- Дай и другим почитать, - просит Рита. - А то у меня их мало.
   Танкист снова кивает.
   Как странно и хорошо! Неужели все это происходит с  ней?  Неужели  на
дворе год девяносто первый,  а  не,  например,  пятый  или  семнадцатый?
Неужели это она строила  под  дождем  баррикады,  а  теперь  расклеивает
листовки? Сон... Все - как сон. Когда спишь и знаешь, что видишь  сон  и
ничего с тобой не случится.
   Те, трое, попавшие потом под танк, тоже, наверное, так думали...
   Рита промокла насквозь. Но ей почему-то совсем не холодно"

Глава 4

   - Где  ты  была?  -  спрашивает  мама,  мельком  взглянув  на  Ритино
отражение в зеркале. Она сидит на маленьком  пуфике  перед  трельяжем  и
накручивает на золотистые волосы  крупные  бигуди.  -  Представляешь,  я
сегодня прослушала все "Лебединое озеро", по телевизору, от начала и  до
конца. Давно нас так не радовали! Такое глубокое наслаждение... Нет, что
ни говори, а лиричнее Чайковского  композитора  нет.  Да,  кстати,  тебе
звонила твоя Валя. Кажется, на что-то обижена.
   Рита стоит, уставясь матери в спину. Она, что ли, ничего не знает? Но
этого не может быть! Не только же "Лебединое..." показывал телик.
   - А у нас спектакль отменили,  -  продолжает  мама.  -  И  завтрашнюю
репетицию. Вот отосплюсь!
   Рита подходит к матери, садится перед ней на карточки, заглядывает  в
лицо.
   - Мамочка, неужели ты ни о чем не слышала?
   -  Слышала,  слышала,  -  улыбается  мама.  -  Увидишь,  детка,   все
обойдется. Ну какие они правители, эти.., как их  там...  Смешное  такое
название...
   - ГКЧП, - подсказывает Рита.
   - Вот-вот, - смеется мама. - С такими-то физиономиями... У нас их  бы
и в массовку не взяли, не  то  что  на  главные  партии.  Жаль,  сорвали
спектакль, да какой... - И вдруг рука ее замирает, она испуганно смотрит
на Риту. - Детка, а почему ты вся мокрая? У тебя же есть зонт!  Деточка,
я надеюсь, ты не была там, на площади? Ты уж туда не ходи, ладно?
   - Почему? - вскидывает голову Рита.
   Тонкие пальцы матери касаются ее подбородка.
   - Потому что ты еще дурочка, - певуче говорит мать, - а это  взрослые
игры.
   - Никакие там не игры, - вырывается от матери Рита. Она оскорблена  и
возмущена.
   - Ну пусть не игры, - легко соглашается с рассерженной Ритой мама.  -
Все равно не ходи. Танки в  городе...  Подумать  только!  Что-нибудь  да
порушат.
   - Почему?
   - Тесно им потому что, - не очень понятно отвечает мать. - Им подавай
широкое поле... Танк в городе - что слон в посудной лавке.
   - Ты всегда мыслишь образами, - ворчит Рита.
   - Для певицы это не недостаток, - снова смеется мама, но лицо ее  тут
же становится опять серьезным. - Ты еще только начинаешь жить, доченька.
   Дай мне слово, что не пойдешь.
   - Не дам! - упрямо вскидывает голову Рита.
   На телефонный звонок бросается как тигр: один прыжок - и  она  уже  у
аппарата.
   - Рит, ты? - кричит Олег. - А у нас подкрепление!  Прибыли  автобусы,
пригнали со стройки кран!
   Баррикады теперь высоченные! Вот теперь они, пожалуй, уже преграда...
И еще подвезли вагончики.
   - Какие?
   -  Ну-у-у,  туалеты...  А  то  представляешь,  во   что   превратится
площадь?..  Коммерсанты  раздают  бутерброды...  Но  это  так,  пустяки.
Главное - у каждого окна сидит снайпер. Основная защита - внутри...
   У Риты от обиды перехватывает горло: такие события, а ее прогнали!
   - Але, Рит, але!
   - Слушаю.
   - Включай "Эхо Москвы"! Ищи на средних волнах! Их  то  прерывают,  то
они снова в эфире. Все!
   Пока! Бегу на смену.
   К "Эху" прислушивается даже мама - правда, она закрутила уже  бигуди.
"Сегодня ночью возможна атака", - предупреждает радио,  и  Рита  впервые
видит,  как  мама  крестится.  "Может,  не  надо  было  мне  уходить,  -
тревожится Рита. - Так ведь велели!
   Начнется что-то серьезное, а мы тут  попадаем  в  обморок,.."  И  она
ставит будильник на шесть утра.
   - Я тебя не пущу, - слабо говорит мама, явно не веря в  действенность
собственных слов.

