла  шляпку,  тряхнув
золотистыми волосами.
   - Ну, хозяйничай, - кивнула в сторону  сумки.  -  Чаем  напоишь?  Где
Олег?
   - У него семинар.
   - Снова учится? - подняла золотистые брови мама.  Вне  сцены  она  не
признавала косметики.
   - Ну да уж! - возмутилась Рита. - Наоборот - учит. У него две группы,
- с гордостью добавила она.
   - Вот как? - обрадовалась Екатерина Ивановна. - И ему что-то платят?
   - Он же на кафедре, - принялась объяснять Рита. - Это  входит  в  его
обязанности.
   "По-моему, я ей говорила, - думала она. - Но разве мама  кого-нибудь,
кроме своих партнеров по сцене, по-настоящему слушает?"
   - Ну да, ну да, - рассеянно  кивала  мама,  и  по  глазам  ее,  и  по
согласным кивкам Рита видела, что мама выбирает минуту, чтобы сунуть ей,
как всегда при встречах, деньги, может, даже и доллары, потому что рубли
со страшной скоростью пожирала бешеная, фантастическая просто  инфляция.
- А ты? Как у тебя?
   - Готовлюсь к сессии. Постараюсь сдать на повышенную.
   - Стипендию? - уточнила мама. - Доченька, ты только не  утомляйся.  Я
вот  тут  привезла...  Видишь,  лимоны,  а  это  киви,  говорят,   очень
полезно...
   Мама вынимала из необъятной сумки свертки и сверточки и все  говорила
и говорила, нерешительно поглядывая на дочь.  "Похудела,  побледнела,  -
тревожилась она. - И эта ее невозможная гордость... А,  не  буду  ничего
говорить! - вдруг решила Екатерина Ивановна.  -"  -  Просто  оставлю  на
тумбочке".
   Эта мысль сразу ее успокоила: не нужно ничего объяснять,  и  Рита  не
станет сердиться, и  у  Олега,  если  придет,  не  будет  таких  жалких,
растерянных глаз.
   Рита ушла на кухню ставить чайник.
   - Мам, порежь там что-нибудь, хорошо? - крикнула из коридора.
   - Ладно, - с радостью согласилась Екатерина Ивановна  и  принялась  с
удовольствием сервировать стол.
   Конверт с деньгами положила на тумбочку,  придавив  дешевой  гипсовой
статуэткой, чтобы его случайно не сдуло.
   - Ox, - только и сказала Рита,  когда  вошла  с  чайником  и  увидела
роскошный стол.
   Чего только  не  притащила  мама!  И  ветчину,  и  колбасу,  какой-то
невиданный, в маленьких бумажных стаканчиках сыр,  салаты  в  прозрачных
коробочках, банку с шоколадной пастой,  которую  Рита  еще  ни  разу  не
пробовала, а только рассматривала в магазинах,  а  еще  красную  рыбу  и
шпроты.
   - А это - угорь! - радуясь вместе с дочерью, торжественно  возвестила
Екатерина Ивановна. - Копченый! Когда я еще училась в консерватории,  мы
бегали в Дом журналистов, чтобы его  испробовать.  Потом  и  там  исчез,
будто и не бывало. Мы так горевали: говорили, что теперь он - только  на
экспорт. А сейчас... Бери - не хочу.
   - Ну зачем ты, мамочка, - слабо сопротивлялась Рита. -  Тащила  такую
тяжесть!
   - А я взяла такси - от дома до общежития.
