придет к нам на обед. Я
рада - общество мужчины тебя приободрит. Тебе,  должно  быть,  очень  скучно
здесь, в окружении одних женщин.
   Джим рассмеялся:
   - Вы все очень внимательны ко мне, но я с радостью увижусь  с  Уинстоном,
узнав от него, что происходит в мире. Я чувствую себя отрезанным от всего  и
очень устал от безделья. Надеюсь, я смогу  вернуться  в  газету  через  пару
недель. Как вы думаете?
   Эмма решила, что это пойдет ему на пользу, и быстро сказала:
   - Я всей душой за. Работа всегда  лечила  все  мои  болезни  лучше  любых
лекарств. Джим прочистил горло.
   - Кстати, о газетах. Я давно кое о чем хотел вас спросить.
   - В чем дело, Джим?
   После небольшого колебания он тихо произнес:
   - В сентябре, после моего возвращения из Канады, у нас с Полой  произошла
небольшая ссора из-за Сэма Феллоуза и тех указаний, которые она дала  ему  в
мое отсутствие - ну, знаете, по поводу недопущения  в  печать  информации  о
смерти Мин.
   - Да, она что-то такое мне рассказывала - о ее решении и вашей размолвке.
- Эмма бросила на него испытующий взгляд.
   - Пола сказала мне, что вы и Уинстон уполномочили ее принимать решения от
вашего и его имени в случае необходимости.
   - Абсолютно верно.
   - Я не понимаю, почему вы не оказали такого доверия мне?
   Эмма замерла, помолчала немного и мягко сказала:
   -  Джим,  когда  ты  оставил  пост  управляющего   Йоркширской   газетной
компанией, ты отказался от любых прав в ней,  кроме,  разумеется,  тех,  что
связаны с твоей работой в качестве главного редактора. Поскольку ты  заявил,
что не заинтересован в административной деятельности, мне  стало  совершенно
очевидно, что подобные права должны принадлежать тому, кто  готов,  хочет  и
способен в соответствующей ситуации проявить административную власть.
   - Ясно.
   Внимательно глядя на него, Эмма заметила, как застыло от гнева его  лицо,
а глаза затуманились обидой.
   - Ты ушел по собственной инициативе, -  напомнила  она  ему  все  тем  же
ровным и мягким голосом.
   - Знаю. - Он сделал большой глоток водки,  поставил  рюмку  на  столик  и
уставился  в  огонь.  Наконец  он  перевел  взгляд  на  нее.  -  Пола  также
осуществляет опеку над долей моих детей и в газетной компании, так?
   - Так.
   - Но почему, бабушка? Почему вы не сделали  меня  их  опекуном?  В  конце
концов, я их отец.
   - Все не так просто, как кажется, Джим. Акции,  которые  я  по  завещанию
оставляю Лорну и Тессе, не выделены отдельным  пакетом,  а  являются  частью
общего фонда, куда я включила многочисленные акции  различных  принадлежащих
мне предприятий. Мне представляется совершенно очевидным, что такой огромный
фонд должен управляться одним  человеком.  Глупо  было  бы  дробить  его  на
отдельные пакеты и каждому назначать отдельного управляющего. Такое  решение
чревато большой неразберихой.
   Джим кивнул, но ничего не сказал.
   Эмма окинула его проницательным взглядом. От нее не укрылось, что  он  не
только огорчен, но в ярости, пусть и старается изо всех сил  скрыть  от  нее
свои чувства. Хотя Эмма знала, что не обязана никому давать  отчет  в  своих
поступках, тем не менее она хотела улучшить его настроение.
   - Назначение  Полы  вовсе  не  означает  сомнения  в  тебе  или  в  твоих
возможностях. Она - и только она - является опекуншей своих детей независимо
от того, за кем она замужем.
   - Я понял, - пробормотал он, хотя на самом деле не понял  ничего.  Однако
он чувствовал, что его обошли. Но ему некого винить, кроме самого  себя.  Не
надо было уходить с поста управляющего газетной компанией.