***

   Полночи слушает Рита "Эхо  Москвы",  положив  под  подушку  приемник.
Сообщения тревожные, нервные: в Москву идут новые танки - на  смену  тем
белобрысым мальчикам и их  командирам,  не  очень  решительным.  Похоже,
готовится штурм. "Ах ты, дурочка! Для танка это совсем  не  преграда,  -
вспоминает Рита. - А что преграда? Мы. Ты и я. И этот старик..." Там,  у
пятого подъезда, вместе с другими  стоит  против  танков  ее  безоружный
Олег.
   - Они не решатся нас раздавить...
   Но ведь в Китае решилась. И в Тбилиси. И в Вильнюсе...  За  прошедший
день Рита узнала многое - то, что как-то проходило мимо ушей,  скользило
по краю сознания. Значит, танки. А в них, наверное, уже не мальчики. И с
этими  танкистами  никто,  как  с  теми,  вчерашними,  не  разговаривал,
листовки им не давал... В три часа радио  замолчало,  и  Рита  мгновенно
провалилась в глубокий сон. Казалось, только закрыла глаза, а уже  утро,
звенит, заливаясь, будильник. Тут же, еще не встав, включила "Эхо".
   - Поезжайте к Белому дому! - призывал взволнованный голос. -  Смените
тех, кто провел здесь ночь. Они замерзли, устали!  -  "Значит,  не  было
штурма. Слава тебе, Господи!"
   Дождь льет  как  проклятый,  как  нанятый.  Тихо,  словно  вор,  Рита
выскальзывает из постели, влезает в брюки, натягивает  на  себя  свитер.
Ничего себе август!
   И тут входит мама. Боже мой, мама! Да  она  сроду  раньше  десяти  не
встает.
   - Доченька, не уезжай, - жалобно просит она. - Там страшно.
   - Мне страшно дома, - отвечает  Рита,  и  это  правда.  -  Там  страх
проходит: нас много.
   - Что я буду делать, если с тобой что-то случится?
   Мамины глаза наполняются слезами. И, глядя В эти полные слез глаза  -
не помнит Рита, чтобы мама из-за нее когда-нибудь плакала,  -  не  успев
сообразить,  что  такое  она  говорит,  Рита  врезает  матери  ев   всей
жестокостью молодости:
   - Ничего, у тебя есть твоя опера. И Аркадий Семенович.
   Слезы высыхают сразу, будто кто стер их платком. Мама смотрит на дочь
долгим взглядом.
   - Спасибо. Утешила.
   Она поворачивается к Рите спиной, идет на кухню.
   - Я буду тебе звонить, - говорит ей вслед, сразу раскаявшись, Рита.
   - Да-да, позванивай, - иронически отвечает мама.
   Потом останавливается и пробует отговорить дочь в последний раз:
   - Что, собственно говоря, ты можешь сделать? Ведь ты женщина.
   - - Нужно присутствие, мама, - виновато объясняет Рита. - И еще  йод,
бинты, вата - просили по "Эху".
   Мама не говорит ничего, но когда Рита входит на кухню, кроме  яичницы
с колбасой, на краю стола все это для нее уже приготовлено.
   - Мамочка! - счастливо, восклицает Рита. - Как я тебя люблю!
   - Нет, дочь, не любишь, - неожиданно и страшно отвечает мать. - И мне
тебя очень жаль.
   Она снова уходит - теперь уже из кухни  В  комнату.  Последнее  слово
всегда за ней. "Она не может так чувствовать, - потерянно думает Рита. -
Она Просто обиделась за Аркадия Семеновича. И за оперу. Не правда, что я
ее не люблю! А она? Она меня - любит?"
   Рита не успевает додумать ужасную мысль до конца.
   Входит мама, вынимает из буфета термос, наливает в него крепкий  чай,
сыплет, стараясь попасть в маленькое  отверстие,  сахар,  ставит  термос
перед Ритой. Все это - молча.
   - - Нет, мамочка, нет! - бросается ей на шею Рита. -  Как  ты  можешь
так думать?
   - Хорошо, если мне это только кажется,  -  не  глядя  на  Риту,  сухо
отвечает мать.

