ой  ее  хитрости.  Через
полчаса они оказались посреди лагеря краснокожих. Несколько  индианок  с
интересом уставились на нее. Онор огляделась, и мысленно  вознесла  Богу
благодарность. Она знала этот лагерь. Она жила здесь.  Вот  вигвам,  где
она жила. Она словно попала домой.
   - Мне нужен Красный Волк, то бишь,  Свирепый  Волк,  если  вы  теперь
зовете его так. Не трудись звать никого другого. Мне нужен только он.
   Живее! - скомандовала Онор. Ее властный тон  должен  быть  скрыть  ее
неуверенность,  ее  беспомощность,  ее  страх.  Индеец  оставил  ее  под
присмотром женщин и проскользнул в один из вигвамов. Оттуда он  вышел  с
седовласым старцем, который едва передвигал ноги. Старик  долго  смотрел
на нее с каким-то печальным выражением понимания на лице,  потом  кивнул
Опоссуму.
   - Ты не ошибаешься, Большой Опоссум. Это она, женщина,  что  миновала
Большую Воду, Тигровая Лилия. Дай ей то, что она просит, все  равно  она
добьется своего.
   Он едва заметно улыбнулся ей и исчез в своем вигваме,  как  суслик  в
норе. Она с неожиданной теплотой в душе прошептала:
   - Мудрый Лось... - она с трудом припомнила лицо старейшины. Он сильно
сдал за этот год, но все же она его узнала. - Я ищу Красного Волка, - ее
повелительный тон сменился едва ли не мольбой.
   Индеец заглянул в другую хижину. Он отсутствовал не больше минуты.
   Сердце Онор отчаянно забилось. Опоссум появился вновь.
   - Свирепый Волк не хочет говорить с Тигровой Лилией.  Он  приказывает
отдать ей лошадь и отпустить домой. Уходи, женщина.
   Онор топнула ногой от досады.
   - Что значит "не хочет"?! Что за чушь! Никуда  я  не  уеду,  пока  не
увижу его!
   Она оттолкнула индейца и бегом, пока  ее  не  остановили,  влетела  в
вигвам Волка. Там царил полумрак. Внезапно  Онор  показалось,  что  весь
остальной мир исчез, и на этой грешной земле остались лишь двое - она  и
Волк. Она замерла, не в  силах  говорить,  позабыв  все,  о  чем  хотела
сказать ему. В углу на меховом одеяле около едва тлеющего  костра  сидел
индейский воин в полной боевой раскраске. Он  курил  трубку,  и  Онор  в
первый момент едва не закашлялась. Его голова  была  увенчана  током  из
больших перьев. Он даже не пошевелился. "Я чужая здесь," - остро ощутила
Онор. Ее теперешний облик  был  непривычен  и  нелеп  здесь.  Ее  черная
амазонка отлично бы смотрелась на верховой прогулке.  Ее  руки  и  плечи
были обнажены, кружевные воланы не позволяли платью  съехать.  Она  была
затянута в тугой корсет, волосы уложены  в  пышную  прическу,  несколько
потерявшую форму после долгой скачки, и на ней  была  шляпка,  кокетливо
украшенная лентой. Он молчал, и это молчание нервировало  Онор.  "Он  не
имеет права делать вид, что не замечает и не узнает меня. Он не  должен,
не может так со мной поступить!"
   - подумала она, и злость вернула ей силу духа.
   - Послушай... - начала она, но продолжить не смогла. Она так  мечтала
об этой минуте, ни разу не подумав, как это будет трудно.
   - Уходи, - сурово сказал Волк. - Тебя не  будут  задерживать.  Ты  не
пленница. Уходи.
   - Значит, ты прогоняешь меня? - сдерживая вихрь  эмоций,  проговорила
Онор.
   - Тебе незачем было приезжать сюда, Тигровая Лилия. Все ясно и так.
   Уходи, - бесцветный голос и ледяной взгляд, неужели она поверит ему?