   Не обращая внимания на его мрачный вид  и  красноречивое  молчание,  Эмма
заметила:
   - Если у Эмили и Уинстона родятся дети прежде,  чем  я  умру,  и  если  я
создам фонд для их ребенка - что бесспорно, -  Уинстон  окажется  в  том  же
положении, что и ты. И то же ждет мужа Сары, если она выйдет замуж при  моей
жизни. Я не делаю для тебя никаких исключений.
   - Я сказал, что понял, Эмма, и это правда.  Спасибо,  что  все  объяснили
мне. Я очень благодарен... Раздался стук в дверь, и вошла Хильда.
   - Простите, миссис Харт, но вам звонит мистер О'Нил. Он просил  передать,
что, если вы заняты, можете перезвонить ему позже. Он сейчас  в  Уэзерби,  у
мистера Брайана.
   - Спасибо, Хильда. Я подойду. - Эмма встала и улыбнулась Джиму. - Извини,
дорогой. Я скоро вернусь.
   Джим кивнул. Едва за ней закрылась  дверь,  он  подкатился  в  коляске  к
буфету, наполнил бокал водкой и добавил  туда  льда.  Свободными  от  бинтов
пальцами левой руки он сжал стакан и, работая правой, направил коляску назад
к камину.
   Он быстро выпил полбокала, чтобы Эмма ни о чем не догадалась, и  принялся
обдумывать ее слова. Вдруг ему все стало ясно. Эмма передавала всю власть  в
руки своих внуков. Она добивалась, чтобы контроль над ее империей остался  в
семье. И никаких исключений не допускается. Он считал себя членом  семьи.  А
на самом деле он - посторонний.
   Вздохнув, Джим поднял глаза на Сислея. Эта картина  всегда  оказывала  на
него гипнотический эффект. Снова, как всегда, когда он смотрел на  нее,  ему
захотелось обладать ею  единолично.  Интересно,  что  именно  таким  образом
воздействовало на него в этом  пейзаже.  В  комнате  висели  другие  картины
Сислея. И Моне. Все они стоили многие миллионы.
   Вдруг Джим понял, и его охватил ужас. Картина Сислея символизировала  для
него богатство и власть. Вот причина, по которой он жаждал  ее,  -  истинная
причина. Дело вовсе не в том, что картина прекрасна,  лирична,  что  от  нее
захватывает дух, что она сильнее,  чем  остальные,  возбуждает  его  эмоции.
Дрожащей рукой Джим поставил бокал на стол и закрыл глаза, чтобы  не  видеть
полотно.
   "Мне нужны деньги. Мне нужна власть. Я хочу, чтобы все вернулось назад...
Все то, что мой прадед и его брат так бездарно  потеряли  и  что  Эмма  Харт
забрала у семейства Фарли. - В тот же миг  Джим  устыдился  своих  мыслей  и
самого себя. - Я слишком много выпил, и мне стало жалко себя. Нет. Не так уж
много я сегодня пил. Я сдерживал себя".
   По его телу пробежала дрожь, и,  чтобы  унять  ее,  он  ухватился  обеими
руками за ручки кресла. Образ Полы промелькнул перед его внутренним  взором.
Он женился на ней, потому что безумно влюбился. Да. Он знает, что  это  так,
знает. Нет. Имелась и другая причина. Он хотел ее, поскольку  она  -  внучка
Эммы Харт. Нет, снова не то. Потому что она - главная  наследница  огромного
состояния Эммы Харт.
   В ту короткую долю секунды Джеймс Артур Фарли увидел себя таким, каков он
есть. Он прозрел. И  ему  не  понравилось  то,  что  он  увидел  в  тот  миг
прозрения. Такова истина. Да, он любит жену, но в то же время мечтает  о  ее
богатстве и  могуществе.  Джим  застонал  вслух,  и  его  глаза  наполнились
слезами. Какое невыносимое саморазоблачение! Он оказался  не  тем,  за  кого
принимал себя всю свою жизнь. Его дед  воспитал  его  джентльменом,  приучил
игнорировать низменные материи, не гнаться за земными  благами  и  карьерой.
