будут
восприняты как отповедь, и почувствовал себя крайне неловко, когда полковник
как-то сразу сник.
   Затем они заговорили о работе, и Рене вскоре обнаружил, что на его  плечи
собираются незаметно переложить обязанности, которые он никогда на  себя  не
брал.
   - Доктор Маршан  говорил,  что  вы  изучаете  испанский  язык,  -  сказал
полковник.
   - Это хорошо, он вам очень пригодится.  Но  вы  быстро  усвоите  язык  на
месте, а пока, мне кажется, вы провели бы время с большей пользой,  выполняя
обязанности моего секретаря. Дел  скопилось  много,  для  вас  это  было  бы
превосходной практикой.
   Рене ответил не сразу. Это не предусматривалось договором.  Однако  какой
смысл с самого  начала  ссориться  со  своим  начальником?  -  У  меня  было
впечатление, - сказал он наконец, - что господин Гийоме...
   - Такая договоренность действительно была, но я пришел к выводу, что  его
таланты, по-видимому,  лежат  в  другой  области.  Разумеется,  секретарская
работа, строго говоря, не входит в круг ваших обязанностей, но для меня было
бы большим облегчением, если бы вы взяли ее на себя.
   - Как вам угодно, полковник, - довольно сдержанно ответил Рене.
   Он ничего не имел против лишней работы -  чем  больше,  тем  лучше...  но
почему  полковнику  не  сказать  ему  прямо:  "Я  попал  в   затруднительное
положение, помогите мне, пожалуйста".
   Выйдя из каюты, Рене увидел  спускавшихся  по  трапу  Гийоме  и  Маршана.
Завидев Рене, бельгиец злобно прищурил свои бесцветные глазки:
   - А, господин де... Мартерель! Говорят, вы собираетесь  стать  секретарем
полковника? Ну что ж, желаю успеха.
   - Благодарю вас, господин Гийоме, -  отвечал  Рене,  глядя  ему  прямо  в
глаза. - И, к вашему сведению, меня зовут Мартель.
   Отступив в сторону, чтобы дать дорогу Маршану,  он  услышал,  как  Гийоме
прошипел у него за спиной:
   - Милорд сегодня не в духе.
   - Так ты, дурак, и не приставай к нему, - проворчал в ответ Маршан.
   Обернувшись, Рене встретился глазами с Маршаном, который  дружелюбно  ему
улыбнулся и пожал плечами. Рене улыбнулся и кивнул в  ответ,  а  выбежав  на
палубу, встряхнулся, как большой мокрый пес.
   - Брр... что за мина! А голос!.. Вспомнив слова Лортига: "Не  человек,  а
прямо червяк", - Рене рассмеялся и окончательно повеселел.

Глава IV

   - Что еще случилось, дед? - спросил  Бертильон,  распаковывавший  тюк.  -
Неужели   опять   мул   свалился   в   пропасть?   Разговор   происходил   в
полуразвалившейся хижине на перевале.  Потоки  ледяного  дождя  хлестали  по
крыше и нависшим вокруг скалам. Дувший с ледников ветер  проникал  в  каждую
щель, и людям, которые еще недавно брели по жарким, удушливым  болотам  близ
Гуаякиля, казалось, что он острее ножа.
   В ответ на вопрос Бертильона Маршан только презрительно хмыкнул.
   - Мул? - воскликнул Лортиг. -  Будь  моя  воля,  в  пропасть  полетел  бы
кое-кто другой. Вы только подумайте, мальчики, этот трусливый прохвост  взял
и сбежал! Де Винь широко раскрыл глаза.
   - Сбежал! Кто? Червяк? Эта кличка пристала к Гийоме; за глаза его  теперь
только так и называли.
   - Черта с два, - проворчал Маршан. Стоя спиной к остальным, он грел руки,
согнувшись над дымящим очагом.
