раво, в результате чего они оказались под какими-то другими воротами.
     - Куда? Алеша! Это же не наш дом! - кричала Машка. - Куда мы идем?
     И вдруг выходим на Большую Посадскую -  и оказывается,  что "наш дом" -
рядом.
     Уже поздно, темно, накрапывает мелкий дождичек.
     Дошли до  парка Ленина,  парком -  до Сытного рынка.  Там папа поднимал
Машу,  брал на  руки,  показывал живых попугайчиков в  закрытом уже на  ночь
зоологическом магазине.  Потом прошли еще  немного по  этой  рыночной улице,
заглянули в какие-то ворота... Маша говорит:
     - Это наш дом?
     - Да, это наш дом.
     Зашли и ахнули.
     Огромный дворище.  Целая площадь.  Окружают ее  пять-шесть многоэтажных
домов.  И  всюду окошки и в окошках огоньки.  На одном окне стоит игрушечная
лошадь,  виден ее красивый,  гордый силуэт.  А  посреди двора -  огороженный
заборчиком,  вытянутый в длину сад!  Настоящий сказочный сад. Во-первых, там
никого нет,  ни одной души.  А во-вторых, сад полон всяких занятных штучек и
аттракционов.  Тут и скамейка-гриб,  и качели, и вторые качели, и качающаяся
лодка,  и  огромный,  великанский стол,  и  корабль с  мачтой и  с флагом на
мачте...
     Все это мы  испробовали:  покачались на  качелях,  покатались в  лодке,
посидели под  шапкой гриба-мухомора.  И  никто нам  не  мешал,  никто даже в
окошко не выглянул,  хотя все окна были освещены и за ними, ясно, находились
люди.
     Вышли мы с  этого двора тоже не совсем обычным,  скорее даже сказочным,
образом: вошли в какой-то подъезд, поднялись по ступенькам, свернули куда-то
и оказались уже на другой, Кронверкской улице.
     А  на улице Мира мы стояли минут десять у  огромных окон типографии.  Я
поднимал Машу, и она смотрела, как дяди и тети печатают книги и плакаты.
     Заходили в магазин электротоваров. Купил Маше батарейку для фонаря. Еще
в Разливе обещал ей приделать к ее велосипеду фонарик. Теперь приделаю.
     Легла Машка сравнительно рано -  в десятом часу.  И сравнительно быстро
заснула. Помогла этому предложенная папой перестановка кровати. Поставили ее
так,  как она стояла в Разливе,  то есть лицом к двери,  ведущей в столовую.
Машке удобнее смотреть и не приходится выкручивать шею.


x x x

     Разоблачал  ее  вчера  перед  "кварцем".   Снимаю  чулки.  Она  говорит
нечленораздельное что-то. Я переспросил:
     - Что?
     - Не будешь влать?
     - Не буду врать?
     - Влать! Влать ты не будешь?
     - Врать?
     - Влать! Да влать! Не будешь влать?
     - Врать нехорошо.
     - Вла-а-а-ать!
     И, отчаявшись сговориться со мной, отказывается от дальнейших попыток:
     - Я не можу сказать.
     И все-таки делает еще одну попытку:
     - Не лазолвешь?
     Это все-таки здорово!  Так быстро,  на ходу найти другое слово,  другую
форму глагола.
     - Что?! Не буду я рвать? С какой стати я буду рвать твои чулки?!


10.10.59.

     Машка весь вечер порывалась ко мне.  Мама очень смешно изображала,  как
она,  торопливо  закончив  ужин,  вскакивает  и  с  безупречной  вежливостью
благодарит всех присутствующих:
     - Спасибо, мамочка. Спасибо, бабушка. Спасибо, тетя Минзамал. - И сразу
поясняет: - Иду к Алешеньке.
     Вежливость и  прочее -  чтобы не осложнять отношений с близкими,  чтобы
ускорить визит к Алешеньке.


x x x

     Мама уложила Машку в кроватку. Машка, обхватив маму за шею, на ухо ей:
     - Мамочка, почему ты не маленькая? Со мной бы лежала в кроватке...


