и  детьми, которые, как  хорошо известно,
могут безнаказанно  дразнить добродушных  собак, и  последние
не только их не укусят (чего они вполне заслуживают), но даже
не зарычат на них.
    Все,  что  я  говорил  о  поведении  собак по отношению к
детям, в  значительной степени  относится и  к кошкам. Однако
кошки далеко не так терпеливы,  хотя и сносят от детей  много
больше, чем от  взрослых. Что же  касается обезьян, то  Томас
I, когда Макси таскала его  за хвост, без всяких колебаний  с
шипением   и   ворчанием   награждала   ее   оплеухой,  да  и
остальные  мои  кошки  не  хуже  него умели поставить обезьян
на  место.   Возможно,  им  благоприятствовал  тот  факт, что
обезьянам,  согласно  моим  наблюдениям,  свойствен некоторый
прирожденный страх  перед хищниками  семейства кошачьих.  Две
мои  мармозетки  были  парализованы  ужасом  при  виде чучела
тигра в зоологическом музее,  хотя обе они родились  в неволе
и  никак  не  могли  иметь  в  прошлом  неприятных  встреч  с
подобными  животными.  И  обе  они  очень остерегались кошек.
Мой  капуцин   вначале  тоже   относился  к   кошкам  гораздо
почтительнее,  чем  к  собакам,  хотя  кошки,  конечно,  были
заметно меньше последних.
    Мне не нравится сентиментальное очеловечивание  животных.
Меня   всегда   слегка    поташнивало,   когда   в    журнале
какого-нибудь  общества  защиты  животных  я  вижу   надпись:
"Добрые друзья"  (или еще  что-нибудь в  том же  духе), а над
ней  фотографию,  на  которой  кошка,  такса  и  зарянка едят
втроем из  одной миски  или -  это совсем  уж нестерпимо,  но
такую фотографию я  видел совсем недавно  - сиамская кошка  и
маленький  аллигатор   восседают  бок   о  бок,    равнодушно
игнорируя друг друга. Исходя из своего собственного опыта,  я
считаю,  что  настоящая  дружба  между животными разных видов
чрезвычайно редка. По этой причине я и назвал настоящую главу
"Перемирие", а не "Дружба животных" или как-нибудь еще в  том
же роде.  Взаимная терпимость  - это,  безусловно, не синоним
дружбы,  и  даже  когда  животных  объединяет  общий  интерес
(например, когда они  играют вместе), все-таки,  как правило,
нельзя  говорить,  будто   между  ними  существует   истинное
доброжелательство и, уж тем более, прочная дружба. Мой  ворон
Роа,  который   пролетал  по   несколько  километров,   чтобы
отыскать  меня  на  каком-нибудь  дунайском  пляже, моя серая
гусыня  Мартина,  которая  встречала   меня  с  тем   большим
восторгом,  чем  дольше  я  отсутствовал,  мои  дикие молодые
гусаки Петер и Виктор,  которые мужественно защищали меня  от
наскоков старого гусака, хотя сами смертельно его боялись,  -
все эти животные действительно  были моими друзьями, то  есть
наша привязанность была взаимной. Отсутствие подобных  чувств
между  животными   разных  видов   в  основном    объясняется
"языковым  барьером".  Я  уже  упоминал  о  трениях,  которые
возникают  между  собаками  и  кошками  потому,  что   лишены
врожденного  понимания   смысла  даже   наиболее  важных   из
демонстрационных   движений   другого   вида   -    движений,
осознающий угрозу или гнев. Еще меньше способны они  понимать
проявление  более  тонких  оттенков  дружеских  эмоций.  Даже
отношения Булли и Томаса  I, которые благодаря силе  привычки
и    благоприобретенной    способности    к     определенному
взаимопониманию достигли кое-какой глубины, все-таки едва  ли
заслуживают названия дружбы, как  и приятельские игры Тити  и
барсука.  И  тем  не  менее  отношения этих двух пар наиболее
приближаются к  истинной дружбе  между животными  двух разных
видов из  всего, что  мне довелось  наблюдать у  себя в доме,
где на  протяжении десятков  лет очень  много животных  самых
разных  видов  жили  в  состоянии  прочного  перемирия  и   в
условиях,  которые  как  будто  должны были бы способствовать
возникновению дружбы.