Эдвин Фарли оказал на него огромное влияние. И,  однако,  втайне  от  самого
себя Джим всегда стремился к власти, к славе и богатству.  В  нем  жили  два
разных человека. Вот в  чем  истинная  причина  его  душевного  разлада.  "Я
обманывал себя долгие годы, - подумал он. - Я жил во лжи".
   Джим снова застонал и провел рукой по волосам. "Я  люблю  Полу  ради  нее
самой. Честное слово".
   Словно острая игла пронзила его плечо, и  он  не  смог  сдержать  гримасы
боли. Все из-за дождя. Его плечо  вело  себя  как  барометр.  Он  порылся  в
кармане, достал таблетку и запил ее водкой.
   - Блэки весь полон эмоций, - сообщила Эмма с порога, весело смеясь. -  Он
строит  грандиозные  планы  относительно  Больших  национальных   скачек   и
приглашает нас всех на гонки в стипль-чезе. Они состоятся в  первую  субботу
апреля. - Эмма села в кресло, отпила глоток  вина.  -  Так  что  ты  сможешь
поехать с нами, Джим. К тому времени ты будешь как огурчик.

Глава 16

   - Что же нам делать, Шейн? - Пола с озабоченным видом смотрела на него.
   - Будем действовать постепенно, шаг за шагом, день за  днем,  -  уверенно
ответил он и ободряюще улыбнулся. - Ив конце концов добьемся своего.
   Они сидели на диване в ее кабинете в лидском универмаге днем  в  середине
апреля 1970 года. Шейн только что вернулся из короткой  поездки  в  Испанию,
где он проверял, как идет реконструкция одного из их отелей.
   Он подвинулся к ней поближе, обнял и крепко прижал к себе.
   - Постарайся не слишком волноваться, дорогая.
   - Я ничего не могу с собой поделать. Наше положение ничуть не улучшилось,
а наоборот. Моим проблемам не  видно  ни  конца  ни  края,  и  мне  начинает
казаться, что я от них никогда не избавлюсь.
   - Избавишься. - Он отодвинулся, ладонью поднял ее лицо и заглянул глубоко
в глаза. - У каждого из нас  масса  дел,  огромная  ответственность,  и  нам
необходимо на них сконцентрироваться и забыть обо всем, кроме работы,  зная,
что в конечном итоге мы  обязательно  соединимся.  И  когда  соединимся,  то
навек. Думай о будущем, Пола, приучи себя смотреть вперед.
   - Я стараюсь, я очень  стараюсь,  Шейн,  но...  -  Ее  голос  задрожал  и
оборвался, в глазах заблестели слезы.
   - Ну-ну, любимая, не надо плакать. Нам следует идти вперед  решительно  и
упорно. Я же все время твержу тебе, что  время  на  нашей  стороне.  Мы  оба
молоды и в конце концов непременно победим.
   - Да. - Она вытерла слезы кончиками  пальцев  и  заставила  себя  глядеть
веселее. - Просто я.., о, Шейн, мне так без тебя тяжело.
   - Знаю. Знаю, дорогая. И мне тоже. Быть порознь - такая мука. Но посмотри
- мне все равно пришлось бы на той неделе лететь в Нью-Йорк, а затем на  два
месяца в Сидней, даже если бы у тебя все шло гладко. Я никак не  могу  этого
изменить. И в прошлом не все так плохо, не так ли? Часть января  мы  провели
вместе в Нью-Йорке, и нам  удалось  урвать  несколько  счастливых  часов  за
последние несколько недель. Так что...
   - Я не могу избавиться от ощущения, что обращаюсь  с  тобой  жестоко.  Ты
болтаешься между небом и землей, и...
   Его смех опроверг ее страхи.
