его  подальше.  В   неисследованных
местах,   куда   собака   не   забредает   во   время   своих
самостоятельных   экскурсий   и   где   она   чувствует  себя
уверенной  только  рядом  со  знакомым  человеком,  отношения
собаки  к  хозяину  уподобляется  отношению  волка  к  вожаку
стаи,  ведущему  ее  через  чужую  территорию.  В  результате
человек обретает  в глазах  собаки статус  волка-вожака, и  я
не  знаю  лучшего  способа  заставить  собаку  признать в вас
хозяина.  Чем  менее  привычна  окружающая  обстановка,   тем
более  тесным  становится  контакт  между  собакой  и вами, а
потому  наиболее  эффективны   ситуации,  в  которых   собака
ощущает  полную  рассеянность.   Возьмите  выросшую в деревне
собаку в  город, где  ее уверенность  в себе  будет подорвана
воздействием    множества    незнакомых    раздражителей    -
трамваями,   автомобилями,   неведомыми   запахами,    чужими
людьми,  -  и  самая  непокорная  собака  из  страха лишиться
единственного друга  пойдет рядом  с вами  как вымуштрованный
полицейский  пес.   Конечно,  не  следует  приводить   собаку
туда,  где  она  будет  испытывать  панический ужас, так как,
хотя в первый  раз она и  проявит безупречное послушание,  во
второй раз  вы ее  туда уже  не заманите,  а попытка насильно
тащить  на  поводке  собаку  с  сильным характером приведет к
результатам  противоположным  тому,  которого вы добиваетесь.
Мне  удалось  настолько  заслужить  уважение  Волка,  что  он
перебрался из  трактира к  нам и  признал меня  хозяином -  в
том смысле, что сопровождал  меня повсюду, даже в  места, ему
неприятные.  Но  этим  все  и  исчерпывалось. Послушание было
ему  абсолютно  чуждо,  и  он  по-прежнему  часто пропадал из
дому.   До   самого    последнего   времени   он    регулярно
отсутствовал  по  субботам  и  воскресеньям.  Я  заметил  это
потому, что его никогда  не оказывалось под рукой,  когда мне
хотелось показать  его друзьям,  приезжавшим погостить  к нам
на эти  дни. Тайна  раскрылась быстро  - вечер  субботы и все
воскресенье  Волк  проводил...  в  трактире.  По-видимому, он
обнаружил,  что  именно  в  это  время  может рассчитывать на
наиболее  лакомое  угощение,  да  и присутствие двух красавиц
чау-чау  тоже,  вероятно,  располагало  его  чувствовать себя
там как дома.
    Довольно  поверхностная   дружба,  связывающая   меня   с
Волком, служит мне  неистощимым источником полезных  сведений
и  развлечения.  Исследователю  психологии  животных   крайне
интересно  изучать  собаку,  не  чувствующую  себя  обязанной
верностью ни одному  человеку, а Волк  - первая собака  этого
типа, с  которой мне  довелось близко  познакомится. И  очень
смешно, как все  (включая и меня  самого), кто знаком  с этим
гордым, властным  псом, чувствуют  себя польщенными,  если он
величественно почтит их знаком своего расположения.
    Описав  таксу   Кроки  и   чау-чау  Волка,   которые   по
диаметрально  противоположным  причинам  не обрели настоящего
контакта с  хозяином, я  перейду к  третьей собачьей личности
и расскажу о характере моей  овчарки Стаси. В ее отношении  к
хозяину  счастливо  сочетались  сильная  детская зависимость,
полученная  от  бабушки  Титы,  и  исключительная преданность
вожаку, унаследованная от предков с волчьей кровью.
    Стаси родилась у  нас в доме  ранней весной 1940  года, и
ей  было  семь  месяцев,  когда  я  объявил  ее  своей личной
собакой и  занялся ее  воспитанием. В  ее внешности,  как и в
ее    темпераменте,    необыкновенно    удачно     сочетались
особенности  немецких  овчарок   и  чау-чау.  Острая   волчья
морда,  широкие  скулы,  раскосые  глаза,  короткие  пушистые
уши,  короткий  мохнатых  хвост,  а  главное  -   удивительно
пластичные  и   изящные  движения   делали  ее   похожей   на
миниатюрную  волчицу.    Только   огненная,   золотисто-рыжая
шерсть  выдавала  в  ней  кровь  шакалов.  Но   по-настоящему
золотым  у  нее  был  характер.  Она с удивительной быстротой
постигла азы  собачьего воспитания  - послушно  ходила рядом,
как с  поводком, так  и без  него, садилась  и ложилась.  Она
сама  научилась  соблюдать  чистоту  в  доме  и  не   трогать
домашнюю птицу, так что этих правил ей внушать не пришлось.