    Правда,  мне  однажды  пришлось  стать свидетелем случая,
показывающего, что пятнистую  дворняжку и трехцветную  кошку,
которые  обитали  на  ферме  неподалеку  от  нас,   связывали
совершенно особые узы. Пес  был несилен и трусоват  в отличие
от кошки,  которая была  намного старше  его и,  по-видимому,
прониклась у  нему чем-то  вроде материнского  чувства, когда
он  был  еще  щенком.  На  этой основе сложилась самая тесная
дружба между  собакой и  кошкой, какая  мне известна.  Они не
только  вместе  играли,  но  и  вообще  предпочитали общество
друг друга всему остальному  и (этого я больше  никогда нигде
не наблюдал)  отправлялись вдвоем  гулять по  саду и  даже по
деревенской  улице.  Их   необычайный  союз  выдержал   самое
суровое  испытание,   какому  может   подвергнуться   дружба.
Дворняжка   входила   в   число   признанных   врагов   моего
французского  бульдога,  главным  образом  потому,  что  была
меньше,  чем  он,  -  в  отличие  от подавляющего большинства
других собак  - и  побаивалась его.  Как-то раз  Булли настиг
пятнистого  песика  на  улице  и  собрался задать ему хорошую
трепку.  Хотите  верьте,  хотите  нет,  но  трехцветная кошка
пулей вылетела  из дома,  пронеслась через  сад, выскочила на
улицу, ринулась  в бой,  через пару  секунд обратила  Булли в
бегство  и  проехала   на  нем,  точно   ведьма  на   помеле,
довольно-таки  порядочное  расстояние!  Если  возможны  такие
подвиги,  то  тем  более  нельзя  говорить  о "дружбе" только
потому, что раскормленная  и флегматичная городская  собака и
столь же  раскормленная и  флегматичная кошка  едят из  одной
миски, не бросаясь друг на друга.


        ЗАБОР


    Кому  не  доводилось  идти  вдоль  садового  забора,   за
которым рычит  и лает  большая собака?  Она беснуется, грызет
штакетник  оскаленными  клыками,  и  кажется,  что  только он
мешает ей вонзить  их в ваше  горло. Но меня  подобные угрозы
не  пугают,  и  я  всегда  открывают  калитку  спокойно и без
малейших   колебаний.   Собака   теряется:   не   зная,   как
поступить  она  продолжает  лаять,  но  уже  не так грозно, и
весь ее  вид явно  показывает, что  она никогда  не позволила
бы   себе   так   неиствовать,   если   бы  предвидела  такое
непочтение с  моей стороны  к святости  забора. Бывает  даже,
что  при   виде  открывающейся   калится  она   отбегает   на
несколько шагов  и лает  уже с  безопасного расстояния другим
тоном. И наоборот, очень  робкая собака или волк,  который за
прутьями клетки  не проявлял  никаких признаков  враждебности
или тревоги,  может бросится  во вполне  реальную атаку, едва
кто-нибудь покажется на пороге.
    Эти  на  первый  взгляд  противоположные  типы  поведения
опираются на один и  тот же психологический механизм.  Каждое
животное,  и  в  частности  крупное  млекопитающее,  бежит от
более   сильного   соперника,   едва   тот   приблизится   на
определенное расстояние. "Дистанция бегства", как назвал  это
расстояние   профессор   Хедигер,   открывший   это  явление,
увеличивается   пропорционально   страху,   который   внушает
животному его  противник. Можно  совершенно точно  определить
точку,  при  достижении  которой  животное  пустится  наутек,
едва  враг  посягнет  на  "дистанцию  бегства".  Кроме  того,
существует  столь  же  определенная,  но  значительно   ближе
расположенная   точка,   при   достижении   которой  животное
вступает в драку с  врагом. В естественных условиях  подобное
вторжение   в   пределы   "критической   дистанции"   (термин
Хедигера)  происходит  только  в  двух  случаях  - либо когда
животное  захвачено  врасплох,  либо  когда  оно  по какой-то
причине  не  может  обратиться  в  бегство.  Вариантом первой
возможности  является  случай,  когда  крупное животное, само
способное  напасть,  видит   приближающегося  врага,  но   не
убегает, а прячется, рассчитывая остаться незамеченным.  Если
враг его все-таки обнаружит,  оно дает отчаянный бой.  Именно
этот  механизм  и  делает   таким  рискованным  преследование
раненной  крупной  дичи.  Нападение  на  агрессора,   который
переступит границу критической дистанции, подкрепляется  всем
мужеством отчаяния  и потому  наиболее опасно.  Такая реакция
свойственна отнюдь  не только  крупным хищникам  - она  очень
развита у хомяка,  а загнанная в  угол крыса защищается  так,
что  во  многих  языках  возникло  выражение:  "Дерется,  как
загнанная в угол крыса".