   - Да нет, - досадливо бросил Лортиг. - Переводчик. Удрал ночью  -  скорее
всего, отправился  догонять  погонщиков  мулов,  которые  повстречались  нам
вчера.
   - Но почему это он  удрал?  -  По-видимому,  его  напугали  рассказами  о
хиваро. Во всяком случае, его нет.
   - Что же мы теперь будем делать, доктор? Маршан пожал плечами.
   - Вернемся в Кито и наймем другого.
   - В Кито! Офицеры вскочили на ноги.
   - Опять спускаться по этому собачьему ущелью?  Черт  знает  что!  Это  уж
слишком! - Ничего особенного, - хладнокровно заметил Маршан.  -  Переводчики
всегда удирают, если им предоставляется  случай,  -  такая  уж  это  порода.
Новому надо будет внушить, что  мы  свернем  ему  шею,  если  он  попытается
выкидывать какие-нибудь штуки.
   - Но опять спускаться! - Вернуться нужно будет,  конечно,  только  одному
или двоим. Остальные с мулами  и  багажом  будут  дожидаться  здесь.  Лортиг
окинул взглядом хижину и сделал гримасу.
   - Нечего сказать, приятная неделька ждет нас в этой гостинице.
   Сначала полковник хотел послать в Кито только Маршана с двумя  индейцами,
а самому с отрядом  ждать  их  возвращения,  разбив  лагерь  в  каком-нибудь
укрытом от ветра месте, гели  только  поблизости  удастся  найти  что-нибудь
подходящее.
   Но тут обнаружилось,  что  часть  продовольствия,  закупленного  в  Кито,
никуда не годится. Тогда полковник решил, пока Маршан еще  не  отправился  в
путь, тщательно осмотреть все  запасы,  чтобы  тот  мог  потребовать  замены
недоброкачественных  товаров,  попавших  к  ним  по  ошибке  или  подсунутых
мошенниками-торговцами. Результаты осмотра привели Дюпре в такой  ужас,  что
он решил сам вернуться в Кито. Вдобавок ко всему оказалось, что одна  лошадь
и несколько мулов больны.
   - Господа Мартель, Лортиг и Штегер,  -  сказал  Дюпре,  входя  вечером  в
хижину.
   - Прошу вас приготовиться - завтра рано утром вы отправитесь  со  мной  в
Кито.
   Остальные будут ждать нас здесь. Замещать меня будет доктор Маршан.
   Маршан взял его под руку и вывел за дверь, под приливной дождь.
   - Ну что ж, по крайней мере, один  человек  у  тебя  будет  работать  без
понуканий. Знаешь что, раз уж ты едешь, возьми с собой и Гийоме.
   - Гийоме! Ты шутишь? Чего нам стоило втащить его сюда! -  А  ты  подумал,
чего нам будет стоить тащить его с собой дальше? Надо что-то  придумать;  не
можем же мы столкнуть его в пропасть, а если мы оставим  его  где-нибудь  по
дороге против его воли, папаша устроит скандал. Остается одно -  нагнать  на
него такого страху, чтобы он сам сбежал. Надо его немного потаскать по горам
и показать ему, что его ждет, - быть может, он решит, что европейский климат
ему полезнее.
   - Я полагал, что ты достаточно хорошо меня знаешь, Рауль, - сурово сказал
полковник. - Как ты мог предположить, что  я  соглашусь  на  подобный  план?
Маршан ухмыльнулся, нимало не смутившись.
   -  Ну  разумеется,  Арман.  Когда  же  ты  соглашался  с  моими  гнусными
замыслами? Пускай остается со мной; если он в  твое  отсутствие  свалится  в
водопад, ты будешь ни при чем. А моя репутация все равно погибла.
