- Почему у них ружья?
   - Они готовы защищаться любой ценой, - посланник короля  вздохнул.  -
Любым оружием. Даже тем, что куплено у нас.  Это  страшно,  Онор.  Нужно
остановить их.
   - Они всего лишь хотят выжить,  -  она  сделала  нажим  на  последнем
слове.
   - Да. Но лучше им смириться. Лучше им подчиниться  властям.  Уйти  на
пусть бесплодную, но безопасную землю. Их сопротивление только затянет и
ужесточит войну. Поговорите с ним, Онор-Мари.
   - Волк не послушает. Он такой упрямый.
   - Но вы ведь поговорите с ним? О нас.
   - Да, конечно. За кого вы меня принимаете? Конечно, я скажу ему.
   - Я беспокоюсь, Онор. Индейцы столь мстительны. Он не обидит вас?
   - Волк? Да что вы? Он слишком  занят  своей  войной,  чтобы  заметить
что-то у себя под носом. И он выше мести.
   - Вам виднее, -  он  согласился  неохотно,  скрепя  сердце.  Но  Онор
успокаивающе коснулась его руки, затянутой в лайковую перчатку.
   - Все уладится. Вот увидите, Фурье. Он поймет.
   Она заметила среди индейцев Зоркого  Орла,  а  с  ним  Важенку.  Онор
окликнула ее, подзывая к себе.
   - Лилия! Сестра моя! Мое сердце не находило покоя.
   - Я в порядке, Важенка. Но ты! Я оставила тебя в безопасном месте.
   Почему ты здесь?
   Она опустила глаза, застенчиво розовея.
   - За мной пришел Зоркий Орел. Он забрал меня. Я теперь его жена. Куда
он, туда и я.
   - Чудесно! Поздравляю тебя. Хоть что-то хорошее.
   - Зачем пришел сюда этот белый? - она едва заметно кивнула в  сторону
Фурье. - Это друг?
   Онор не знала, что и сказать. Кто был Фурье? Кому  служил?  Кому  был
предан? Королю? Справедливости? Себе?
   - Это друг. Он хочет мира.  Он  не  из  тех,  кто  хочет  воевать,  -
объяснила она.  "  Не  хочет,  -  подумала  она  про  себя,  -  но  если
понадобится, то будет. Будет воевать против людей, которые  мне  дороги.
Против Волка.
   Против этой самой невинной Важенки. И будет по-своему  прав,  защищая
интересы своего народа."
   А вот на чьей стороне будет она, если вновь прольется кровь?

***

   Несколько дней они прожили в лагере.  Онор  держалась  в  стороне  от
всех.
   Она медлила с разговором, избегала Волка, избегала и Фурье  тоже,  не
знала, как поступить и что сказать. Она боялась и  унизить  Волка  своим
уходом, боялась и что он, занятый своей бесконечной  войной,  вообще  не
заметит ее.
   Он не торопил ее. Наконец, пора  уже  было  уезжать,  и  некуда  было
тянуть, и тогда Онор-Мари разыскала Волка, набрала  побольше  воздуха  в
легкие и попросила ее выслушать. Он кивнул, пообещав, что будет ждать ее
под деревом, в тихом месте, где никто не помешает им. А там...
   - Ты хотела говорить о чем-то, Лилия?
   - Волк, я... Я решила.  Я  буду  с  Фурье,  -  выговорила  она  после
продолжительной  паузы.  Она  долго  не  решалась  поднять  глаза,  тупо
разглядывая носки его мокасин. Волк  молчал.  Она  ждала  хоть  какой-то
реакции, но он стоял перед ней,  суровый  и  спокойный.  Она  неуверенно
подняла голову и по-своему истолковала его молчание.
   - Пойми меня, прошу тебя! Я устала!  Я  просто  устала.  Я  не  этого
хотела, видит бог.
