охотники на день-два  оставят  место
стоянки без присмотра. Я смогу сбежать, если вы поможете  мне  выбраться
из леса.
   - Все уйдут? - он искренне заинтересовался ее словами. - И что же, не
останется никого, кроме женщин?
   - Ну, не совсем все, но почти.
   - Вот как? Это интересно. Мы могли бы появиться здесь с нашим отрядом
и навести на них страху. В суматохе вы могли бы скрыться.
   - Отличная мысль, - согласилась Онор - Когда же это будет?
   - Я не знаю. Но узнаю и сообщу вам.
   Он указал на дупло чуть выше ее роста.
   - Оставьте мне записку вон там. Мне опасно  вертеться  здесь  слишком
часто. Как бы мне не попасться, а то чем я тогда вам помогу? Хорошо?
   - Конечно. Я завтра же оставлю вам записку, но только на чем?  У  вас
есть бумага?
   Он порылся в карманах и достал смятый конверт.
   - Вот все, что есть.
   - Хватит. Господи, как вас хоть зовут?
   - Лейтенант де Ривароль, к вашим услугам.
   - Спасибо за участие, лейтенант, - с чувством произнесла она.
   - Не за что, - и он скрылся в  лесу.  Вдалеке  раздался  тихий  цокот
копыт. Вернувшись в лагерь, Онор застала Омими  в  легком  беспокойстве.
Она успокоила ее, заявив, что была под  присмотром  Волка.  Омими  сразу
потеряла к ней интерес, не став даже проверять  ее  слов,  на  что  Онор
очень рассчитывала.
   - Когда охота? - между прочим спросила она у индианки.
   - Три луны, потом гуроны уйдут.
   Итак, у нее в запасе три дня. Онор не  торопясь  взвесила  все  за  и
против. Наутро в дупле появилась тщательно сложенная записка, написанная
угольком на обороте конверта. Записка содержала всего пару слов:  "Через
трое суток после нашего разговора. О.Д."
   Через три дня пробил  час  Онор-Мари.  Охотники  отправились  в  лес,
оставив своих  товарищей  если  не  беззащитными,  то  по  крайней  мере
ослабленными. Ушли и Волк, и Паук, и Грозный Гризли. Онор, нервничая, не
находила себе места, ходила кругами вокруг костра,  до  хруста  разминая
кисти. Вполне можно было бы бежать. Но  безопаснее  было  бы,  чтобы  ее
увели солдаты. После полудня до Онор донесся звук, который она ни с  чем
не могла спутать: звук выстрела из мушкета, то, чего она так  напряженно
ждала.  Это  солдаты  расправились  с  индейцами,  охранявшими  поселок.
Раздался чей-то предупреждающий  крик,  который  тут  же  захлебнулся  и
смолк. Солдаты наступали. Индианки в волнении сбились в кучу, беспомощно
оглядываясь.
   Выстрел прогремел совсем близко, и одна из женщин, раненная, упала на
землю.
   Онор опасливо огляделась. Она  не  могла  не  понимать,  что  второго
такого шанса у нее не будет. Всем было не  до  нее.  Женщины  с  криками
хватали детей и бежали в  лес.  Немногочисленные  оставшиеся  в  деревне
мужчины тщетно пытались защитить соплеменников.  Солдаты  наступали,  не
щадя никого. Онор напоминала себе, что она в своем праве. Она находилась
в плену и хотела только одного -  выжить  и  выбраться  на  свободу.  Но
все-таки, ее предательство жгло ее. Если б  к  ней  были  более  суровы,
может, у нее  не  было  бы  так  неспокойно  на  душе.  Онор  показалось
благоразумным убраться с линии огня. Ей не хотелось  на  пороге  свободы
стать жертвой шальной пули. Она побежала в сторону, противоположную той,
где  скрылись  индейцы.   Непрерывный   грохот   выстрелов   пугал   ее.