12.10.59.

     Обезьяна она невообразимая.  Мама жаловалась при ней,  что у  нее болит
поясница.
     Машка заявляет:
     - У меня тоже болит поясница!
     - Да? Поясница болит? А где она у тебя?
     - Не знаю.
     Через минуту:
     - Мама, а где у меня поясница?


x x x

     - Мама, ты любишь дождь?
     - Да, люблю.
     - Я тоже. Давай лизать?
     И языком пытается слизнуть со щеки и с верхней губы дождевые капли.


x x x

     Это  уже  не  о  Маше,  а  о  Машиной бабушке.  Внемля нашим просьбам и
уговорам,   бабушка  пытается  быть  строгой  с  Машей.   Особенно  в  нашем
присутствии.
     На днях Машка грубо ответила бабушке или ослушалась ее. Кто-то сказал:
     - А вы ее, бабушка, по попке.
     И  бедная  моя  тещенька,  сдвинув  к  переносице  черные  свои  брови,
фальшиво-строгим голосом говорит:
     - Да, да! Если не будешь меня слушаться, я тебя по попочке!..


15.10.59.

     На  Малой  Монетной  долго  стояли  у  высокого забора,  смотрели,  как
строится большой пятиэтажный дом.
     - Зачем дом сломали? - спрашивала меня Машка.
     Не сразу поняла, что дом не ломают, а строят.
     Я рассказал,  кто строит дом:  каменщики,  плотники,  маляры,  столяры,
кровельщики. Объяснил, кто что делает.


x x x

     Мама была у  больной тети Ляли.  Машка не  хотела засыпать.  Кричала на
весь дом:
     - Хочу маму! Маму хочу!
     Ни бабушка, ни тетя Минзамал успокоить ее не могли.
     Унес ее к себе. Все то же. Рыдания, стоны, крики:
     - Хочу мамочку!
     Наконец очухалась.  Каким образом?  А  вот каким...  Я  взял с  тарелки
кусочек яблока и  стал жевать.  Она продолжала реветь,  но  глазенки ее  уже
насторожились,  в них мелькнула заинтересованность. А плакать и одновременно
чем-нибудь интересоваться - вряд ли возможно.
     Я  сунул ей в  рот кусок яблока.  Плачет и жует.  Вдруг шмыгает носом и
сквозь слезы говорит:
     - Тетя Ляля.
     Это  она увидела на  одной из  полок книжного шкафа карандашный портрет
тети Ляли работы Гриши Белых.
     Истерика кончилась.  Когда  через двадцать минут появилась мама,  Машка
уже самым мирным образом щебетала.


17.10.59.

     Вчера помогала маме законопачивать на зиму окна. Делала это с упоением:
запихивала тупым ножом клочочки ваты в  щели.  Не  откликнулась даже на  мое
приглашение в гости...


x x x

     Перед сном  мама  распустила Машкины косы,  облачила девочку в  длинную
ночную сорочку. И говорит:
     - Если бы тетя Гетта тебя увидела такую, она бы тебя скушала.
     - Как скушала? Что скушала?
     - Все. И ручки, и ножки, и попку.
     Маша - кокетливо:
     - Ну, мама!.. Попку стыдно кушать!


x x x

     Часа  в  четыре утра слышу пронзительный Машкин вопль.  Прибегаю -  она
сидит в кроватке, а мама успокаивает ее:
     - Что с тобой? Машенька! Детка!..
     И Машка, всхлипывая, сквозь слезы:
     - Верблюд пришел.
     Вот до чего дело дошло: уже верблюдов наша дочь во сне видит!


21.10.59.

