тропических болотах дизентерия унесла Штегера, а де Винь был убит
в схватке с туземцами, когда исследователи  попытались  проникнуть  в  дебри
долины реки Укаяли. Гийоме тогда с ними уже не было, - с общего согласия его
оставили в миссии на Амазонке, и он присоединился к  исследователям,  только
когда они возвращались обратно.
   Три с лишним года непрерывных трудов, опасностей и  лишений  наложили  на
каждого свой отпечаток. Дюпре превратился в дряхлого старика; он мужественно
старался выполнять свои обязанности, но мечтал лишь об одном - вернуться  во
Францию и прожить остаток своих дней на покое. Его напыщенность не выдержала
слишком долгих испытаний, она уступила  место  простоте,  придавшей  ему  на
закате дней  ту  величавость,  обрести  которую  он  всегда  стремился.  Два
последних года экспедицию по существу возглавлял Маршан,  а  Рене  и  Феликс
были его помощниками. Все трое старались по мере сил щадить самолюбие  Дюпре
и держались на заднем плане, почтительно выдвигая различные "предложения", а
у старика хватало благоразумия не пренебрегать этими предложениями.
   Маршалу эти годы принесли исцеление.  Он  раз  и  навсегда  избавился  от
страшного призрака, а огромная ответственность, которая легла на него, когда
его старый друг окончательно сдал, принудила Маршана  к  такому  длительному
воздержанию, что в конце концов пропала и физическая потребность в алкоголе.
   Он тоже постарел, но теперь он излечился  от  недуга  и  мог,  ничего  не
страшась, вернуться в Париж.
   Бертильон возмужал и перестал без нужды рисковать жизнью, чтобы  доказать
свою смелость, в которой и так  никто  не  сомневался.  Один  только  Лортиг
ничему  не  научился.  Потрясение,  вызванное  историей  с  соколом,   давно
забылось, и память его преобразила этот эпизод в  волнующее  приключение,  в
котором он, как и переводчик, играл яркую героическую роль. Ни опасность, ни
всеобщее осуждение не могли надолго сбить самоуверенности Лортига,  -  после
каждого посрамления она неуклонно и неизменно к нему возвращалась.
   Загоревший и отрастивший бороду Рене сидел на палубе, перечитывая  письма
Маргариты, которые они забрали на Мадейре. Новостей в них было мало:  умерла
старая Марта. Тетя Анжелика проболела всю зиму, Анри наконец  женился,  отец
подготовил  новые  переводы  древнеегипетских  папирусов.  Только  всего   и
случилось за четыре года, не считая новостей о самой  Маргарите.  Осложнение
удалось окончательно вылечить, и здоровье се значительно окрепло. Она уже не
такая беспомощная, как прежде. Бонне смотрел  ее  еще  раз  и  считает,  что
теперь она сможет вынести серьезную хирургическую операцию. "И этим, так  же
как и всем другим, я обязана тебе. В остальном все  идет  по-старому.  Читаю
греческих авторов, помогаю отцу работать над книгой и отсчитываю дни  твоего
отсутствия. Но сейчас все так чудесно изменилось - ведь теперь  я  уже  могу
считать дни, оставшиеся до твоего возвращения! Я  все  думаю,  очень  ли  ты
изменился? А вдруг я увижу совсем нового Рене? И если я полюблю его  слишком
сильно, не станет ли ревновать прежний Рене, который живет  в  моем  сердце?
Ах, нет! Я уверена, что ты нe можешь стать другим! Ты можешь измениться лишь
внешне, - но ты всегда будешь моим Рене, а я - твоей Ромашкой. Остальное  не
имеет значения".
   В  конце  письма  стоял  постскриптум:  "Дорогой  мой,  конечно  я   хочу
познакомиться с твоим другом. Он обязательно должен приехать и  погостить  у
нас, но только не сразу. Первое время я хочу, чтобы ты был только мой".