***

   Эскалатор заполнен людьми, бежать невозможно, и приходится, сдерживая
себя, стоять.
   - Что ж за дождь такой несусветный? - слышит Рита за своей спиной.  -
Может, распылили какую аэрозоль? Как во Вьетнаме...
   - А зачем?
   - Чтобы нас разогнать. Ну уж нет, не дождетесь!
   Тоже, значит, едут к Белому дому.
   На площади народу так мало, что Рита падает духом:  еще  день-два,  и
люди устанут, отчаются, разойдутся,  махнув  на  все  рукой,  по  домам.
Откуда-то, как из-под земли, выныривает Олег.
   - Ничего, ничего, - ободряет он Риту. ,  -  Просто  рано  еще.  Очень
рано. А ты молодец! Ух ты, термос!
   - Мама дала.
   - Не ругалась?
   - Просила.
   -  Хорошо,  что  моя  далеко,  -  смеется  Олег.  Глаза  блестят   от
бессонницы.
   - Да, тебе повезло!
   - Ну ладно, пошли! Вон наш подъезд.
   Вокруг Белого дома живое кольцо. То и дело возникают какие-то  слухи:
идут танки - не идут танки. И тогда все берут друг друга за руки, кольцо
сжимая. Хоть бы скорее, что ли! Ведь ждать - самое трудное.
   - Отойдите подальше, метров  на  пятьдесят!  -  командует  с  балкона
рупор.
   Все послушно отходят. Людей все больше,  и  кажется,  ничего  уже  не
случится. Первая, самая трудная ночь позади.
   - Батюшки, кофе! Да еще в стаканчиках!
   - Кооператоры постарались.
   - В двенадцать митинг на Манежной, -  говорит  Олег.  -  Иди.  Я  еще
подежурю.
   - Нет...
   - Ты мне расскажешь. Вы же придете сюда.
   - Ладно.
   Рите радостно ему подчиняться. Она всегда будет подчиняться ему.
   Под землей, в метро, мокро и душно. Стены сплошь оклеены  листовками.
Их молча, внимательно,  хмуро  читают.  Две  пожилые  женщины  в  темных
скользких плащах взывают к читающим:
   - Идите на площадь! Мужчины! Вы-то что здесь, делаете?
   Рита трогает одну из них за рукав.
   - Успокойтесь, нас там много - Да? - радуется женщина.
   Вот и Манежная. А на нее не пускают! Хорошо хоть удалось выбраться из
метро: выход почему-то открыт. Да, но что  же  делать?  -  Идите  все  к
Моссовету! - словно подслушав Ритины мысли, кричит  какой-то  мужчина  с
троллейбуса - тоже в рупор. - Митинг перенесен к Моссовету!
   От Манежной до Моссовета всего один квартал,  но  какой...  Вдоль  по
Тверской,  по  обе  стороны,  стоят  рядами   омоновцы   -   в   касках,
бронежилетах, со щитами, дубинками. Кто они, вообще говоря, такие?  Рита
не очень-то знает. "Спрошу потом у Олега..."
   Она идет вместе со всеми как сквозь строй.  Впереди  -  вот  он  уже,
Моссовет. И  вдруг  люди  начинают  оглядываться  -  туда,  на  Манежную
площадь, танки перегородили  за  ними  Тверскую.  И  -  что  это?  -  из
переулка, где было когда-то кафе "Отдых", тоже  выползают  танки,  а  им
навстречу, из узкой улочки у Моссовета,  -  бэтээры.  Вот-вот  замкнется
кольцо, и окажутся все в ловушке. "Им и давить нас  не  придется,  -  со
странным спокойствием думает Рита. - На таком пятачке  сами  друг  друга
подавим... Надо держаться середины, чтоб не прижали к стене,.. А я так и
не объяснилась с мамой ."
   Но танки и  бэтээры,  не  сойдясь  всего  ничего,  останавливаются  и
пропускают людей к Моссовету, - Где тут логика?  -  нервно  посмеивается
какой-то очкарик. - И что там, на балконе, написано? Ни черта не вижу!
   - "Путчисты пойдут под суд, - читает для него  Рита.  -  Не  идите  с
ними!"
   Начинается митинг.