     Рассматривали  картинки  в   книге  Л.Вентури.   На   Машку  сильнейшее
впечатление произвела юношеская картина Дега{92} "Сцены из  войны в  средние
века". Там всадники топчут голых женщин. Машка долго рассматривала картинку,
расспрашивала: кто? что? почему?
     - Не люблю этих тетев. А ты любишь?
     - Мне жалко их, - я говорю.
     - Будем их чинить?
     - Не чинить, а лечить.
     Пробую листать дальше. Нет!
     - Хочу смотреть теть убитых. Тетей голеньких давай смотреть.
     Приходит  мама,   она  и  маме  рассказывает,  как  дяди  на  лошадках,
"нехалесые", убили тетей.
     И через двадцать минут, когда уже смотрим Клода Моне{93}:
     - Найди тетей сломанных.
     - Где они?
     - Далеко. Вот здесь.
     И показывает, в какую сторону нужно листать.


x x x

     Впечатлительна. Чувствительна.
     Когда мама рассказывает ей про волка и семерых козлят и доходит до того
места, где волк съедает козлят, она каждый раз слышит:
     - Не надо! Не надо! Мамочка, не надо!
     И если мама все-таки досказывает сказку, Машка плачет горькими слезами.
     Дурных концов она вообще не терпит. Об этом я уже писал.
     Мама читала ей какую-то современную сказку про горошину, которая попала
в детский сад к детям, а те зарыли ее в землю... В этом месте Машка начинает
кричать:
     - Не надо! Не надо!
     Вероятно,  тут (и это ошибка автора) виноват неуместный антропоморфизм.
Ведь мы с  Машкой "сажали" на даче и  абрикос,  и вишню,  закапывали в землю
косточки,  а  Машке и  в голову не пришло пожалеть их.  А горошина из книжки
думала, говорила, бегала, она была живая, и вдруг ее - в землю!
     Горошина эта не дает Маше покоя.
     Вчера, когда ей так плохо засыпалось, она говорила матери:
     - Мамочка,  горошину не зароют?  Я  не хочу...  не хочу,  чтобы ее -  в
землю.


x x x

     Стал шутя пороть Машку, хлопать по попке. Мама говорит:
     - Пожалуйста, не делай ей перед сном такой массаж.
     И  стала "спасать" Машку,  отбирать ее от меня.  А  Машка отбивается от
мамы и кричит:
     - Хочу массаж! Хочу массаж!..


22.10.59.

     Утром я позвал ее:  приделывали электрический фонарик к велосипеду. Ах,
сколько  радости  может  доставить  такая  пустяковина трехлетнему человеку!
Бегала, ликовала:
     - Бабушка! Бабушка! Посмотри!..


24.10.59.

     Третьего (или четвертого) дня  бабушка ходила в  аптеку.  Вернулась,  о
чем-то громко говорит Маше, и вдруг слышу радостный Машкин голос:
     - Папа! Папа! Алеша! Алешенька! Там снег! Там снег был!
     Ворвалась ко мне:
     - Снег был! Алеша, снег был!
     - Где?
     - На улице снег был.
     Потом убежала.  Слышу -  в столовой передвигает стулья.  Понял,  что не
может не посмотреть на снег. Так и есть: вскарабкалась на стул и смотрит.


x x x

     - Хочу твою книжку почитать.
     - Какую книжку?
     - "Амба-Хамба".
     - Какую?
     - "Амба-Хамба"!
     Не  сразу  я  понял,  что  так  трансформировалось немецкое "Bruderchen
Vierbein". Но теперь эта книга так и называется у нас: "Амба-Хамба".
     За окном зима. Белые-белые крыши, белые полоски на карнизах, на трубах,
на всех выступах...
     А мы сидим дома, хвораем.


