втайне надеялась, что старик решит, что возиться с ней  и  учить
ее - дело слишком хлопотное, и ее отпустят, но даже  отсрочка  была  для
нее большим подарком.
   - Тигровая Лилия, до Дня Свадеб ты будешь жить  в  вигваме  Омими.  Я
сказал.
   Омими оказалась племянницей самого  Мудрого  Лося.  Она  была  моложе
Онор, ее красота была свежа, как лепестки роз. Вряд ли ей  было  больше,
чем лет восемнадцать. Зато она обладала крайне вредным характером, в чем
Онор, к своему прискорбию, скоро  убедилась.  Внешне  эта  девушка  была
нежной, невинной и безответной. Но цепной пес не сторожил  бы  ее  более
усердно.
   На  следующий  день  Онор,  выяснив,  что   основная   часть   мужчин
отправилась в лес охотиться, в том числе и Волк,  на  которого  взвалили
нелегкое бремя возиться с ней, решила, что самое время провести разведку
на местности.
   Она тихо вышла из вигвама, больше похожего  на  большую  палатку,  и,
кликнув с собой Безымянного Пса, направилась в лес. Серый  пес,  который
так легко признал в ней свою,  чинно  семенил  рядом.  Уйти  ей  удалось
недалеко, по  крайней  мере,  одной.  Омими  была  тут  как  тут.  Между
деревьями показалась ее вышитая юбка, и она,  скрестив  руки  на  груди,
преградила Онор дорогу.
   Омими не знала французского, и общение их ограничивалось примитивными
знаками. Онор показала руками, что походит вокруг и  вернется.  Индианка
мотнула головой. Онор настойчиво  повторила  свои  жесты  и  указала  на
сопровождавшего ее пса. Индианка молча мотнула головой, так что ее  косы
взметнулись и упали ей на грудь. Онор решила не обращать на нее внимания
и продолжила свой путь. Омими последовала за ней, как тень. Онор  упрямо
сжала губы. Хочет следить  за  ней?  И  пожалуйста!  Сделав  вид,  будто
по-прежнему одна,  Онор-Мари  потрепала  пса  по  холке  и  неторопливо,
прогулочным шагом направилась  вглубь  леса.  В  обществе  пса  и  Омими
заблудиться  она  не  боялась.   Правда,   ей   пришлось   забыть   свою
первоначальную  цель  -  поискать  дорогу.  Ей  всегда  говорили,   что,
потерявшись в лесу, надо искать реку, и она  выведет  хоть  куда-нибудь.
Зато новая цель - позлить Омими - удавалась как нельзя  лучше.  Индианка
не понимала  смысла  бессистемного  блуждания  по  лесу,  но  не  хотела
оставить пленницу одну и ничего не могла сказать, не зная языка. Так они
потратили полдня. Онор неплохо прогулялась и  получила  удовольствие  от
бессильной злости индианки.
   Охотники вернулись лишь через два дня. В поселке немедленно  закипела
работа, мясо следовало заготовить  впрок.  В  основном  этим  занимались
женщины.  Воины  считали,  что  и  так  сделали  много,  застрелив  этих
прекрасных животных. Онор забилась в отдаленный уголок в надежде, что  о
ней забудут.
   Она не умела разделывать туши и не горела желанием учиться. Выпачкать
руки и единственное платье кровью, пропахнуть горьким дымом,  -  вот  уж
чего ей хотелось меньше всего. Ее разыскал и  извлек  из  убежища  Волк.