    Понятия  дистанции   бегства  и   критической   дистанции
помогают  объяснить  поведение   собаки  за  забором,   когда
калитка  закрыта  и  когда  она  открыта.  Забор эквивалентен
значительному  разделяющему  расстоянию,  собака  позади него
чувствует  себя  в  безопасности  и  соответственно исполнена
храбрости.     Распахивающаяся   калитка   создает   у    нее
ощущение,  что  враг  вдруг  резко  приблизился.  Это   может
привести  к   опасным  последствиям   для  неопытных   людей,
особенно когда дело  касается животных в  зоологическом саду,
которые долго  прожили в  неволе и  убеждены в неприступности
своих   клеток.    Когда   человек   отделен   от   животного
преградой, оно чувствует себя в безопасности - его  дистанция
бегства  сохраняется  полностью.  Оно  даже готово вступить в
дружеский  контакт  с  человеком,   стоящим  по  ту   сторону
прутьев. Но если этот  человек, ободренный тем, что  животное
только   что   позволило   погладить   себя   сквозь  прутья,
неожиданно войдет в клетку,  животное может в ужасе  кинуться
в дальний  угол, а  может и  напасть, потому  что и дистанция
бегства,  и  критическая  дистанция  с  исчезновением барьера
оказались нарушенными.  И такое  животное будет,  разумеется,
обвинено в коварстве.
    Тот факт,  что прирученный  волк на  меня не  бросился (о
чем рассказывается ниже), я объясняю моей осведомленностью  в
этих  законах.  Как  я  уже   упоминал,  однажды я попробовал
свести  мою  чау-чау  Стаси  с  таежным  волком,  хотя   меня
отговаривали от этого намерения,  так как он слыл  в зоопарке
чрезвычайно  свирепым.  И  все  же  я  решил  рискнуть, но из
предосторожности для  начала поместил  их в  две сообщающиеся
клетки.   Соединяющую  их  дверь  я  сначала  приоткрыл ровно
настолько, чтобы Стаси и волк  могли просунуть в щель носы  и
обнюхать друг  друга. После  этой церемонии  они оба завиляли
хвостами,  и  несколько  минут  спустя  я  широко   распахнул
дверь  -  и  не  раскаиваюсь,  так  как  между ними все сразу
пошло как по маслу.
    Когда я увидел, что моя Стаси весело играет с  гигантским
волком, во мне  внезапно проснулось желание  испробовать себя
на поприще укротителя  диких зверей и  тоже войти в  "логово"
волка.   Сквозь   прутья   он   здоровался   со  мной  весьма
приветливо, и непосвященному могло бы показаться, что я  могу
войти к  нему, ничем  не рискуя.  Однако это  было бы  весьма
опасным  предприятием,  не  знай  я  о  сходстве роли прутьев
клетки и  критической дистанции.  Я заманил  Стаси и  волка в
самую  дальнюю  из  ряда  клеток,  из  которых  для этой цели
эвакуировал пару собак,  шакала и гиену.  Затем я открыл  все
соединительные  дверцы,  медленно  вошел  в  первую  клетку и
остановился так,  чтобы хорошо  видеть весь  сквозной проход.
Ни  Стаси,  ни  волк  сначала  меня  не заметили, так как они
стояли  в  стороне  от  внутренней  дверцы,  но  вскоре  волк
заглянул в нее  и увидел меня.  И тот же  самый волк, который
прекрасно знал  меня, который  сквозь прутья  лизал мне руки,
начинал  радостно  прыгать,   теперь  перепугался   насмерть,
увидев  меня  в  нескольких  метрах,  не  отделенного от него
прутьями. Его  уши опустились,  шерсть на  загривке угрожающе
встала дыбом, и, опустив  хвост между ногами, он  с быстротой
молнии  отскочил  от  дверцы.  Через  секунду  он вернулся на
прежнее место. Вид у него  все еще был испуганный, но  шерсть
уже не щетинилась;  он принялся меня  разглядывать, чуть-чуть
клонив голову  набок. Затем  его хвост  начал коротко вилять,
все  еще  оставаясь  между  ногами.  Я  тактично  смотрел   в
сторону,  так   как  пристальный   взгляд  пугает   животных,
выведенных  из  душевного  равновесия.  В  этот  момент  меня
заметила  Стаси.   Искоса  поглядывая  на  анфиладу клеток, я
увидел, как  она галопом  помчалась ко  мне, а  следом за ней
волк. Признаюсь,  на секунду  меня охватил  жуткий страх,  но
он  тут   же  рассеялся,   когда  я   обнаружил,  что    волк
приближается  ко  мне  неуклюжей  игривой  рысцой и словно бы
покачивает головой  - это,  как известно  всем наблюдательным
любителям  собак,  означает   приглашение  поиграть   вместе.