    После  двух  кратких  месяцев  судьба  разлучила  нас - 2
сентября  1940  года  я   уехал  читать  курс  психологии   в
Кенигсбергском университете,  расставшись с  семьей, домом  и
собаками.  Когда  я  вернулся  на  рождественские   каникулы,
Стаси  обезумела  от  радости,  доказывая,  что  ее   великая
любовь  ко   мне  не   изменилась.  Она   по-прежнему   четко
выполняла  команды,   которым  я   ее  научил,   и  во   всех
отношениях была той же  самой собакой, с которой  я расстался
четыре месяца назад.  Но  когда я начал собираться в  дорогу,
разыгралось  несколько  трагических  сцен.   Многим любителям
собак,  несомненно,   самим  приходилось   переживать   нечто
подобное. Еще  до того,  как я  принялся упаковывать чемоданы
-  видимый  знак   отъезда,  -  Стаси   заметно  приуныла   и
отказывалась отойти от меня хотя  бы на шаг. Когда я  выходил
из комнаты,  она с  нервной поспешностью  вскакивала и бежала
за  мной,  сопровождая  меня  даже  в  ванную комнату.  Когда
вещи были уложены и  мой отъезд стал неминуемой  реальностью,
тоска  бедняжки  Стаси  сменилась  отчаянием, почти неврозом.
Она  отказывалась  есть,  ее  дыхание  стало  ненормальным  -
очень  неглубоким,  перемежающимся  судорожными  вздохами. Мы
решили запереть ее перед  мои уходом, чтобы она  не бросилась
за мной.  Но, как  ни странно,  Стаси, которая  последние дни
не оставляла  меня ни  на минуту,  тут вдруг  убежала в сад и
не  выходила  на  мой  зов.   Послушнейшая  из собак внезапно
стала  своевольной,  а  поймать  ее  мы  не  сумели.    Когда
наконец  в  сопровождении  обычной   свиты  детей  и   ручной
тележки  с   багажом  я   отправился  на   вокзал,  шагах   в
пятидесяти  за  нами  следовала  собака  самого дикого вида -
хвост  у  нее  был  опущен,  шерсть на загривке стояла дыбом,
глаз сверкали  безумием. Я  сделал еще  одну попытку  поймать
Стаси, но у меня ничего  не получилось. Даже когда я  вошел в
вагон,    она    продолжала    сохранять    вызывающую   позу
взбунтовавшейся собаки и,  прижав уши, подозрительно  следила
за мной с  безопасного расстояния.   Поезд тронулся, а  Стаси
все  еще  стояла  неподвижно.  Однако,  когда  поезд   набрал
скорость, она внезапно  метнулась вперед, стрелой  промчалась
вдоль состава и вскочила в  него на три вагона впереди  того,
на площадке которого я  продолжал стоять, чтобы согнать  ее в
случае  необходимости.  (В  Англии  вагоны  поездов  местного
следования   снабжены   с   обоих   концов   очень   широкими
площадками). Я  кинулся по  вагонам вперед  и, схватив  ее за
загривок  и  основание  хвоста,  сбросил  с поезда, который к
этому   времени   шел   уже   очень   быстро.   Стаси   ловко
приземлилась на  все четыре  лапы. Насторожив  уши и наклонив
голову, в  позе, в  которой уже  не было  ничего вызывающего,
она смотрела вслед поезду, пока он не скрылся из виду.
    Вскоре после  моего возвращения  в университет  я получил
тревожные известия о  Стаси: она передушила  многих соседских
кур,  завела  привычку  бесцельно  бродить  по  окрестностям,
разучилась   вести   себя   в   доме   и   не  желала  никому
подчиняться.   Она сохраняла  ценность только  как сторожевая
собака,  потому  что  со  дня  на  день становилась все более
свирепой.  После   того  как   Стаси  совершила   целый   ряд
преступлений,  включая  несколько  массовых  истреблений кур,
кровопролитный налет на  крольчатник и, наконец,  превращение
в лохмотья брюк почтальона,  она была низведена до  положения
дворовой собаки и  в унылом одиночестве  сидела на веранде  у
западной  стены  дома.  То  есть  одинокой  она была только в
смысле  человеческого  общества,  так  как  делали  большую и
удобную  конуру   с  красавцем   динго,  о   котором  я   уже
рассказывал  во  второй  главе.  Таким  образом,  с января по
июнь она  просидела взаперти,  точно пленный  дикий зверь,  и
вместе с диким зверем.