***

   Если  бы  Рите  кто-то  сказал,  что  она  может  идти   в   огромной
разноцветной колонне и кричать, выбрасывая вверх кулак: "Нет -  хунте.!"
-  она  бы  ни  за  что  не  поверила.  Сроду  не  ходила  ни  на  какие
демонстрации, всегда ей казалось это глупым, ненужным. И мама тем  более
не ходила: берегла голос и вообще себя. Но разве сравнить те, никому  не
нужные,  демонстрации  с  этой?  Что  все   годы,   собственно   говоря,
демонстрировалось? Лояльность властям?  Теперь  же  они  протестовали  и
требовали, и Рита  чувствовала  в  себе  такую  свободу  и  силу,  такую
прекрасную общность с идущими рядом, какой не чувствовала никогда.
   - Нет - хунте! Нет - хунте!
   Их было много. Они запрудили собой всю улицу.
   И они были силой. Парень, шагавший рядом с Ритой, показал  куда-то  в
небо:
   - Смотрите, кто это?
   - Где? - не поняла Рита.
   - Там, на крыше.
   - Да, видно, снайперы, - ответил кто-то из их шеренги.
   "Неужели снайперы? - ахнула про себя  Рита.  -  Но  они  ведь  только
фотографируют, - успокоила себя, приглядевшись. - А если получат приказ?
Если прозвучит хоть один выстрел? Начнется такая  кровавая  каша..."  Но
выстрела не случилось, и  колонна  со  знаменем,  с  морем  разноцветных
флагов влилась в бушующее вокруг Белого дома море.
   - Вы откуда?
   - От Моссовета.
   - Ур-р-ра!
   А знамя было таким огромным, что им опоясали Белый дом.
   И здесь тоже был митинг.
   - Держитесь, дорогие мои, - сказал один из  русских,  прилетевший  на
Конгресс соотечественников и оказавшийся "в нужный день в нужном месте".
- Путчи удаются лишь в первые часы, сразу! Вы уже победили.
   - Господа,  -  негромко,  лениво  заговорил  миллионер  Боровой,  наш
миллионер,  доморощенный,  -  бизнес  не  поддерживает  комитет,   биржи
приостанавливают свою работу. Благодарю вас!
   Какой сытый, какой холеный голос... Какой он  совсем  другой...  Рита
впервые видела миллионера.
   - А теперь самое трудное, - сурово объявил  рупор.  -  Женщин  просим
уйти: возможна газовая атака. Мужчин  -  разбиться  на  сотни,  сотенные
пусть подойдут к  подъездам.  Принесите,  у  кого  есть  в  учреждениях,
противогазы. Позвоните по кодам в другие города. Расскажите о митинге, о
том, что у нас происходит. - Хорошо бы найти Олега... Но  разве  отыщешь
его в толпе?. И к  пятому  подъезду  не  подойти.  Придется  подчиниться
рупору. Нехотя идет Рита к метро. По Дороге к ней  не  очень  решительно
подгребает невысокий парнишка.
   - Слушайте, что тут у вас происходит?
   - У нас? - изумляется Рита. - А вы откуда?
   - Из Вологды.
   - А когда приехали?
   - Сегодня утром.
   - И ничего не знаете?
   - Таксист сказал: Горбачева сняли. Нет, правда, ну чего вы смеетесь?
   Риту и в самом деле душит дурацкий, истерический смех.
   - У нас происходит государственный переворот, - отсмеявшись, сообщает
она и добавляет не без ехидства:
   - Между прочим, у вас тоже, хотя вы и из Вологды.