Онор трудно было обрадовать, но ему  это  удалось.  Он  не  отправил  ее
помогать индианкам, даже не заикнулся об этом, а напомнил  ей,  что  для
нее пришла пора сдержать обещание. Онор понимала, что  учиться  чему-то,
пусть даже языку, так  не  похожему  на  ее  собственный,  это  не  туши
свежевать. Она охотно пошла с Волком, готовая отправиться за ним хоть на
край света, лишь бы подальше от противного запаха крови и внутренностей,
раздражавшего ее ноздри. В лесу  было  тихо  и  свежо.  Они  присели  на
поваленной ветром сосне; воцарилось тягостное молчание - Волк не знал, с
чего начинать. Онор готова была помочь ему, только бы он не  возвращался
в поселок засветло, пока  там  еще  кипит  бурная  деятельность,  как  в
растревоженном улье. Она предложила:
   - Может быть, начнем с чего-нибудь простого? Мне кажется, у вас здесь
большое пристрастие к животным.  Почти  все  имена.  Расскажи,  что  они
означают. Что, например, такое "омими"?
   - Голубь.
   - Хорошенький голубь. Стерва из стерв.
   - Что такое "стерва"? Животное?
   - Нет,  -  рассмеялась  Онор.  -  Так  мы  зовет  женщину  с  ужасным
характером, которую трудно выдержать.
   - У Омими сердце голубки.
   Онор рассердилась, что он хвалит женщину, отравлявшую ей жизнь.
   - Какое там! Настоящая ядовитая змеюка.
   - Она тебя обидела?
   Онор задумалась. Собственно, она ничего конкретного  поставить  ей  в
вину не могла, просто знала, что индианка ее ненавидит. Но внешне  Омими
ничего серьезного ей не сделала, а злые  взгляды  не  запрещено  бросать
никому, это не преступление. А если Омими что и говорила, то  слов  Онор
не понимала, ей достаточно было ее тона, чтоб понять, что о ней  говорят
дурно, и это ей очень не нравится.
   - Мы отвлеклись, - раздраженно бросила она. - Вернемся  к  именам.  С
волками, лосями, медведями мне уже как-то ясно. Кстати,  а  Паук?  Я  не
уловила.
   - Собикаши.
   - Как-как? - Волк повторил. Онор поморщилась и покорно  повторила  за
ним. - Ну что, похоже?
   - Немного. Ты запомни, выговаривать научишься потом.
   - Ну да. Я вызубрю кучу слов, и никто меня не  будет  понимать?  Ради
чего ж я мучаюсь?
   - Ты сама сказала. Чтобы понимать, что пожелает тебе  приказать  твой
муж.
   - Это Паук, что ли? Скорее рак свистнет, чем он  женится  на  мне,  -
фыркнула Онор, позабыв об осторожности.
   - Потому что он индеец? - спросил  Волк  так,  будто  Онор  оскорбила
лично его своим нежеланием выходить замуж. Она сердито пожала плечами.
   - Потому что я его не знаю и не желаю знать. Он мне чужой человек.  С
чего бы мне пылать желанием становиться его  женой?  Впрочем,  кому  это
интересно. Я же пленница.
   Она надеялась воззвать к его совести, но Волк и ухом не  повел.  Лицо
его осталось каменным.
   - Довольно, Лилия.
   - Ладно, - она прикусила губу от досады  и  бессильной  злости.  -  А
этот, Сын забыла кого, мой несостоявшийся жених?
   - Сын Кайошк. Кайошк - морская чайка. Так звали его мать. Но потом ее
звали Та, что ушла с бледнолицым.
   - Ничего себе, клеймо навесили. Бедная Кайошк. Она жива?
   - Нет.
   - Жаль. Мне кажется,  мы  бы  подружились.  Она  бы  поняла  меня,  -
вздохнула Онор.
   - Не думаю, Лилия. Кайошк ненавидела бледнолицых больше, чем любой из
нас. За все зло, что ей сделали.
   Все, что более или менее было связано с именами  людей,  которых  она
уже знала, Онор выучила достаточно легко. Но  дальше  дело  пошло  хуже.