    Вернувшись в  Альтенберг в  конце июня,  я сразу  пошел в
сад  повидаться  со  Стаси.  Едва  я  начал  подниматься   на
веранду,  как  Стаси  и  динго  бросились мне навстречу с той
свирепостью,  на  которую  способны  только  собаки, лишенные
свободы.  Я   остановился  на   верхней  ступеньке,   а   они
приближались с  рычанием и  лаем, так  как ветер  относил мой
запах в сторону.   Я решил проверить,  когда они узнают  меня
зрительно, но до этого  дело не дошло. Внезапно  Стаси учуяла
меня,  и  дальнейшего   я  никогда  не   забуду:  она   резко
 остановилась  и  замерла,  как  статуя.  Шерсть  у  нее   на
загривке  еще  стояла  дыбом,  уши  еще были прижаты, а хвост
опущен,  но  ее  ноздри  уже  широко раздувались, ловя весть,
которую  нес  ей   ветер.   Затем   шерсть  легла,  по   телу
пробежала дрожь, и  она поставила уши  торчком. Я думал,  что
она  кинется  ко  мне  вне  себя  от  восторга,  но  этого не
произошло.  Душевные   страдания,  которые   были   настолько
интенсивны, что  изменили всю  ее личность  и заставили такое
восприимчивое существо  на много  месяцев забыть  все правила
поведения,  не  могли  исчезнуть  без  следа  в одну секунду.
Задние  ноги  Стаси   подогнулись,  морда  задралась,   горло
задергалось, и многомесячные муки  нашли уход в жутких  и тем
не менее  прекрасных звуках  волчьего воя.   Она выла  долго,
не  меньше  полминуты,  а  потом  молнией кинулась на меня. Я
оказался в центре тайфуна  собачьей радости. Она прыгала  мне
на  плечи,  чуть  не  сорвала  с  меня  пиджак  - она, Стаси,
сдержанная,   корректная,   обычно   ограничивающаяся    свое
приветствие  легким  помахиванием  хвоста,  а  для  выражения
любви  клавшая  голову  мне   на  колени,  не  больше;   она,
молчаливая  Стаси,  теперь  свистела,  как паровоз, и визжала
даже еще  более пронзительно,  чем минуту  назад выла.  Потом
она отпрыгнула  в сторону,  подбежала к  калитке и оглянулась
на меня  через плечо,  умоляя, чтобы  я ее  выпустил. Для нее
само  собой  разумелось,  что   с  моим  приездом  ее   арест
кончился  и  она  опять  может  вести  прежнюю  жизнь. Как не
позавидовать   крепости   этой   нервной   системы!  Душевная
травма,  едва  ее  причина   исчезла,  не  оставила   никаких
следов, кроме  тех, для  уничтожения которых  достаточно было
повыть   полминуты   и   полторы   минуты   исполнять  пляску
восторга,  после  чего  собака  уже  готова  была вернуться к
нормальному существованию!
    Когда  я  направился  в  дом,  жена, увидев, что рядом со
мной  бежит  Стаси,  вскрикнула:  "Боже  мой! Куры!" Но Стаси
даже  не  взглянула  на  кур.  Вечером,  когда  я  взял  ее в
комнаты,  жена  предупредила  меня,  что  Стаси  теперь   "не
следит  за  чистотой".   Однако  манеры  Стаси  вновь   стали
безупречными.   Она  по-прежнему  помнила  и  исполняла  все,
чему я ее  обучил, то есть  была точно той  же собакой, какой
ее сделали  неполных два  месяца занятий  со мной.  В течение
девяти  месяцев  глубочайшей  собачьей  тоски  она   преданно
сохраняла  все,  что  получила  от  меня.  И теперь для Стаси
начались  недели  ничем  не  омраченного блаженства. Во время
летних  каникул  она  была  моей  неразлучной спутницей, и мы
почти ежедневно совершали  длинные прогулки по  берегу Дуная,
и  иногда  и  купались.  Но  всему  наступает конец, и, когда
пришла  пора  упаковывать  чемоданы,  возникла опасность, что
уже  описанная  трагедия  повторится  вновь. Стаси притихла и
уныло ходила  за мной  по пятам.  На сей  раз тот  бесспорный
факт,  что  собака  не  понимает  смысла  человеческих  слов,
стоил  бедняжке  Стаси  немало  мучений.  Я  решил взять ее с
собой, но не  мог объяснить ей  этого. Сколько ни  повторял я
ей,  что  не  брошу  ее,  она  все  время оставалась в крайне
нервном напряжении и  не отходила от  меня ни на  шаг. Однако
под конец мне все же  удалось вывести ее из этого  состояния.
