положила
руку ему на плечо.
   - Я тоже люблю тебя.
   Волк улыбнулся спокойной счастливой улыбкой. Его рука нашла ее  руку,
и Онор ощутила его крепкое  пожатие.  Так  они  стояли  минуты  три,  не
шевелясь, не разговаривая. За это короткое время Онор  успела  осознать,
что за свою  жизнь  не  любила  никого,  кроме  этого  дикого  жестокого
индейца, чуждого ей по духу,  манерам,  привычкам.  Она  вспомнила  свою
жизнь,  жизнь  богатой,  умной,  свободной   и   холодной   женщины,   и
почувствовала  бессмысленность  и  бесполезность   своего   одиночества,
которое она гордо именовала свободой.
   Она  так  долго  отталкивала  от  себя  любовь,  так  дорожила  своей
независимостью, и вот она наказана - чувство настигло ее в глуши,  среди
диких племен индейцев, случайно заброшенной в  далекую  страну  -  Новый
Свет.
   И ей уже неинтересно - хорошо это или плохо - любить вождя индейского
племени, ей безразлично, добр он или жесток, уродлив  или  красив,  умен
или глуп. Он ее полюбил - чего  ж  еще.  Онор  привстала  на  цыпочки  и
ласково коснулась его губ. Он неумело, но с горячим искренним чувством и
теплотой, ответил на ее поцелуй, но где-то в самой  глубине  его  темных
глаз Онор читала растерянность. Он не ждал от нее любви. Она была  дамой
в пышном кринолине, красивой и  далекой,  девой,  пришедшей  из  далекой
страны, загадочной посланницей небес.  Он  не  знал,  что  она  способна
любить. Но он безоговорочно верил ей.
   Онор  не  колебалась.  Новое  для  нее,  настоящее,  сильное  чувство
заполонило ее целиком, до  самых  глубин  ее  души.  Ее  янтарные  глаза
излучали свет. Ее трепещущее тело тесно прижалось к Волку.  На  какую-то
секунду Онор отняла у него руку и погасила свет. Они больше не нуждались
в нем. Она отдала ему всю свою любовь, все тепло, на какое  только  была
способна. Она бы рассмеялась, если бы кто-то упрекнул  ее.  Пусть  у  ее
любви не было будущего, но она была так счастлива,  что  ни  за  что  не
отказалась бы от этих мгновений...
   Лежа в глубокой темноте, Онор с ласковой улыбкой глядела на Волка. Он
смотрел куда-то в потолок,  обнимая  ее  одной  рукой,  и  Онор  вдыхала
странную смесь запахов моря, дыма и леса.
   - Белые не правы, - шепнула она.
   - Почему?
   - Вы такие же, как мы. Я уверена. И никакие не дикари.  Разве  дикарь
мог бы быть таким нежным? Напротив, знаешь, какими грубыми  и  холодными
могут быть бледнолицые мужчины, когда они добились своего, и им уже  все
равно. А ты чудо, Волк. Ты просто чудо. Я тебя люблю.
   - Отдыхай, Тигровая Лилия, - он нежно коснулся ладонью ее  щеки.  Она
прильнула к нему так крепко, как только могла.
   - Только не уходи.
   - Я буду здесь. Спи, Лилия, у тебя был трудный день.
   Она блаженно вздохнула и обняла его, стараясь не касаться  его  раны,
чтобы ненароком не причинить ему боль. Ее губы нежно  коснулись  горячей
кожи там, где едва заметно пульсировала кровь в шейной артерии.
   - Волк... -  прошептала  она,  погружаясь  в  сон.  В  полудреме  она
чувствовала, как он ласково гладит рукой  ее  разметавшиеся  по  подушке
длинные волосы.