Выучив слово, она тут же спохватывалась, что забыла предыдущее. Волк был
терпелив, как никогда не были терпеливы монахини из монастыря,  где  она
обучалась в  юности.  Через  пару  дней  у  нее  в  голове  образовалась
полнейшая сумятица, а еще немного времени спустя  -  полный  хаос.  И  в
результате всех упорных  каждодневных  занятий  Онор  с  трудом  удалось
выучить около трех десятков слов, и то она  составляла  фразы  так,  что
вряд ли кто-нибудь  понял  бы,  что  она  имеет  в  виду,  зато  Волк  в
конце-концов заговорил на прекрасном французском. К стыду Онор, она была
сильно уязвлена, когда заметила это.
   Единственное, что ее утешало, это то,  что  Волк  и  до  того  сносно
изъяснялся на ее языке, но с таким акцентом и с такими ошибками, которые
просто коробили слух. Возможно, здесь не было его особой заслуги, просто
от  природы  он  обладал  способностями  именно  к  языкам,  ведь  кроме
французского,  который  действительно  был  ему   необходим,   он   знал
достаточно английских слов, чтобы при необходимости объяснить,  что  ему
нужно, хотя, конечно, маловразумительно и путая его с французским.
   Так прошел месяц. Время летело быстро, и  Онор  немного  пообвыклась.
Как-то раз, сидя у входа в вигвам, Онор-Мари почесывала Безымянного Пса,
который умильно заглядывал ей в глаза, положив свою вытянутую  морду  ей
на колени. Она только что ускользнула от бдительного ока Омими,  которая
нагружала ее домашней работой, как  только  видела.  Их  отношения  даже
отдаленно не стали дружескими.
   И вдруг, подняв голову,  Онор  увидела  белого  человека.  Мужчина  в
длинных черных одеждах. Священник! Онор подскочила. Священник, здесь!
   Белолицый, голубоглазый, с кротким лицом ангела, он шагал по тропинке
прямо по направлению к  Онор.  Он  устало  опирался  на  толстую  палку,
по-видимому,  преодолев  длинный  путь.  У  него  было  моложавое  лицо,
свойственное безобидным глуповатым людям, и небольшая аккуратная лысина.
Онор хотела броситься навстречу, но вдруг смутилась.  Свое  единственное
платье она пополоскала в ручье, и  теперь  сидела  в  обычной  индейской
одежде, которую ей с трудом удалось  выпросить  у  Омими.  Ее  рыжеватые
волосы слегка  выгорели  на  солнце,  а  от  свежего  воздуха  приобрели
здоровый красивый блеск. Свои шпильки она давно растеряла по лесу, и  на
индейский манер перевязывала волосы лентой надо лбом, так что они падали
на спину, но не лезли в глаза.
   - Прекрасная дикарка, - сказал священник, улыбнувшись, и  остановился
около нее.  Она  смотрела  на  него  так,  словно  он  был  единственным
человеком на земле.
   - Ох, отец! Я так рада вам! Что вы здесь делаете? - она протянула ему
руку, словно она была баронессой, а он ее духовником, и они  встретились
где-то в почтенном богатом доме. Его наивное лицо  выразило  бесконечное
удивление.
   - Дочь моя, кто ты и как здесь оказалась?
   - Я Тиг... Онор-Мари, баронесса Дезина. Я здесь в плену.
   Она с надеждой вгляделась в светло-голубые глаза  миссионера,  словно
он был богом, который, расчувствовавшись, немедленно отправит ее домой.
   - Отец Мерсо, к вашим услугам, -  его  снисходительный  тон  сменился
нарочитой любезностью. Она открыла было рот, чтобы просить его о помощи,
но из вигвамов высыпали индейцы и окружили священника  плотным  кольцом.
Он сделал ей знак молчать, и  повернулся  к  ним.  Онор  ждал  очередной
сюрприз - этот священник заговорил  с  индейцами  на  их  языке,  но  со
знакомыми  нотками  навязчивого,  настойчивого  убеждения.  Что-то   про
истинного Бога, про небеса, про  грешников.  Онор  улавливала  отдельные
слова, и смысл долгой речи был ей более-менее ясен. Таких проповедей она
слышала десятки, похожих друг на друга, нудных,  с  навязчивой  моралью.