   "Как у нее все просто, - думала Рита, уплетая за обе щеки и  в  самом
деле безумно вкусного угря. - Вот уж кому новые времена на пользу". Мама
сидела такая счастливая, такая собой  довольная,  а  Рита  старалась  не
думать о том, что завтра, ну послезавтра,  опять  будет  нечего  есть  и
опять она будет, скрывая страх, бродить по просторному магазину, бывшему
"Универсаму", заваленному многими сортами сыра и колбасы, которая пахнет
действительно мясом, диковинными заморскими фруктами  (и  это  весной!),
огромными  красными  помидорами,   экзотическими   напитками,   легкими,
воздушными пирожными - так, наверное, и тают во рту... Но все это  -  не
для  нее  и,  не  для  Олега,  а  для  кого,   неясно:   покупателей   в
магазине-дворце почти что нет. А те, которые есть, тоже, скрывая  страх,
бродят с пустыми корзинками.
   - Да, я привезла вам кофе! - вспомнила мама и, нырнув рукой глубоко в
сумку, достала из-под пустых  пакетов  большую  коричневую,  с  золотом,
банку. - Правда, он растворимый - я, например, такой не люблю, - но зато
быстро и без хлопот, для молодежи как раз.
   - - Спасибо, - сдавленным голосом поблагодарила Рита.
   Мама что-то щебетала про Мюнхен - какой это красивый, зеленый  город,
какая прекрасная там архитектура и какая благодарная публика, -  а  Рита
все думала, думала, с трудом оторвавшись от угря - "Надо,  чтоб  и  Олег
попробовал", - как им быть, что делать, каким  образом,  вообще  говоря,
жить.
   - Придется давать уроки, - сказал накануне Олег. - Завтра под копирку
напишу объявления и расклеим.
   - Да кому нужна твоя биология? - отмахнулась от него Рита. - Вот если
б английский... Все бросились его учить как оглашенные - чтобы уехать.
   -  Английского  я  так  не  знаю,  -  испугался  Олег.  -  Разве  что
школьникам? А что? Куплю учебники, потренируюсь...
   И таким он был жалким, в себе неуверенным, что Рита  отвела  глаза  в
сторону. Мужчина таким быть не должен. Он должен уметь зарабатывать! Все
это выкрикнула она ему тем же вечером,  в  спасительной  темноте,  когда
легли они спать и Олег положил руку ей на грудь и, робея, притянул  Риту
к себе.
   - Отстань! - вне себя крикнула Рита. - Ты б лучше подумал, на что  мы
будем существовать!
   Она кричала и плакала, а Олег, стиснув зубы, помертвев  от  унижения,
молчал. Потом, так же молча, повернулся к Рите спиной и пролежал без сна
до утра.
   Сейчас Рита жалела о вчерашней вспышке. Разве он виноват? Ведь он так
много знает, ведь он действительно,  по-настоящему  молодой  ученый,  на
кафедре прочат ему большое будущее, но платят  гроши.  Да  и  эти  гроши
каждый месяц задерживают - на неделю, на десять дней. Ходят  слухи,  что
бухгалтерия отдает деньги в какой-то коммерческий банк, за проценты,  на
эту самую неделю, на десять дней. Так  ведь  не  докажешь,  за  руку  не
поймаешь. Да и кто,  скажите,  будет  ловить?  Кому  это  надо?  "Вот  и
отстояли мы демократию,  -  думала  Рита  с  горечью.  -  Мама  спокойно
наслаждалась "Лебединым озером", а мы мокли под дождем  у  Белого  дома,
оборону, видите ли, держали.
   Дураки, дураки..."
   - Победитель не получает ничего, - неожиданно подумала она  вслух,  и
мама споткнулась на полуслове.
   - Ты что, детка?
   - Так, - буркнула в ответ Рита.
   Она  уже  заметила  белый  конверт  под   гипсовой   статуэткой,   но
притворялась, что  ничего  не  видит.  Господи,  как  унизительно!  Они,
молодые, здоровые, берут. деньги у немолодой и не очень здоровой, да еще
и одинокой, женщины.
   - А что Аркадий Семенович? - неожиданно спросила Рита. - Ты как-то  о
нем замолчала. Вы что, расстались?
   - Да Бог с ним, - махнула рукой мама. - Куда-то он вдруг исчез.
   - Исчез? - изумилась Рита.
