Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
12.8.59.
Вечером была у меня. Я читал газету. В газете - карикатура на
Аденауэра: длиннющий нос, оскаленная пасть, с носа свисают ледяные сосульки.
- Это кто?
- Это дядя. Его зовут Аденауэр.
- А это что? Рыбки?
В руках у дяди, увы, не рыбки, а черные атомные бомбы. И на животе у
дяди написано: "Холодная война".
Машка разглядывает картинку и вдруг говорит:
- Я боюсь! Он меня съест. Я боюсь! Папа, боюсь!
И вижу - краснеет, глазенки слезами наполнились.
Бежит к двери.
- Открой! Папа, открой дверь!
- Глупая, что ты?!
Открыл все-таки. И вот - чудо какое! Бежит, стучит каблуками и, слышу,
кричит матери:
- Мама, папа мне конфету дал!..
А конфета ей действительно была выдана - минут за пять до этого.
x x x
Вечером лежала в темноте в кроватке. Я сидел один в столовой, ужинал.
Дверь приоткрыта. Слышу громкий шепот:
- Алеша!.. Алешенька! Ты что делаешь?
- Спи, Маша!
- Я не Маша.
- Спи, мамочка! А то я - знаешь?..
- Дверь закроешь?
- Может быть, и закрою.
- А может быть, не закроешь?
13.8.59.
...Давно хотел отметить такую черту Машкиного характера, как склонность
к юмору.
Любит и понимает шутку, любит, когда другие острят, каламбурят, и сама
не прочь попытать силы в острячестве.
Когда ей очень смешно - не хохочет, а регочет.
Как-то на днях, когда мама отправилась в очередную поездку "покупать",
я спросил у Маши:
- Машенька, куда мама уехала? В Сестрорецк?
- Нет.
- А куда?
- Домой. В Ленинград.
- А на чем она поехала? На поезде?
Маше надоело, по-видимому, держать этот скучный экзамен, она говорит:
- Нет, не на поезде.
- А на чем?
- На карусели...
И сама заливается, хохочет...
x x x
Играли в автобус. Маша очень смешно изображает кондукторшу - очень
похоже "отрывает билет". При этом она всякий раз произносит что-то вроде:
- Тррк!..
x x x
Читал вчера Маше рукопись рассказа, над которым сейчас работаю.
Признаться, волновался больше, чем волнуюсь обычно, когда читаю вслух
незавершенную рукопись. Рассказ - не на ее возраст, постарше. Но все-таки
многое поняла. Смеялась. И смеялась там, где юмор более или менее тонкий.
Впрочем, под конец устала, потребовала:
- Давай лучше "Кошкин дом" читать...
Автор немножко обиделся, но потом вспомнил, что подобное случалось не
только с ним, но и с Г.-Х. Андерсеном, и с С.Я.Маршаком, и с Л.Н.Толстым...
Как бы то ни было, чтение это пошло автору на пользу.
x x x
Я сказал Маше, что скоро (недели через две) приедет бабушка. Сказал,
что мы поедем ее встречать.
- Хочешь? - говорю.
- Хочу. Давай сейчас!
- Что сейчас?
- Поедем встречать бабушку!
x x x
Сидели в гамаке втроем: мама, Маша и я. Маша голенькая, в одних трусах.
Пошел дождик.
Но что это за дождь? И откуда он? На небе ни тучки, ни облака, - так,
какая-то легкая серая пленочка. Поплевал, побрызгал минуту-две - Машка даже
не заметила.
Я говорю:
- Дождь идет!
- Где?
И тельце у нее сухое. Такие микроскопически крошечные капельки, что
сразу же высыхают на ее разгоряченных ручках, ножках, животике и спинке.
x x x
Я сделал вчера Маше кондукторскую билетную катушку, чтобы она могла не
только понарошку трыкать, но и отрывать билеты.
Сегодня, когда я завтракал, она подошла и говорит:
- Давай играть? Что вам угодно?
Потом говорит:
- Ты будешь гражданка.
Я не сразу понял. А потом вспомнил: когда мы играем с нею в автобус и я
изображаю кондуктора, я спрашиваю:
- Что вам угодно, гражданка?
19.8.59.
...Дул довольно сильный ветер, где-то очень далеко погромыхивал гром,
но дождя за весь день не пролилось ни капельки.