Единственная мысль, охватившая Онор, как пламя, горела в ней,  заставляя
ее действовать. В лес!
   Скорее спасаться! Туда, где ее не найдут, где до нее не  достанут  ни
пуля, ни стрела.
   "С какой стати они преследуют мирное население?" - раздраженно думала
Онор. Она считала, что солдаты устроят засаду для воинов,  отправившихся
на охоту, и будут воевать с теми, кто может противостоять им.  Но  не  с
женщинами, не  со  стариками.  Она  забрела  в  лес  и  спряталась  там,
прислушиваясь  к  шуму.   До   нее   доносились   отголоски   выстрелов,
неразборчивые возгласы. И тут же  неожиданно  и  оглушительно,  разрывая
уши, прозвенел с невероятной силой боевой клич. Онор вскрикнула.  Боевой
клич мог означать одно -  охотники  возвращались,  чтобы  защищать  свое
племя. Она не знала, была ли то воля случая, удалось ли им  проведать  о
предательстве, заметили ли они опасность  по  дороге,  ясно  было  одно,
индейцы вернулись, и сейчас здесь начнется кровавый ад.  Дрожь  охватила
ее, бросив в холодный пот. Она так рассчитывала на то, что  охотники  не
должны были вернуться раньше утра следующего  дня!  Но,  похоже,  шестое
чувство заставило их вернуться домой. "Солдаты не  готовы  к  такому,  -
взволновано подумала Онор.
   -   Вопрос   еще   -   кто   теперь   победит.   И    если    победят
индейцы...Ой-ой...Они оторвут мне голову...  В  лучшем  случае.".  Мысль
была не из утешительных.
   Пока еще у нее было время.  Ей  подумалось,  что  она  вполне  успеет
скрыться, пока идет сражение. А  форт  где-то  недалеко.  Она  бросилась
бежать, все еще надеясь, что ее план бегства не окончательно провалился.
Она спешила, не глядя по сторонам, не  глядя  под  ноги.  Резкий  щелчок
раздался, когда она уже начала думать, что  спаслась.  Этот  щелчок  был
издан  захлопнувшимся  капканом,  чьи  железные  челюсти  поймали  ее  в
ловушку. Она упала. Железные скобы вполне могли сломать ногу, если б  не
ее туфли, которые смягчили удар. Одна ее нога была  крепко  зажата.  Она
дергала ей изо всех  сил,  но  волчий  капкан  был  рассчитан  на  силу,
большую, чем у нее. Она попала в свою  собственную  ловушку.  Совершенно
беспомощная, она сидела на земле, проклиная способы охоты людей с цветом
кожи, аналогичным ее собственному.
   Она никогда не думала, что капканы -  такой  варварский  метод.  Нога
онемела, и Онор начала спрашивать себя, что будет, если никто не  найдет
ее.
   И тут она  увидела  Волка.  Он  был  последним,  кому  она  могла  бы
обрадоваться сейчас, несмотря на весь свой страх. Она боялась его теперь
больше, чем одиночества, диких зверей  и  голодной  смерти  в  лесу.  Он
бесшумно появился из чащи, и смотрел на нее молча, испытующе, с каким-то
немым осуждением. Онор не пыталась оправдаться. У нее не было слов.  Она
опустила глаза, готовая ко всему. Страх и чувство вины сковали ее.  Было
тихо, и Волк не двигался с места. Наконец, Онор решилась поднять  глаза.
В руках у Волка сверкнул нож. Онор напряженно следила за ним, уверенная,
что настал ее последний  час.  Она  не  просила  пощады.  У  нее  просто
наступило полное оцепенение. Даже страха не  осталось.  Она  знала,  что
Волка бесполезно уговаривать, когда он что-то решил. Он подошел к ней, и
Онор отвернулась, чтобы не смотреть. Она ждала удара, не сомневаясь, что
рука индейца не дрогнет.