   К Рене подошел Маршан.
   - Вы заняты, Мартель? Мне бы хотелось поговорить с вами.
   - Да нет, я просто так сижу. А где Феликс? - У полковника. О нем-то  я  и
хотел поговорить с вами. Вы не знаете, чем он собирается заняться, когда  мы
вернемся во Францию? - Сразу по  возвращении?  Думаю,  что  поедет  в  Париж
вместе с остальными.
   - Ну, - это само собой разумеется. Первые месяц-два все мы только и будем
посещать заседания всяких  обществ,  отклонять  приглашения  и  отвечать  на
идиотские вопросы. И не воображайте, что вам удастся  избегнута  уготованной
всем нам участи - быть очередной знаменитостью.
   Рене рассмеялся, но глаза его слались серьезными.
   - Я уступлю свою долю почестей Гийоме. У меня другие планы.  Возможно,  в
этом году я совсем не попаду в Париж. Из Марселя я сразу отправлюсь домой, в
Бургундию, а потом, наверно, в Лион. Но Феликс, вероятно, поедет с вами.
   - Разумеется, но не об этом речь.  Как  он  думает  жить  дальше?  -  Он,
кажется, собирается стать журналистом.
   - Гм. Это неплохо, если он будет преуспевать.  В  противном  случае  дело
дрянь.
   Бедность ему противопоказана.
   - Вы хотите сказать?..
   Маршан утвердительно кивнул головой.
   - В скверной квартире  и  при  плохом  питании  приступы  старой  болезни
неизбежно возобновятся.
   - Но ведь он был совершенно здоров последнее время и стал  совсем  другим
человеком. Вы прямо-таки сотворили чудо.
   - Да, его состояние заметно улучшилось. Удивительно,  как  он  сумел  так
окрепнуть в условиях экспедиции, да еще в таком климате. И все  же  здоровье
его слишком подорвано, он не выдержит новых лишений. Если он не хочет  опять
свалиться, то должен жить в достатке. А у него, кроме жалованья, ничего нет.
   - Да, но сейчас у него уже скопилась порядочная сумма.  На  первых  порах
ему хватит, а тем временем он подыщет себе работу.
   Маршан немного помолчал, попыхивая трубкой.
   - У меня куда больше денег, чем мне нужно, - начал он.
   - Не вздумайте сказать это Феликсу! - воскликнул Рене, - он  вам  никогда
не простит.
   - Конечно, он трудный человек, но если бы вы...
   - Будь у меня самого лишние деньги, я бы не рискнул  предложить  ему  их.
Даже своих ближайших друзей он держит на известном расстоянии. Он по  натуре
человек одинокий. Порой мне кажется, что ему никто не нужен.
   Рене умолк и стал смотреть на воду.
   - Дело в том, что мы все одиноки, - сказал Маршан.  -  Можно  при  случае
спасти человеку жизнь или подлечить его - вот почти и все, что один  человек
может сделать для другого. - И неожиданно добавил:
   - А мой сын умер совсем маленьким.
   На другой день к вечеру, когда все трое вышли на палубу покурить,  Маршан
сказал  Рене  и  Феликсу,  что  получил  письмо  от  своего  банкира  и  тот
настоятельно советует поместить имеющиеся у доктора сбережения в одно  очень
надежное и доходное предприятие. Не пожелают ли друзья воспользоваться  этой
возможностью? Рене отказался - ему предстояло в скором времени израсходовать
почти все свои деньги, а Феликс принял предложение Маршана так  просто,  что
доктор даже усомнился - нужно ли было прибегать к уловкам? "Мартель судит по
себе, - подумал он. -  Риварес  слишком  большой  человек,  чтобы  придавать
значение деньгам".
   - А я понятия не имел, что мне с ними делать, - весело продолжал  Феликс.