   Полковник ничего не ответил, но, вернувшись  в  хижину,  приказал  Гийоме
собираться. Ко всеобщему удивлению, Червяк не возражал.  Экспедиция  ушла  в
горы, не дождавшись  запоздавшего  почтового  парохода.  Теперь  европейская
почта уже наверняка прибыла, и Гийоме надеялся получить благоприятный  ответ
на посланное из Вальпарайсо письмо, в котором он умолял отца  разрешить  ему
вернуться в Брюссель.
   После  двух  дней  изнурительной  переправы  через  скользкие   скалы   и
вздувшиеся потоки маленький отряд полковника наконец  добрался  до  Кумбайи.
расположенной в верхней части долины Кито. Они остановились в доме знакомого
чиновника, откуда до Кито было легко добраться верхом.
   Рене в изнеможении повалился на постель. Он был покрыт синяками, все тело
у него болело, но тем не менее он был  признателен  сбежавшему  переводчику,
благодаря которому он все-таки получит драгоценные письма из дома.
   Нанять  нового  переводчика  оказалось  не  так-то  просто.  Слова  "река
Пастаса" отпугивали всякого. Незадолго до этого одно из диких племен хиваро,
выведенное  из  терпения  непрошеным  вмешательством  в  их  дела  белых   и
мошенничеством "цивилизованных" индейцев племени канелос, совершило налет на
миссию, расположенную в нижнем течении  реки  Напо.  Немногий  оставшиеся  в
живых после учиненной  индейцами  резни  перебрались  через  Анды  и  теперь
рассказывали всякие ужасы.
   Перепуганным  жителям  всюду  чудились  поклоняющиеся  дьяволу   людоеды,
размалеванные боевой краской; на голове у них торчали перья, в верхней  губе
- кабаний клык, а у пояса болтались почерневшие головы христиан.
   Обещание уплатить  вперед  вызвало  только  новые  трудности.  Теперь  от
желающих не было отбою,  но  все  они  явно  рассчитывали,  получив  деньги,
улизнуть при первой же возможности; да если бы они и остались,  вряд  ли  от
них был бы прок. Полковник целыми днями занимался переговорами  с  надувшими
их торговцами н лошадиными барышниками, и просеивание подонков города  Кито,
как и предвидел Маршан, выпало на долю Рене. Тем временем Лортиг,  Штегер  и
Гийоме развлекались каждый на свой лад: один верхом на лошади  с  ружьем  за
плечами, другой в гамаке, с трубкой в зубах, третий в  обществе  хорошенькой
мулатки.
   Запоздавшая почта прибыла на четвертый день. Гийоме, получивший  от  отца
категорическое запрещение возвращаться. пока не восстановит свое доброе имя,
впал в  состояние  тоскливой  апатии.  Рене  пришли  трогательные  письма  с
пожеланием доброго  пути  от  Анжелики.  Анри  и  английских  родственников,
несколько сдержанных строк от маркиза, сообщавшего, что Маргарита уже начала
предварительный  курс  лечения,  и   пестрящие   ошибками   каракули   Жака,
передававшего поклоны от всех слуг и кое-кого из крестьян. Сама же Маргарита
прислала целый дневник, написанный в  бодром  тоне:  тут  были  и  последние
домашние новости, и  отрывки,  из  прочитанных  ею  книг,  и  рассуждения  о
греческой поэзии и французской прозе XVIII века. Из тетради выпал  сложенный
вдвое листок в  котором  лежали  несколько  засушенных  лепестков  душистого
майорана.
   Кладя лепестки обратно, Рене увидел нацарапанные  на  внутренней  стороне
листка слова:
   - Рене, Рене береги себя! Подумай, что будет со мной, если ты ко  мне  не
вернешься... что будет со мной? Он все еще держал письмо в  руках,  когда  в
дверь просунулась нахальная физиономия его слуги - метиса Хосе.
   - Еще переводчики, господин.