   Проснувшись утром, Онор в тревоге протянула руку, ища Волка.  Пустота
рядом заставила ее окончательно открыть глаза и  вскочить.  Она  тут  же
ощутила облегчение. Волк уже поднялся и сидел в двух шагах  от  нее.  Он
поглядывал  на  нее  искоса,  словно  ожидая,  как  она  отреагирует  на
происшедшее. В  его  глазах  застыло  выражение  недоверия.  Уж  слишком
неожиданны были поступки Онор. Но Онор чувствовала  только,  как  каждый
уголок ее сердца затрепетал от любви и нежности. Она  встала  и  босиком
подбежала к вождю. Ее руки обхватили его шею.
   - Твой корабль  скоро  отплывет,  -  спокойно  заметил  индеец.  Онор
вздрогнула. Со свойственным  ей  легкомыслием  она  и  думать  забыла  о
возвращении. Инстинктивно она прижалась к Волку. Вождь не отстранил  ее,
но и не шевельнулся.
   - Я ухожу к своему племени. Прощай, Тигровая Лилия.
   - А я? Ты покидаешь меня? О нет, Волк!
   Он серьезно посмотрел на нее.
   - Лилия! Скажи, чего ты хочешь  от  меня.  Мои  уши  открыты,  но  ты
молчишь. Чего  ты  добилась?  Ты  научила  меня  любить  белую  женщину,
заставила отвернуться от гуронских девушек и придти к  тебе.  Хорошо.  Я
люблю тебя такой, какая ты есть. Но ты не из нашего народа. Наши женщины
кротки, покорны и терпеливы, а ты вспыльчива и непослушна. Ты не  можешь
быть моей женой, Лилия. Я закрою глаза на твой нрав, но  ты  не  станешь
жить в моем вигваме, готовить мне еду и слушаться меня. Ты не сможешь  и
не захочешь.
   Твоя родина там, - он махнул рукой. - Там твой народ.  Он  ждет  свою
дочь.
   Ты не можешь любить мою землю, ты не примешь нас  и  наши  обычаи.  Я
сознаю, что бледнолицые люди не такие, как мы.  У  вас  другие  боги.  И
белые скво всегда  будут  отворачиваться,  когда  воин  снимает  скальп.
Гуроны, случалось, заставляли бледнолицых пленниц жить в своих вигвамах.
Но их руки не приспособлены для работы.  Они  не  могут  трудиться,  как
гуронские женщины. Я не отвергаю  тебя,  Лилия.  Пойми.  Как  бы  ты  не
хотела, ты не превратишься в гуронскую скво. Ты  прекрасна,  и  я  люблю
тебя, но тебе нужно возвращаться к своему народу.
   В голосе индейца звучала легкая укоризна, и Онор немедленно вспылила.
   - В чем ты меня винишь? Что я не пойду жить в твой вигвам? А разве ты
пойдешь со мной? Что ответишь, если я скажу: забудь свое племя, останься
со мной, прими мои обычаи, сожги свои перья, выбрось  свой  томагавк,  и
едем в Европу начинать новую жизнь!  Нет?  Конечно,  я  не  сомневалась.
Нелепо требовать от меня взять в руки мотыгу.
   Волк терпеливо дождался, пока она замолчала.
   - Я не прошу тебя  об  этом.  Ты  не  услышала  моих  слов,  Тигровая
Лилия...
   Твой народ - это твой народ, гуроны для тебя чужие. Я не всегда  могу
понять тебя, но я вижу, что ты умна, прекрасна и еще  в  тебе  есть  то,
чего  нет  ни  у  бледнолицых,  ни  у  краснокожих  скво.  В  тебе  есть
удивительная жизненная сила полевого цветка.
   - Сила? - она пожала плечами.
   - Да. Ты не знаешь страха. Настоящего. Ты никогда  не  боялась  своих
слабостей и никогда не боялась неизвестного. То, что ты испытывала -  не
страх. Когда лиса бежит от охотника - это не страх, звери не трусливы. Я
только воин. Я не могу объяснить тебе все, что чувствую, но  я  знаю.  А
теперь прощай!