   - Я люблю тебя, и только тебя. Я дождусь тебя, Пола. - Он крепко сжал  ее
в объятиях. - За кого ты меня, интересно, принимаешь, глупышка? Ты ни в  чем
не виновата. Ты ничего не можешь изменить. Жизнь диктует свои законы, и  тут
уж ничего не поделаешь. Нам просто придется завоевывать свое счастье.
   - Прости меня, Шейн. Я сегодня какая-то неисправимая пессимистка, правда?
Возможно, все из-за того, что ты через  несколько  дней  опять  уезжаешь.  Я
чувствую себя бесконечно одинокой, когда тебя нет в Англии.
   - Но ты вовсе не одинока. У тебя есть я, моя любовь  и  моя  поддержка  -
всегда. Куда бы я ни поехал, ты везде в моем сердце, в моих мыслях -  вечно.
Практически  ежедневно  мы  говорим  по  телефону,  а  если  я  тебе   очень
понадоблюсь, то сразу же примчусь к тебе. Ты же знаешь - я прилечу на первом
же самолете, хоть из Австралии, хоть из Штатов. - В его черных глазах  вдруг
мелькнул вопрос. - Ты ведь не сомневаешься в этом?
   - Конечно, нет.
   - Помнишь, что я говорил тебе на Барбадосе?
   - Что я должна доверять твоей любви.
   - Верно. Я доверяю ей. Ну так  как,  может,  все-таки  ты  передумаешь  и
придешь сегодня на обед в Бек-хаус? Тебе это пойдет на пользу,  да  и  Эмили
очень огорчилась, когда ты отклонила ее приглашение.
   - Возможно, пойду. -  Пола  наморщила  лоб.  -  Как  ты  думаешь,  они  с
Уинстоном что-нибудь о нас подозревают?
   - Ни в коем случае. Они считают, что мы возобновили дружеские  отношения,
только и всего.
   Она не совсем разделяла его уверенность. Однако ей не  хотелось  сеять  в
нем сомнения, и она только сказала:
   - Я не смогу попасть туда до восьми. Мне  надо  поехать  домой  проведать
Лорна и  Тессу,  а  затем  придется  навестить  Джима  в  больнице.  -  Пола
поколебалась и добавила почти неслышно:
   - Я все еще никак не могу решиться сказать ему  о  моем  намерении  стать
свободной.
   - Я знаю, тебе нет нужды повторяться, - быстро, но мягко проговорил Шейн.
- Мы же договорились подождать, пока Джим вновь придет в  норму  и  будет  в
состоянии адекватно реагировать на  все  происходящее  вокруг,  и  уж  потом
сообщить  ему,  что  ты  хочешь  получить  развод.  Я  не   оспариваю   нашу
договоренность. Что еще нам остается делать? Я хотел бы в дальнейшем жить  в
мире с самим собой и знаю, что ты - тоже.
   - Да. О, Шейн, спасибо за твое понимание, и прежде всего за твою  любовь.
Не знаю, что бы я делала без тебя.
   Он заключил ее в  объятия,  поцеловал,  и  несколько  минут  они  сидели,
прижавшись друг к другу. Наконец он отпустил ее.
   - Мне надо вернуться в контору.  У  меня  запланирована  пара  встреч,  а
поскольку отец сейчас в Лондоне на  международной  конференции,  посвященной
гостиничному бизнесу, дел у меня под завязку. Затем я  собираюсь  по  дороге
заскочить к деду.
   Они встали, и Пола проводила возлюбленного до дверей.
   - Передай привет дяде Блэки, - попросила она, снизу  вверх  глядя  ему  в
лицо и одарив его более радостной, чем прежде, улыбкой.  -  Вот  видишь,  мы
повидались с тобой, и я сразу почувствовала себя гораздо лучше.
   Шейн легонько дотронулся до ее лица.
