лстого, как двойники  бывают похожи, но по существу
ему  противоположный, его  уничтожающий,  --  что это  смиренный старец Аким
заговорил после дяди Ерошки "великого язычника".
     Меткие указания Мережковского на влияние психических провалов на язык и
стиль Толстого для нас особенно ценны, что они исходят не от  психопатолога.
Мы  можем на  эти указания  поставить только  точку на  i. Провалы эти  есть
закономерное следствие  эпилептоидной психики точно  также, как  все другое,
что указывалось нами выше в предыдущих главах.
     Поставивши эту точку  на  i,  нам уже не покажется  "странным", как ото
казалось Флоберу, что "он, Толстой, ужасно падает", что, "язык его как будто
сразу  истощается,  иссякает,   изнемогает,  бледнеет,  обессиливает,  хочет
сказать  и не может, судорожно цепляется за изображаемый  предмет и все-таки
упускает его,  не схватив, как руки  человека разбитого параличом. Ясно,  --
добавим мы  к  этому, что,  когда человек "падает"  в  момент эпилептоидного
припадка, "падает"  и его психическая продукция, меняется речь  и появляются
все эти признаки припадка, которые здесь приводятся устами критика. Мы можем
только добавить к ним: не "как будто", а на самом -деле.
     Клиницистам,  наблюдающим эпилептоидных и  эпилептиков,  хорошо знакома
эта характерная речь с "однообразно заплетающимися и спотыкающимися" словами
с  "беспомощным  топтанием  все  на  одном и  том  же  месте", с  "ненужными
повторениями все одних и тех же слов" и проч. и проч., так метко подмеченные
Мережковским симптомы эпилептоидной речи.
     Нет  никаких  сомнений в том,  что эпилептоидные провалы  психики имели
колоссальное влияние также на речь и стиль письма Толстого.

        "5. Симптоматология творческих приступов у Толстого"
     (Эпилептоидный характер переживания творческих приступов)
     Когда мы говорим о  симптоматологии  творческих  приступов  какой  либо
творящей личности,  то  мы должны с эвропатологической точки зрения  иметь в
виду двоякого рода симптомы.
     Симптомы определяющие содержание творческих комплексов.
     Симптомы  механизма выявления  творческих  комплексов.  Вернее сказать:
симптомы сопровождающие творческий приступ с формальной стороны и этим самым
свидетельствующие о наличии того или другого психического механизма.
     Симптомы эти здесь нас интересуют и отношении эпилептоидной личности Л.
Толстого.
     Каковы  эти  симптомы  творческих   приступов  в  отношении  содержания
творческих  комплексов -- мы уже дали ответ в  предыдущих главах. Из данных,
приведенных  выше,  мы  видели,  что  творческие  комплексы  у   эпилептоида
проникнуты теми  специфическими переживаниями,  которыми  проникнута психика
эпилептоида.  А  именно:  комплексами  постоянной  борьбы   за  ускользающую
реальность. Возможность появления припадка и ее эквивалентов создает крайнюю
степень   чувства  неустойчивости,   с  одной  стороны,  и  крайнюю  степень
компенсации  этой   неустойчивости,  с  другой  стороны.   Крайняя   степень
компенсации  выражается   в  форме  агрессивных   тенденций  творческих  сил
организма.
     1-е  обстоятельство создает  все виды и формы комплексов отрицательного
характера.  А именно, постоянную боязнь потерять  реальную установку  жизни,
страх потерять сознание,  страх за  реальную ценность своих интеллектуальных
функций.  "Остановка  жизни",  сумеречные состояния,  полубессознательные  и
проч. диссоциированные  состояния беспрерывно тревожат  эпилептоида: создает
тяжелый невроз ожидания, чувство неуверенности и малоценности своей личности
со  всеми последствиями такого  чувства;  создаются комплексы  самоунижения,
постоянного  раскаяния,  самобичевание  своих  настоящих, а  больше  мнимых,
пороков, чувствительность  ко  всему  тому, что может каким  бы то  ни  было
образом задеть чувство недостаточности.