   Он разжал ее  руки,  обвившиеся  вокруг  его  шеи,  и  величественной
походкой направился прочь. Онор побрела  вслед  за  ним.  Он  решительно
спрыгнул в свою пирогу.
   Онор  догадывалась,  что  ему   легче   было   бы   вновь   вытерпеть
издевательства дикарей, чем вот так  расстаться  с  ней.  Но  он  принял
решение, и ей нечего было возразить. Ее сердце протестовало  против  его
ухода. Она беспомощно смотрела, как индеец перерезал канат, которым была
привязана его лодка.
   - Прощай, Волк. Будь счастлив, - сказала она дрожащим голосом. Он уже
держал в руках весло.
   - Я все же хочу надеяться увидеть тебя  вновь.  Может,  когда-нибудь,
пусть через много лет... -  произнес  он  мягко.  Больше  он  ничего  не
сказал.
   Несколько взмахов весел отнесли пирогу прочь. Онор  видела,  как  он,
добравшись до берега, выпрыгнул из лодки и скрылся в лесу.  Она  научила
его любить, но не сломила. Просьбы, мольбы и слезы были чужды  ему.  Без
единого слова упрека или жалобы он вернулся к своему  племени,  сильный,
свободный и непокоренный. Онор знала, что бессильна  что-либо  изменить.
Он не умел сдаваться, его любовь не похожа на любовь белых. И  все-таки,
все-таки, он всегда будет любить ее, она знала это. И вызывающе глядя  в
голубую даль, Онор крикнула капитану:
   - Отплываем!
   Она докажет себе, что не слабее  краснокожих.  Она  сумеет  унести  с
собой свою боль и скрыть ее. Она будет жить, как раньше, свободная  дочь
своего народа,  но  клянется  перед  собой  пронести  через  свою  жизнь
непоколебимую любовь к одинокому гордому  вождю  далекого  племени.  Она
клянется себе в этом!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ВОЗВРАЩЕНИЕ

   "Да не разлучат люди тех,
   Кого соединил Господь"

Париж

   Спустя три недели дорожная карета уже мчала Онор-Мари в  Париж.  Мимо
летели пыльные постройки, однообразные осенние пейзажи, и  в  опустевшей
душе Онор тоже была  осень,  осень,  лишенная  жизни,  лишенная  красок.
Желтые листья медленно падали  на  пожухшую  траву,  и  Онор  равнодушно
следила  за  их  последним  полетом.  "Нужно  все  начинать  сначала,  -
повторяла она себе. - Нужно все начинать сначала."
   Скоро она въехала в ворота Парижа. Ее парижский дом,  не  изменившись
ни капли, стоял мрачный и темный. В  палисаднике  цвели  осенние  астры,
синие  и  розовые,  неожиданно  яркие  в  этом  пожелтевшем  мире.   Она
постучала. На стук вышла экономка.
   - О, мадам баронесса! Вам следовало предупредить о приезде.  Конечно,
у нас все готово, но мы бы хоть сняли чехлы с мебели.
   С невыразимой горечью Онор осознала, что никто здесь не обеспокоен ее
исчезновением. Она полгода провела неизвестно где, и  никто  не  спросил
себя, где она, что с ней. Жизнь шла своим чередом. Она спросила:
   - Кто выплачивал вам жалование все это время?
   - Господин Шермон.
   Это был ее управляющий. Она пожала плечами. Что ж, все к лучшему; она
ожидала увидеть разоренный,  всеми  брошенный  дом,  а  нашла  уютный  и
ухоженный.
   - Прекрасно, - сказала она своим прежним тоном Госпожи. - Я  довольна
вами, мадам Вениз. Я... прибавлю вам жалование.
   Она  рассеяно  поднялась  по  лестнице,  с  трудом  вспоминая  детали
обстановки. Итак, она дома. Она дома.

***

   Онор начала с визита к управляющему.  Ее  ждал  аналогичный  прием  -
легкое удивление, не больше.
   - Вы, должно быть, получили мое письмо, господин Шермон?  -  спросила
она. Тот развел руками.