x x x

     Плохо это  или хорошо,  а  надо признаться,  что Машка не  очень любит,
когда ей читают.
     Она до сих пор не знает всей истории Дюймовочки, хотя персонаж этот уже
давно -  года полтора,  если не два -  один из любимейших у нее. Я несколько
раз начинал читать ей  эту андерсеновскую сказку и  -  бросал на  второй или
третьей  странице.  То  же  и  с  "Огнивом".  А  пересказ "Огнива" слушает с
наслаждением.
     В  чем же дело?  Прежде всего -  в языке этих сказок.  Написаны они или
переведены так  витиевато,  вычурно,  с  таким количеством старомодных слов,
выражений и оборотов,  что, когда читаешь, приходится то и дело "переводить"
на  ходу эти архаизмы и  непонятности.  Может быть,  этого делать не  стоит?
Ребенок должен знать  язык  во  всем  его  многообразии -  в  старину его  и
новизну.   Но  это  относится  к  первоклассному,   неоспоримо  хорошему,  к
прекрасному, а все ли, что мы даем детям, заслуживает такой оценки?
     И  еще одно:  возраст!  Андерсен не для трехлетних!  Я  впервые услышал
"Огниво"  (именно  услышал,  а  не  прочел,  то  есть  получил  облегченный,
приспособленный к моему тогдашнему пониманию вариант),  когда мне было шесть
лет или около этого.
     А слушать Машка готова без конца. Устный рассказ отличается от рассказа
написанного  и  опубликованного  тем,  что  он  всегда  приспосабливается  к
слушателю, к его возможностям, опыту, степени сообразительности и так далее.
Приспособление это  происходит,  вероятно,  даже бессознательно:  рассказчик
чувствует, понимают его или нет, и на ходу меняет лексику, упрощает обороты,
укорачивает фразу, растолковывает непонятное...
     Даже стихи Машка не  очень внимательно слушает.  То  есть хочу сказать,
что в  смысл того,  что ей  читают,  она не слишком вникает.  Но от звонкого
стиха, как от музыки, никогда не откажется.
     Чужих стихов почти не знает,  зато свои читает часто и с удовольствием.
Это  вообще нечто  непередаваемое.  Читает она  с  пафосом,  меняет размеры.
Записать, к сожалению, эти стихи невозможно, тут нужен магнитофон. Рифмы она
не  всегда  находит,   но  ритма  не  меняет,  пауз  не  делает,  продолжает
декламацию.
     Мама слушает ее обычно с некоторым даже страхом.
     Я говорю:
     - Все дети в этом возрасте талантливы.
     Мама говорит:
     - Нет, не все.
     Ни она,  ни маленькие братья ее, ни Гетта стихов в детстве не сочиняли.
Достоверный  свидетель  тому  -   моя  милая  теща  -  Любовь  Ивановна.  Не
витийствовала, насколько мне помнится, и племянница моя Иринка.
     Почему это нас беспокоит?
     А потому, что - не растет ли в нашем доме еще один литератор?


x x x

     Не гуляет Машка. А сегодня опять тепло. Зима, которая постояла на дворе
несколько дней,  кончилась, объявила себя несостоявшейся. Сегодня 6 градусов
выше нуля.
     Машка спит.
     Мама в аптеке.
     Бабушка ходит на цыпочках.
     Папа работает.


29.10.59.

     ...Нельзя пугать ребенка. Вот она боится темноты, боится ходить вечером
через коридор, боится оставаться одна в комнате. Кто-то напугал ее. Впрочем,
шутя, бывало, и я нагонял на нее страх:
     - Ой, медведь лезет!..
     А  представления о  мире у  нее  таковы,  что  она  под  влиянием одной
интонации может поверить, что под диваном у меня вдруг оказался медведь.


30.10.59.