     Как   компенсация   комплексов  чувства   недостаточности  создается  в
подсознательной    психике    эпилептоида    ряд    комплексов    совершенно
противоположного характера. Но эти  компенсаторные  комплексы носят характер
чрезмерной  компенсации  (гиперкомпенсации). Чувство  своей  недостаточности
порождает  комплекс протеста против  своей  же недостаточности.  Но  все это
переносится  на других. Пороки  и  недостатки, ему  свойственные, беспощадно
бичуются  в  других,  создается  аффективно-агрессивная  установка.  Аффекты
вызывают   прилив  физической  и  психической  энергии.  Создается   чувство
переоценки своей  личности,  своего "я"; эгоцентризм.  Чувство  прилива  сил
компенсирует  его недостаточность,  вызывает  в  нем  агрессивную  тенденцию
бичевать, протестовать "против всякого зла", против всякой несправедливости.
Этот  комплекс протеста  (в  сущности, есть протест  против себя же,  против
своего  чувства недостаточности)  всецело, как сказано выше,  переносится на
внешний  мир.  Протест "ем более усугубляется на внешний мир,  чем  больше у
него чувства превосходства и переоценки своего  "я".  Комплекс протеста есть
крик  "обиженного  судьбою". Чувствительность "к несправедливости",  к всему
"злу" есть у него тот же протест.
     Смена  этих  2-х  противоположных  и  противоречивых  групп  комплексов
создает постоянную душевную борьбу эпилептоида с самим собою, он постоянно в
атмосфере  личных  конфликтов.  Создаются вышеупомянутые  полярные  реакции,
делают      поведение      личности     противоречивым,      парадоксальным,
неспокойно-агрессивным.
     Всеми  этими комплексами  проникнуты все содержание творчества Толстого
от  дневников до последнего  произведения.  Полярно организованные комплексы
эпилептоида,  отраженные  с  его  произведениях  творчества  есть   один  из
характернейших симптомов творчества эпилептоидов вообще и в частности  здесь
-- Льва Толстого.
     Что  касается  симптомов механизма  выявления творческих комплексов, то
отчасти уже также была речь выше.
     Эвропозитивные приступы, как мы видели выше, совпадают с теми периодами
жизни,  когда  в  психической  установке  Толстого доминирует  эпилептоидное
возбуждение.  В периоды,  когда  это  возбуждение принимает  для  творчества
декомпенсированный  характер (или в сторону чрезмерности возбуждения, или  в
сторону полного упадка  возбуждения), творчество  его или  падает совершенно
пли получает уклон в сторону мистики.
     Основным   симптомом   механизма  творчества   у   Толстого   является,
следовательно, эпилептоидное возбуждение в хорошо компенсированном состоянии
для творческого приступа.
     О  том,  что  эпилептоидное  возбуждение   стимулировало   разряду  его
творческих комплексов, свидетельствует целый ряд данных, исходящих от самого
Толстого и его близких.
     Так, из  письма  Т.  А.  Кузьминской  к  Н. Н.  Апостолову,  мы  узнаем
следующее: "... Я писала  (под диктовку)  Л. Толстого: "нынче  поутру, около
часа,  диктовал Тане,  но не  хорошо,  без  волнения,  а  без волнения  наше
писательское дело не идет (разрядка наша Г. С. ).
     "...  Левочка все читает  и  пытается  писать, а  иногда жалуется,  что
вдохновения нет... ".
     Мы уже указывали  на то,  что под  "вдохновением"  понимается  в  устах
эпилептоидного типа  (см. вып.  1, том II этого "архива"). "Вдохновение" это
просто возбуждение. Из  этого  мы видим, что без "волнения" (или, что то же,
без "вдохновения")  у  него "писательское  дело" не  идет".  Это  не значит,
конечно, что в то  время, когда не было возбуждения, он не работал. Толстой,
как  известно, заставлял  себя  работать и вне возбуждения,  ибо при  всяком
творчестве  есть  периоды черновой  или  подготовительной  и  всякой  другой
работы.
