р, наблюдая за ней. Как чернильная клякса на  картине,  просто
не так, не к месту и не ко времени.
   С  Кантадьером  все  было  сложнее.  Он  был   сама   галантность   и
гостеприимство, это так. Но вскоре она обнаружила, что  за  ним  водятся
другие грешки. Он пил. Пил не запойно,  до  бесчувствия,  но  постоянно,
доводя себя до тупого полузабытья, когда он мог еще сам отыскать  дорогу
в свою спальню, но с трудом соображал, что за женщина ждет  его  там.  В
один из вечеров Онор  довелось  присутствовать  при  первой  стадии  его
сражения с собственным организмом. Он выпил только полбутылки, и заметив
Онор, которая хотела незаметно проскользнуть в свою комнату  мимо  него,
удержал ее и усадил в кресло, сунув в руки  рюмку.  Он  был  еще  вполне
вменяем, но отказ разделить с ним удовольствие выпить уже мог воспринять
как оскорбление. Онор села напротив него, чуть пригубив вино и рассеянно
разглядывая его на свет. Кантадьер развалился на кресле, вытянув ноги  и
пристроив их на соседний стул. Очередная рюмка исчезла в его  горле,  не
встретив ни малейшего препятствия.
   - Вам нравится у меня? - вдруг спросил он.
   - Безусловно, - осторожно ответила Онор. - У вас очень уютный  дом  и
очаровательная жена.
   - Соланж? Соланж - прелесть, - он ухмыльнулся.
   - Вы по-настоящему женаты на ней? - спросила Онор. - Вы  обвенчаны  в
церкви?
   Кантадьер расхохотался, расплескав очередную рюмку и вытирая  облитый
живот рукавом.
   - Ну вы скажете! Еще чего, венчаться с индианкой! Зачем это мне!  Она
и так получила все, о чем могла только мечтать.
   Онор было неприятно это  слышать,  и  ее  настороженность  перешла  в
стойкую антипатию к этому человеку.
   - Я думала, если кто-то наперекор  общественному  мнению  женится  на
индианке, то, уж по крайней мере, по любви.
   - Вздор! - он влил в себя новую порцию вина. -  Мне  любить  ее?  Она
миленькая, но не настолько.
   - Зачем же тогда? Вы разлучили ее  с  привычной  жизнью,  забрали  из
родного дома. Зачем?
   - Зачем? - переспросил он, ухмыляясь. Его лицо покраснело и  противно
заблестело - он был пьян. - Зачем, спрашиваете вы.  Слушайте  же,  Онор.
Два года назад я приехал в эту  чертову  страну,  чтобы  разбогатеть.  Я
знал, что буду богат, знал и все тут. Но не знал, как это произойдет.  Я
путешествовал, объездил вдоль и поперек все эти  земли,  познакомился  с
индейцами. Это было мирное непуганое  племя,  и  оно  приняло  меня  как
родного. Их ничуть не смутило, что я белый. Они  жили  себе  у  подножья
гор, защищенные с трех сторон, и не знали, что белые их враги. Эта весть
еще как-то не дошла до них. Я пожил с ними, и однажды,  копая  вместе  с
ними  какие-то  съедобные  коренья,  я  вырыл  вместе  с  песком  желтый
самородок, золотой самородок. Я уж понимаю в таких вещах.  Короче,  ясно
было, что мое богатство нашло меня. Я  стал  думать,  как  согнать  этих
проклятых  дикарей  с  их  чудесной  земли.  Земли,  где  таились  такие
сокровища. Я не мог в открытую перекопать всю их деревню.  Меньше  всего
мне хотелось что-то им объяснять.