Незадолго  до   отъезда   Стаси  снова  уединилась  в   саду,
по-видимому, с теми  же намерениями, что  и в прошлый  раз. Я
оставил  ее  в  покое  до  самой  последней  минуты,  а затем
позвал  таким  голосом,  каким  обычно  звал на прогулку. Тут
она все поняла и в восторге запрыгала вокруг меня.
    Однако  побыть  с  хозяином   Стаси  было  суждено   лишь
несколько  месяцев,  потому  что  в  октябре меня призвали на
военную службу.  При расставании  повторилась былая  трагедия
с той только  разницей, что Стаси  сбежала и два  месяца вела
дикую  жизнь  в  предместьях,  совершая  одно преступление за
другим. Я  твердо уверен,  что именно  она была  таинственной
"лисицей",  опустошившей  крольчатник  на  загородной   вилле
одного  муниципального  советника.  В  конце  декабря  Стаси,
худая  как  скелет,  со  слезящимися  глазами  и  воспаленным
носом, вернулась  домой, и  моя жена  окружила ее  заботливым
уходом.   Однако держать  Стаси в  доме после  того, как  она
поправилась,  оказалось   невозможным,  и   ее  отослали    в
зоопарк, где  она делила  клетку с  огромным таежным  волком,
который  стал  ее  супругом.  К  сожалению, этот брачный союз
оказался бесплодным.  Позже, когда  я работал  невропатологом
в  тыловом  госпитале,  мне  удалось  взять  ее к себе. Потом
меня  отправили  на  фронт,  а  Стаси  и  ее шестерых щенят я
отослал в  Вену, в  Шенбруннский зоопарк,  где в  самом конце
войны  она  погибла  во  время  воздушного налета. Но один из
наших  альтенбергских  соседей  купил  ее  сына,  и  все наши
нынешние собаки -  это его потомство.  Хотя Стаси провели  со
своим хозяином меньше  половины своей шестилетней  жизни, она
была  самой   верной  собакой   из  всех,   с  которыми   мне
приходилось  иметь  дело,  -  а  мне приходилось иметь дело с
очень большим числом собак.


        ОБУЧЕНИЕ


    Существует множество книг  об обучении собак,  написанных
людьми  гораздо  более  компетентными,  чем  я,  и у меня нет
намерения  превращать   эту  главу   в  трактат   о  собачьем
воспитании.  Я  хочу  только  поговорить  о  нескольких легко
прививаемых   навыках,   которые   облегчают  взаимоотношения
любого  владельца  с  его  подопечной.  Обычному современному
владельцу собаки  вряд ли  окажется полезным  пес, приученный
по  команде  "брать  вора",  или  приносить тяжелые предметы,
или разыскивать потерянные вещи,  - мне хотелось бы  спросить
у  счастливого  хозяина  такой  умной  собаки,  сколько раз в
году  его  верному  спутнику  приходится  использовать   свое
умение на  практике. Самого  меня собаки  никогда не  спасали
от грабителей,  и единственной  моей собакой,  которая подала
мне  предмет,  оброненный  на  улице,  была молоденькая сука,
вовсе   не    обученная   приносить    предметы.   Это    был
интереснейший случай: Пиги  II, дочь Стаси,  трусившая позади
меня  по  городской  улице,  внезапно  ткнулась  носом  мне в
ногу, а  когда я  поглядел на  нее, она  потянулась мордой  к
моей  руке,  сжимая  в  зубах  кожаную  перчатку,  которую  я
обронил.    Не  знаю,   что  она   думала  в   ту  минуту   и
действительно  ли  сообразила,  что  предмет,  упавший позади
меня   и   пропитанный   моим   запахом,   принадлежит   мне.
Разумеется, после этого я  начал часто "терять" перчатки,  но
Пиги  ни  разу  даже  не  взглянула  на  них.   И,  во всяком
случае,  мне  было  бы   интересно  узнать,  сколько   собак,
обученных "искать потерянное",  хотя бы раз  принесли хозяину
вещь, потерянную по-настоящему.
    В  "Кольце  царя  Соломона"  я  уже исчерпывающим образом
изложил  свой  взгляд  на  людей,  отдающих собак на обучение
профессиональному дрессировщику.  Три урока,  о которых  речь
пойдет ниже,  чрезвычайно просты,  и можно  только удивляться
тому, как редко  владельцы собак берут  на себя труд  обучить
своих псов этим командам: "Лежать!", "Место!" и "Рядом!"