   Волк нагнулся над ней, и его нож со скрипом протиснулся между скобами
капкана. Пружина сопротивлялась упорно, но у Волка оказалось  достаточно
силы, чтобы разжать неумолимые челюсти.  Онор  неожиданно  очутилась  на
свободе.  Она  нерешительно  встретила  взгляд   Волка   -   осуждающий,
укоряющий.
   Он не нуждался в судьях, чтобы доказать ее вину. Ему достаточно  было
видеть, как своенравная Огненная Лилия отводит глаза.
   - Беги, - вдруг  сказал  он.  Исчез  Волк  так  же  внезапно,  как  и
появился.
   И даже веточка не хрустнула, когда он отправился  к  своим.  Онор  не
знала,  воспользоваться  ли  его  советом.  Она   слегка   прихрамывала,
онемевшая нога еще плохо слушалась ее.
   "Куда  я  пойду?  -  спросила  она  себя.  -  Я  только  отыщу  новые
неприятности на свою голову."
   В стороне индейской деревни как будто все  стихло,  и  Онор  решилась
поискать там кого-нибудь из солдат. Ее ожидала мрачная  картина.  Многие
гуроны погибли, но и много солдат нашли свою  смерть  здесь.  Не  похоже
было, чтобы здесь кто-то победил. Ее ждал очередной сюрприз. Сначала она
заметила своего старого знакомого - лейтенанта Ривароля.  Он  был  очень
горд собой - он взял в  плен  одного  из  индейских  вождей,  отставшего
почему-то от своих соплеменников. Волк холодно  глянул  на  Онор,  когда
она, прихрамывая, вышла на свет. Она мрачно вздохнула. Онор не  способна
была больше рассуждать.  Она  действовала  молниеносно,  не  раздумывая,
повинуясь внутреннему голосу. Лейтенант, заломив руку  Волка  за  спину,
позвал своих товарищей помочь справиться с  пленником.  Онор  решительно
направилась к  нему.  Ее  шаги  становились  все  менее  уверенными…  И,
наконец, поравнявшись с лейтенантом, она качнулась и  очень  естественно
упала. Ее обморок выглядел совсем как  натуральный.  Лейтенант  Ривароль
был настоящим джентльменом.
   Привычки, которые намертво въелись в его кровь, были сильнее его.
   Машинально, увидев падающую навзничь  красивую  молодую  женщину,  он
потянулся подхватить ее. Лишь на мгновение его рука ослабила  хватку,  и
Волк тут  же  вырвался  на  свободу,  только  его  и  видели.  Лейтенант
выругался.
   Пленник ускользнул из-за его  собственной  неосмотрительности.  Да  и
Онор он не  поймал.  Она  продолжала  разыгрывать  обморок,  мужественно
сохраняя неподвижность. Лейтенант принес ей воды. Она приоткрыла глаза.
   - Это вы, лейтенант? Слава Богу!
   Он криво улыбнулся, предвкушая, какой разнос учинит ему начальство.
   - Как вы себя чувствуете, Онор?
   - Хорошо. Вы разбили индейцев, да?
   - Не совсем. Большинство спаслись бегством.  Не  думаю,  что  это  уж
очень удачный поход.
   "Но зато я обрела свободу, - подумала Онор. - Теперь только  окончить
ремонт корабля - и домой".
   Ей самой не верилось, что все пройдет так гладко, как она воображала,
но жизнь оказалась неожиданнее любых фантазий...
   Вместе с остатками отряда  лейтенанта  Ривароля  Онор-Мари  проделала
нелегкий путь.  Это  был  унылый  поход.  Солдаты  проклинали  индейцев,
оказавших им столь яростное сопротивление. К счастью, почти никто из них
не знал о той роли, что сыграла Онор в этом сражении, так что никому  не
пришло в голову  обвинить  ее  в  предательстве.  Возможно,  Риваролю  и
казалось  подозрительным  все,  что   случилось,   но   в   его   голове
просто-напросто не уложилась бы мысль, что французская  баронесса  могла
принять сторону индейцев против  соотечественников.  Поэтому  пока  Онор
была вне подозрений.