     ...Новая игра. Маша - это заводная кукла. Аннабелла. Я завожу ее где-то
на спине:
     - Трк-трк.
     И  кукла  начинает ходить.  Делает это  она  изящно и  в  то  же  время
скованно, движения плавные и деревянные.
     Поворачиваю другой рычажок:
     - Трк.
     И кукла начинает танцевать и петь.
     Самое смешное -  когда я ее кладу на спину и кукла закрывает глаза. Она
их не просто закрывает, а сжимает с силой, вся морщится при этом.
     Нажимаю ей на живот, и кукла говорит:
     - Ма. Ма.
     Еще нажимаю:
     - Па. Па.
     Еще.
     - Ба. Ба. Шка.


x x x

     Никак не отучить ее от "можу" и  "не можу" (вместо "могу" и "не могу").
Вместо "почему" то и дело говорит "зачем".
     Говорю ей:
     - Я не хочу дальше играть.
     - Зачем не хочешь?
     Стоит взглянуть на нее осудительно,  и  сразу же спохватится,  поправит
себя:
     - Почему не хочешь?


x x x

     Играли в доктора. Доктором была Маша, я был больной.
     С упоением лечила меня,  выслушивала,  выстукивала,  говорила "дышите",
"не  дышите",  делала уколы,  капала в  нос -  понарошку,  но  из  настоящей
пипетки.
     Я у нее спрашиваю:
     - Доктор, скажите, я поправлюсь?
     - Нет, не поправитесь, - заявляет доктор.
     Меня это как-то по-серьезному огорчило и даже рассердило.
     - Как не  поправлюсь?  Зачем же  вы тогда ходите ко мне и  лечите меня,
если я не поправлюсь?
     - Я потом еще приду.
     - Вылечите меня? Поправлюсь я?
     - Нет.
     Я понял,  в чем дело:  боится,  что, если я поправлюсь, ей нечего будет
делать и игра прекратится.
     Но, видя мое огорчение и возмущение, она говорит:
     - Сейчас поправитесь, а потом, когда я приду, опять заболеете.


x x x

     Только что  бабушка водила Машку  в  ванную мыться перед  дневным сном.
Вытирала ей физиономию. Машка спрашивает:
     - Губки сухие?
     - Сухие.
     - Непохоже.
     Мы  все  смеемся и  умиляемся,  и  вот  уже даже в  тетрадь это событие
попадает,  но  по  существу это  совсем не  то,  что  должно попадать в  эту
тетрадь.
     Случаи,  когда Маша взросличает, не самые интересные. Ведь это - прямое
подражание маме,  обезьянство чистой  воды  и  самодеятельности,  творчества
здесь - ни на копейку.


x x x

     Стучит в дверь:
     - Тук-тук.
     - Кто там?
     Басом:
     - У-го-мон. Кто у вас здесь не спит?
     - Я не сплю.
     Входит:
     - Я сейчас буду вас угоманивать. Я вас угомоню.


x x x

     А вчера пришла, просит дать какую-нибудь книгу.
     - Папа, дай книжку. Пожалуйста. Я без спросу не хочу брать.


5.11.59.

     ...Склонность к  юмору,  к  острячеству не  оставляет ее.  Вчера  взяла
бумажку от тянучки,  бумажка свернулась в трубочку.  Машка сунула ее в рот и
говорит:
     - Папироска.
     Я говорю:
     - Не папироска, а мамироска.
     Каламбур до нее не дошел.
     - Нет, - говорит, - папироска.
     Потом вдруг осенило. Засмеялась и говорит:
     - Машироска.


x x x

     Это еще на даче было. Обращаюсь к Машке:
     - Пожалуйста, дай очки!
     А она:
     - Где кабачки?
     Позже я ставлю на живот грелку и говорю:
     - Брюхо болит.
     Она хохочет:
     - Брюки болят?
     И острить любит, и к рифме ее тянет.


7.11.59.