   Усилием воли  Рене  вернул  себя  к  действительности,  и  начался  новый
трудовой день. В это утро Хосе впускал к нему еще более невообразимый сброд,
чем вчера, - грязных оборванцев, не знающих ни одного языка наглых пьяниц. В
течение трех часов Рене терпеливо с ними занимался; он чувствовал сильнейшее
раздражение, что случалось с ним крайне редко,  и  поэтому  больше  обычного
старался держать себя а руках и не впадать в резкий тон. Затем его позвали к
полковнику. Оказалось, что их хозяин предложил воспользоваться погожим  днем
и съездить поохотиться. Лортиг  был  в  восторге,  но  полковник  колебался,
говоря, что надо быстрей кончать со всеми делами и отправляться  в  обратный
путь.
   В результате  Рене,  как  и  следовало  ожидать,  вызвался  остаться  для
переговоров с переводчиками и торговцами. Он уже начал привыкать к тому, что
Лортиг и Штегер сваливали на него  свою  работу,  и,  не  желая  вступать  в
пререкания  с  людьми,   которые   были   ему   неприятны,   позволял   себя
эксплуатировать.
   - Вы просто неутомимы, господин Мартель, - сказал  полковник.  -  Я  буду
совершенно спокоен, оставляя все на ваше попечение.
   Брови Рене едва заметно поднялись, и он на мгновение стал похож на отца.
   Когда охотники уехали, он вернулся к себе и, ощупывая  в  кармане  письмо
Маргариты,  попытался  сосредоточить  внимание  на  достоинствах  очередного
кандидата, которого Хосе превозносил до небес.
   - Наконец-то тот человек, который нам нужен, господин. Я хорошо его знаю,
он из нашей деревни. Говорит  на  трех...  четырех...  шести  языках,  а  уж
честный-то! - Сколько он тебе заплатил? - улыбаясь, перебил его Рене.
   - Мне? Ничего! Уверяю вас, господин...
   - Ладно, давай его сюда.
   Расхваленный  полиглот  оказался  звероподобным  метисом   без   малейших
лингвистических познаний, и Рене скоро его  выпроводил.  Когда  земляк  Хосе
выходил из двери  с  видом  побитой  собачонки,  к  дому  подскакал  Лортиг,
вернувшийся, чтобы заменить сломавшееся ружье. Увидев метиса, он схватил его
за плечо и закричал:
   - Эй, сюда! Держите его! - В чем дело? - спросил вышедший на шум Рене.
   - Где вы нашли его, Мартель? Это тот самый молодец, который вчера вечером
стащил у меня портсигар. Ну-ка,  голубчик,  выворачивай  карманы!  Когда  из
грязных карманов метиса было  извлечено  несколько  ложек  и  других  мелких
предметов, Лортиг дал ему хорошего пинка и отпустил на все  четыре  стороны.
Рене передернуло. Хотя он знал, что этой публике  пинки  нипочем,  и  вполне
сознавал всю нелепость  излишней  чувствительности,  подобные  сцены  всегда
вызывали у него отвращение. Он огорченно повернулся к ухмылявшемуся слуге.
   - Ну что же, Хосе, у вас  в  деревне  все  такие?  -  У  нас  в  деревне,
господин? Сроду его не видел! У нас в деревне народ честный.
   - С хорошей же публикой вам приходится  иметь  дело,  Мартель,  -  сказал
Лортиг, выходя из дома с  ружьем.  -  Слава  богу,  что  мне  не  надо  этим
заниматься. Да и этот Хосе тоже сомнительная находка.
   - Он не хуже других - они здесь  все  такие,  -  ответил  Рене.  Проводив
глазами Лортига, он вернулся в дом и сел за стол.
   "Пока хватит, до обеда никого больше не буду принимать, - подумал  он,  -
Надо хоть часок отдохнуть от этого". Он повернулся, чтобы позвать Хосе.