Она заскучала, но  еще  больше  заскучали  индейцы  и  стали  постепенно
расходиться кто куда. Похоже,  они  и  не  думали  брать  в  плен  этого
бледнолицего, словно он был окружен аурой, защищавшей его щитом.  Вскоре
он остался один. Оглядевшись кругом и внезапно  осознав  это,  священник
растерянно развел руками и снова приблизился к Онор.
   - Эти язычники не желают слушать слово истинной веры,  -  пожаловался
он. Онор выдавила сочувственный вздох.
   - Как же так,  отец?  Они  оставляют  вам  свободу?  Вы,  белый,  так
спокойно заходите в их поселок, а они игнорируют вас? Я не понимаю… -  Я
давно уже путешествую здешними  местами,  дочь  моя.  И  понял.  Знаете,
почему они меня не трогают и не тронут? Они думают,  я  безумен,  что  у
меня плохо с головой. А у них не  принято  обижать  сумасшедших.  Одному
Богу ведомо, почему. Может, думают, что это какая-то печать богов. Всюду
так.
   Они слушают меня, позволяют пожить у них, но не слышат  ни  слова  из
моей проповеди.
   Его горестное лицо развеселило Онор, но она сдержалась.
   - Я понимаю, отец. Что поделаешь. И что, они позволяют вам делать что
угодно? - осторожно поинтересовалась она.
   - Да, в общем.
   - И вы могли бы забрать меня с собой? Скажите им,  что  так  повелели
боги, или что-нибудь еще.
   В  ее  голосе  зазвучала  мольба,  но,  на  удивление,  миссионер  не
прослезился от жалости.
   - Сожалею, дочь моя,  сожалею,  но  так  далеко  мои  возможности  не
простираются. Они не трогают меня до тех пор, пока я не вмешиваюсь в  их
жизнь.  Но  они  могут  быть  очень  жестоки,  -  она  усмехнулась.   Он
рассказывал это ей! - Смиритесь, дочь моя. Вашей  вере  послано  великое
испытание Она отбросила лицемерную  сладость,  и  сурово  поджала  губы,
испепеляя священника своим огненным взглядом.
   - То есть, вы не желаете мне  помочь?  Боитесь  за  свою  драгоценную
жизнь? И вам безразлично, что будет с доброй католичкой?
   - Что вы, дочь моя. Не грешите, ведь гнев - смертный  грех.  Я  скоро
вернусь в форт, где расквартирован  отряд  солдат,  человек  двести,  не
менее.
   Я непременно сообщу им о вашем бедственном положении, -  она  уловила
слабый оттенок насмешки в его голосе, особенно, когда он произнес  слово
"бедственном". Она прикусила губу, чтобы не нагрубить. Что с  того,  что
она не связана, не покрыта синяками, не голодная и не  раздетая?  Она  в
плену!
   Ей угрожает брак с дикарем, которого она боится, которого  просто  не
выносит! Она не в цепях, но ее стерегут. Она несчастна и  одинока!  Онор
вздрогнула. Кажется, она сама и распалила свой гнев и свои обиды. Ничего
страшного пока не случилось. Она целыми днями бродит по лесу  с  Волком,
который показывает ей все, что сам не знает, как назвать  по-французски,
и она упорно повторяет за ним странные вибрирующие слова. Самая  большая
вольность, что он себе позволял, было ловить ее за шиворот  каждый  раз,
когда она норовила свалиться в воду. Омими злобно поглядывает на нее, но
как выполняла три четверти всей домашней работы, так и выполняет. Больше
всего Онор тяготилась отсутствием элементарных удобств. И на раздумья по
поводу, где найти укромное местечко, чтобы спокойно умыться, она тратила
больше времени, чем на тревогу по поводу  предстоящей  церемонии.  Всего
этого она не сказала отцу Мерсо. Она лишь  сообщила,  что  ее  вынуждают
жить во грехе, ведь местная церемония не имеет отношения к христианскому
браку.