   - Уйти? Но ты же  ничего  не  знаешь!  Зачем  же  так?  Зачем  же  ты
вышвыриваешь меня вон? Я считала, что это  недостаток  белых  -  слушать
только себя и свою гордыню! Значит, и  вы,  гуроны,  таковы?  И  правда,
зачем  выслушивать  кого-то  еще!  Ведь  твое   мнение   -   единственно
правильное!  И  вообще,  если  прислушаться  повнимательнее,  то   могут
переубедить. Да?
   Хотя она едва ли не кричала, Волк ответил негромко и сухо:
   - Женщины моего племени  никогда  не  повышают  голос  в  присутствии
мужчины, тем более не кричат.
   - К черту женщин  твоего  племени!  Я  буду  говорить  так,  как  мне
нравится. В данный момент меня интересует одно: ты будешь  слушать  меня
или я с таким же успехом могу поговорить с деревьями в лесу?
   - Уходи, Тигровая Лилия. Твое место среди белых людей.
   Онор была просто потрясена. Никогда она не думала, что услышит  такое
от него.
   - Ну и оставайся со своей глупой гордостью один в  своем  задымленном
вигваме, Волк! Прощай!
   Жаль, не было двери, которой она могла бы хлопнуть. Она отшвырнула  в
сторону кусок оленьей кожи, который прикрывал вход,  и  вышла,  шатаясь,
как пьяная. Позабыв, что она приехала на лошади, она побрела прочь, тупо
прошла  мимо  столпившихся  поглазеть  на  нее  любопытных  индианок   и
направилась в лес. Тропинка, которой ходили за водой, вывела ее к озеру.
   Онор-Мари остановилась. Что теперь? Она была беспомощна, повержена.
   Вернуться в форт? Никогда! Там мерзкий, отвратительный Монт. Куда  же
ей идти? Она смотрела на свое отражение, колеблющееся на  зыбкой  глади.
Вода притягивала ее. Онор встряхнулась. Нет, никогда она не доставит  им
всем такого удовольствия. У нее хватит сил жить. Вот  только  нигде  нет
для нее места. Даже Волк не пожелал ее  слушать.  Куда  же  теперь?  Она
смотрела, как лягушка спрыгнула с берега в воду и поплыла. Нет, забвение
- не то, что она ищет. Она только-только  осознала,  что  в  жизни  есть
одна-единственная настоящая ценность -  сама  жизнь.  Единственное,  что
имеет цену. Она села на землю и обхватила колени  руками.  Рассыпавшиеся
волосы окутали ее плащом.
   Ее все больше охватывало раздражение. Ведь Волк любит  ее,  здесь  не
может быть ошибки. Он ждал ее, знал, что  она  не  может  не  вернуться,
потому что он знал ее лучше, чем она сама. Что  за  упрямство  заставило
его так поступить? Ненависть ко  всем  белым,  притеснявшим  его  народ?
Только не Волк! Ревность? Возможно. Она вспомнила - она, улыбаясь, сошла
по трапу под руку с красивым молодым мужем.  Если  он  видел  ее...  Она
улыбалась, да, веря, что скоро ее избавление, что она сбежит от Монта  и
уйдет к гуронам, и Волк возьмет ее к себе, в свой вигвам, и она будет  с
ним счастлива всем назло. Глупенькая мечтательница! Лучше б она  плакала
и вырывалась из рук Монта, тогда бы Волк обязательно защитил  ее,  тогда
бы он не подумал,  что  она  предала  его.  Растравив  свои  раны,  Онор
разрыдалась; ее боль больше  не  могла  таиться  в  глубине  ее  сердца.
Никогда в своей жизни она не плакала от жалости к себе. Слезы  текли  по
ее лицу бесконечным потоком. Она уткнулась лицом в мягкие складки своего
платья, лежавшие на коленях. Онор  болезненно  ощутила,  что  без  Волка
жизнь будет  пуста  и  примитивна,  и  только  мечта  вернуться  к  нему
поддерживала ее все это время. Как  же  ей  жить  без  этой  мечты?  Она
зарыдала еще отчаяннее. Две руки вдруг опустились на ее плечи.