    Но прежде  я хотел  бы сделать  несколько общих замечаний
об  обучении  собак   и  начну  с   вопроса  о  поощрении   и
наказании.   Считать,  что  последнее  действеннее первого, -
это   глубокое   заблуждение.   Многие   элементы   собачьего
воспитания,  в  частности  умение  соблюдать  чистоту в доме,
гораздо  лучше  постигаются  без  помощи  наказаний. Для того
чтобы  приучить  только   что  приобретенного   трехмесячного
щенка к  соблюдению чистоты,  следует в  течение первых часов
его пребывания  в вашем  доме постоянно  следить за  ним и  в
тот  момент,  когда  он,  по-видимому,  будет готов запятнать
пол, тотчас выносить его наружу  и ставить на землю всегда  в
одном  и  том  же  месте.  Когда  он  сделает то, что от него
требуется,  похвалите  его  и  погладьте,  словно он совершил
героический  поступок.  Щенок,  с  которым обходятся подобным
образом,  вскоре  соображает,  что   к  чему,  и,  если   его
регулярно выводить, убирать за ним больше не потребуется.
    Очень  важно,  чтобы  наказание  следовало  за проступком
немедленно.  Нет  никакого  смысла  бить  собаку  даже  через
несколько минут после  того, как она  сделает что-то не  так,
поскольку  она   не  в   состоянии  понять   связь   событий.
Отсроченное  наказание   может  быть   полезным  только   для
собаки,  которая  постоянно  совершает  что-то недозволенно и
знает  это.   Конечно,  из  этого  правила  есть исключения -
как-то, когда одна из  моих собак по чистому  неведению убила
новое животное  в моей  коллекции, я  спустя некоторое  время
дал  ей   понять,  насколько   чудовищное  преступление   она
совершила,  раза  два  сильно  ударив  ее  трупом злополучной
жертвы.  Но  я  отнюдь  не  ставил  себе целью внушить собаке
понятие о  преступности данного  деяния и  рассчитывал только
возбудить у  нее отвращение  к определенному  объекту. Ниже я
расскажу,  как   мне  иной   раз  приходилось   прибегать   к
"профилактическому"   наказанию,   чтобы   привить    собакам
уважение  к  неприкосновенности   новых  членов  моей   живой
коллекции.
    Приучить собаку к  послушанию с помощью  наказаний нельзя
и столь же бессмысленно  бить ее, если, соблазненная  запахом
дичи, она во время прогулки  убежит от вас. Побои не  отучает
ее убегать -  это происшествие уже  далеко отодвинулось в  ее
памяти,  -  а  скорее  отучат  возвращаться,  так  как  в  ее
представлении  они  будут  связаны  именно  с   возвращением.
Единственный способ отучить  ее от этой  манеры - стрелять  в
нее из  рогатки, когда  она задумает  удрать. Выстрел  должен
быть произведен неожиданно для  нее, и будет лучше,  если она
не  заметит,  что  камешек,   свалившийся  на  нее   неведомо
откуда,  был  послан  рукой  хозяина.  Полная   беззащитность
перед  этой  болью  поможет  собаке  хорошо ее запомнить, и к
тому же этот способ не внушит ей страха к рукам.
    Наказывать собак,  как и  детей, можно  только любя, так,
чтобы  наказывающий  сам  страдал  от  этого ничуть не меньше
виновного;  для  определения   же  степени  наказания   нужно
хорошо знать  и понимать  собаку. Разные  собаки воспринимают
наказание  по-разному,  и  для  нервного впечатлительного пса
легкий  шлепок  может  значить  гораздо больше, чем настоящая
порка для  его более  уравновешенного и  флегматичного брата.
Здоровая  собака  на  редкость  нечувствительна к физическому
воздействию,   и   рукой   ей   почти   невозможно  причинить
настоящую боль, если только не  бить ее по носу. Моя  овчарка
Тита отличалась  большой силой,  и после  возни с  ней я, как
правило, бывал весь  в синяках. Во  время игры я  мог ударить
ее  кулаком,  пнуть,  резко  стряхнуть  на  землю,  когда она
повисала  у  меня   на  рукаве,  но   она  считала  все   это
увлекательной  забавой,  дававшей  ей  право  отплачивать мне
сторицей. Однако,  если я  ударял ее  не в  шутку, а всерьез,
пусть   совсем   легонько,   она   взвизгивала   и   тоскливо
замыкалась