Маша, как всегда, когда она не выспится, была до вечера в возбужденном
состоянии. Тянуло ее на всякие штучки и выходки. Была у меня в комнате,
взяла зеленую гребенку и кинула на пол. Сняла туфли и забросила их куда-то
под кровать.
Впрочем, бес непослушания и анархии вселился в нее еще рано утром.
После завтрака мать поймала ее на том, что она ходит с набитым ртом и жует
что-то. Оказалось - рот набит конфетами. Эксперимент с "коммунистическим
отношением" к конфетам дает иногда осечку.
x x x
Сегодня рано утром мама и тетя Ляля уехали в город. Я сквозь полудрему
слышал их голоса, хлопанье калитки. А через полчаса выхожу в большую
комнату. Вижу - Машка стоит в углу за занавеской.
Спрашиваю:
- Ты что там делаешь?
- В пьятки играю.
Одна! В прятки! И опять сердце сжимается от жалости к ней.
22.8.59.
Трогательно и забавно, когда Машка ведет на поводке Синдбада. Так она
немножко побаивается его, а на поводке ведет бесстрашно. И все, конечно,
оглядываются, останавливаются, удивляются, улыбаются...
23.8.59.
Папа ждал вчера гостей. Маша ходила с тетей Лялей встречать их, и гости
мерещились ей в каждом встречном, в каждом незнакомце. У хлебного ларька
стоит группа дачников. И Машка уже спрашивает:
- Тетя Ляля, это гости?
x x x
Третьего дня, когда играли "в магазин", я для разнообразия и для того,
чтобы несколько облагородить характер игры, послал Машу не в
продовольственный и не в промтоварный, а в книжный магазин. Бегала она туда
несколько раз и всякий раз спрашивала:
- Какие книги купить?
И я заказывал:
- Купи "Красную Шапочку", купи Маршака, купи "Мойдодыра", купи
"Дюймовочку", купи стихи Пушкина, Жуковского, Михалкова, Барто...
И она возвращалась, приносила щепочки и отчитывалась:
- Вот "Мойдодыл". Вот "Красная Шапочка". Вот стихи Пушкина. Вот
Жуковский...
24.8.59.
Были в лесу.
Тетя Ляля и дядя Прокофий нашли несколько грибов и устроили
инсценировку - "посадили" все пять или шесть подберезовиков и моховичков под
одной маленькой сосенкой. А потом заставили Машку "искать" эти грибы,
говорили, что "пахнет грибами". Я был против этой инсценировки. Во мне
протестовал - отец, педагог и грибник. Отец считал, что это жестоко - так
издеваться и потешаться над маленьким несмышленышем. Педагогу не нравилось,
что перед ребенком убираются трудности, плоды подаются, так сказать, на
золотом блюде. А заядлому грибнику казалось, что у ребенка отбивается
"грибной нюх".
Позже ходили по грибы уже по-настоящему. Нашли несколько
подберезовиков, причем один - совершенно самостоятельно - нашла Машка! По
словам мамы, которая присутствовала при этом, Машка с азартом охотничьей
собаки накинулась на этот маленький, белобрысый, наполовину съеденный
улитками грибок.
Собирали еще бруснику и клюкву (ходили по высохшему болоту. В этом году
все болота стали проходимыми). Мы с Машкой заблудились и довольно долго
разыскивали наших.
В лесу видели лося. Совсем близко - в двадцати шагах. Лиловато-серый
красавец стоял к нам в профиль и с интересом озирал нас одним глазом...
Домой вернулись в девятом часу.
Машка весь вечер возилась со своими грибами. Огорчила меня, когда не
захотела отдать их тете Ляле. Пристыженная, принесла, отдала, но позже
выяснилось, что сердце ее не выдержало и перед самым уходом тети Ляли она
снова похитила грибы.
Грибами она, по словам матери, бредила ночью.
А перед этим мы с ней немножко поссорились, и я с ней не разговаривал.
25.8.59.