- Быть держателем акций - какое приятное  чувство  обеспеченности!  Если  уж
жить в Париже, носить сюртук и сотрудничать  в  газете,  то  нужно  иметь  и
акции.
   Маршан хмуро взглянул на Ривареса.
   - Уж не собираетесь ли вы вести респектабельный  образ  жизни  и  сделать
карьеру? - Я н-не с-собираюсь утруждать себя респектабельностью,  а  карьера
для меня - слишком большая роскошь. М-мне  хочется  спокойно  жить  в  своем
уголке и избегать сырости.
   - Труднодостижимая мечта для того, кто собирается  устроить  свой  уголок
рядом с Ниагарой.
   Рене смотрел на них с удивлением. Он привык к перепалкам между Маршаном и
Феликсом и обычно  добродушно  выслушивал  их  остроты,  даже  если  не  все
понимал. Но на сей раз он неодобрительно покачал головой.
   - Нехорошо это. Зачем же выливать на человека ушат холодной воды, если он
хочет избежать сырости? - На вас, например, я не стал  бы  его  выливать,  -
отпарировал Маршан.  -  Ну  а  Феликсу,  чтобы  избежать  сырости,  придется
надевать дождевик.
   И Рене и Маршана поразила горечь, прозвучавшая в ответе Феликса:
   - Дождевики пригодны лишь на то, чтобы в них топиться. В дальнейшем,  мой
дорогой Панглос, я буду "возделывать  свой  сад".  Философия  и  мадемуазель
Кунигунда мне надоели.
   - Не сомневаюсь, - отвечал Маршан. -  А  мадемуазель  Кунигунде  вы  тоже
надоели? Огонек сигары Феликса прочертил в темноте резкую линию.
   - "Она судомойка, она безобразна", - прошептал он и, встав,  пошел  прочь
своей прихрамывающей, но мягкой походкой. Он шагал  по  палубе  из  конца  в
конец, и огонек его сигары то появлялся, то исчезал.
   - Возможно, она и безобразна, но хватка у нее цепкая, - сказал Маршан. Он
повернулся к Рене и угрюмо произнес:
   - Если вы ему друг, не выпускайте его из виду. Он  на  опасном  пути:  он
думает, что будет жить как простые смертные.
   - Дорогой доктор, - отвечал Рене, - неужели вы до сих пор  не  уразумели,
что если вы и Феликс хотите, чтобы я вас понимал, вам не следует выходить за
пределы, доступные моему пониманию. Я не имею ни малейшего представления,  о
чем шла речь. Если вы - Панглос, а он - Кандид, кто же тогда Кунигунда?  Что
до меня, то я могу претендовать лишь на роль старухи зрительницы.
   Маршан расхохотался.
   - Нет. Вы будете добродетельным анабаптистом, и вас выбросят за борт.
   Вдоль дороги, ведущей в Мартерель, цвел душистый майоран.  Рене  старался
слушать радостные излияния Анри, но сердце его стучало, как молот,  а  запах
любимых цветов Маргариты вызывал на глазах слезы. Даже протяжный бургундский
говор попадавшихся на дороге крестьян звучал для него музыкой.
   Рене поднял голову и поглядел на серую башню. В окне Маргариты  виднелось
лицо, обрамленное облаком черных  волос.  Он  наклонился  и  сорвал  веточку
майорана.
   Маркиз деликатно увлек Анри за собой, чтобы Рене мог подняться  к  сестре
один. Полчаса спустя в гостиной было  получено  веселое  приглашение  выпить
кофе в комнате Маргариты, так как "я  не  в  силах  отпустить  его  даже  на
минуту".  Наверху   смеющийся,   раскрасневшийся   Рене   поливал   сливками
принесенную Розиной малину. Бланш, жена Анри, удивленно раскрыла  глаза:  ее
некрасивую, бесцветную невестку невозможно было  узнать  -  на  щеках  играл
нежный  румянец,  большие  глаза  сияли,  темные  волны  распушенных   волос
закрывали плечи. Девушка связывала букетики цветов.