   - Пошел вон отсюда! - раздался за дверью сердитый голос слуги.  -  Нечего
туг околачиваться! Знаем мы вас  -  сейчас  что-нибудь  стащишь!  Хосе  явно
срывал на ком-то зло за провал своего кандидата. Тихий дрожащий голос быстро
произнес что-то в ответ, Рене уловил только слово "переводчик".
   - Еще чего! - возмущенно закричал Хосе. - Посмотрел бы ты, как он  только
что вытолкал взашей приличного, хорошо одетого человека. Станет он  с  таким
оборванцем разговаривать, как же! Рене поднял занавес и выглянул наружу.
   - В чем дело, Хосе? Еще один? - Пугало,  господин,  настоящее  пугало!  Я
знаю, что вы с таким не захотите разговаривать.
   - Не твое дело рассуждать. Где он? - Я его прогнал, господин. Я думал...
   - Ну так в другой раз не думай, а делай,  как  тебе  говорят.  Немедленно
верни его.
   Вспомнив, что совсем недавно отругал Хосе за то, что тот не желал думать,
Рене опустил занавеску и сел.
   "Боже мой, - подумал он. - Я становлюсь похожим  на  беднягу  Дюпре.  Так
разговаривать со слугой, который не смеет ответить мне тем же!.."  Занавеска
бесшумно поднялась и опустилась. Обернувшись  и  увидев  стоящего  в  дверях
человека, Рене от неожиданности чуть не привскочил. Это  действительно  было
пугало.
   Хосе, пожалуй, можно было  простить  -  во  всем  Эквадоре,  наверно,  не
нашлось бы более  жалкого  человеческого  отребья.  Бедняга  дошел  до  того
состояния, когда само несчастье внушает скорее гадливость,  чем  сочувствие.
Рене посмотрел на грязное тряпье, на босые израненные  ноги,  затем  перевел
взгляд на изуродованную левую руку, на обнаженное  плечо,  такое  исхудалое,
что сквозь кожу отчетливо проступали кости, на  горевшие  голодным,  волчьим
блеском глаза под спутанными космами черных волос.  Метис,  конечно;  однако
этот бронзовый оттенок кожи скорее походил на  загар,  чем  на  естественный
цвет. Но как мог европеец оказаться в таком отчаянном положении? "Что довело
его до этого?" - подумал Рене и с пробудившимся интересом всмотрелся в  лицо
незнакомца. Оно выражало только одно  -  голод.  Пожав  плечами,  Рене  стал
задавать обычные вопросы.
   - Вы предлагаете свои услуги в качестве переводчика? До сих  пор  человек
молчал. Он все еще стоял у двери, держась за занавес и учащенно дыша. Теперь
он ответил шепотом:
   - Да.
   - Какие языки вы знаете? -  Французский,  испанский,  английский,  кечуа,
гуарани и... некоторые другие.
   Рене улыбнулся. Он уже привык выслушивать громкие заверения; при проверке
обычно обнаруживалось, что дальше ломаного испанского и скверного кечуа дело
не шло.
   - Вы когда-нибудь раньше исполняли обязанности переводчика? - Постоянно -
нет, но мне нередко приходилось переводить. У меня получалось неплохо.
   Испанским он несомненно владел лучше большинства  метисов,  и  его  голос
звучал необыкновенно  мягко.  Незнакомец  говорил  тихо  и  неуверенно,  без
присущей метисам крикливой интонации. Рене не стал проверять, как  он  знает
французский, и разговор продолжался на испанском языке.
   - Какие у вас рекомендации? - Никаких.
   - Как? Неужели никто не может за вас поручиться? - Меня  здесь  никто  не
знает. Я не здешний. Я пришел с юга.
   - Но откуда вы пришли сейчас? Из Кито? - Нет, из Ибарры.
   - Как же вы  сюда  добрались?  -  Через  горы,  по  пешеходной  тропе  на
Гуаллабамба. Я услышал, что вам нужен...