     Здесь речь идет о тех творческих периодах, когда он создавал (с большим
подъемом) легко  и  с  громадной продуктивностью. В это время его творчество
сопровождалось  не  только  возбуждением,  но   и  необычайной  гипербулией,
свойственной   также  эпилептоидам   в  их  периоды  возбуждения.  Это  дает
возможность   эпилептоиду  проявить  фанатическое  упорство   в   достижении
намеченной цели. Так, например,  в отношении созидания  "Войны и мира" Софья
Андреевна говорит:
     "....  ни  одно  свое  произведение  Лев  Николаевич не писал  с  такой
любовью, с  таким упорным постоянством  и волнением (Разрядка наша Г. С.  ),
как роман "Война и мир", это был расцвет его творческой силы....
     Ценное признание о позитивной роли эпилептоидного возбуждения и аффекта
на его творческие силы дает Толстой в рассказе "Люцерн".
     Описывая то место, когда он  угощал странствующего музыканта шампанским
и когда вошедший швейцар сел бесцеремонно у их  стола, его возбуждение стало
нарастать.  Толстой,  между прочим,  по  этому  поводу  замечает: "Я  совсем
озлился тою кипящею злобой  негодования,  которую я люблю в себе,  возбуждаю
даже, когда на меня находит, потому  что она успокоительно действует на меня
ц дает мне хоть на короткое время какую-то необыкновенную  гибкость, энергию
и силу всех физических и моральных способностей...
     Это замечательное признание говорит нам многое.
     Во-первых,  что если  он разряжается возбуждением и  аффектом,  то  это
действует на него успокоительно.  Во-вторых,  что для нас  ценнее всего, что
возбуждение дает ему необходимую гибкость, энергию и силу всех способностей.
Это лучше всего иллюстрирует нам психомеханизм его творческих  способностей.
Вот почему он любит это  возбуждение  и даже искусственно возбуждает в  себе
аффект.
     Эпилептоидное возбуждение  и эпилептоидные экстазы, несомненно,  давали
Толстому ряд особенностей в механизме его творчества.
     Так сопровождающаяся вместе с экстазом эпилептоидная гипермнезия давала
ему целый ряд преимуществ.
     Прежде  всего   в   отношении  необычайной   быстроты  созидания  своих
произведений.
     Так,  например,  летом  1886  года, когда  Л. Толстому  пришлось лежать
длительно в постели, вследствие рожистого воспаления (после ушиба ноги).  Он
лежа диктует  драму  "Власть  тьмы". С. А.  Толстая отмечает, что эта  драма
создавалась довольно быстро (стр.  253, Апостолов, "Живой Толстой",  Москва,
1928 г.  ). Невидимому, здесь также сыграло роль  возбуждение при высокой t°
рожистого воспаления.
     Софья Андреевна однажды отмечает:
     ... я помню, говорил он: как приятно писать для сцены. Слова на крыльях
летят...  (Разрядка  наша.  Г.  С. ).  Этими  словами  Л. Толстой  прекрасно
охарактеризовал свою гипермнезию в состоянии возбуждения.
     Клиницистам  хорошо известны те  состояния,  когда  "слова  на  крыльях
летят". Количественный наплыв идей маниакального состояния свойственен также
и при эпилептоидном возбуждении или экстазе.
     Отличительной чертой при наплыве идей эпилептоидов является характерная
для  них  гипермнезия, дающая  в  эти  моменты  обострение  интеллектуальных
восприятий и способностей.
     Здесь  мы  имеем  не  только  простые  количественные  симптомы,  но  и
качественные.
     При  маниакальных  состояниях,  количественный   наплыв  идей,  образов
следует в порядке кинематографической смены образов,  относящихся к реальной
текущей жизни (быта, деятельности) и конкретных  вещей. У  эпилептоида  этот
наплыв образов,  если  касается конкретных вещей  и  реальных сторон  жизни,
носит  панорамный  характер.  Картины  и  образы   появляются  одновременно,
укладываются  один  около  другого,   при   чем  конкретность  и  реальность
переживания   этих  образов,   перемешиваются   с   абстрактно-символическим
мышлением, где  принимают характер сгущения, что, в свою  очередь, делает их
склонными к метафизическим концепциям своих переживаний.