   - Все будет хорошо, дорогая, и с тобой, и с нами  обоими.  Главное  -  не
терять головы и настраиваться на хорошее.  Ничто  и  никто  не  в  состоянии
поколебать нас или сбить с пути.

***

   Спустя несколько часов, когда Шейн  распахнул  дверь  библиотеки  в  доме
своего деда, он обнаружил Блэки стоящим перед старинным бюро. Тот  держал  в
руке мягкую желтую тряпочку и тщательно обтирал  от  пыли  свою  гордость  и
радость - серебряный приз.
   Шейн улыбнулся. Дед вытирал свой трофей не меньше шести раз  в  день.  Ни
одну из принадлежащих ему вещей он не ценил  так  высоко.  В  начале  апреля
принадлежащий Блэки восьмилетний жеребец по кличке Изумрудная Стрела выиграл
Большие национальные скачки. С победой на самых престижных  в  мире  скачках
исполнилась мечта всей  жизни  Блэки.  Однако  любопытно,  подумалось  вдруг
Шейну, что из всех его лошадей долгожданный приз в конце концов  добыла  для
него именно та, которую подарила ему Эмма.  Тут  было  нечто  символическое.
Шейн сделал шаг вперед и сказал:
   - Привет, дед. Извини за опоздание. Блэки обернулся, и лицо его вспыхнуло
радостью. Вид красивого, высокого внука согревал сердце старика.
   - Шейн, мальчик мой, - воскликнул он и заспешил ему навстречу.
   Они обнялись. Но, заключив деда в свои медвежьи  объятия,  Шейн  вдруг  с
удивлением отметил, насколько похудел Блэки со времени их последней встречи.
"Боже, какой он вдруг стал хрупкий", - подумал  Шейн  со  смесью  тревоги  и
печали.
   - Ты  хорошо  себя  чувствуешь,  дедушка?  -  спросил  Шейн,  не  отрывая
изучающего взгляда от его лица.
   - Как никогда.
   - Очень рад, - отозвался Шейн, но он помнил, что дед всегда так  говорил.
Не желая чересчур назойливо интересоваться здоровьем старого человека,  Шейн
перевел взгляд на фланельку в его руке. - Смотри, в один прекрасный день  ты
протрешь дырку в этой штуковине, и что тогда?
   Блэки фыркнул от удовольствия, перехватив взгляд внука,  устремленный  на
трофей. Шаркающей походкой он медленно приблизился к бюро, на котором  стоял
приз. Блэки бросил тряпочку и  возложил  руку  на  символ  великого  триумфа
Изумрудной Стрелы.
   - Не стану брать на себя смелость утверждать, что победа в скачках  стала
самым прекрасным моментом в моей жизни, но, уж бесспорно, я не знал  второго
такого волнующего. - Блэки кивнул в подтверждение своих слов. -  Да,  именно
так. Шейн улыбнулся деду:
   - И я тоже.
   - А-а, парень, тебе суждено узнать такие триумфы, какие мне и не снились.
Иначе и быть не может. - Блэки взял с маленькой полочки хрустальный кувшин и
разлил виски по стаканам. - Давай  выпьем  по  капельке  нашего  ирландского
напитка за мое предсказание.
   Шейн чокнулся с ним и добавил:
   - За наши с тобой будущие триумфы, дедушка.
   - Давай. И за Изумрудную Стрелу, и за скачки на будущий год. Кто знает  -
может, она опять выиграет. - Блэки со значением посмотрел на внука,  подошел
к камину и сел в свое любимое кресло на винтовой ножке.
   - Теперь, когда я вспоминаю последние двенадцать месяцев - как все хорошо
сложилось! Кругосветное путешествие вместе с моей дорогой  Эммой,  а  теперь
еще и это... - Он замолчал, с улыбкой глядя на трофей. - Подумать  только  -
я, именно я, выиграл самые престижные скачки в мире!
   - Никак ты все еще говоришь о Больших национальных? -  воскликнула  Эмма,
своей обычной решительной походкой входя в библиотеку. - Похоже, ты  никогда
не остановишься.