   Он все так же молчал. Ей казалось, он осуждает ее. И  с  еще  большим
жаром она воскликнула:
   - Я думала, что вернусь к тебе, и  все  будет  иначе.  Что  мы  будем
вместе. Что я никогда больше не буду одна. И что же?  Я  опять  осталась
одна. Опять! А Фурье понимает меня, он меня любит. У нас будет семья. Мы
будем счастливы. Ты понимаешь? Скажи же что-нибудь!
   - Я понимаю, Лилия. Этим и должно было кончиться, - заключил он. Она,
как ни нелепо, искала в нем поддержки, но в  ту  минуту  увидела  в  его
глазах столько боли, что сама испугалась. Эти  ясные,  совершенно  сухие
глаза излучали немую неизбывную тоску, которая надрывала ей сердце.  Она
протянула руку, чтобы коснуться него, но он отстранился,  не  грубо,  но
красноречиво.
   - Ты правильно делаешь, Лилия. Тебе так будет лучше.
   - Я любила тебя, Волк! - вырвалось у нее. Ее решимость поколебалась.
   Он сдержанно кивнул.
   - Постарайся прожить долгую и счастливую жизнь, Лилия.
   - А ты?!
   Он чуть улыбнулся, с  неуловимой  самоиронией,  не  свойственной  ему
раньше.
   - И я постараюсь.
   Они так и расстались, не прикоснувшись друг к  другу  даже  кончиками
пальцев. Она глядела ему вслед до тех пор, пока  Фурье  не  коснулся  ее
плеча.
   - Что с вами, Онор? Вам нехорошо?
   - Что? - переспросила она, глядя сквозь него отсутствующим взглядом.
   - Что-то случилось? - тут  он  догадался  обо  всем  сам.  -  Вы  ему
сказали, Онор, да? Обо мне и о вас, не так ли?
   - Да.
   - И что? Что он сказал? - Фурье тщательно маскировал беспокойство. Он
побаивался  не  только  личной  мести,  но  и  провала  своей  миссии  -
заключения мира между Францией и индейцами западного побережья,  которые
одни только и могли помочь оттеснить английских солдат от Великих  Озер.
А потом, потом индейцы станут не нужны, но не теперь.  Он  снова  тронул
Онор за плечо. - Так что же Волк?
   - Волк? Ничего.
   Его не устроил ее короткий сухой ответ.
   - Все же? Он отпускает вас?
   - Отпускает? Я ему даже не жена. Он просто выслушал меня.
   - И?.. - Фурье стало казаться, что она лжет.
   - И все.
   Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, заглядывая ей в глаза, ища  там
правду и не находя ничего.
   Фурье сам оседлал лошадей и подсадил Онор в седло.  Они  отъехали  на
несколько шагов.
   - Лилия! Лилия! Постой!
   Важенка бежала, чуть не спотыкаясь, и махала ей рукой. Онор спрыгнула
с лошади и слегка обняла индианку за плечи.
   - Я уезжаю, Важенка.
   - Но почему, белолицая сестра моя? Это не правильно.  Я  знаю.  Пусть
этот белый едет один, - она с наивной трогательной  заботой  заглядывала
ей в глаза, как маленький щенок.
   - Я уезжаю. Так нужно. Я люблю его, понимаешь? И еду с ним.
   Понимаешь?!  -  хоть  кто-то  же  должен  был  понять   ее!   Важенка
огорчилась.
   - А что же Волк? Ты не можешь оставить его. Он тебе не позволит.
   - Уже позволил.
   - Не понимаю. Он... Ты причинила ему боль, Лилия. Ты не должна была.
   - Не должна! Важенка, я не могу всю жизнь  думать,  что  я  должна  и
кому.
   Кто подумает и обо мне? Что будет со мной?
   - У тебя нет покорности в сердце, - с сожалением заметила Важенка.  -
Тебе будет трудно.
   - Я знаю. Ну прощай, милая. Мы с тобой вряд ли свидимся.
   - Прощай, Лилия. Только мне не кажется, что я никогда не увижу тебя.
   Мое сердце говорит - наши дороги еще пересекутся.