   Нет, еще меньше, чем объяснять, мне хотелось  с  кем-то  делиться.  Я
хотел, чтоб они просто ушли и жили где-нибудь в  другом  месте.  Но  они
такие упрямые. Никакие мои хитрости не сбили их с пути. Они цеплялись за
свои  драгоценные  земли,  и  никуда  не  хотели  идти.  Я  рисовал   им
перспективы, соблазнившие бы любого. А они уперлись. Тогда я шепнул пару
слов кому следует. Война была в самом разгаре, и  мои  друзья  только  и
успели сказать "спасибо" за то, что я навел их эту деревню. Оказывается,
о ней никто и не знал. Через два дня уцелевшие дикари рыскали  по  лесу,
как дикие звери, а от их  деревни  осталось  пепелище.  Я  прибыл  туда,
довольный собой, с киркой и лопатой. И что же? Они вернулись. Я не верил
своим глазам. Вместо трех сотен пришли три десятка, три десятка  крепких
здоровых мужиков, с которыми я не собирался драться. Они  намерены  были
жить на своем любимом месте и не думали никуда уходить. Естественно, они
заподозрили меня. Не полные же они дураки. Я отбрыкивался, как мог.  Но,
ясное дело, когда человек внезапно исчезает, а  вместо  него  появляется
полк солдат, а потом возвращается на очищенное место  -  это  более  чем
странно. Я сказал им, что должен был испросил совета у  своего  бога.  И
теперь вернулся просить руки дочери вождя Важенки, которая осталась жива
и невредима. Они поверили мне. Важенка была самой завидной невестой в их
племени, и они ничуть не удивились. Черт их знает почему, но они  отдали
мне Важенку. Кто их знает, может решили, что это судьба,  а  может,  что
связь с белыми в будущем защитит их от истребления, не знаю. Я  пожил  с
ними для отвода глаз, а потом забрал Важенку и ушел от них.  Не  хватало
мне прожить жизнь в вигваме.
   - И больше вы не пытались согнать это племя с их земли?
   - Нет. К слову, после женитьбы на Важенке я-таки порылся в их песке.
   Потихоньку, под разными предлогами. И ни черта, даже обидно. Никакого
золота. Может, где там и залегает жила, но или очень глубоко, или вообще
в стороне. Я, по крайней мере, ее не нашел.
   - Но вы, как будто, не бедны?
   - А, это… Пара удачных спекуляций. К тому золоту  не  имеет  никакого
отношения.
   - Вы настоящий негодяй, - признала Онор. Он был уже так пьян, что  не
оскорбился.
   - Да вы еще не видели настоящих негодяев, Онор. Я мог выкинуть ее  на
свалку. Любой бы вышвырнул ее вон. А я держу слово. Я взял ее в жены, не
важно при каких обстоятельствах, и теперь  она  проживет  всю  жизнь  со
мной,  до  самой  смерти.  Даже  если  я  женюсь...  как   вы   сказали,
по-настоящему? Даже если я женюсь по-настоящему, на белой женщине, я  не
выгоню ее вон. Это мое искупление.
   Он был горд собой, как святой апостол,  и  Онор  охватило  неодолимое
отвращение к нему. Она молча поднялась и, не говоря  ни  слова,  ушла  к
себе.
   Он ухмыльнулся ей  вслед,  насмешливо  и  презрительно  одновременно.
Затем потряс пустой бутылкой над бокалом,  получил  последние  несколько
капель, допил  и  мрачно  уставился  на  ковер  под  ногами,  заляпанный
многочисленными пятнами от вина.

***

   Онор не суждено было найти хоть немного покоя. Даже такое  безопасное
место, каким казался дом Кантадьера, для нее не стало убежищем надолго.
   Судьба распорядилась по-другому.
   В то утро Онор скучая слонялась по дому. Важенка с ужасом  восприняла
ее предложение помочь по хозяйству, заявив, что  Онор  гостья  и  негоже
привлекать ее к работе. Делать было нечего, и Онор  одиноко  грустила  у
окна. Она не мечтала, не строила  планов,  просто  с  печалью  в  сердце
смотрела вдаль. Кантадьер в дурном настроении сидел в гостиной,  у  него
трещала голова после вечерней попойки, и он был угрюм и неразговорчив.