   - Сегодня все должны быть красивыми. Рене,  дай  отцу  резеду,  он  любит
душистые цветы. Ах нет, тетя, не вынимайте из волос лаванду, она так  хорошо
гармонирует с сединой. Приколи себе на грудь ноготки.  Розина,  и  дай  один
Жаку, пусть воткнет в петлицу. А теперь, Анри, расскажи нам все, но порядку.
   Где вы встретились? В Дижоне? Как же ты его узнал с этой смешной бородой?
Тебе придется побриться, Рене, не могу же я терпеть, чтоб мой  брат  походил
на лесного дикаря.
   - Так я и есть лесной дикарь, - засмеялся Рене. -  Вы  не  представляете,
как я одичал. Когда мы снова увидели фруктовые  ножи  и  салфетки,  вряд  ли
кто-нибудь, кроме Феликса, сообразил, для чего они нужны.
   - Почему же "кроме Феликса"? - Не знаю. Вы поймете,  когда  увидите  его.
Изящество у него в крови. Он сидит на тощем бразильском муле так, как  будто
под ним чистокровный скакун. В этом он похож на отца.
   -  В  чем  "в  этом"?  -  озадаченно  спросил  Анри.   Маргарита   весело
рассмеялась:
   - Видишь ли, бывают люди словно "рожденные в пурпуре". Если бы отец надел
на себя нищенские лохмотья, его бы приняли за переодетого принца.
   - Не знаю, - сказал Рене, глядя  в  тарелку.  -  Лохмотья  сильно  меняют
человека, - кто бы их ни носил.
   - Кто этот Феликс? - спросил маркиз. - Тот, что спас вас всех от дикарей?
- Да, сударь, Феликс Риварес. Это мой лучший друг. Надеюсь; вы все скоро его
увидите.
   - Фамилия как будто испанская, - вставила Бланш. - Откуда он родом?  Рене
ответил не сразу - ложь жгла ему язык.
   - Он из Аргентины.
   - Из Южной Америки? И он приехал с вами сюда? А он раньше бывал в Европе?
- По-моему, нет.
   Оживление сбежало с лица Маргариты. Подняв глаза,  она  встретила  взгляд
отца: он тоже недоумевал, почему при  одном  упоминании  об  этом  друге  из
Аргентины голос Рене дважды дрогнул.
   На следующий день были распакованы ящики со всякими  диковинками  и  слуг
позвали получать подарки.  Рене  никого  не  забыл.  Когда  вынули  плетеную
корзинку с записочкой "Марте", Рене быстро взял ее из рук брата  и,  отозвав
Розину в сторону, передал ей этот подарок.
   - Ее упаковали еще до того, как я узнал  о  смерти  вашей  матери.  Может
быть, вы возьмете ее на память о ней. Это и для меня горе, Розина. Когда  мы
были маленькими, она была к нам так добра.
   Вернувшись к ящикам, Рене увидел, что Анри уже открывает следующий.
   - Осторожнее, - сказал он.  -  В  этом  ящике  оружие  индейцев,  есть  и
отравленное.
   - Зачем оно тебе? - Тут не все мое. Большая часть принадлежит Феликсу. Он
коллекционирует оружие. Я просто уложил его приобретения вместе со своими.
   - А это тоже его? Анри вынул плоский пакет с надписью "Феликс".
   - Нет, это мое. Тут карандашный портрет  Феликса.  Его  сделал  художник,
ехавший с нами на корабле.
   - Взглянуть, я думаю, можно? - сказал Анри, развязывая бечевку.
   Анжелика подошла поближе, заглядывая через плечо племянника.
   - Ах, дайте и я взгляну. Мне так хочется посмотреть, каков он  собой.  Он
красив? Говорят, испанцы красивы. Этьен,  не  правда  ли,  странно,  что  мы
обязаны спасением нашего дорогого Рене человеку, которого ни разу не видели.