   Две женщины простились, и Онор-Мари последовала за Фурье.

***

   Фурье отдал слуге шляпу и нерешительно  двинулся  к  Онор.  Его  лицо
выражало внутреннюю борьбу, прочертившую морщину на его гладком  высоком
лбу. Онор легко сбежала по ступеням ему навстречу,  и  он  принял  ее  в
объятия.
   - Как прошел день? - спросил он, чтобы хоть что-нибудь сказать.
   -  Как?  Как  любой  другой.  Немного  скучала,  -   она   кокетливо,
соблазняюще  улыбнулась,  провоцируя  его  на  ласку.   Но   Фурье   был
по-джентельменски сдержан.
   - Что-то случилось? - она ощутила напряжение, овладевшее им. - Что не
так?
   - Право, я не знаю...
   Она сразу отступила и насторожилась.
   - Говорите же, - и в воркующем голосе звякнул металл.
   - Это касается... Волка. Мне кажется, вам небезразлично...
   - Конечно, небезразлично! Так о чем речь?
   - Он арестован. Сегодня утром.
   - То  есть?  Арестован?  Почему?  Вы  же  говорили,  что  с  гуронами
заключили мир?
   От беспомощно приподнял руки, пытаясь остановить поток вопросов.
   - Ему не следовало появляться в городе, Онор. Мир  еще  не  означает,
что... - он умолк. У нее яростно раздувались ноздри.
   - Что? Что он человек, а не дикий зверь?
   - Дослушайте же, прошу вас. И это ведь не мое мнение.
   - Извините.
   - Конечно, жители не были  рады  видеть  индейца  в  городе,  но  они
проводили его злобным шепотом, а связываться не рискнули. Но он  попался
на глаза губернатору. Тот как человек вспыльчивый велел ему убираться  в
лес.
   Слово за слово... Короче говоря, Волка  арестовали  за  неуважение  к
властям.
   - Это смешно. Гуроны не подчиняются французскому губернатору.
   - Официально все, кто  находится  на  нашей  территории,  подчиняются
губернатору, Онор.
   - Но земли индейцев...
   - Онор! Спорные территории на то и спорные, что и французы и  индейцы
считают их своими.
   Она сделала глубокий вздох, пытаясь успокоить нервы.
   - И что дальше? Что ему за это будет?
   - Его приговорили к сорока ударам плетью на площади. Крепкий мужчина,
безусловно, переживет это.
   - Да что вы! - закричала она, ужасаясь. Ей казалось - такой  человек,
как Фурье, должен сам понимать такие вещи. Но он, сжавшись,  ждал,  пока
ее гнев остынет. - Это же... Хуже не придумать! Такое оскорбление!
   - Но...
   Она присела на край софы, растерянно ломая пальцы.
   - Лучше бы все, что угодно, но не это. Волк не переживет  этого.  Для
гордого вождя гуронов унижение хуже смерти, - она горько усмехнулась.  -
Он с таким не примирится. Никогда.
   Фурье сел около нее и взял ее холодные ладони в свои.
   - Онор, вам нужно успокоиться.
   - Нужно что-то сделать, Фурье. Обязательно. Я не могу допустить...она
испытующе  глянула  ему  в  лицо.  -  Вы  поможете?  Вы  же   дружны   с
губернатором. Объясните ему?
   - Вы думаете, он не понимает? - лицо Фурье выразило  презрение.  -  Я
думаю, он очень хорошо все понимает. В том-то и дело.
   - Но тогда... Он просто полный кретин.
   - Пожалуй, это так и есть. Мы  с  таким  трудом  добились  того,  что
индейцы скрепя сердце признали за нами право находиться  здесь,  что  мы
провели хоть какую-то границу между их и  нашими  землями.  Иначе  я  не
представляю, какой кровью далась бы нам победа.
   - Зато я представляю! Я знаю эти земли дольше и  лучше  вас.  Я  была
здесь, когда индеец, только завидя белого, хватался за  лук.  А  наши  с
вами соотечественники вырезали целые деревни.