   Важенка отправилась в погреб прибраться. День походил на любой другой
из тех, что Онор провела  в  их  доме.  Онор  первая  заметила  странное
скопление людей, направлявшихся к их дому. Сначала она  не  обратила  на
них особого внимания, но потом, когда они подошли поближе, она удивилась
их костюмам, похожим на длинные плащи с капюшонами. Казалось, они хотели
остаться неузнанными. Настал момент, когда она поняла - они  не  пройдут
мимо. И сразу услышала настойчивый стук  во  входную  дверь.  Заскрипели
половицы - Кантадьер лично пошел отпереть гостям дверь. Онор с нехорошим
предчувствием метнулась к лестнице, надеясь предупредить его, но вовремя
отпрянула, скорчившись в уголке.  Было  поздно  предупреждать,  странные
гости уже были на пороге. Высокий голос из-под капюшона заявил:
   - Ты  Оскар  Кантадьер,  взявший  в  дом  свой  язычницу?  Наш  совет
приговорил тебя к смерти. Ты признал дикарку за жену свою, и  теперь  мы
не считаем тебя за одного из нас. Ты больше не христианин, не белый,  не
француз. Ты такой же дикарь, наш враг. Убейте его!
   Онор сжалась в своем углу. В одном  ей  повезло.  Кантадьер,  пытаясь
спастись, стал пятиться назад, и убийцы последовали за  ним  в  дом.  На
Кантадьера Онор махнула  рукой,  она  не  собиралась  помогать  ему.  Но
возглас "Ищите индианку! Смерть ей!" напомнил ей, что у нее есть друг  в
этом доме. Испуганный вопль Кантадьера подстегнул ее.  Онор,  согнувшись
втрое и вжав голову в плечи, помчалась по лестнице вниз. Важенка была  в
подвале и уже намеревалась уходить. Онор затолкала ее обратно и прикрыла
дверь.
   Только там она перевела дух. Важенка, прижав руки к груди,  испуганно
смотрела на нее. Онор вкратце  обрисовала  ей  ситуацию,  ни  о  чем  не
умалчивая, прямо и сдержанно. Она знала, так индианка лучше поймет ее  и
воспримет все, как нужно. И действительно, Важенка молча  выслушала  ее,
опустила голову и разумно заметила:
   - Нужно бежать, сестра моя, Тигровая Лилия.
   - Ох, Важенка! Боюсь, они сейчас примутся обыскивать дом! - вырвалось
у Онор. Индианка покачала головой.
   - Нет. Я чувствую дым. Они подожгут  дом  и  уйдут.  Они  всегда  так
делают.
   - Что значит "всегда"?
   - Они жгут дома всех, кто защищал мой народ, и таких как я. Всех, кто
хотел заступиться за нас. Муж мой говорил - они знают его и  обещали  не
трогать его. Он принес им богатый дар.
   - Почему же вы не уехали отсюда?
   - Нельзя всегда бежать, - тихо сказала Важенка. -  Собаки  не  любят,
чтобы к ним поворачивались спиной.
   - Важенка, отсюда можно как-нибудь выбраться? Не по лестнице, я  имею
в виду.
   - Есть люк, но там заставлено, - показала индианка.
   - И куда он ведет?
   - На кухню.
   - Отлично! Помогай! - распорядилась  Онор,  сметая  с  дороги  полку,
заставленную припасами. Важенка помогала ей разбирать горшки и узлы.
   Наконец они добрались до люка в потолке погреба. Хотя Онор была  чуть
выше Важенки, ей не удалось вылезти без посторонней помощи, но  юркая  и
легкая индианка легко выбралась наружу.
   - Здесь никого, - шепнула она. - Дай руку, Лилия. Я помогу тебе.
   С помощью юной индианки Онор выбралась из подвала. В  доме  явственно
чувствовался запах дыма. Окно в кухне выходило во двор, где  неторопливо
гуляли куры. Они вылезли в окно, и скоро были вне пределов города.