***

   - Тебе известно, что объявлен комендантский час? -  нервно  встречает
Риту мама. Для подмоги рядом сидит Аркадий Семенович.  -  Может,  хватит
играть в бирюльки?
   - В какие бирюльки? - вспыхивает Рита.
   Только что она  была  на  такой  высоте,  чувствовала  за  все  такую
ответственность...
   - Ритка, держитесь! - кричала вчера по телефону Тамара из Питера. - У
нас тут на телевидение  прорвался  Собчак.  От  нас  вам  идет  подмога!
Держитесь, Рита! Все говорят, все зависит сейчас от Москвы, от вас!
   Дома Рита снова превратилась в ребенка.
   - Ну зачем ты так,  Катенька,  -  басит  Аркадий  Семенович,  ласково
поглаживая ее руку. - Это не бирюльки, это серьезно.
   А глаза такие хитрющие...
   - Хорошо, - нехотя сдается мама. - Пусть серьезно. -  И  вдруг  снова
вспыхивает, пальцы ее дрожат. - Как-нибудь без тебя разберутся! Тоже мне
воин! Что ты одна можешь сделать?
   - Я там не одна.
   - Не придирайся к словам! Ты знаешь, что я имею в виду.
   - Не знаю.
   - Ну-ну, девочки, - снова встревает Аркадий  Семенович.  -  Зачем  же
так?
   - А вас не спрашивают! - гневно бросает ему в ответ Рита и скрывается
в ванной.
   Она лежит в теплой, ласкающей кожу воде, и горькие слезы капают в эту
воду. Их двое, а она одна. Вот если бы Олег был рядом! Он нашелся бы что
сказать!
   Потому что он умный и смелый. И еще - красивый.
   "Но ты не любишь его", - шепчет ей кто-то.  "А  может,  я  вообще  не
полюблю?" - со страхом думает Рита.
   -  Иди  ужинать,  баррикадница,  -  примирительно  стучит  костяшками
пальцев в дверь мама.
   - Сейчас, - принимает мировую Рита.
   На столе ее любимый торт  "Прага".  На  столе  жареная  курица.  Мама
успокоилась. Или взяла себя в руки. У Аркадия Семеновича весело  блестят
глаза: похоже, уже чуть-чуть выпил.
   - Тяпнем по маленькой? - хитро подмигивает он Рите. - Матери  нельзя,
но тебе-то можно? Давай, а? Мой персональный коньяк.
   И Рита невольно улыбается этому хитрецу в ответ.