   - Я все это знаю.  Но,  к  сожалению,  меня  не  облекли  достаточной
властью,  и  я  могу  лишь  советовать  губернатору.   Он   не   пожелал
прислушаться ко мне.
   - И что теперь?
   - Я как официальное лицо вынужден занять нейтральную позицию,  -  его
голос и правда зазвучал официально,  неприятно  для  слуха.  Онор  сжала
ладонями виски.
   - Но я-то не официальное лицо. И я не могу оставаться в стороне. Волк
не заслужил такого.
   Он с подозрением глянул на  заблестевшие  от  набежавших  слез  глаза
Онор.
   Но она спрятала лицо у него на груди,  уткнувшись  в  тонкое  дорогое
сукно его камзола, ища его защиты, его утешения, и он отбросил сомнения.
   - Возьмите, - он не глядя вложил  ей  в  руку  нож,  холодное  острое
лезвие ожгло ее, будто огнем. - Если ваше дружеское  отношение  к  этому
человеку столь глубоко, передайте ему. По крайней мере, это избавит  его
от позора.
   Она сразу подумала о другом: то, что можно использовать против  себя,
можно использовать и против другого. Ее пальцы  сомкнулись  на  холодной
костяной рукоятке.
   - Спасибо. Вы так добры ко мне.
   Он крепко сжал ее плечи.
   - Просто я люблю вас. Я женился бы на вас завтра же, если бы не  ваше
странное супружество с Монтом. Но, когда все здесь уладится, даю  слово,
мы вернемся в Париж, и я добьюсь для  вас  признания  недействительности
этого брака. Вы согласны?
   - Да, конечно, - кивнула  Онор,  и  он  надолго  прижал  ее  к  себе.
Наконец, он вздохнул и оторвался от нее.
   - Отлично, я переоденусь и распоряжусь подать нам обед, - он вышел из
комнаты. Онор-Мари медленно разжала ладонь.  Лезвие  ножа  поблескивало,
тонкое, гладкое, тщательно отполированное. Она сидела с грызущей  тоской
в душе, ни о чем не думая, бледная, с бессмысленным, устремленным в одну
черную точку на стене взглядом. Так шли долгие минуты, одна  за  другой,
одинаковые в своей неумолимой неотвратимости. А потом пришло понимание.
   - Я лгала себе, - прошептала она, покачивая головой. -  Я  сама  себе
лгала, - встала и, продолжая судорожно сжимать в руке  нож,  неторопливо
поднялась к себе в комнату. Там она без сил упала на кровать.  Лежа  без
движения, глядя в потолок, она невольно ощущала горячую благодарность  к
Фурье. Он дал ей чувство безопасности, окружил заботой, ничего не требуя
взамен. Истинный джентльмен, он ни разу не переступил порога ее комнаты,
обращался с ней, как с почетной гостьей, и она не  слышала  от  него  ни
слова упрека. Он не заслужил предательства,  но  выбора  не  было.  Онор
решилась.

***

   Вечером, когда стемнело, Онор отправилась к узнику, которого отдельно
от всех преступивших закон держали в старом сарае,  запертом  на  замок.
ОнорМари огляделась и, убедившись, что никого не потревожила, опустилась
на колени. Сарай охранял часовой, но он клевал носом у двери. Она стояла
у задней стены, скрытая ее тенью. Светила лишь  луна,  зависнув  в  небе
идеальным полукругом.
   - Волк, ты здесь? - слова слетели тихо, как вздох.
   До нее донесся шорох, слабое движение.
   - Лилия?
   - Это я, Волк. Помоги мне.
   Царапая холодные комья земли, она принялась рыть ямку под стеной. Она
выбивалась  из  сил,  но  время  шло,  а  она  немногого  достигла.  Она
придвинула к себе плошку с  горящим  фитилем,  вытерла  взмокший  лоб  и
огляделась.