   Она подняла голову. Вождь гуронов Свирепый Волк  присел  на  корточки
около нее, его сильные смуглые руки обняли ее. Он сдается! У нее  екнуло
сердце.
   Прижавшись к нему, она закрыла глаза.
   - Ты поверил мне? - спросила она, вытирая лицо руками.
   - Ох, Лилия! Твои рыдания распугали всех птиц  в  лесу,  всех  рыб  в
озере, даже комары исчезли.
   - Так ты пришел спасать своих рыб или ко мне? Или ты пришел  сообщить
мне, что я здесь вне закона, и мне запрещается плакать ближе, чем в трех
милях от твоей деревни?
   - Нет, Лилия. Я пришел к тебе, и я стою здесь уже  давно.  Я  мог  бы
спеть победную песнь, а ты все равно бы не оглянулась.
   - Значит, ты пошел за мной? Зачем же ты морочил мне голову?
   - Чтобы увидеть, как плачет Огненная Лилия.
   - Ложь! Ты шутишь, Волк? - мягче спросила она, начиная улыбаться.
   - Лилия! Лилия! Вставай с земли, она еще сырая.  Пойдем.  Ты,  должно
быть, голодна.
   Он поднял ее  и,  обхватив  за  талию,  повел  в  свой  вигвам.  Онор
опустилась на шкуры и вздохнула.
   - Так ты берешь меня к себе, Волк?
   Его тонкие губы  тронула  улыбка.  Не  отвечая,  он  продолжал  ловко
готовить нехитрый ужин. Онор с удовлетворением подумала, что даже  такие
мелочи напоминают, что он привык быть один. А значит, без нее тут никого
не было, и сюрприз в юбке ее как будто не ждет. Волк подал ей  миску,  и
изголодавшаяся Онор набросилась на еду.
   - Что это? - спросила она, спохватившись.
   Он как-то странно смотрел на нее и наконец заметил вскользь.
   - Зачем тебе знать? Ты, дочь бледнолицых, не привыкла жить в лесу.
   Узнаешь, что это, пожалуй, предпочтешь поголодать.
   Она чувствовала, что каждым своим словом он  пытается  напомнить  ей,
что она не может так жить, и не нужно мучить ни себя, ни его. Но она  не
хотела отступиться от него.
   - Все же?
   - Змея, - коротко сообщил он.
   - Тьфу, гадость! - вырвалось у  нее.  Он  улыбнулся  как-то  грустно,
понимающе и пояснил:
   - Много дичи было в лесах,  пока  не  пришли  бледнолицые  со  своими
ружьями и капканами. Гуроны веками жили  на  этих  землях,  и  им  всего
хватало. Но теперь нам тяжело прожить. Зимой здесь будет голод.
   Снова она услышала ненавязчивое напоминание, что ей не выжить в лесу.
   Не нужно было слов, чтоб она это поняла.
   Она упрямо окончила  трапезу  и  передвинулась  поближе  к  Свирепому
Волку.
   - Что теперь? - спросила она. - Мне кажется, еще не все ясно.
   Волк привлек ее к себе, крепко сжал, будто боясь,  что  она  окажется
сновидением, и коснулся ее губ своими. Она ждала, запрокинув  голову,  и
догадавшись, чего она ждет, он страстно  припал  к  ее  губам,  даря  ей
раньше неведомую ему ласку. Она охотно позволяла ему целовать  себя,  но
тело ее осталось  напряженным,  как  струна,  потому  что  она  не  была
уверена, что Волк позволит ей остаться. До сих пор  он  избегал  прямого
ответа. Одновременно с биением ее сердца в ней бился комочек страха.
   - Я люблю тебя, Тигровая Лилия, - сказал он, как когда-то. Но тогда в
ecn голосе не было боли. А теперь была.