   - Ну, не совсем. -  Мама  улыбнулась  снисходительно  и  печально.  -
По-моему, испугался.
   - Чего?
   - Меня... Ситуации... Она изменилась  -  я  осталась  одна,  -  и  он
испугался, что придется что-то решать. Раньше был благородный предлог  -
ты его терпеть не могла, а теперь...
   - Не правда, - нерешительно возразила Рита. - Только вначале... Потом
смирилась.
   - Вот именно что смирилась, - мудро заметила Екатерина Ивановна. - Ну
да ладно! Таким он мне и не нужен.
   - Каким?
   Рита села с ней рядом, обняла маму за плечи.
   - Нерешительным, - объяснила Екатерина Ивановна. - Очень литературное
это слово - "презрение", но я  правда  его  презираю.  Как  поняла,  что
испугался, такое почувствовала к нему презрение, что сама удивилась.
   - Предпочла остаться в гордом одиночестве? - осторожно спросила Рита.
Маму стало невыносимо жалко, и показалась она Рите  беззащитной  и  даже
маленькой. - Может, не стоило...
   - Да что теперь говорить, - тряхнула золотистыми  волосами  Екатерина
Ивановна. - Пусть! Меня и дома-то почти  не  бывает.  Летом  гастроли  в
Париже.
   Рита сняла руку с маминых плеч, Париж... Как они  с  Олегом  мечтали,
что теперь-то уж  поедут  куда  хотят:  не  нужны  ведь  теперь  никакие
характеристики, не нужно стоять пред светлыми очами  парткома,  отвечать
на идиотские, а иногда издевательские вопросы.
   Весь мир открыт перед ними, перед всеми открыт! А про деньги-то они и
забыли. Привыкли, что на  летнюю  стипендию,  например,  запросто  можно
съездить к морю, а уж на две-то... Вот тебе и поехали...  Открылся  мир,
да не всем.

Глава 4

   Лето было, как все последние годы в Москве, каким-то диким: то лютая,
удушающая жара, когда плавятся асфальт и мозги,  умирают  от  духоты  на
работе, а там, где кондиционер, -  сплошные  ангины,  а  то  налетает  с
севера ледяной ветер и холод такой, что хоть влезай в шубу.
   Но сейчас как раз стояла жара. Мама пела в Париже, в "Гранд Опера", а
Олег с Ритой прозябали в Москве, ни в какой Свердловск, естественно,  не
поехали.
   - Поживи, мой родной,  у  меня,  у  нас,  -  уговаривала  Риту  перед
отъездом мама. - Заодно и цветы будете поливать.
   Это была, конечно, хитрость. Какие цветы?  Несчастные  три  горшочка?
Так их можно отнести к соседке!
   Но Рита не стала сопротивляться: к лету ни на что уже  не  было  сил.
Они собрали свои  вещички  и  отправились  на  другой  конец  города,  в
опустевшую квартиру, где -  столько  лет  прожила  Рита.  Сердце  у  нее
сжалось, когда представила она, как войдет сейчас  в  знакомый  подъезд,
поднимется на свой четвертый  этаж,  отворит  дверь,  перешагнет  порог,
распакует и разложит вещи и целых два месяца,  до  приезда  мамы,  будет
жить в родном доме, где болел и умирал бедный папа, хохотал  в  общем-то
симпатичный,  хоть  и  предатель,  Аркадий  Семенович,  звучала  музыка,
переливаясь под ловкими пальцами робеющего перед мамой аккомпаниатора, и
редкий по красоте голос распевался к спектаклю. Какая  это  была  совсем
другая жизнь! Беззаботная и - да! - счастливая, потому что все терзания,
кроме смерти, ничто перед неотвязной мыслью: как. Господи, прокормиться,
усмирить постоянное чувство голода, каким образом  раздобыть  денег  на,
например,  мыло  или  самую  дешевую,  нашу-пренашу,  никакую  даже   не
болгарскую зубную пасту? Рита однажды дошла до того, что стащила кусочек
мыла из общественного туалета, и Олег, кажется, догадался. Было  стыдно,
но зато продержались до ее стипендии.