Поэтому я напряг все мышцы, чтобы выдержать дружеский  прыжок
огромного  зверя,  и  повернулся  боком, рассчитывая избежать
известного зловещего  удара лапами  в живот.  Несмотря на эти
предосторожности,  я  отлетел  к  стене  и  больно стукнулся.
Однако  волк  держался  дружески  и  доверчиво. Чтобы понять,
каково  было  играть  с   ним,  представьте  себе  собаку   с
подвижностью фокстерьера и силой датского дога; во время  той
игры  мне  стало  ясно,  почему  волк нередко бывает способен
справится  с  целой  сворой  собак,  -  как  ни приплясывал я
по-боксерски, мне то и дело приходилось лететь на пол.
    Вторая история  о заборе  связна с  Булли и  его заклятым
врагом,  белым  шпицем,  жившим  в  доме,  длинный  узкий сад
которого  тянулся   вдоль  улицы   и  был   огорожен  зеленым
штакетником  метров  в  тридцать  длиной.  Два  наших   героя
опрометью  носились  взад  и  вперед  по обеим сторонам этого
забора,  заливаясь   бешенным  лаем   и  останавливаясь    на
мгновение  у   последнего  столба,   чтобы  перед   тем,  как
повернуть  обратно,   обрушить  на   врага  ураганный   взрыв
обманутой  ярости.   Затем  в  один  прекрасный день возникла
весьма  двусмысленная  ситуация  -  забор  начали  чинить   и
половину штакетника, расположенную ближе к Дунаю,  разобрали,
так что  теперь он  метров через  пятнадцать обрывался.  Мы с
Булли спустились  с нашего  холма, направляясь  к реке. Шпиц,
конечно, нас заметил  и уже поджидал  Булли, рыча и  дрожа от
волнения в ближайшем к  нам углу сада. Сначала  противники по
обыкновению обменялись угрозами, стоя  на месте, а затем  обе
собаки,  каждая  на  своей  стороне, помчались, как положено,
вдоль забора. И тут  произошла катастрофа - они  не заметили,
что  дальше  штакетник  был  снят,  и обнаружили свою ошибку,
только когда  добрались до  дальнего угла,  где им полагалось
снова облаять друг  друга, застыв в  неподвижной позе. Они  и
встали, вздыбив шерсть и  оскалив клыки... а забора-то  между
ними  не  оказалось!  Лай  сразу   оборвался.  И  что  же они
сделали?  Точно по команде, оба повернулись, помчались бок  о
бок к еще стоящему штакетнику и там вновь подняли лай,  точно
ничего не произошло.


        МНОГО ШУМА ИЗ-ЗА МАЛЕНЬКОГО ДИНГО


    Как-то  в  пасмурный  день  1939  года  мне  позвонил мой
близкий  друг,  профессор  Антониус,  директор  Шенбруннского
зоопарка.
    -  Вы  говорили,  что  хотели  бы  дать  вашей  собаке на
воспитание маленького динго. Шесть  дней назад одна из  наших
динго  ощенилась;  приезжайте  немедленно  и  выберите какого
хотите...
    Услышав эту  ошеломляющую новость,  я тотчас  же бросился
в зоопарк,  хотя у  меня было  какое-то важное  дело. Я легко
заманим  совсем  ручную  и  очень  добродушную  мать-динго  в
смежное  помещение,  а  сам  выбрал  из  копошившихся в ящике
рыжевато-коричневых    меховых    клубочков     единственного
кобелька,    на    котором    не    было    никаких    меток,
свидетельствовавших  о  том,  что  его  предки  были когда-то
спутниками человека.