   - Я знаю, Волк. Да и ты знаешь, что я люблю тебя, всегда знал. Ты  не
должен был позволять мне уехать. Ты должен был сказать все раньше, не  в
последний момент, - шептала она.
   - Но была ли ты готова, Тигровая Лилия? Если б я сказал тебе о  своем
чувстве раньше, поняла ли бы ты меня?
   Она помолчала.
   - Должно быть, ты прав. Мне  нужно  было  осознать,  как  мне  трудно
расстаться с тобой. Но я поняла! Все в прошлом! Я  вернулась,  я  готова
остаться с тобой, если ты только этого пожелаешь.
   - Ох, Лилия, ты не знаешь, что говоришь. Как  ты  будешь  жить  среди
нас, простых воинов, ты, гордая и прекрасная, как дочь богов. Ты создана
для дворцов белых людей и их роскоши. Помнишь, я взял тебя в плен, когда
ты только пару дней, как ступила на нашу землю? Ты была прекрасной белой
женщиной среди подобных тебе. Ты жила в доме, где все блестело, где ноги
скользят по полам цвета  золота,  где  все  покрыто  чем-то  пушистым  и
мягким, чтобы было удобно сидеть. Я увел тебя оттуда, но ты подходила  к
этому дому. Что тебе делать в вигваме, тебе,  которая  привыкла  жить  в
довольстве и  праздности?  Посмотри  кругом,  Лилия.  Ты  проведешь  так
остаток дней?
   - Только н нужно драм, прошу тебя, Волк. Ты все  преувеличил  больше,
чем наполовину. Не такая я уж потрясающе прекрасная, хотя  мне  приятно,
что ты так считаешь. И я не так уж мало знаю о жизни в  вигвамах.  Слава
Богу, я не один месяц прожила с вами, и ничего, жива. И раз  я  все-таки
здесь, значит, я готова  измениться.  Я  действительно  ничего  не  умею
делать,  но  ваши  женщины  меня  научат.  Ведь  главное  -  это  хотеть
научиться, правда же, Волк?
   - Я слышал, ты вышла замуж...
   Онор поняла, что они добрались  до  сути  дела,  и  набрала  побольше
воздуха в легкие, чтобы разразиться речью. Но ее взгляд упал на  кольцо,
сжимавшее ее палец, она уставилась на него и поняла, что  Волк  тоже  на
него смотрит. Ей стало досадно, что она недооценила то, как хорошо  Волк
разбирается в обычаях ее соотечественников, и позабыла про кольцо. Она с
омерзением  стащила  его  с  пальца,  приподняла  завесу  над  входом  и
вышвырнула кольцо в кусты.
   - Я была замужем там, в "той" жизни. Нелепость,  да.  Это  совсем  не
важно, совсем. Разве по вашим законам я не свободна? Что для  вас  союз,
одобренный католической церковью? Пустой звук.
   - Да, - тихо заметил Волк. - Так же, как для мира бледнолицых  ничего
не стоит союз, заключенный в индейском поселке.
   Она нервно повела плечами, словно ей стало зябко.
   - Да, именно так.  Меня  как  французскую  баронессу  ни  к  чему  не
обязывают наши с тобой отношения. Я останусь госпожой де ла Монт. Но для
Онор-Мари все это настоящее. А для Тигровой  Лилии  это  гораздо  больше
значит, чем унылое стояние около алтаря.
   В ней сейчас и правда жили три разные женщины, три чуждых друг  другу
души:  холодная  баронесса  Дезина,  вспыльчивая  эгоистка  Онор-Мари  и
искренне влюбленная Лилия. Первую Волк  никогда  не  знал,  вторую  знал
слишком хорошо, а о существовании третьей ему еще предстояло узнать.  Но
он чувствовал, что она уже рождена, и теперь ничто не  остановит  ее,  и
радость смешивалась в нем со страхом.
   - Странно. В наших  краях  иногда  попадаются  белые  люди  в  черных
одеждах, проповедующие вашу веру. Я не помню всего. Они  говорили  много
странного и непонятного. Но я  точно  помню,  что  они  говорили,  будто
измена мужу, с которым тебя венчали - большая вина, за которую накажут в
стране духов.