   - Куда теперь? - с горечью произнесла Онор, когда они могли больше не
бояться, что их будут преследовать.  Она  спрашивала  сама  у  себя,  не
ожидая ответа. Густой лес обступил молодых женщин со всех сторон. -  Что
теперь делать?
   - Я пойду домой. Я знаю, как найти мой народ. Ты пойдешь со  мной?  -
проговорила Важенка горячо. - Мой отец там. Я  скажу  ему  -  Лилия  мне
названая сестра, и ты будешь с нами. Пойдем!
   Онор колебалась, но ей некуда было идти.
   - Хорошо, - рискнула она. - Пойдем к твоим.
   Два дня они добирались  до  затерянной  деревни,  откуда  родом  была
Важенка. Это были  нелегкие  дни.  Они  страдали  от  голода  и  холода,
вздрагивали от волчьего воя, продирались сквозь непроходимые дебри.
   Важенка  хорошо  ориентировалась,  и  они,  по   крайней   мере,   не
заблудились.
   Они  нашли  деревню,  и  Важенка  с  радостным  возгласом   бросилась
навстречу отцу.
   - Почему ты  здесь?  -  сурово  поинтересовался  высокий  индеец,  не
выказывая особенного восторга.  -  Почему  ты  не  около  мужа?  -  Онор
покоробила его холодность, но Важенка ничуть не смутилась его вопросам.
   - Важенка теперь одна. Дух Белого Ворона ушел к его предкам.  Важенка
вернулась к своему народу.
   - Почему белая женщина пришла с моей дочерью? -  Онор  встретила  его
тяжелый  взгляд.  Важенка  искренне  улыбнулась   ей,   словно   пытаясь
поддержать и убедить, что все идет как надо.
   - Это Тигровая Лилия, отец. Она жена Свирепого Волка, вождя гуронов.
   Ей нужна помощь, и я  сказала  ей,  что  она  найдет  приют  в  нашей
деревне.
   - Ты привела в нашу деревню дочь наших врагов, жену нашего  врага,  -
холодный бесстрастный голос парализовал Онор-Мари. Она уже  поняла,  что
напрасно пошла с Важенкой, но отступать было некуда.
   - Зоркий Орел привел ее. Разве мы не знаем Зоркого Орла?  Он  сказал:
она жена моего друга, прими ее в свой дом, - настаивала Важенка, начиная
заметно беспокоиться.
   - Здесь нет Зоркого Орла. Зоркий Орел  далеко.  Дочь  бледнолицых  не
войдет в наше племя. Я сказал.
   После  такой  суровой  отповеди  Важенка  залилась  краской.  Жалобно
оглядываясь на Онор, она попыталась возразить:
   - Она мне как сестра. Я дала ей обещание. Мы не можем так поступить с
ней!
   - Бледнолицые несли нам только зло. Они разрушили наш мир. Им  нельзя
верить. Никому из них. Одна из них не будет с нами. Я сказал. Пусть  она
уйдет.
   - Но, отец!..
   - Довольно, Важенка, не проси, - вмешалась Онор. - Не  проси  его.  Я
уйду. Я  не  хочу  здесь  оставаться.  Хочу  лишь  сказать...Твой  народ
истребят, вождь. Твой маленький смелый  народ  исчезнет  с  лица  земли.
Потому что одной гордости и смелости мало, чтоб выжить. Еще нужно  иметь
сердце. А у тебя его нет. Прощай, вождь, и ты, Важенка.
   - Лилия! Ты не можешь идти одна!  -  воскликнула  Важенка.  -  Ты  не
найдешь дорогу! Постой!
   - Найду. Я запомнила дорогу. Не волнуйся. Спасибо  тебе,  Важенка,  я
тебя не забуду, - она боялась, что сорвется и  расплачется,  и  говорила
короткими фразами, дававшими  ей  возможность  глубоко  вздохнуть  после
каждой, унимая сердцебиение.