   Это было последнее, что ее занимало, но иного способа  воздействовать
на священника она не видела.
   - Это очень печально, - согласился он. -  Надеюсь,  помощь  подоспеет
вовремя. Вы ведь говорите, что  вам  дали  время.  Так  тяните,  сколько
можно.
   Вот и все, чем он ее утешил.
   Отец Мерсо несколько дней жил вместе с  гуронами,  проповедуя  учение
Христа, но мало кто интересовался его  проповедями.  Никто  не  позволял
себе резкостей по отношению к нему, но и внимания на него не обращали.
   Онор  честно  продолжала  свои  занятия.  В  тот  день  она  достигла
невероятного для нее успеха - впервые поняла несколько  фраз  Волка  без
перевода. Она лениво валялась на траве, вдыхая терпкий запах распаренной
на солнце земли,  привядшей  на  солнце  зелени,  полевых  цветов.  Волк
восседал на камне, спокойный, как Будда,  и  не  давал  ей  как  следует
расслабиться.
   Стоило ей блаженно зажмуриться, пригревшись  на  солнце,  как  сквозь
пелену ее грез прорывался  его  голос,  и  она,  как  покорная  ученица,
повторяла запутанные фразы.
   - Хорошо хоть, что не надо учиться писать, - повторяла она.  -  Этого
мне бы точно не пережить.
   Такую вот, вполне мирную картину и увидел отец Мерсо, раздвинув ветки
и внезапно объявившись  на  научном  семинаре.  Онор  заметила,  что  он
неодобрительно поморщился,  по-видимому  решив,  что  у  нее  достаточно
безмятежный вид для несчастной жертвы. Но что оставалось ей делать?
   Непрерывно лить слезы? Наложить на себя руки? Читать индейцам  нудные
проповеди? Она всего только хотела выжить в жестоком  мире,  обступившим
ее со всех сторон.
   Отец Мерсо слегка поклонился.
   - Я покидаю эти места. Льщу себе надеждой,  что  мои  слова  заронили
хоть в ком-то семена истинной веры. Прощайте, дочь моя. Господь с вами.
   Прощайте и вы, - он слегка кивнул Волку. Волк надменно  попрощался  с
ним, не касаясь его веры и  его  проповедей,  словно  не  слышал  ничего
подобного.
   Выслушав сухие  слова  индейца  священник  опустил  голову  и  мрачно
зашагал по тропинке, раздвигая руками колючий кустарник.  С  его  уходом
Онор теряла последнюю связь с привычным ей миром. Она вскочила на  ноги.
Суровый взгляд Волка не остановил ее.
   - Я вернусь, я сейчас!
   Она побежала за священником, который шел медленно, и ей не  составило
труда нагнать его.
   - Отец Мерсо, отец Мерсо! Постойте!
   -  Что  стряслось,  дочь  моя?  -  кроткое  лицо  выражало  искреннюю
озабоченность. Он положил ей руку на плечо. - Расскажите мне.
   - Вы...вы так уходите... Что же со мной будет? Отец мой, я не надеюсь
на помощь, но скажите хоть что-то, что меня утешит.
   - Что сказать вам, дочь моя? Правду? Что французы не  развяжут  войну
из-за одной единственной подданой Франции?  Что  я  сам  не  одобрил  бы
кровопролития? Что мне горько видеть участь соотечественницы,  но  я  не
знаю, как поступить, чтобы сохранить мир на этой земле и помочь вам?
   Он бессильно махнул рукой и  пошел  прочь.  Онор  прикусила  губу  от
отчаяния. Священник медленно удалялся.