   Онор рассердилась.
   - Да ты прямо проповедник,  Волк.  Может,  тебе  лучше  постричься  в
монахи? Иезуиты примут тебя с радостью.
   - Что мне сделать, чтобы ты поняла? Я хочу, чтобы ты была счастлива.
   Ты не хочешь подумать о себе. Кто еще тебе  скажет:  открой  глаза  и
взгляни правде в лицо!
   Ее рот сжался в узкую полоску, а зрачки по-кошачьи сузились в точку.
   Что такое эта "правда", о которой он толкует? Правда - это то, что  у
них одна жизнь, и ничто не помешает ей сделать свой выбор и  прожить  ее
так, чтобы на  старости  лет  не  кусать  от  досады  локти,  сожалея  о
несделанном и несбывшемся.
   - Я не понимаю тебя. О чем мы говорим? Ты либо хочешь  взять  меня  в
жены, либо нет. Если нет, скажи. Я как-нибудь справлюсь.
   Она сказала так, хотя была совершенно уверена, что он хочет,  но  его
сдерживают гордость и великодушие.
   - Разве дело во мне, Лилия? Ты  знаешь,  если  я  бы  мог,  если  все
зависело бы только от меня, я никогда б не отпустил тебя.
   - Так не отпускай.  Зачем  ты  ищешь  проблемы?  Я  никогда  не  была
праведницей. Если тебя беспокоит моя  душа,  я  буду  время  от  времени
ходить на исповедь. И потом, Бог бледнолицых - вовсе не злобный  старик.
Неужели он не сумеет понять, в чем дело. Ведь из  всякого  закона  может
быть исключение. И ему сверху должно  быть  хорошо  видно,  что  я  была
вынуждена сказать священнику "да". А вынужденное "да" не связывает  меня
никакими путами.
   Волк невольно усмехнулся.
   - Не представляю, как можно вынудить тебя. Заставить Тигровую Лилию?
   Легче приручить змею.
   Она отрицательно покачала головой.
   - Ты не прав. Боже, Волк, ты  совсем  ничего  не  понял!  Взять  хоть
Паука.
   Я сопротивлялась, как могла, но если бы ты не вступился за меня, я бы
покорилась. Да, я не хотела к нему, но сильнее, гораздо сильнее я хотела
жить. Не осталось бы выбора - жила бы я сейчас в вигваме  Паука.  Но  на
моей дороге попался человек втрое более мерзкий и коварный.
   - Где он?
   - В форте. Надеюсь, ему не разыскать меня здесь.
   Волк испытывал большие сомнения по этому поводу,  но  держал  их  при
себе. Он привлек ее ближе к себе.
   - И тебя не пугает, Лилия, что ты и я  разной  веры,  разного  цвета,
разных нравов?
   - Нет. Я сумею понять тебя. А ты попробуй принять меня такой, какая я
есть.
   - Боюсь, с тобой  иначе  нельзя.  Тебя  все  равно  не  изменить.  Но
подумай, у тебя будут дети. Что будет с ними?
   - Не вижу проблем, - раздраженно сказала Онор.
   - Лилия, они будут расти в лесу и спать на голой земле.  Но  настанет
день, они вырастут и узнают, что их мать не простая индианка, а женщина,
обладающая сокровищами и властью в ином мире, которого им не дано  будет
узнать. Не захотят ли  они  получить  то,  что  должны  иметь  по  праву
рождения?
   Не будут ли страдать, не принадлежа всей душой и всем телом к  одному
народу? Не будут ли они разрываться  между  миром  бледнолицых  и  миром
гуронов?
   - Волк, люди меняются. Я изменилась. Ты изменился. Не отрицай, может,
ты не замечаешь за собой, но я-то вижу. Ты не тот Красный Волк,  который
когда-то бросился на меня с ножом, чтобы перерезать мне глотку. Ты  стал
мудрее, терпимее, если хочешь, цивилизованнее. Ничего не поделаешь,  мир
не стоит на месте. Пока еще наши дети начнут искать свой  путь  на  этой
земле.