   - Из Ибарры! С такими ногами! Но до Ибарры шестьдесят миль! - Я...  когда
я пустился в путь, ноги у меня были здоровы, это я об камни.
   Река как раз разлилась... Рене окинул его недоверчивым взглядом.
   - В такую погоду вы перешли горы? Один? - Я боялся опоздать. Ноги заживут
- это все пустяки. Я обычно хромаю гораздо меньше, чем сейчас, сударь. Я  не
буду отставать.
   С этими словами человек порывисто сделал несколько шагов  вперед,  отойдя
наконец от двери. Что бы он ни говорил, сейчас он хромал так сильно, что ему
пришлось опереться рукой о стол. Рене уже  заметил  покрытую  шрамами  левую
руку, на которой не хватало двух пальцев.  Сейчас  он  взглянул  на  правую,
здоровую, ожидая увидеть на ногтях голубоватые лунки, изобличающие метиса.
   "Да он же белый!" - поразился Рене.
   Загар на руке был почти  кофейного  цвета,  однако,  ногти  неопровержимо
доказывали, что в жилах этого человека нет ни капли туземной крови.
   "И такая изящная рука, - с недоумением думал Рене. - Он чем-то  не  похож
на настоящего бродягу. Может быть, его довело до этого пьянство? А если нет,
есть смысл его испытать".
   Рене еще раз всмотрелся  в  незнакомца,  и  его  поразило  нечеловеческое
напряжение в  темных  глазах,  оно  вызывало  у  него  ощущение  неловкости,
раздражало своей неуместностью. Почему он так смотрит? Что с ним  случилось?
Нет, ничего не выйдет; разве можно связываться с человеком, у которого такое
лицо? Того и гляди, перережет ночью кому-нибудь горло или уйдет потихоньку в
лес и повесится. Брр! - К сожалению,  -  сказал  Рене,  -  вряд  ли  вы  нам
подойдете. Нам нужен...
   Несколько иной человек.
   Ни один из отвергнутых Рене "переводчиков" не ушел без  крика  и  споров,
без попытки его разжалобить. Этот же шагнул  вперед,  с  глубоким  отчаянием
заглянул Рене в глаза и, не говоря ни слова, повернулся к выходу.
   - Подождите!  -  воскликнул  Рене.  Худые  плечи  человека  дрогнули,  он
остановился и, медленно повернувшись, застыл, опустив голову.
   -  Я  не  приму  окончательного  решения,  не  поговорив  с   начальником
экспедиции, - продолжал Рене. - Особенно на это  не  рассчитывайте  -  я  не
думаю, чтобы вы нам подошли, но можете все-таки подождать его.
   Рене охватило нелепое и мучительное чувство стыда, как  будто  он  сделал
что-то отвратительное, как  будто  он  подло  ударил  существо,  неспособное
защитить себя.
   "Черт бы его побрал, - думал он. - Ну что  я  могу  поделать?  Брать  его
просто глупо - он обязательно заболеет, и нам придется с ним  возиться.  Он,
наверно, и ворует. Да к тому же у него, кажется, чахотка".
   Человек вдруг поднял глаза. Они были не черные,  как  сначала  показалось
Рене, а синие, цвета морской воды.
   - Если... если вы не можете взять меня переводчиком, сударь, может быть у
вас найдется какая-нибудь другая работа? Я могу...
   - Никакой другой работы  нет.  Мы  все  делаем  сами,  а  тяжелую  работу
выполняют индейцы.
   Человек поднес руку к горлу. Дыхание его опять участилось.
   - Например... носильщиком? - Носильщиком? - в крайнем изумлении выговорил
Рене.  Белый  человек,  явно  больной,  хромой,  с  израненными   ногами   и
изуродованной рукой, просит, чтобы его наняли переносить тяжести  наравне  с
туземцами! - Мне... мне приходилось этим заниматься, сударь; я умею ладить с
индейцами.
   И я г-гораздо сильнее, чем кажусь, з-значи