   - Вы не хотите вмешиваться в политику? - крикнула она  ему  вслед.  -
Пусть. Но хоть не молчите. Вы будете в форте, скажите им. Расскажите им!
   Может кто-нибудь найдет  в  себе  мужество  помочь  попавшей  в  беду
женщине!
   Он обернулся и посмотрел на нее с грустью, словно прощаясь навек.
   Черная сутана делала его похожим на саму смерть.
   - Я обещаю, баронесса. Я скажу им.
   - Я буду приходить сюда каждое утро и каждый вечер!
   - Так бегите же!
   - Бежать! Как бы быстро я не шла,  они  в  два  счета  догонят  меня.
Каждая задетая мной травинка для них все равно  что  сигнальные  фонари.
Это кажется, что меня плохо стерегут.
   - Понимаю. Что ж, прощайте. Я попробую  помочь.  Возможно  кто-нибудь
сможет помочь вам бежать.
   Он скрылся за завесой зелени. Онор вернулась на поляну, где  оставила
Волка. Он ждал ее.
   - Вижу, ты не считаешь, что я могу  сбежать,  -  раздраженно  бросила
она, увидев, что он и не собирался гоняться за ней по лесу.
   - С Черным Платьем? Лилия не глупа. Гуроны найдут  ее,  и  она  будет
наказана. Зачем ей это?
   - А вдруг я успела бы раньше добраться до своих, чем вы до меня?
   - Невозможно, - он холодно глядел ей в глаза. - Скоро тебя  не  будут
беспокоить такие мысли, Лилия. Гуроны возвращаются в свою  деревню,  где
остались их братья и сестры. Это глубоко  в  лесах.  Тигровой  Лилии  не
выбраться оттуда одной.
   Она почувствовала, как холодный обруч сжимает ее сердце. Еще дальше в
лес! Куда уж дальше!
   - И как скоро? - жалобно спросила она.
   - Очень скоро.
   Она с досадой сжала кулаки, но  сделать  ничего  не  могла,  и  молча
прошествовала мимо него Теперь у нее остались  считанные  дни.  Она  два
раза в день наведывалась в условное  место,  чтобы  хоть  как-то  занять
себя. Она была уверена, что  Мерсо  не  выполнил  обещания  и  лишь  для
очистки  совести  приходила  на  поляну.  Возможно,  ее  уверенность   в
безнадежности ее затеи сыграла ей на руку. Судьба  вспомнила  о  ней,  и
однажды Онор застала там незнакомца. Прошло четыре дня  с  отъезда  отца
Мерсо. Вечером, воспользовавшись тем,  что  Омими  готовила  ужин,  Онор
ускользнула из-под ее надзора. Ее ждал сюрприз.
   - Это вы  баронесса  Дезина,  пленница  гуронов?  -  спросил  шепотом
незнакомый мужчина, одетый как  простой  колонист.  Она  дернулась  всем
телом от неожиданности, он вышел из тени  и  приветливо  улыбнулся.  Она
радостно вскрикнула.
   - Вы поможете мне бежать?
   - Тише, тише, тише. У вас все в порядке?
   - Да, но они хотят перебраться  куда-то  за  семь  морей,  откуда  не
возвращаются! Мне срочно надо бежать, - взволнованно объявила она.
   - Да? Жаль. Мы не можем забрать вас сейчас. Губернатор запретил  идти
на конфликт с гуронами, пока не вернулся наш отряд. Это  огромный  риск.
Вы должны остаться на пару дней.
   - Но они уйдут!
   -  Пару  дней,  а  потом  вернется  наш  отряд,   который   обеспечит
безопасность форта. Поймите, здесь замешаны государственные интересы.
   Ей были безразличны интересы всего мира в целом, и всех государств  в
частности. Она всего лишь хотела домой.
   - Я знаю, как можно поступить. Я слышала, на днях намечается  большая
охота. Это означает, что все лучшие