    Динго - это  очень интересное животное,  это единственное
крупное   млекопитающее,   не   принадлежащее   к   подклассу
сумчатых,   которое   было   обнаружено   на    Австралийском
континенте,  когда  он  был  открыт.  Помимо  динго,   высшие
млекопитающие  были  представлены   там  только   несколькими
видами  летучих  мышей,  каким-то  образом  перебравшихся   в
Австралию.  Прочие   же  млекопитающие   -  обитатели   этого
континента,  с  очень  давних  пор пребывали в географической
изоляции, принадлежали  исключительно к  сумчатым, во  многом
еще очень  примитивным. Кроме  того, там  жили еще  и люди  -
темнокожие  аборигены,  находившиеся  на  первобытном уровне:
они  не  обрабатывали  землю,  не  имели домашних животных и,
видимо, по  культурному и  духовному развитию  стояли заметно
ниже  своих  предков,  когда-то  поселившихся там. Эти предки
были такими  же хорошими  мореходами, как  нынешние обитатели
Новой Гвинеи.  Такой регресс  аборигенов, возможно,  связан с
тем,  что  добывание  пищи  было  для аборигенов сравнительно
простой задачей -  многие сумчатые глупы,  и охота на  них не
требует большой изобретательности.
    Вопрос,  является  ли  динго  настоящей дикой собакой или
он  происходит  от  домашней  собаки,  попавшей  в  Австралию
вместе  с  первыми  поселенцами,  вызвал  много споров. Сам я
твердо  убежден  в  правильности  второй  версии. Всякий, кто
хорошо знаком с  физическими признаками одомашнивания,  ни на
мгновение  не  усомнится   в  том,  что   динго  -   домашнее
животное,  одичавшее  вторично.   Утверждение  Брема,   будто
пробежка динго  - это  пробежка "настоящей  дикой собаки,  не
наблюдающаяся  ни   у  одной   домашней  собаки",   в   корне
неверно;  эскимосские  собаки  гораздо  больше,  чем   динго,
напоминают  своими  движениями  волков  и  шакалов. К тому же
для динго  характерны белые  "чулки" или  звездочки, а кончик
хвоста  у  них  почти  всегда  белый,  причем у разных особей
эти метки  распределяются по-разному  - особенность,  никогда
не   наблюдающаяся   у    диких   животных,   но    постоянно
встречающаяся у всех домашних  пород. Я не сомневаюсь,  что в
Австралию динго  привез человек  и что  динго обособлялся  от
него по мере того, как культура австралийцев  регрессировала.
Тот  же   самый  фактор,   который,  возможно,   вызвал  этот
регресс,  -  медлительность  большинства  сумчатых и легкость
охоты на  них -  вероятно, способствовал  и полному  одичанию
австралийской собаки.
    Мне  хотелось  составить  собственное  мнение  о сущности
натуры  динго  и  о  его  поведении  с  домашними собаками, а
потому я  решил вырастить  щенка-динго у  себя дома.  Удобный
случай представился, когда  Сента, мать Стаси,  и самка-динго
в Шенбруннском зоопарке забеременели одновременно.
    Я  как  раз  засунул   моего  динго  в  портфель,   когда
Антониус внезапно взглянул на часы и воскликнул:
    -  Боже  мой!  Мне  пора.  Я  должен  быть  на  похоронах
старика Вернера! А вы разве не идете?
    - Конечно, иду! - Тут  я вдруг сообразил, что именно  это
важное  дело  маячило  все  время  где-то  у  меня  в памяти.
Профессор Фриц  Вернер был  моим учителем,  и я  питал к нему
глубочайшее  уважение  -  в  наши  дни трудно найти человека,
который   знал   бы   животных   так,   как   он.  Его  узкой
специальностью  была  герпетология,  то  есть  он   занимался
амфибиями и рептилиями,  но в то  же время он  был выдающимся
зоологом широкого  профиля и  принадлежал к  тому ныне  почти
исчезнувшему типу ученых,  которые способны с  одного взгляда
узнать любое  ползающее или  летающее существо.  Его эрудиция
была  огромна  и  охватывала  буквально  все классы животного
мира.  Ходить  с  ним  на  экскурсии было столь же интересно,
сколь  и  поучительно,  потому  что  он  почти  без колебаний
сразу же  называл практически  любое живое  существо. Те, кто
бывал  с  ним  в  его  многочисленных  экспедициях в Северной
Африке  и  на  Ближнем  Востоке,  рассказывали мне, что фауну
этих  областей  он  знал  не  худе,  чем  фауну  своей родной
страны.  Вдобавок   профессор  Вернер   с  большим    успехом
разводил  животных  в  неволе,  и  я  получил  от  него массу
сведений о том, как нужно содержать террариумы.
    И  вот  теперь  я   оказался  в  весьма   затруднительном
положении:   я  хотел