   Я убеждена, что мы полюбим его. О...
   Она болтала, не. замечая выражения лица Рене. Когда она, вскрикнув, вдруг
умолкла, Маргарита слегка вздрогнула и потупилась.
   - Какое странное лицо! - воскликнула Анжелика. - Нет, Бланш, я с тобой не
согласна. Он довольно красив, я  бы  даже  сказала  -  замечательно  красив,
только... Посмотрите, Этьен.
   Маркиз не спускал глаз с Рене.
   - Можно? - спросил он мягко.
   - Конечно, сударь.
   Маркиз глядел на портрет и молчал. Так вот он  -  человек,  лишивший  его
последней  надежды.  Он  мечтал,  что  когда-нибудь,  когда  Маргарита   уже
вылечится и будет счастлива, а все былые невзгоды позабудутся, он станет для
Рене другом - быть может, самым близким его другом. Теперь это невозможно.
   - Благодарю, - сказал он наконец и положил портрет на стол.
   - Вам это лицо ничего не напоминает, Этьен? - спросила Анжелика.
   - Напоминает. Но не чертами, а выражением.  Картину  в  Лувре  -  "Святой
Иоанн" Леонардо да Винчи. Я рад, Рене, что он твой друг, а не враг.
   - Я тоже, отец.
   Анжелика  огорчилась:  слова   маркиза   показались   ей   чуть   ли   не
богохульством.
   - Я никогда не была в Лувре, - сказала она. - Но мне  не  верится,  чтобы
художник, кто бы он ни был, мог нарисовать святого  таким...  О,  только  не
подумай, дорогой, что мне не нравится твой друг. Я никогда не забуду, чем мы
ему обязаны. Может быть, это просто так нарисовано. У него  такое  выражение
лица... оно напоминает...
   Рене как-то странно, натянуто рассмеялся.
   - Может быть, кошку? Один бельгиец, член нашей экспедиции,  говорил,  что
пантеры, бродившие по ночам вокруг нашего лагеря, напоминали ему Феликса.
   Сам я этого  сходства  не  замечал,  но  бедняга  Гийоме,  вероятно,  был
нелестного мнения о нас всех - мы не были с ним особенно любезны.
   - Отчего же? - спросила Бланш. Рене пожал плечами и сухо ответил:
   - Мы его недолюбливали.
   Внимание Анжелики привлек головной убор из перьев, который Маршан подарил
Рене, и она не заметила, что Маргарита даже не взглянула на портрет.
   Когда Рене пришел вечером к сестре пожелать ей доброй ночи, она попросила
принести ей портрет и, оставшись одна, долго с тоской смотрела на  красивое,
опасное лицо.  Художник  был  искусным  мастером,  хотя  ничего  не  знал  о
человеке, который ему позировал. На портрете Феликс улыбался, лицо его  было
наполовину в тени.
   - Я  его  ненавижу!  -  простонала  Маргарита,  прикрыв  рукой  глаза.  -
Ненавижу! Потом бессильно  опустила  руки.  Чудовищно  ненавидеть  человека,
который спас Рене от мучительной смерти.  И  ведь  в  его  лице  нет  ничего
отталкивающего.
   Таким могло быть лицо ангела, если бы не эта улыбка...
   Утром Маргарита, не проронив ни слова, вернула портрет брату.
   - Спасибо, дорогая, - тихо сказал он, заворачивая  его  в  бумагу.  -  Ты
права, ты - моя прежняя Ромашка.
   Он сам не понимал, почему его обрадовало, что она  не  стала  говорить  о
портрете при всех и даже не посмотрела на него.
   - Он действительно так красив? - немного погодя спросила она.
   - Мне трудно судить. Он мне слишком близок. Для меня он красив.