   К тому времени все, возможно, будет по-другому. Кончится эта  нелепая
вражда. Что-то полезное возьмут от бледнолицых индейцы,  чему-то  научат
их взамен. Такой резкой границы уже не  будет.  Ты  сомневаешься?  Может
быть, двадцати лет и правда мало для таких  перемен.  Так  воспитай  сам
своих детей, научи их любить свой лес, научи ценить свободу. Ты сделаешь
из них воинов. Неужели ты бы променял свой вигвам и томагавк  на  жилище
белых и хотел бы  стать  таким,  как  они?  Ты  родился  индейцем,  тебя
приучили жить по вашим законам, и ты им  подчиняешься.  Почему  же  твои
дети вдруг захотят покинуть лес?
   - А ты? Никогда не  пожалеешь,  что  они  могли  бы  стать  богатыми,
знатными вождями среди белых людей...
   - Волк, прекрати! Если у меня будут дети, они  будут  полукровками  и
точка! Иначе у меня их не будет вовсе. Так что, у них нет  ни  малейшего
шанса вырасти беспомощными, ленивыми денежными мешками.
   - Лилия умна! У нее готов ответ на все, - сказал Волк надменно, но не
сердито. - Но, подумай, Тигровая Лилия, сегодня разлука  разогрела  твое
сердце. Ты снова  вырвалась  на  свободу,  и  ты  счастлива.  Ты  готова
разделить со мной все, и горе, и радость. Я верю, ты честна,  твой  язык
никогда не лжет, когда ты вот так  глядишь.  Но  так  будет  не  всегда.
Сколько еще будет любить дочь бледнолицых краснокожего воина? Год,  два?
Посмотри вперед. Что ты будешь делать, когда твое пылкое сердце остынет,
и тебя потянет домой, в город? Когда ты будешь связана  детьми,  которых
не сможешь бросить так просто, как  бросила  бы  меня.  Когда-то  гуроны
увели в плен двух бледнолицых ингизов. Их всегда тянуло назад, их  глаза
всегда были обращены на восток. Они не подозревали, что любят свою землю
так же сильно, как мы, гуроны, любим свои леса. В плену они поняли,  что
не могут жить без нее. Ты совсем юная, Лилия, ты станешь старше, и земля
твоих предков позовет тебя.
   Онор внимательно вслушивалась в его слова.
   - Да ты же смертельно боишься, что я послушаюсь тебя!
   Она готова была поклясться, что на смуглых  щеках  индейца  проступил
румянец.
   - Послушай, любая женщина, хоть индианка, хоть белая, рискует так же.
   Ты мог бы взять в жены краснокожую девушку, а она бы разлюбила  тебя.
И это было бы грустно, но случается сплошь и рядом.  Я  могла  бы  выйти
замуж по любви, а потом муж увлекся  бы  другой.  Это  жизнь.  Почему  я
должна думать об этом сейчас? Мы можем быть счастливы, Волк, сегодня,  и
завтра, и через месяц. Будут проблемы, мы  будем  их  решать.  Потом.  А
сейчас, давай жить сегодняшним днем. Хочешь, я останусь с  испытательным
сроком? Если через три месяца я взвою, ты отпустишь  меня  домой...Но  я
думаю, что тебе нелегко будет избавиться от меня!
   Она выглядела искренней и полной энтузиазма. Волк  улыбнулся,  в  его
глазах засияла вся его любовь к удивительной белой  женщине,  нарушившей
его покой. Он с силой привлек ее к себе, и своим лбом Онор  ощутила  его
туго обтянутую кожей твердую щеку.
   - Волк, любимый... - прошептала она.  Ее  руки  обвились  вокруг  шеи
молодого  вождя.  И  ей  наплевать  на  весь  мир,  пусть  даже   дюжина
разъяренных мужей будут метать молнии от злобы.  Волк  проше