   Наконец, уставшую, но зато свободную, Онор-Мари доставили в форт.  Ей
навстречу  вышла  высокая  сухощавая  женщина   в   темно-синем   платье
старомодного фасона.
   - Я мадам Буатель-Лерак, - официально представилась она. - Мой супруг
- губернатор этой провинции. Очень рада принимать вас в  своем  доме,  -
судя по тону, непрошеные гости - последнее,  что  могло  порадовать  эту
женщину.
   - Я Онор-Мари де Валентайн,  баронесса  Дезина  и  Сан-Эсте,  -  Онор
приняла ее тон. Губернаторша выпятила нижнюю губу.
   - Та женщина, которую держали в плену индейцы.
   Она  задумчиво  коснулась  рукой  своего  подбородка.  Взглядом   она
оценивала Онор, словно спрашивая себя о чем-то. Онор не понравилось, как
ее встретили.
   - Я хочу поговорить с губернатором, - сказала она.
   - Он занят. Он побеседует с вами позже.
   Губернатор принял ее лишь на следующий день. Он выслушал просьбу Онор
помочь ей вернуться в город и отказал ей наотрез.
   - Мои люди  скоро  едут  туда,  -  сказал  он.  -  Но  здешние  места
чрезвычайно опасны, полны диких индейцев, женщина будет задерживать их.
   Нет, дорогая, пока вы останетесь с нами.
   - Я ничем не стесню ваших солдат, - уговаривала его Онор.
   - Женщина в трудном походе - что камень на шее. Вы погубите и  их,  и
себя. А у меня и без того мало людей, - он глянул в ее побледневшее лицо
и добавил успокаивающе. - Но скоро мы переселим  индейцев  на  земли  за
Вудвортом, и в округе станет спокойно, как в  парке.  Вот  тогда  я  сам
лично отвезу вас в Сан-Симоне.
   Они еще спорили некоторое время, но напрасно.  Губернатор  не  хотел,
чтоб Онор присоединялась к его отряду.
   - Но хоть письмо они могут прихватить  с  собой?  -  устало  спросила
Онор, отчаявшись добиться своего.
   - Конечно, дорогая моя, - он облегченно вздохнул.
   - Хорошо.  Я  напишу  записку  капитану,  которого  я  наняла.  Пусть
заканчивает ремонт без меня. Хорошо хоть, я заплатила  ему  полсуммы,  -
горькая улыбка тронула ее губы.
   Так она  осталась  жить  в  форте.  В  сущности,  для  нее  мало  что
изменилось. Здесь она тоже была чужой.. Офицерские жены косились на  нее
неодобрительно. Губернаторша вела себя так,  будто  от  нее  можно  было
подхватить заразную болезнь. Онор злило подобное отношение. Наконец, она
сорвалась.
   Мадам  Буатель-Лерак  бросала  на  нее   многозначительные   взгляды,
бесцеремонно явившись к ней в комнату, когда она одевалась.  Онор,  сжав
зубы, продолжала перед зеркалом оправлять на себе платье,  которое  было
ей велико.
   - Вы не беременны, милочка? - вдруг  услышала  она  вопрос  и  просто
застыла. Она  не  сразу  поняла  намек  и  смотрела  на  губернаторшу  в
недоумении. Потом до нее дошло.
   - Что вы имеете в  виду?  -  сухо  спросила  она.  -  И  с  чего  вы,
собственно, взяли подобную чушь? - она задыхалась от гнева.
   Губернаторша изобразила на лице сочувствие.
   - Бедняжка! Вам, должно быть, чего  только  не  пришлось  пережить  в
плену у этих варваров, этих дикарей.
   Онор передернуло. Ее переполняло отвращение.