   - К сожалению, нет, баронесса. Я не имел от вас никаких известий.
   Ровным счетом никаких.
   Она пыталась понять его, но ей с трудом это удавалось.
   - Как же случилось, что  никто  не  пытался  разыскать  меня?  -  она
чувствовала, что гнев закипает в ней, и она скоро начнет выпускать  пар,
как дракон. - Или вы рассчитывали, что будете жить безбедно за мой счет,
даже если меня давно нет в живых?
   - Вы не правы, баронесса, - осторожно заметил управляющий, -  мы  все
очень беспокоились, но никто не имел ни малейшего понятия, какие  у  вас
планы. Однако мы все считали своим долгом вести все дела, как раньше,  в
ожидании вашего возвращения.
   Она усмехнулась.
   - И много вы присвоили за это время, Шермон? Наверное, разорили  меня
до нитки?
   - Что вы,  мадам?  Можете  просмотреть  мои  бумаги.  Если  я  что  и
истратил...гм...на свои нужды, это никоим образом не отразилось на вашем
благосостоянии. Вы слишком богаты, мадам, чтобы за полгода  с  небольшим
вас можно было полностью разорить, - он с поклоном протянул  ей  толстую
папку.
   Она отвела его руку.
   - Не теперь, Шермон. Но я непременно проверю, - обещала она.
   Итак, никому не было до нее дела. Она упрямо сжала губы. Что ж, все к
лучшему. Она все так же  богата.  А  то  что  служащие  не  заметили  ее
отсутствия - пусть их. Она должна быть выше этого.
   Она отвезла визитные карточки нескольких старым знакомым, и  получила
приглашение на бал у леди Уинстон, жены английского посла.  Здесь  и  не
подозревали, какие напряженные отношения в Новом Свете  сложились  между
французами и англичанами.
   Онор поехала на бал. Ее встретили любезно, кое-кто интересовался, где
она пропадала. Онор неизменно отвечала, что  путешествовала.  Она  много
танцевала, но что-то сломалось в ней.  Ей  было  скучно.  Она  принялась
флиртовать с кавалерами, но их восхищенные взгляды не радовали  ее  так,
как  раньше.  Она  уехала  позже  всех,  усердно  доказывая  себе,   что
развлекается вовсю. Ее завалили приглашениями на другие вечера.  Онор  и
не думала, что так легко  и  быстро  вновь  вольется  в  светскую  жизнь
Парижа.
   Она приехала домой за  полночь.  Спать  ей  перехотелось.  Она  вдруг
принялась разбирать вещи,  которые  так  и  не  трогала  после  приезда.
Дорожный чемодан пылился в углу, запертый на ключ.  Она  отперла  его  и
откинула крышку. Ее платье, помятое, довольно жалкое на вид, особенно по
сравнению с тем, расшитым драгоценностями,  в  котором  она  приехала  с
бала, лежало сверху. Там  же  брошены  были  груды  хлама,  который  она
неизвестно почему не выбросила. Стоило  везти  все  это  с  собой  через
полмира! И перо. Белое перо  с  темным  кончиком,  неизвестно  как  туда
попавшее. Она взяла его в руки, повертела, дотронулась им до своей щеки.
Нежное  прикосновение  заставило   ее   вздрогнуть.   Это   перо   могло
принадлежать только Волку. Она упала лицом на кровать и застонала.
   Не было такого бала, или праздника, или охоты,  где  не  побывала  бы
ОнорМари в этом сезоне. И  она  выглядела  самой  жизнерадостной,  самой
веселой среди дам высшего света. На нее смотрели с  завистью,  кто-то  с
черной, коекто с белой, но все считали, что ее жизнь удалась как ни чья.