Мама считает, что отец поступает неправильно, что лучше уж, мол, побить
ребенка, чем несколько часов не разговаривать с ним. Нет, согласиться с этим
я не могу. Согласен с одним: нужно знать меру. Если молчание взрослых (то
есть их бойкот по отношению к ребенку) затягивается, становится мучительным
для ребенка, ранит и ожесточает его - да, это не годится. Это не лучше
порки. Все дело в том, что надо чувствовать, в какой момент пора идти на
мировую. Если этот момент правильно выбран, провинившийся ребенок охотно и
по первому зову кинется извиняться или объясняться. Самое удачное - ни на
минуту раньше, ни на минуту позже.
И еще одно должен себе напомнить: ведь далеко не во всяком "конфликте"
бывает виноват ребенок: очень часто и взрослые виноваты.
Нужно уметь извиниться перед ребенком, покаяться...
Не в угол себя, конечно, ставить, а так, чтобы ребенок понял твою
справедливость.
Вчера у нас с Машей объяснений не было. Обошлись без них. За обедом я
увидел, что она с трудом справляется с супом, подсел к ней и стал ее
кормить. Она обрадовалась и, как показалось отцу, взглянула на него с
признательностью...
x x x
Кажется, впервые за все лето отец выспался и встал сегодня более или
менее бодрый и веселый. Занимался с Машей гимнастикой. Маша все время
напоминала ему, что он не папа, а Алеша. А папа - тот у себя сидит,
"ляботает", книжки пишет. Занимались мы сегодня под его окном. При этом
кричали:
- Папа, смотри! Папа, ты видишь?
26.8.59.
Мама ходила на рынок и вернулась оттуда огорченная. В связи с холодом и
разъездом дачников на рынке ничего нет.
Мама говорит тете Минзамал:
- Без творога и сметаны мы погибнем.
Машка смотрит на нее, таращит глазенки, пытается что-то понять, потом
спрашивает:
- Я тоже погибну?
27.8.59.
Весь день вчера просидели дома. На дворе творилось такое, чего не
только Машка, но и более пожилые члены нашего семейства не видывали еще.
Ураганный ветер такой силы, что на ногах трудно было держаться. Говорят,
повалило много деревьев. У нас в садике лежит огромный, искореженный кусок
толя, - ветер сорвал его с крыши молочного магазина. Не горит электричество.
В Ленинграде, говорят, в реках и каналах поднимается вода.
И - холодно. Не верится, что еще совсем недавно мы изнывали от жары.
И все-таки мы с Машкой вчера вечером отправились на прогулку. Оделись
потеплее (Маша в зеленом своем фрицевском пальтеце, в берете, на ногах
длинные чулочки) и потопали в лес. По пути зашли на почту, опустили каждый
по письму.
Наслаждались безлюдьем, осенними запахами, влажной пахучей свежестью. В
лесу тихо, только над головами у нас шумит и поет, а там, где просеку
наискось пересекают телеграфные провода, - там уже не поет, а завывает и
плачет (это Маша остановилась и спросила у меня: "Кто это плачет?").
Бродили довольно долго, но нашли всего два гриба: подберезовик и
моховичок. Утром и днем кто-то основательно прочесал лес. Впрочем, нам и
некуда было бы складывать грибы - корзинок мы взять с собой не догадались.
Не такой и лес, чтобы запасаться корзинами...
x x x
Спать вчера легли рано - не было электричества.
Между прочим, Машка впервые увидела свечу. Маме в магазине подарили
огарок, и она принесла его и стала зажигать.
- Это что? - спросила Машка.
Ей объяснили:
- Это называется свеча.
А Машкин папа когда-то, не очень, казалось бы, давно, спросил у своей
мамы:
- Это что?
И ему объяснили:
- А это, Лешенька, называется электричество.
x x x
Совсем запуталась Машка. Где мама? Кто Маша? Кто папа? Кто Алеша?
Вчера вечером заходила ко мне. Просит конфетку. Я дал.
- А теперь, - говорит, - Маше дай.
И себя пальчиком в грудку. Хитрюга!
Я говорю:
- Ах, вот как? Ты - Маша?
- Нет, нет, я - мама!
Достаю конфету. Говорю:
- Это - Машеньке.
Не берет.
- Ты что ж не берешь конфету? Я ж сказал: это Маше.
Качает головой. Стойко держится. Для нее очень существенна почему-то
эта метаморфоза с именами. Не знаю, так ли уж хорошо, что мы соглашаемся
участвовать в этой затянувшейся игре. Что ж, она меня так всю жизнь и будет
Алешей называть?!