   - Знаете, мадам, за все то время, что я пробыла  в  плену,  никто  из
этих дикарей ни разу не позволил себе нескромного взгляда, уж не  говоря
о том, чтобы шлепнуть меня по заду. А вот ваш супруг  умудрился  сделать
это дважды в первый же день моего пребывания в форте.
   Губернаторша покраснела. Но хоть злые слова Онор закрыли ей рот,  все
равно, каждый в форте продолжал строить свои предположения о жизни  Онор
в плену. Она знала об этом, и ничего не могла  поделать.  Ей  оставалось
лишь ждать перемирия, чтобы наконец беспрепятственно уехать.
   Онор-Мари была ужасно одинока в форте, и  большим  удовольствием  для
нее было увидеть знакомое лицо. Как-то утром, спустившись во  двор,  она
натолкнулась на отца Мерсо.
   - Вы здесь, отец? Рада вас видеть. Спасибо, что выручили меня!
   Он помолчал. Странная нерешительность прозвучала в  голосе  духовного
пастыря, словно он сомневался в том, что собирается сказать.
   - Я и правда, кажется, помог вам, дочь моя.  Но…  Должен  сказать,  я
надеялся, что вы ограничитесь побегом. А вы-таки устроили резню. Погибли
ваши соотечественники.
   - Но, отец, мне тоже  жаль.  Я  не  думала,  что  они  пострадают.  Я
специально выбрала день, когда индейцы ушли  на  охоту.  Но  эти  дикари
такие хитрые... Вы сердитесь?
   - Что вы? Вспомните о моем сане! Я, конечно же, не сержусь.
   - Хотелось бы поговорить с вами, отец.
   - Исповедаться? - быстро спросил он.
   Она нервно повела плечами. Что за дикая мысль?!
   - Если возможно, просто поговорить.
   - Заходите в часовню, дочь моя, - он сделал приглашающий жест и зашел
в деревянную постройку, лишь отдаленно  напоминающую  храм.  Там  царили
сырость и строгий полумрак. Четыре  ряда  угловатых  лавок  загораживали
проход к кафедре проповедника. Мерсо прикрыл за собой дверь и присел  на
лавку.
   - Присядьте, дочь моя. Итак, вас что-то тревожит?
   - Да, - выпалила  она.  Он  предложил  рассказать  поподробнее.  Онор
продолжила. - Проблема в том, что я застряла здесь  точно  так  же,  как
застряла в индейском поселке! Лерак не отпускает меня. Не хочет помочь!
   Может быть, он послушает вас? Вы все же носите духовный сан.
   Мерсо схватился за голову.
   - Дочь моя!  Что  я  слышу?  Нет,  вам  непременно  нужно  придти  на
исповедь.
   А пока мы беседуем неофициально, скажу вам одно. Боритесь с эгоизмом,
что пожирает ваше сердце! Боритесь, и да поможет вам  бог.  Как  вам  не
совестно?
   Военное время, кругом обозленные воинственные племена язычников! А вы
думаете лишь о себе. Вы  хотите  подвергнуть  опасности  жизнь  десятков
людей лишь потому, что вам не терпится вернуться к вашей суетной жизни.
   - Что же вы предлагаете? Война кончится не завтра. Что  же,  мне  еще
полгода сидеть в этой дыре и, что, молиться целыми днями? Так же можно с
ума сойти.
   - Ниспошли мне терпения, Всевышний! Почему, собственно, нет? Разве не
нужно вознести благодарственную молитву  за  ваше  спасение  от  ужасной
участи? Разве не  вы  твердили,  что  вашему  целомудрию  и  вашей  вере
угрожает опасность? Так она миновала! Благодарите же Бога!
   - Я благодарю. Но охотнее я бы благодарила его дома, далеко  от  этих
ужасов, от стрел, скальпов, ружей! Мне просто тяжело здесь.  Меня  здесь
невзлюбили.
   - Возможно, вы дали повод, Онор-Мари. Ничего, что я вас так называю?
   Возможно, вы  слишком  кичились  перед  ними  вашим  титулом,  вашими
деньгами.