   Они с Важенкой обнялись напоследок.
   - Ты должна взять немного еды в дорогу, - сказала Важенка. -  Ты  еле
держишься на ногах!
   - Я ничего не хочу брать.
   - Не у них, Лилия! У меня. У меня-то ты можешь взять.
   - Хорошо, Важенка.
   Индианка  собрала  ей  немного  сушеного  мяса.  На  земле,   которую
облюбовал Кантадьер как источник богатства, царил голод. Жителям деревни
самим нечего было есть. Важенка заставила ее взять  меховой  плащ,  и  с
этим Онор навсегда покинула индейский поселок.

***

   Онор брела по заснеженной долине. Она была совсем одна,  одна  против
всего мира - мира белых и индейцев, людей и зверей, одна против стихий и
против судьбы. Она шла ниоткуда в туманное  никуда,  едва  не  падая  от
усталости, но все же переставляя ноги. Она верила -  ей  есть  для  чего
жить.
   У нее был ее Волк, с которым ее столь упорно разводила  жизнь,  и  ее
нерожденный ребенок, еще ни разу не вдохнувший в свои  крошечные  легкие
свежий лесной ветер. Она не могла лишить его этого, не могла.
   Она была уверена, что выживет и все переборет, и  судьба,  пораженная
ее мужеством и ее верой, смирилась. Не один день проплутав по лесу,  она
вышлатаки на окраину городка. Полуживая, она кое-как дошла до  трактира,
и там привалившись к дверному косяку, чуть слышно постучала.
   - Кто здесь? - неприятное широкое лицо хозяина трактира показалось  в
узкой щелке между стеной и дверью.
   - Я ищу, где переночевать, - проговорила Онор, протягивая ему остатки
своих капиталов, все, что нашлось  в  кошельке.  Он  придирчиво  оглядел
деньги.
   - Немного.
   - Мне только на ночь, - взмолилась она.
   - Ладно.
   Она  без  аппетита  поужинала  неудобоваримым  варевом  и  побрела  в
маленькую комнатку, которую ей  отвели.  Там  она  забылась  неспокойным
сном,  полным  кошмаров.  Утром  ее  обнаружили  едва  живой,  терзаемой
горячечным бредом. Ее измученный организм капитулировал перед болезнью.

***

   Неделю Онор не вставая пролежала  в  горячке.  Ее  последние  деньги,
которые она отдала трактирщику, быстро вышли. Ее не выгнали  вон  только
потому, что она лежала пластом, почти не приходя в себя. Но  только  она
немного отошла, как обнаружила, что не может ни заплатить, ни выехать из
трактира. У нее, еще недавно одной из богатейших женщин Франции, не было
даже медной монеты. Трактирщик наседал на нее.
   - Платите, - говорил он. - Вы занимали комнату, которую я мог  сдать,
моя жена носила вам еду и даже привела к вам доктора. Он оставил счет за
визит и микстуру.
   Напрасно она клялась, что вернет ему деньги.
   - Здесь  дикие  места,  где  никому  нельзя  верить.  Платите  мне  и
уезжайте.
   Иначе никак.
   - Но у меня больше нет денег! Я не виновата, что так случилось.
   Войдите же в мое положение.
   - Мне, собственно, начихать на ваше положение, мадам. Коли у вас  нет
денег, заработайте их. Я могу сегодня же договориться с клиентом.
   - Что?! - закричала она гневно. - Как вы смеете!
   - И нечего строить из себя недотрогу, раз нет ни гроша.
   - Если хотите, я могу поработать на кухне или подавать клиентам еду.
   - У меня есть служанка и судомойка, и больше мне  не  надо.  Так  что
соглашайтесь, пока я предлагаю. А то я могу и за шерифом послать.
   - Да шлите хоть за Господом Богом! - взорвалась Онор. - Скотина.