     Праздники. А мы с Машкой на больничном положении.
     Температура у нее все эти дни прыгает. Кашляет. Жалуется на горло.
     И другие вещи огорчают меня.  Например, те страхи, которые вдруг напали
на Машку. Уходишь из столовой, а она:
     - Не уходи! Я боюсь! Я боюсь одна!
     - Кого ты боишься? Чего ты боишься?
     - Боюсь!
     И  не  знаешь что  делать,  как  разогнать эту  нечисть,  эти призраки,
мешающие Машке засыпать, спать, играть.
     Вот еще один минус единственного ребенка!  Боятся, конечно, и в больших
семьях,  но там ребята или не дают друг другу пугаться, или пугаются скопом,
все вместе, а в этом не только ужас, но и радость и даже блаженство.


x x x

     Вчера мама подарила Маше к  празднику два  больших надувных шара.  Маша
принесла их показать мне. Я говорю:
     - Кому это? Маше и Алеше?
     - Нет, это мне.
     - Ты же большая. Ты же - мама.
     Нет,  жалко ей  шариков.  В  конце концов Маше (то есть маме Элико) она
согласилась подарить один шарик, а мне - нет.
     Сегодня,  когда  я  завтракал  в  столовой,  пытался  возобновить  этот
разговор.
     - Так как же? Подаришь Алеше один шарик?
     - Нет, я что-нибудь другое подарю.
     - Какая же ты мама?!
     - Мне они нравятся, эти шарики.
     Объяснил, что именно то, что нравится, и надо отдавать другим.
     Слушала внимательно, но поняла ли - бог ведает.
     Говорит:
     - Я тебе одну тряпочку подарю, у меня есть.
     - Не надо мне тряпочек.
     - Алеша, я сейчас принесу тряпочку.
     - Не хочу я быть Алешей. Не хочу быть твоим сыном. Я - папа.
     Для нее это большое огорчение.
     Говорит:
     - Папа... На тебе шарик... понарошку. Алеша, на, возьми!
     И подает мне что-то воображаемое в щепотке.
     - Нет, - говорю, - такого шара мне не надо. Вот тебе Алеша! На! Играй!
     И понарошку даю ей маленького Алешу.
     Она расстроена.
     Однако шарик мне так и не подарила.
     Я тоже огорчен. Но, поразмыслив, нахожу утешение.
     Глупая Маша не научилась еще (и дай бог не научится) лицемерить. Она не
догадывается,  что шарик этот мне не нужен,  что я все равно его не взял бы,
что  она могла сделать этот великодушный жест,  ничем не  рискуя и  ничем не
жертвуя.
     И  это  меня  радует.  Ведь  даже  Машкин  эгоизм  -  проявление чистой
младенческой души.


9.11.59.

     Почти весь день Маша провела с бабушкой. Вечером прибегает ко мне, а за
ней - мама:
     - Слушай свою дочку!
     И Маша с уморительным пафосом декламирует:

                Вечей бый. Свейкали звезды.
                На двое моез тъещал...

     Это она с бабушкиной помощью вызубрила.  И читает с удовольствием - без
конца.  Первое стихотворение на четвертом году жизни! И, к сожалению, далеко
не из самых лучших.


x x x

     Вечером я,  после  долгого перерыва,  устроил "кино".  Вынес  диаскоп в
коридор,  там до сих пор висит на стене маленькая Машина простынка. Принесли
из кухни табуретки.  Зрителей было четверо:  бабушка,  мама, тетя Минзамал и
Маша.
     Показал два диафильма.
     - Еще! Еще фильму! - умоляет Машка.
     Ее поправляют:  "Фильм!" - не ведая или позабыв о том, что прежде чем в
русском языке появился "фильм", была "фильма".


10.11.59.

     Я  лежал.  Машка сидела рядом.  Мы  что-то  делали,  кажется -  бусы из
серебряной бумаги. Я тяжело вздохнул.
     - Алеша, зачем ты так делаешь?
     - Как?
     Показывает:
     - Вот так.
     - Это я вздохнул.
     - Я не умею вздыхать. А бабушка умеет. Я люблю, когда вздыхают.


12.11.59.

     Воображение у  Машки болезненное.  Вчера я  высунул из-п