   Часовой как будто не замечал возни. Онор услышала тихое  царапанье  -
Волк помогал ей со своей стороны. Вскоре их узкие, такие, что можно было
просунуть только ладонь, ходы встретились, и выпачканная  в  земле  рука
Онор нащупала руку индейца. На мгновение он  задержал  ее  в  своей,  но
быстро отпустил. Она судорожно сжала в кулаке пустоту и тут  же  прижала
ладонь к трепещущему в груди сердцу.
   - Волк, ты знаешь, какой приговор они тебе вынесли? - прошептала она.
   - Да, - ответил он коротко.
   - Волк, не молчи. Скажи что-нибудь, - взмолилась она.
   - Что? Ты должна понимать меня, Лилия. Я думаю, ты понимаешь. Иначе б
не пришла.
   - Ты прав, - глухо проронила она. - Понимаю, но мне не смириться.
   - Воин не имеет права пережить подобный позор и жить дальше.
   - Всегда нужно жить дальше.
   - Нет.
   Это короткое, твердое и сухое "нет" убедило Онор, что нелепо  впустую
тратить время, убеждая его. Это был бесплодный спор.  У  него  был  свой
кодекс чести, нерушимый, как скала.
   Онор просунула в отверстие нож. Она ждала хоть возгласа удивления, но
нож бесшумно исчез во мраке проема.
   - Спасибо, - наконец донеслось до нее.
   -  Но  послушай,  Волк!  Прошу...   умоляю   тебя.   Ты   не   должен
воспользоваться им против себя, слышишь? Ты должен защищать свою  жизнь.
Только в самом крайнем случае, если совсем, совсем ничего  нельзя  будет
сделать... Не хочу даже  думать  о  таком!  Нет,  это  -  чтобы  ты  мог
спастись. Обещай мне!
   - Обещаю, Лилия. Если мой Бог пожелает сохранить мне жизнь - да будет
так.  Но  позволь  мне  все  же  воспользоваться  твоим  подарком,  если
потребуется.
   - Обещай - только в самом крайнем случае.
   - Хорошо, Лилия. Я клянусь. Этого довольно?
   - Да, - она облегченно вздохнула, зная, что его клятва нерушима.
   - Теперь иди. Нельзя, чтобы кто-то застал тебя здесь.
   Она напоследок протянула ему свои  тонкие  пальцы  и  ощутила  легкое
пожатие.
   - Иди, Лилия. Будь осторожна.
   Она встала, подняла светильник и ногой сгребла землю, засыпая подкоп.
   Немного потопталась на месте, скрывая следы. И так же молча,  загасив
слабый огонек, побрела по узкой  улочке.  Сделав  несколько  шагов,  она
остановилась. Куда ей было идти, одинокой, с раненой любовью в сердце?
   Она знала - Фурье ждет ее, и неверной  походкой  сомнамбулы  зашагала
назад, в его дом.

***

   - Может, вам стоит уйти, Онор? - шепнул Фурье, заботливо  поддерживая
под локоть свою спутницу. Они  прокладывали  себе  дорогу  сквозь  толпу
любопытных,  собравшихся  поглазеть  на  зрелище.  Для  них   исполнение
приговора, вынесенного губернатором, было интересным зрелищем и только.
   Для нее этот день был Испытанием.
   Она, наверное, не смогла бы присутствовать, если бы не надежда.
   Надежда и страх. Она слышала в ушах стук своего сердца, громкий,  как
барабанный бой. Ей казалось - на этот стук сейчас  начнут  оборачиваться
все.
   Офицер зачитал приговор, в то время как двое конвоиров  вывели  Волка
на помост. Онор схватилась за локоть Фурье.
   - Вам дурно, Онор? - он явно беспокоился за нее.
   - Нет, нет.
   Толпа зевак затаила дыхание, и  вот…  Волк  быстрее  молнии  полоснул
ножом одного из стражников,  сбил  с  ног  другого  и  перемахнул  через
городскую стену почти семи футов высотой. Как ему это  удалось  осталось
загадкой.