   - Не советую ссориться со мной. Пораскиньте мозгами. Я зайду позже, а
вы думайте.
   Она обессилено упала на подушку, чувствуя, что лихорадка возвращается
к ней. Каждые час-два трактирщик заглядывал  к  ней,  продолжая  попытки
шантажом выбить из нее согласие. Кормить  ее  перестали,  и  она  лежала
одна, запертая в  комнатушке,  похожей  на  тюремную  камеру,  голодная,
испуганная и несчастная. Голова просто раскалывалась, и она  прижималась
лбом к прохладной подушке, ища облегчения.  На  третий  день  заключения
трактирщик явился к ней с заискивающей улыбкой на толстых губах.  Вместо
привычных угроз, она услышала униженное:
   - Как мадам нынче себя чувствует? Неплохо? К вам посетитель, мадам.
   Она подскочила, ужаснувшись, что он решился без ее  согласия  продать
ее  одному  из  своих  ничтожных  посетителей.  Но  трактирщик  ввел   в
комнату...
   Антуана де Фурье, посланника короля. Он в смущении и  страхе  оглядел
жалкую обстановку, саму Онор, бледную и  похудевшую.  Она  всхлипнула  и
ринулась в его объятия.
   - Онор-Мари, душа моя! Что с вами произошло? Я повсюду ищу вас.
   Он искал ее! У нее потеплело на душе.
   - Я... осталась без денег, застряла здесь, - она разрыдалась, и жалея
себя, и радуясь, что все позади. - Этот негодяй не позволял мне  уехать,
пока я не расплачусь. Хоть деньгами, хоть собой.
   Он густо покраснел.
   - Ну-ну, Онор-Мари. Все позади. Я все устрою. Я вывезу вас  из  этого
кошмара, обещаю. Никто вас больше не обидит.
   - Я так счастлива, так счастлива, что  вы  здесь,  -  повторяла  она,
вцепившись в него обеими руками.
   Фурье заплатил ее долги, и они покинули неприветливый городок. Обретя
наконец защитника, после всех своих  странствий  в  полном  одиночестве,
ОнорМари  вновь  расцвела  и  теперь  ее  сердце   переполняла   горячая
благодарность.
   Фурье оказался гораздо ближе к  победе,  чем  мог  надеяться.  Голод,
холод,  одиночество,  страх,  -  все  это  гнало  Онор-Мари   назад,   к
цивилизации ее предков. Благородный, умный и привлекательный,  Фурье  за
пару дней вырос в героя ее грез. Он искал ее и нашел, обещал защитить  и
защитил, он был любящим  и  заботливым,  остроумным  и  терпеливым.  Все
обстоятельства складывались  в  его  пользу.  Уставшая  быть  сильной  и
одинокой, однажды она проснулась с мыслью, что полюбила его.
   Это  был  счастливый  день  для  Фурье.  Их  объяснение  было  лишено
излишнего романтизма, пожалуй, оно  вышло  даже  слишком  спокойным.  Он
предложил ей свою преданность, и  она  приняла  ее.  Теперь  они  вместе
строили планы на будущее.
   Судьбе было  угодно,  чтобы  именно  теперь,  когда  она  утратила  и
надежды, и  иллюзии,  она  вновь  встретила  Волка.  Это  даже  не  было
по-настоящему случайной встречей. Фурье все еще пытался  договориться  с
индейцами, и по  дороге  они  заехали  в  лагерь,  разбитый  их  военным
отрядом. Едва завидя остроконечные верхушки их палаток,  Онор  уже  была
уверена, что найдет его там. Она чувствовала - судьбе не  угодно,  чтобы
они просто потеряли друг друга из виду. И действительно, она столкнулась
с ним почти сразу. Он стоял, смешавшись с отрядом своих товарищей, и они
с суровыми лицами оглядывали... ружья. Вот так пришла к ним цивилизация,
в виде грозного оружия белых людей.
   - Вы заметили его, Онор? - шепнул Фурье. Она кивнула.