   - Только бы у мамы тоже не отключили горячую воду, -  хрипло  сказала
Рита, когда спустились они с Олегом в метро.
   В общежитии не давали горячую воду  вот  уже  две  недели,  холодная,
правда,  была  почти  что  комнатной  из-за  жары,  но  Рита  все  равно
простудилась.
   - Везде не отключат! - бодро сказал Олег. - Отключают же по  районам.
Чтобы было к кому поехать.
   Он искоса взглянул на жену. Усталая, грустная, давно не мытые  волосы
небрежно подобраны шпильками. И о чем-то все думает, думает... Он  знает
о чем, и это знание убивает. "Нет денег..."  Нет  денег,  а  значит,  он
неудачник. "Но ведь это не правда, - кричит все  в  Олеге.  -  Я  же  не
виноват, что такое время!" Но  вслух  не  говорит  ничего.  Рита  и  так
постоянно раздражена - сердится, плачет, придирается по пустякам.
   - Пошли на пляж?
   - Надоело.
   - Пошли!
   - Ну ладно.
   Стыдясь себя, стесняясь Риты, Олег набирает в  большую  пластмассовую
бутыль воды - не на что им купить фанту  или  там  пепси-колу,  -  режет
хлеб, аккуратно намазывает его остатками масла -  на  булочки,  которыми
бойко торгуют на пляже, тоже нет денег, - и они молча плетутся на  берег
Москвы-реки. Бутыль, оставленную Геной, берегут как великую ценность,  и
когда однажды Олег налил сильно теплой, почти  горячей  воды,  Рита  так
закричала, что он даже вздрогнул:
   - Она ж деформируется!
   Бутыль и впрямь искривилась, но, к счастью, не очень.
   - Я снова расклею объявления, - откликаясь  на  свои  мысли,  говорит
Олег. - Кто-то же собирается поступать к нам, на биофак?
   Рита машинально кивает.
   - Может, попросить Валю?
   - О чем? - не понимает Олег.
   - Набрать объявление на компьютере.
   - Неудобно, - нерешительно возражает Олег.
   - Почему? - привычно раздражается Рита.
   - Там, говорят, дорогой порошок, импортный...
   - Это он для нас дорогой, не для них! -  вспыхивает  Рита.  -  А  еще
лучше - подойди к абитуриентам, поинтересуйся, не нужен ли им...
   Олег покрывается липким потом - не от жары, а от унижения.
   - У нас так не принято, - бормочет он.
   - Ну да, у вас принято не платить зарплату, - въедливо замечает Рита,
и на мгновение Олегу приходит в голову страшная  мысль:  неужели  он  ее
больше не любит?
   Отчужденно и молча они спускаются по эскалатору. Входят  в  вагон,  а
там, как назло, мирно кимарит  в  уголочке  бомж.  Вокруг,  естественно,
пустота, никто не решается сесть  рядом,  но  запах  -  на  весь  вагон,
специфический запах, ни с каким другим не спутаешь.
   Олег с Ритой выскакивают как ошпаренные, успевают вскочить в соседний
вагон. Рита плюхается на сиденье и закрывает глаза.  Олег  стоит  рядом,
загораживая ее от входящих и выходящих, машинально рассматривает рекламу
- весь  вагон  ею  густо  облеплен.  Ослепительные  улыбки  холеных  дам
призывают покупать хорошие (и дорогие!) зубные пасты и  щетки,  красавец
атлет бросает прямо в смотрящего на него копье - рекламируется  препарат
против боли, медовая улыбка и лживые глаза  адепта  новой  веры  обещают
немедленную нирвану. "Господи, помрги... - взывает в пространство  Олег,
понимая, что никто ему не поможет, он сам должен найти выход.  -  Может,
попробовать разгружать вагоны, как все мы делали на младших  курсах?  Да
теперь, говорят, везде, даже там, мафия..."