   Воцарилась   гробовая   тишина,   затем    по    рядам    прокатилось
потрясенное"аах".  Впечатляющей  высоты  стена   поражала   воображение.
Солдаты бросились в погоню, хотя ясно было, что беглеца им  не  догнать.
Любопытствующие  стали  понемногу  расходиться,   скоро   площадь   была
полупуста. Онор  продолжала  стоять,  слегка  зажмурившись,  наслаждаясь
сладким чувством покоя, охватившим ее, когда Волк оказался вне  пределов
досягаемости.  Между  тем  к  Фурье  приблизился  один  из  приближенных
губернатора.
   - Господин д’Амбуаз ждет вас.
   - Я сейчас буду. Я провожу вас, Онор-Мари.
   Она очнулась от своих мыслей.
   - Что? Ах да, пожалуйста, - она с отсутствующим видом взяла  его  под
руку. - Пойдемте.
   Он не подал виду, что заметил что-то необычное в ее поведении, но его
чело омрачилось. Он заговорил с  ней,  но  понял,  что  даром  сотрясает
воздух. Фурье проводил ее, и как ни не хотелось ему оставлять Онор одну,
отправился в дом губернатора.

***

   Фурье медленно отворил двери  своего  дома.  Он  предчувствовал,  что
именно увидит там, знал все с самого начала, и  все  же  для  него  было
ударом увидеть  Онор  такой.  Он  стоял  у  порога,  наблюдая,  как  она
спускается по лестнице, в дорожном платье, с  волосами,  заплетенными  в
косу и уложенными над головой. Она чуть приподняла подол, спускаясь.  На
ней были добротные дорожные туфли. Она несла небольшой саквояж, который,
должно быть, вместил все самое необходимое.  Фурье  подавил  вздох,  его
маска истинного джентльмена не шелохнулась.
   - Итак, Онор-Мари, вы решились? И отговаривать бесполезно?
   - Вы правы, -  отозвалась  она.  -  Рада,  что  мы  повидались  перед
отъездом. Мне было бы жаль уехать, не попрощавшись.
   - Благодарю. И куда вы сейчас?
   - К Волку.
   - Я провожу вас, Онор-Мари. Не хочу, чтобы вы одна путешествовали  по
здешним  местам.  Слишком  много  бандитов  развелось,  -  он   галантно
предложил ей руку. Она пораженно покачала головой,  не  находя  слов  от
восхищения.
   - Я недооценивала вас, Фурье… Антуан. Вы человек большой души,  -  он
ожидал, что она расчувствуется и бросится к нему на шею, но Онор приняла
предложенную руку и открыла дверь. Коляску Фурье еще  не  распрягли.  Он
помог Онор-Мари сесть в нее.
   - Я передам вас из рук в руки вашему Волку, -  он  улыбнулся,  словно
смеясь над собой, своей наивностью, своей верой в  Онор,  ее  чувства  к
нему.
   Она вздохнула с горечью.
   - Жаль, Фурье. Вы замечательный человек.  Но  я  люблю  его,  с  этим
ничего не сделать. Это моя судьба.
   - Знаю, Онор-Мари. Я сам себе лгал. Мне вообще не  следовало  сбивать
вас с вашего пути. Ведь я видел, что ваше сердце безнадежно  занято,  но
мне не хотелось признавать… - он умолк, боясь не совладать с  волнением.
Она смотрела прямо перед собой, и Фурье понял, что в чем-то  она  так  и
осталась  бессердечной  баронессой  с  кошельком  вместо   сердца.   Его
переживания не затрагивали ничего в ее душе, не вызывали ни жалости,  ни
сочувствия. Он стегнул лошадь. Коляска,  слегка  вздрагивая  на  ухабах,
вынесла их прочь  из  города,  прямо  в  лес,  мрачными  черными  рядами
преградивший им путь. Здесь тяжело было пройти неповоротливой коляске, и
обычно путники преодолевали трудности пути