Впрочем, педагогический смысл в этой игре есть. Алеша и Маша должны
играть роль хороших детей. А маленькой "маме" мы имеем право в нужном случае
сказать: "Какая же ты мама, если вести себя не умеешь?!"
А причина все та же: то, что Машка - единственная, что у нее нет
братика и сестрички. Не хватает общества, коллектива.
Все-таки надо найти меру даже в игре.
Сегодня утром Машка завтракала. Кормит ее Минзамал. Я у нее спрашиваю:
- Куда ушла Елена Семеновна?
Минзамал не успела ответить, как ее перебивает Машка:
- Нет. Я - мама!
- А разве я сказал "мама"? Я говорю: Елена Семеновна.
Что же это, братцы, такое: значит, мы и между собой должны именовать
себя "Машей" и "Алешей"? А Минзамал я должен говорить: "Где Машенька?",
подразумевая под этим: "где Элико Семеновна?"
Нет, дружочек Маша, не выйдет!
Надо утвердить правило: делу время, потехе час.
28.8.59.
Перед завтраком слышу - горько плачет. В чем дело? Оказывается, мама
стригла ей ногти и нечаянно отрезала кусочек того белого пятнышка, которое,
как известно, предвещает получение подарка.
Рыдает и кричит:
- Где подаик? Подаик где?
Завтракая, тоже то и дело разглядывала свои ногти.
Показывает палец:
- Алеша, это что?
- Это пальчик.
- Нет, а что в пальчике?
x x x
Погода ненастная. Ветер. Дождь.
Но все-таки уже не так мрачно, как было все эти дни. Ветер повоет,
повоет и отдыхает несколько минут. Небо посветлее стало.
Сегодня наша энергичная мамсинька ездила в Сестрорецк, хлопотала, чтобы
починили электричество. Оказывается, в районе больше двухсот повреждений
электрической сети: ураган рвал толстые провода как паутинку.
Все-таки холодно. В большой комнате топили сегодня печку.
29.8.59.
У Машки небольшая температура. Гулять ее не выпускали. Почти весь вечер
играл с нею. Ездили на поезде в Москву. С нею и с ее двумя "понарошными"
дочками. С вокзала на такси проехали к тете Вере Смирновой{69} и к дяде Ване
Халтурину{69}. Позже приехал из Ленинграда папа (он тоже был воображаемый,
"понарошный", так сказать папа-невидимка). Всей компанией мы собирались
ехать в Московский зоопарк, но тут - о ужас! - Машу не понарошку, а
по-настоящему позвали ужинать. Конечно, ей очень не хотелось идти ужинать.
Но еще больше ей не хотелось вызвать сейчас мое недовольство. Поэтому она
почти без возражений направилась к своему столику.
Я постарался как-то украсить этот вынужденный антракт в нашей игре.
Сказал, что Маша пошла в буфет. Но когда нужно по-настоящему запихивать в
рот сухарную запеканку, жевать ее и запивать кипяченым молоком, - трудно
вообразить, что это буфет в Зоопарке. Буфет - это поэзия, а тут - серая
проза. Однако в предвкушении соблазнительной поездки в Московский зоопарк
Маша уплетала пудинг за обе щеки, давилась, но ела. И только под конец стала
шалить, стала выталкивать языком жеваные сухари (наверно, уже не в силах
была есть, не лезло).
Я сказал ей:
- Не надо так делать.
Она опять. Предупредил еще раз. Нет, расшалилась и уже не может
остановиться.
- Ну что ж, - говорю, - в Зоопарк не поедем. До свидания.
И пошел к себе. Она опомнилась, спохватилась.
- Алеша! Алеша!
Но - уже поздно.
Пришел к себе, взял газету, прилег. Слышу на кухне голос Элико:
- Ты куда?
- Я к Алеше!
- Нельзя к Алеше.
- Пустите! Я - к Алеше!
- Нельзя, тебе говорят! Алеша работает.
А минуту спустя слышу за стеной душераздирающее:
- Але-о-о-оша-а-а!!!
Не только пожалел ее, но понял, что был неправ, что наказание
несоразмерно с "преступлением", что ушел я скорее всего потому, что надоело
играть, просто придрался к случаю.