     У  Толстого мы видим  это в "Отрочестве" (стр. 238, гл.  XXVII), где он
говорит об этом таким образом:
     ".... В  метафизических рассуждениях,  которые бывали одним  из главных
предметов наших разговоров, я любил ту минуту, когда мысли быстрей и быстрей
следуют одна за другой и, становясь все более и более отвлеченными, доходят,
наконец, до такой степени туманности, что не видишь возможности выразить их,
и, полагая  сказать то,  что думаешь, говоришь совсем  другое.  Я  люблю эту
минуту, когда, возносясь все выше  и  выше в области мысли, вдруг постигаешь
всю необъятность ее и сознаешь невозможность идти далее".
     Из этого отрывка мы видим  характер  его гипермнестических переживаний.
Процесс обострения психических переживаний идет от конкретного  к абстрактно
- метафизическому, где он доходит  до такого состояния, что "полагая сказать
то, что думаешь, говоришь совсем другое"... т.  е. до моментов, где реальное
мышление  теряет  свою  конкретную   форму   и  переходит  в   абстрактно  -
архаическое,  где  одни  символы  понятий  замещаются другими (в  отличие от
маниакальных  гипермнезий, где конкретная форма мышления  сохраняет до конца
свою  реальность, несмотря на то,  что  "вихрь  идей"  не  дает  возможности
угнаться за ними).
     В   этих   эпилептоидных   гипермнезиях   теряется   чувство   времени.
Пространственные  восприятия не сообразуются  с реальными  восприятиями  или
переплетаются с ними.
     Характерна   также   внезапность   появления   комплексов,   поражающих
эпилептоида, вследствие чего  у  эпилептоида при  описании этого переживания
прорывается  характерное выражение: "вдруг".  "Вдруг  постигаешь"... говорит
Толстой в вышеуказанном отрывке.
     Эти   гипермнезий  дают  творчеству   эпилептоида  много   качественных
преимуществ, которые отмечаются и подчеркиваются самим Толстым.
     Описывая эпилептоидный экстаз Пьера перед женитьбой, когда он переживал
"радостное",  "неожиданное сумасшествие",  Толстой говорит (в  лице  Пьера):
"Может  быть я  и казался тогда странен  и смешон. но  я  тогда  не  был так
безумен,  как казалось.  Напротив, я был тогда  умнее и проницательнее,  чем
когда-либо  и  понимал все,  что стоит понимать в жизни, потому что... я был
счастлив".   Этим  Толстой   хочет   сказать:   хотя  переживая   "радостное
сумасшествие",  (сиречь,  экстаз  эпилептоида),  я  казался ненормальным для
других,  но умственные мои способности не  только  не страдали (он  "понимал
все. что стоит  покидать  в жизни"), наоборот, переживая гипермнезию, в этот
момент он "был умнее и проницательнее, чем когда либо".
     Этим он ясно  показал, какое  колоссальное значение играли эти приступы
"безумия" или радостного "сумасшествия" для его творчества. Он нам поясняет:
"Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия". Почему? А потому
что проницательность гипермнестических  переживаний  для него имела огромное
значение в творчестве, ибо... "Все суждения, которые он, Пьер, составил себе
о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда
верными. "Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и
вещи, но, напротив,  во внутренних сомнениях и противоречиях прибегал к тому
взгляду,  который он  имел  в  это  время  безумия,  и  взгляд  этот  всегда
оказывался верен... " (разрядка наша).
     Этим нам  Толстой сам  подтверждает,  что он  руководился гипермнезиями
"счастливого безумия" в случаях надобности.
     Об этом он также говорит в "Анне Карениной", описывая счастливый экстаз
Левина в  день  согласия Кити на  брак  с ним,  и, переживая в этом  экстазе
такого рода гипермнестические переживания во время заседания в тот же вечер,
Толстой между прочим подчеркивает:
     "Замечательно  было  для  Левина   то,  что   они   все   (т.  е.   все
присутствовавшие ему незнакомые члены заседания (Г. С. ) для него нынче были
видны насквозь и по маленьким прежде  незаметным признакам  он  узнавал душу
каждого и ясно видел, что они все были добрые....
     Тут  перед  нами   Толстой   вскрывает   всю,   так  сказать,  механику
толстовского  творчества:  психомеханизм  его гипермнестических переживаний.