   - Ай да мама! Да тут всего наготовлено аж на целый полк!
   Рита распахнула дверцу высокого холодильника и замерла в  восхищении.
Все, ну все предусмотрела мама.
   Недели две ничего покупать не придется. На столе - записка:  "Красное
вино в баре: его не пьют охлажденным. Деньги  в  верхнем  ящике.  Целую,
мама".
   Плохого настроения как не бывало.
   - Сначала - в ванну!
   Какое блаженство: горячая вода, ароматная пена, душистый шампунь!
   - Можно к тебе?
   - Залезай!
   Ванна маленькая. Им тесно, но весело.
   - Ой, не брыкайся! Затопим ванную.
   - Потри мне спину... Вот так...
   - Ты меня любишь?
   - Ужасно! А ты?
   - И я.
   Потом, обмываясь, вместе стояли под душем, и он  ласкал  ее  смело  и
нежно, как в первые дни их пока еще недолгого брака. Руки  скользили  по
атласной груди, узким, стройным бедрам, и было невыносимо ждать.
   - Пойдешь ко мне, солнышко?
   - Прямо сейчас?
   - Прямо сейчас. Умираю... Смотри, что со мной.
   - Вижу, вижу...
   Рита шаловливо и радостно - как он хочет ее!  -  коснулась  пальчиком
"пестика" - так они его,  шутя,  называли,  -  натянутого,  как  стрела,
рвущаяся в полет, и  Олег  схватил  ее  с  жадностью,  поднял  и,  боясь
уронить, чувствуя обольстительную тяжесть ее мокрого тела, шагнул вместе
с Ритой из ванны на пол.
   - Хорошо, что у тебя ноги длинные, - весело шепнула Рита.
   Вытираясь  одной  большой  простыней,  они  смеялись  и   целовались,
ласкались и прижимались друг к другу.
   - Надо высушить волосы, - вспомнила Рита.
   - Потом, - властно шепнул Олег. -  А  вообще,  сами  высохнут:  такая
жара...
   Он знал, чувствовал, что она тоже хочет его, и с такой же силой.
   - Выпьем вина?
   - Выпьем!
   Пока Олег откупоривал бутылку, Рита расстелила на диване простыню. Он
подошел к Рите с двумя наполненными дорогим красным  вином  бокалами,  и
она, как впервые, увидела, до чего же красивое у него тело.
   - За тебя! - Его глаза сияли.
   - За нас.
   - Иди ко мне поскорей, родная моя.
   Давно уже не было им так хорошо вместе -  так  блаженно  и  страстно,
благодарно и  успокоенно.  "Никому  ее  не  отдам,  -  подумал  Олег,  с
обожанием глядя на Риту, - накинув сиреневый, с кружевами, халатик,  она
хлопотала у праздничного стола, улыбаясь ему совсем как прежде. -  Обыщу
всю Москву и найду какой-нибудь заработок.  Тем  более  что  надвигается
отпуск".

***

   Отпускные  выдали  -  курам  на  смех,  и   Олег   стал   лихорадочно
действовать, а за ним и Рита. Ей повезло первой: подруга нашла  девочек,
рвущихся на геофак.
   Испуганные возможным конкурсом мамы платили вполне прилично, и Рита с
гордостью приносила домой и продукты, и деньги.
   - Они думают, я что-то могу, - смеялась она. -  А  я  и  не  отрицаю.
Молчу загадочно.
   - Но ты и вправду можешь, - хмуро сказал Олег: этот ее  смех  резанул
по самому сердцу. - Ты ведь знаешь, о чем там спрашивают.
   Надо было защищать Риту - от цинизма, не правды, от нее самой.
   - Ну, во-первых, каждый год - всегда что-то новенькое, - не принимала
его защиты Рита. - А во-вторых, им нуж