   - И он действительно такой... - Она оборвала себя на полуслове, чуть было
не сказав: "ядовитый". - А впрочем, я не стану ни о чем тебя расспрашивать.
   Узнаю, когда познакомлюсь с ним, после Лиона. Я ведь тогда многое  узнаю.
Да, Рене? Он посмотрел на тонкую руку, лежавшую в его руке.
   - Ромашка, дорогая, ты уверена, что действительно хочешь  ехать  в  Лион?
Она взглянула на него с нежной, чуть насмешливой улыбкой.
   - Неужели после всех этих лет ты так плохо знаешь меня?  Ах  ты  дурачок!
Для чего тогда я потеряла тебя на целых четыре года? Ради чего  ты  рисковал
жизнью? Чтобы все оказалось напрасным, оттого  что  я  испугалась  пустячной
боли? - Боль будет совсем не пустячная. Когда ты решилась на операцию,  тебе
ведь было всего восемнадцать лет.
   - Все пустяк по сравнению с тем, когда лежишь  ночью  не  смыкая  глаз  и
гадаешь: "Быть может, он сейчас умирает от лихорадки? Или уже умер? Или  его
растерзали хищники?" Мне снилось, что ты умер от голода,  утонул,  что  тебя
растерзали на куски. Я представляла, как отец смотрит на меня и  думает:  "И
все из-за нее". После четырех лет таких мучений невольно повзрослеешь.
   Теперь мне уже далеко не восемнадцать и даже не  двадцать  два.  Меня  не
испугает боль, которую причинит мне Бонне.
   Рене наклонился и поцеловал сестру в лоб.
   - Раз так, лучше ехать поскорее. Я напишу Бонне.
   - Он ждет нас. Месяц тому назад я написала ему, что  ты  возвращаешься  и
мы, вероятно, скоро приедем. Ведь ты все время будешь со мной, Рене, правда?
Ты знаешь, я не верю в бога, и у меня нет другой опоры, кроме тебя.
   Они выехали в Лион на  следующей  неделе,  взяв  с  собой  Розину.  Бонне
приступил к лечению почти сразу. Он был так же резок и грубоват, как Маршан,
но вскоре брат и сестра почувствовали, что он  относится  к  ним  с  той  же
скрытой нежностью" что и Маршан.
   - Она молодчина! - говорил он Рене. - Мужественная девушка.
   Мужество было Маргарите действительно необходимо. С самого  начала  стало
ясно,  что  лечение,  даже  если  все  пойдет  хорошо,  будет  длительным  и
болезненным. Месяца через три Бонне заявил, что способ лечения,  к  которому
он прибегнул, не дает результатов и он должен испробовать другой.
   - Предупреждаю, - хмуро заявил он, - я не  могу  поручиться,  что  и  эта
попытка будет последней.  Случай  трудный.  Маргарита  молча  закрыла  рукой
глаза.
   - Так как же? - немного помедлив, спросил  Бонне.  -  Желаете  прекратить
лечение? Девушка нашла в себе силы рассмеяться.
   - Прекратить лечение? Боюсь, что вы так же чувствительны, как  мой  брат!
Посмотритесь-ка в зеркало вы оба - ну, видали вы когда-нибудь такие скорбные
физиономии? Совсем как у тети  Анжелики.  Вся  разница  в  том,  что  вы  не
расплакались. Рене повернулся к доктору.
   - Как видите, она решила не прекращать лечения. Убеждать ее напрасно.
   - Совершенно верно, -  весело  подхватила  Маргарита.  -  Так  же  как  я
напрасно убеждала тебя не ездить в Эквадор. Теперь условия диктую я.
   Феликс тем временем, казалось, усердно "возделывал свой сад".
   Рене, который мучился, глядя, как борется с болезнью сестра, не  в  силах
ей чем-либо помочь, и для  которого  осень  и  зима,  проведенные  в  Лионе,
тянулись страшно медленно, изредка получал письма от Марша