Глава 5

   В  ту  августовскую  ночь  на  пересечении  Садового  с   Калининским
пролилась кровь. В город  вошли  новые  танки;  депутаты,  выехавшие  им
навстречу, не смогли танки остановить. И что знали о ситуации  в  городе
новые  эти  танкисты?  Разве   представляли   они,   какое   на   улицах
столпотворение? Вот и разбились о танк три  молодые  жизни,  подобранные
судьбой как специально: рабочий, художник, кооператор. Не удалось  слону
аккуратненько пройтись в тесной посудной лавке. Утром потрясенный  город
узнал обо всем. Авантюра захлебнулась в крови, но не в собственной.
   - Она была обречена еще раньше, - сказал Олег. - Живые люди встали на
пути танков. Чтобы победить, нужно было передавить нас всех.
   Дождь, словно выполнив свое таинственное предназначение,  прекратился
как по команде. Выглянуло солнце, осветив смертельно уставшую за эти дни
площадь. Рита с Олегом, постелив  на  мокрую  траву  его  плащ,  уселись
рядом, мирно жуя бутерброды. По  радио  передавали  Чрезвычайный  съезд,
сообщили, что путчисты бежали во Внуково, но их никуда не выпустят - вся
площадь завопила "ура", - что группа "Альфа" - кто такие, что за группа?
- отказалась прошлой ночью штурмовать Белый дом.
   Такая усталость вдруг навалилась на  Риту,  что,  положив  голову  на
плечо Олега, она на  мгновение  заснула.  Олег  покосился  на  ее  милый
профиль, осторожно обнял за плечи, чтобы ей было  удобно.  Но  Рита  уже
открыла глаза.
   - Нет, я не сплю, ты не думай.
   Стройное пение приближалось к  ним,  к  памятнику  баррикадам  пятого
года. Это пришли с молитвами верующие. Молоденький послушник сел рядом с
Олегом и Ритой на большой прозрачный пакет.
   - Ну, вот и все, - выдохнула отдохновенно Рита; -  Ничего  у  них  не
получилось.
   - Ничего и не могло  получиться,  -  живо  откликнулся  послушник,  -
потому что начали они свое злое дело в  великий  праздник  Преображения.
Богородица защитила, спасла.
   - Ну-у-у, это спорно, - обиженно протянул Олег.
   "Богородица... Скажет тоже... Да если б не мы..."
   - Отец Иоанн поведал, - дребезжащим тенорком продолжал  послушник.  -
Почему танки вдруг останавливаются? Потому что Господь входит в  сердца.
Почему головорезы из "Альфы" (Господи, прости меня, грешного!) не  пошли
на штурм? Господь сподобил и удержал.
   - Потому что у них уже есть опыт, - отстаивает свое Олег. -  Тбилиси,
Баку, Вильнюс.
   - Они уже знают, - подхватывает Рита, - что есть приказы преступные.
   Паренек качает отрицательно головой. В глазах свет и покой.
   - Господь просветил. Богородица остановила.
   Он приводит исторические примеры, цитирует Библию. Рита слушает и  не
слушает, щурясь на долгожданное солнце, всей кожей,  всем  нутром  своим
ощущая, что все действительно кончено и она с Олегом  и  все  другие  не
позволили снова сбросить их в грязь. Ах, как  устала  она!  Казалось,  и
шагу сделать не сможет!
   Но они все же прошлись по запруженной людьми площади,  почитали,  что
там  наклеено  на  столбах.  Воззвание  Алексия...  Краткие   сообщения:
Ленинград подготовил шесть батальонов в помощь  Москве;  в  ЦК  началось
уничтожение служебных бумаг; объявила комитет вне закона Молдавия...
   - Пошли ко мне, - сказал Олег. - В общежитие. Там и отметим.
   - Пошли. Только я позвоню маме.

***

   Никого в общежитии не было: август, еще каникулы.  Те  же,  кто,  как
Олег, приехал раньше, праздновали победу - далеко, в  центре  города:  у
Белого дома; на площади Дзержинского, где дружно -  "и  раз,  и  два"  -
пытались  свергнуть  с  пьедестала  высокомерного,  в  длинной   шинели,
бронзового чекиста; на Старой площади, где, совсем ошалев, рвались в ЦК,
чтобы все к чертовой матери там порушить. Это была уже другая компания -
озорная, яростно взбудораженная, под  хмельком,  -  защитники  отдыхали.
Разбрелись по домам, усталые и не очень веселые.
   - Заходи, - сказал волнуясь Олег и сделал шаг назад, пропуская вперед
Риту.
   Так вот как живут аспиранты... Очень даже неплохо.
   Прихожая, душ, туалет - на двоих, комната - своя у каждого.
   - Хочешь вымыть руки? Идем, я тебе все покажу