Сменил гнев на милость. Вернулся. Поиграли еще в Зоопарк, покормили
слонов сахаром, обезьянок - печеньем. Пришла мама и тоже побродила с нами по
дорожкам парка.
x x x
Позже играли в магазин. По очереди были продавцами и покупателями. Мне
надоело покупать шляпы, чулки, утюги и галстуки. Я пришел и говорю:
- Пинчук есть?
- Нет. Есть финчук.
Берет что-то с "полки".
- Нате.
- Что это? Ой, что это? Я боюсь!
- Это - финчук.
- А что это такое? Что его - есть надо?
- Это же игрушка!!!
- А-а! Вроде мячика?!
И я взял финчук и стал подбрасывать его.
30.8.59.
Дождя не было. Дачи уже пустеют. Тихо. Грустноватые августовские
сумерки, которые так любит Машкин отец. Редкие огни на верандах.
Пронзительно чистый воздух.
Вернувшись домой, с аппетитом поужинали. Машкин столик придвинули к
нашему, большому, и она принимала участие в общей трапезе. На ужин был
картофель в мундире. Машка с удовольствием чистила его (пожалуй, даже с
большим удовольствием, чем ела), с хрустом грызла малосольный огурец, ела
сама и давала коту жареную ряпушку. Были мы втроем, тетя Минзамал в городе,
сегодня суббота.
x x x
Прибежала, стучит в дверь, что-то лихорадочно говорит.
Открыл дверь:
- Что такое?
- Иди!! Скорей! Люся на кроватке лежит!
- Где? Какая Люся? На какой кроватке?
Думаю: может быть, у меня она оставила свою Люсю?
Нет, тащит к себе. Вся дрожит, вся трепещет от страстного нетерпения.
- Люся! На кроватке! Посмотри! На кроватке Люся лежит!..
Выхожу на веранду. Там в тети Лялином складном бревенчатом домике - на
настоящей кроватке, покрытая настоящим одеяльцем лежит крохотная кукла Люся.
А у кровати - столик и еще что-то.
На все это надо смотреть через окошко. И по возможности - Машиными
глазами.
31.8.59.
Вечером ходили втроем в лес. Бродили до девяти часов, но даже ни одной
сыроежки не нашли. Набрали в Машину корзинку с полстакана брусники и клюквы,
вволю накричались "ау", надышались пахучим лесным воздухом, немножко
промочили ноги.
Между прочим, Машка "ау" не кричит, кричит "аву". Поставить рядом две
гласные ей, по-видимому, еще трудно.
x x x
Идем мимо туберкулезной больницы.
- Бойница! Мама, смотри, бойница!
- Не показывай пальцем, Машенька.
- Я шишкой показываю.
В руке у нее и правда маленькая еловая шишка.
x x x
Собирались в лес. Выбирали покрепче обувь. Я говорю:
- Маша, принеси мамочке ботики.
- Я - мама.
- Принеси Машеньке ботики.
Открыла шкаф, увидела банку с вареньем.
- Я возьму варенье лучше.
x x x
В саду остановились под окном моей комнаты.
- Вон папа смотрит, - объявляет Машка.
Я спрашиваю:
- Где?
- Нет, он уехал.
- Куда?
- Он в Ленинграде.
- На поезде уехал или в автобусе?
- Да, на поезде.
- А что он делает в Ленинграде?
- Ляботает. К нему Мороз в гости пришел. Они ляботают.
- Что же они делают?
- Играют. В магазинчик. Еще в прятки.
x x x
Сегодня во время гимнастики, когда Маша лежала на столе и проделывала
ножками "велосипедик", она вдруг почему-то заговорила о Деде Морозе.
- Дед Мороз придет?
- Придет.
- Подарки привезет?
- Да, детям привезет подарки.
- И мне?
- Ты же - мама?
- Нет, и мне, и мне!
- Я ж тебе говорю: взрослым Дед Мороз подарков не приносит. Ты же
мама?..
- Да.
А в глазах мелькнуло что-то похожее на сожаление. Может быть, впервые
подумала о том, что быть взрослым - это не сплошная масленица.
1.9.59.
Кончилось лето. И кончились наши дальние прогулки. А ведь давно ли,
каких-нибудь две недели назад, в знойный день блуждали мы с Машей по
высохшему болоту - там, где Гагарка впадает в море.
А сейчас и