***

   Как странно голубеет небо над головой Онор-Мари. Совсем не так...  Не
так... Она полулежит в кресле-качалке на веранде своего дома. Ее  взгляд
рассеянно скользит по влажной утренней  листве.  Еще  недавно  баронессе
Дезина и внимания бы не обратила, какое нынче утро, но  вот  она  мрачно
смотрит на знакомые с детства липы. Ей хочется, чтоб вокруг были ели,  и
между верхушками поблескивала прозрачная синева. Ей хочется проснуться в
шалаше из веток, вдохнуть запах сырой земли и  чтобы  первой  ее  мыслью
после пробуждения было: "Где Волк?". Волк! Сколько долгих месяцев прошло
с момента ее вступления на французскую землю? Четыре, пять? Ей пора  уже
снова втянуться в привычную жизнь: балы, вечера, отдых за городом, охота
на оленя - не спеша гарцевать на смирной лошади в тылу у мужчин. Но идет
время - и ничего.  Вот  уже  в  который  раз  она  просыпается  утром  с
отяжелевшими, красными веками - это следы  ночных  слез.  И  это  она  -
ОнорМари, воплощение холода и невозмутимости. Волк! Ей никогда не забыть
его хищной походки, блеска его глаз, странной мягкости  черных  волос  и
той единственной ночи, когда он принадлежал только ей. Ну да Бог с  ней,
с ночью. А их перепалки, когда она была пленницей, их ссоры -  будто  не
всерьез, их долгие переходы, когда она держалась за его  руку,  чувствуя
его так близко рядом с ней, согреваясь  его  теплом.  Волк!  Они  вместе
преодолевали самые трудные тропинки, вместе  защищались  от  врага,  она
видела его едва ли не каждый день, и ей не  страшен  был  ни  холод,  ни
голод, ни враги, ни пули, ни стрелы, ни сам дьявол. Она и  не  заметила,
что была в плену - какой же это плен, когда она была так счастлива.  Ох,
Волк! Если б она сразу осознала, что любит его, может, этого б не  было.
Но было слишком поздно. Она здесь, дома, а  Волк  остался  среди  своих.
Волк! Как же так?
   Зачем ты отпустил свою пленницу, зачем не заставил  остаться  там?  О
Волк!
   Все могло быть иначе. А теперь поздно. Ну  зачем  она  уехала,  зачем
пыталась жить дальше без него? Надо  было  остаться,  пусть  против  его
воли, пусть он бы возмутился - можно было вернуться  за  ним.  Или  даже
потопить корабль - и выдумать сказку о рифах. Но она решила, что  судьба
уже распорядилась, и уехала одна. Зачем? Что теперь? Как ей  жить,  если
жить не хочется? А хочется одного - назад, к Волку, в лес. Пусть босая и
оборванная - но там, с ним. Пусть быть ему другом - и только, но  видеть
его, слышать его голос, любоваться его гибкой фигурой. Она глотает слезы
смертной тоски. Кто мог подумать, что она будет  так  страдать?  Что  не
забудет ни слова,  ни  жеста,  ни  взгляда,  и  каждая  ее  мысль  будет
посвящена ему, ее Волку. Но она баронесса, она богата, она хороша собой,
она свободна. Ей бы снова замуж за хорошего человека, жить своей жизнью,
завести детей и новых друзей, выбросить из головы чепуху.  Но  нет.  Все
вокруг кажутся пресными и вялыми, никто не может метнуть  такой  гневный
взгляд, никто так гордо не вскидывает  голову,  никто  не  движется  так
ловко, никто больше  не  вызывает  желания  приникнуть  к  его  плечу  и
почувствовать  себя  слабой  и  желанной,  маленькой  хрупкой  женщиной,
по-настоящему любимой женщиной. О Волк, любимый Волк!
   Где ты? Почему не ищешь свою Лилию? Если б ты пришел! Но ты горд,  ты
отпустил Лилию и никогда не позовешь  обратно.  Даже  если  твое  сердце
разобьется. А что же делать бедной Лилии, которая научилась любить?
   Научилась не  упрекать  Волка,  который  любил  ее  -  и  ушел  один.