   Со смехом Блэки встал ей навстречу и поцеловал в щеку.
   - Ну-ну, красотка, не порти мне удовольствие. - Он  внимательно  осмотрел
гостью, держа ее за плечи  на  расстоянии  вытянутой  руки.  -  Хороша,  как
всегда. И, вижу, на тебе моя изумрудная брошь. - С выражением  неподдельного
удовольствия он ткнул пальцем в украшение, прикрепленное к  широкому  белому
шелковому вороту ее платья из серой шерсти. - Я заметил, что ты  не  снимала
ее со дня нашей победы. И лопни мои глаза, если ты  ее  носишь  не  в  честь
триумфа на Больших национальных.
   Эмма расхохоталась, пожала  ему  руку  и  повернулась  к  Шейну,  который
подошел к двум старинным приятелям.
   - Здравствуйте, тетя Эмма, - сказал молодой человек. - Дедушка  прав,  вы
чудесно выглядите сегодня. - Наклонившись, он поцеловал ее в щеку.
   - Спасибо, Шейн. Как прошла твоя поездка  в  Испанию?  Вижу,  ты  неплохо
сохранил свой загар.
   - Пытаюсь, - ухмыльнулся он. - Поездка оказалась весьма успешной.
   Блэки потянулся за сигарой. Эмма нахмурилась:
   - Неужели тебе так уж необходимо курить  эту  штуку?  Ты  же  обещал  мне
бросить. Он хмыкнул:
   - В моем-то возрасте! - Пожав плечами, Блэки продолжал:
   - Говорю тебе - в моей жизни  уже  идет  не  основное,  а  дополнительное
время. И я не собираюсь лишать себя последних маленьких удовольствий. Этого,
- он помахал сигарой у нее перед носом, - и нескольких капель виски.
   Эмма вздохнула с мученическим видом, по опыту зная,  что  спорить  с  ним
бесполезно.
   Шейн принес Эмме бокал  шерри  и  уселся  на  диван.  Его  дед  и  гостья
заговорили о свадьбе Эмили, до которой оставалось два месяца.  Шейн  закурил
и, слушая их вполуха, вернулся мыслями к Поле. Его не оставляло беспокойство
за нее, и, хотя он и демонстрировал перед ней выдержку  и  понимание,  он  с
нетерпением ждал,  когда  же  наконец  Джим  побыстрее  справится  со  своей
болезнью. А в чем заключается болезнь Фарли? В спиртном и таблетках.  Он  не
сомневался, что именно это  опасное  сочетание  явилось  основной,  если  не
единственной, причиной  недавней  беды  с  Джимом.  Эмма,  Уинстон  и  Эмили
склонялись к тому  же  мнению,  а  в  январе  Пола  призналась,  что  у  нее
появляются мысли, что Джим стал алкоголиком.
   Вскоре оба старика с головой ушли в  воспоминания,  что,  по  наблюдениям
Шейна, они делали все чаще и чаще за последнее время. Сперва он  слушал,  но
затем часы над камином пробили шесть тридцать. Шейн загасил сигарету,  допил
виски и встал:
   - А теперь я, пожалуй, вас покину. Воркуйте тут без меня. Не делай ничего
такого, чего не стал бы делать я, дед.
   - Ну, значит, у меня развязаны руки, - отозвался с широкой ухмылкой тот.
   - Абсолютно, - весело подтвердил Шейн. Он склонился над креслом и ласково
поцеловал деда, дотронулся до его плеча. - Ну, давай. Забегу завтра.
   - Да уж, пожалуйста,  дружок,  сделай  милость.  Желаю  приятно  провести
время.
   Шейн повернулся к Эмме, невольно отметив, как она еще хороша, несмотря на
возраст. Он поцеловал ее и сказал:
   - Присмотрите тут без меня за моим старым воякой. Я знаю, что он  твердый
орешек, но ведь вам много лет удавалось де