Пользуясь  свойством  его  гипермнезий  "по  маленьким,  прежде   незаметным
признакам,  узнавать  душу  каждого" и способностью благодаря этому  "видеть
всех насквозь" Толстой мог создавать с тонким психологическим проникновением
своих  героев.  Этим  же  объясняется его  необычайное  свойство по  внешним
выразительным  движениям  человека  тонко  и  проникновенно  характеризовать
душевные переживания человека и животного. В этом его свойстве Толстой еще в
юности в  себе  отмечал  (в главе XXVI "Юности")  ...  склонность  придавать
значение самому простому движению составляла во мне характеристическую черту
того времени... (Разрядка наша).
     Нет сомнения в том, что эта способность результат его гипермнестических
переживаний  и  здесь,  можно  сказать,  кроются   его  необычайная  сила  и
способность  при  вскрытии  "физиологического"  и  "психического" нутра  его
героев.
     Резюмируя  все, что можно отметить  в отношении симптоматики творческих
приступов Л. Толстого, мы можем сказать следующее:
     1.    Симптоматология    содержания    творческих    комплексов    есть
симптоматология  содержания  эпилептоидных  переживаний.  Комплексы  чувства
недостаточности  эпилептоидной  личности  и  их  противоположность  комплекс
чувства  сверхценности   (как   компенсация  недостаточности).  Находясь  во
взаимном противоречии эти комплексы  постоянно  антагонизируют между собой в
силу   выше   упомянутой  полярности.   Создается   комплекс   постоянной  и
беспрерывной  борьбы  2-х антиподов  в  одной  и  той  же  личности:  отсюда
постоянная борьба с самим собой и с внешним миром.
     Комплекс   этой  борьбы   --  основной  стержень,  основное  содержание
творческих комплексов.  Сознательно  или  бессознательно все его герои более
или менее  воплощают эти комплексы борьбы со всеми последствиями этой борьбы
(часто  в представлении эпилептоида с исходом в припадок, смерть, мистику  и
проч. упадочный исход этой борьбы как это мы видим у Толстого).
     Такова основная симптоматика содержания творческих комплексов Толстого.
Такова   же  симптоматика   и  других  эпилептоидов  (Достоевский,   Флобер,
Чайковский и проч. ) Эпилептоидная структура  творческих комплексов везде  у
них преломляется сквозь резкие различия среды, эпохи, класса, с определенной
закономерностью биологического закона.
     Можно определенно  сказать:  там, где есть  такое  строение  творческих
комплексов  у   данной   личности,   можно   определенно   ставить  диагноз:
эпилептоидное  творчество  (без  того, чтобы  знать  историю  болезни данной
личности).
     2.  Механизм  выявления  творческих  комплексов  отличается  следующими
симптомами:
     Эпилептоидное возбуждение (в хорошей компенсации) есть основной симптом
эвропозитивного  приступа  эпилептоида.  Он  же  составляет  основной  рычаг
динамики при  выявлении  творческих  комплексов.  Сопровождающиеся при  этих
случаях  эмоциональные   симптомы:  эпилептоидные  экстазы,   "вдохновения",
чувство  "высшего  счастья"  дополняют  этот  основной  симптом  и  дают ему
специфический   колорит.   Этот   же   симптом   возбуждения  сопровождается
эпилептоидной гипербулией.
     Со   стороны   симптоматики   интеллектуальной   сферы:   эпилептоидная
гипермнезия,  дающая  характерное  обострение  интеллектуальных  процессов у
Толстого.   Эта   гипермнезия  особенно   остро  направлена   на  восприятия
выразительных движений, и не менее в сторону психического анализа.
     Вследствие    специфической    тенденции   эпилептоидной    гипермнезии
развиваться в сторону  абстрактно-метафизическую, симптом  перескакивания от
конкретного   мышления    в   абстрактно-метафизическое,   характерно    для
толстовского механизма творчества  (в  особенности в  периоды  недостаточной
компенсации, тогда он доходит до мистики и до крайней упадочности).
     Все эти  основные  формальные симптомы творческого механизма  выявления
комплексов закономерны также для всех творческих эпилептоидов.
     Обе группы симптомов,  само собой разумеется, тесно переплетаются между
собой  и   составляют   единый  симптомокомплекс   эпилеп