Научилась понимать его и мириться с ним - таким. Он  не  джентльмен,  не
сеньор,  он  -  волк.  Но  все  равно  любимый.  Его  не   согнуть,   не
переупрямить, не покорить.
   Он не попросил - Онор, Лилия, любовь моя,  вернись,  я  хочу  быть  с
тобой! Он сильный. Он решил, что лучше уйти, что так правильно - и ушел.
А она слаба. Она сознает - Волк прав, ни к чему все это  -  и  не  может
смириться, забыть. Волк! Она не увидит его никогда, никогда, даже  перед
смертью.
   Никогда... Никогда? Но почему?  Она  резко  поднимается.  Кто  сказал
"никогда"?
   Кто сказал "невозможно"? Она сама отыщет  его,  и  там  -  будь,  что
будет. Она уедет! Все - к черту! Он создан для нее. Плевать на весь мир.
Увидеть его - и хоть умереть. Волк ! Пусть он прикажет  ей  отправляться
домой. Не важно! Она хочет к нему. Пять  минут  возле  него  равносильны
пяти годом жизни здесь. Волк! О если б он позвал ее сам!

***

   Через какую-то минуту Онор уже вихрем взлетела по крутым  ступеням  в
свою спальню на верхнем этаже. Там царил уютный полумрак, но она  рывком
дернула шнур, и шторы взметнулись вверх. Свет! Теперь  он  лился  сквозь
узкие готические окна, уничтожая уют, но возвращая жизнь. Она не позвала
служанку. Легко вспрыгнув на  скамью,  она  извлекла  объемную  дорожную
сумку и бросила прямо на застеленную бархатом кровать. Она бросала  туда
вещи, даже не раздумывая, что именно она берет с собой.
   Ее прервал стук в дверь. Она услышала четкие удары и замерла. Ах, да,
она же отпустила прислугу, совсем вылетело  из  головы...  Она  поспешно
спустилась вниз, и, как была, простоволосая,  с  покрасневшими  глазами,
распахнула дверь.
   На пороге стоял молодой человек.
   Сердце Онор сжалось холодным комком.
   - Вы не узнаете меня?
   - Нет, - она  хотела  закрыть  дверь,  но  нога  в  блестящем  сапоге
просунулась в щель. Он протиснулся сквозь узкий  проход.  Она  с  дурным
предчувствием глядела на него. Молодой человек, щегольски  одет,  тонкие
черные усики над верхней губой, благоухает  ароматической  водой.  Очень
даже привлекательный, но ее сердце упорно ныло.
   - Что вам нужно? - выдавила она.
   Он улыбнулся. Вот, что портило его - лукавая неприятная улыбка гиены.
   - К вашим услугам Максимилиан де ла Монт.
   Она пожала плечами. Имя ничего  ей  не  сказало.  Он  шагнул  к  ней,
развязно ухмыляясь.
   - Я пришел поговорить с вами, - он выдержал паузу, - о кончине барона
Дезины.
   Ему казалось - это объясняет все. Онор молча опустилась на кушетку.
   - Зачем? - бессмысленно спросила она.
   Он изучал ее, как загадочного зверька.
   - Вы хотите, чтоб я обо всем сказал сам? Извольте. Пять лет назад  вы
стали супругой старика, который был богат, как Крез. Деньги -  вот,  что
манило вас. Вы стали женой человека, которого ненавидели. Как только  вы
вступили в свои законные  права,  дом  таинственным  образом  загорелся,
старый барон погиб, а через два дня чудом спасшаяся  молодая  предъявила
свои права на наследство.
   - Убирайтесь вон.
   - И не подумаю. Я долгие годы искал вас. Но  стоило  мне  приехать  в
Париж, как оказывалось, что вы накануне отбыли в Рим. Я мчался в Рим, но
вы уже были на пути в Неаполь. Я гонялся за вами, и каждый раз  узнавал,
что вы снова снялись с места. Год назад я вообще потерял  вас  из  виду.
Где вы п