   Вы заставили этих людей завидовать  вам,  а  потом  стали  искать  их
доброжелательного отношения.
   Отчасти он был прав. Но Онор не смогла бы этого признать.
   - Но они сразу отнеслись ко мне враждебно! Они смотрят на  меня,  как
на прокаженную! Словно я не в плену была, а бог весть чем занималась!  -
выкрикнула она со злостью. - Как будто я там, по меньшей мере, переспала
со всем их племенем! Подумать только!
   Он как-то неловко молчал, пряча глаза.
   - Я не осуждал бы  их,  Онор-Мари.  Я  сам  видел  вас  в  плену,  и,
позвольте заметить, вы не производили впечатления замученной жертвы. Вы,
помнится, пропадали целыми днями в лесу вместе с тем  язычником.  О,  не
обижайтесь, Онор-Мари! Я не хотел сказать, что я так думаю. Но ведь  мог
бы подумать, не так ли? Я все понимаю. Но  люди,  незнакомые  с  нравами
племен, могут решить...
   Она яростно топнула ногой.
   - Хоть вы не повторяйте всю эту  чушь,  отец!  Я  всего  лишь  хотела
выжить! Неужели трудно понять? Они хотели, чтобы я учила их язык?
   Пожалуйста. Их обычаи? Ради Бога. Все что угодно, пока  они  меня  не
трогали. Красный Волк не подарок,  но  он  нормальный  человек,  который
слушает тебя прежде, чем опустить тебе на голову свой томагавк. А вы все
сначала судите, не давая вставить и полслова!
   - Онор-Мари, дочь моя! Мы не безгрешны, но все мы молимся, чтобы  нам
простили наши прегрешения и наставили на истинный путь. Молитесь и вы.
   Возможно, и краснокожие услышат  слова  истинной  веры  и  станут  на
праведный путь. Пусть не теперь. Пусть через долгие годы. Простите  тем,
кто неверно понял вас. Смирение оценят. Но не замыкайтесь в своем  гневе
и обиде. Это не угодно Богу, и неприятно людям. Хорошо?
   - Да, отец Мерсо, - она была глубоко разочарована  разговором.  Не  в
общих фразах она нуждалась, а в реальной помощи. А помощи от отца  ждать
не приходилось. Она медленно брела по двору. "Мой эгоизм?  -  спрашивала
она себя. - Неужели это так уж грешно, любить себя и заботиться о  себе?
Такой ли уж эгоизм стремиться жить нормальной привычной жизнью? Я прошла
столь долгий путь, я достигла того, о чем мечтала. И на моем пути  стоит
лишь самодовольный губернатор захолустной провинции. Смешно!  Боже,  как
же мне выбраться отсюда? И не через год, а  теперь  же.  Может,  индейцы
вообще сожгут этот чертов форт, в отместку за их лагерь?"
   Она вздохнула. Была ли то ее вина, что она и правда всю жизнь  любила
только себя, сделали ли ее такой обстоятельства?  Есть  вещи,  известные
лишь Провидению.

***

   Прошло два дня. На третий на рассвете Онор разбудил  отчаянный  визг.
Он длился долго, звонкий, на высоких нотах, испуганный женский визг.  Не
проснувшись толком, Онор выскочила из комнаты.
   - Что такое? - она столкнулась нос  к  носу  с  мадам  Буатель-Лерак,
которая с перекошенным лицом неслась по широкому коридору.  Судя  по  ее
лицу, кричала именно она.
   - Индейцы!
   - Где?! - ужаснулась Онор.
   - Окружили форт! Перестреляют нас! Всех  убьют!  Их  так  много,  так
ужасно много! А у нас так мало солдат! Боже! Что же делать?
   Онор выглянула из узкого, похожего на бойницу окна коридора. Часового
не было, то есть он был, но его руки и  голова  свисали  вдоль  бортиков
вышки, а ноги зацепились за что-то